Invictus (гет)

Моргнув, я тут же снова прикрываю глаза. Кажется, что голова сейчас взорвется... Что со мной произошло?

Побочный эффект от заклятия Оживления.

Я с трудом разлепляю веки.

Пару секунд спустя неприятное чувство ослабевает и окружающий мир обретает четкость, как если бы кто-то подправил фокус в объективе камеры.

Мой взгляд останавливается на бледном, хорошо мне знакомом лице.

Он.

Он стоит надо мной, держа под прицелом палочки, и его мерзкая, кривая улыбочка говорит мне, что настал именно тот момент, которого я так боялась. На этот раз не будет перерывов на обед или попытку побега... Теперь мне точно конец.

Дернувшись, я сознаю, что накрепко привязана к поверхности скамейки. Он приподнимает меня за плечи и прислоняет спиной к изголовью, при этом моя правая рука изгибается под странным углом. Чисто инстинктивно я пытаюсь высвободиться, но все мои усилия напрасны: веревки охватывают тело так туго, что кожа под ними горит, словно в огне.

— Кажется, эти твои маггловские узлы действительно работают, — произносит он, обернувшись через плечо.

Я замираю.

С кем он разговаривает?

Он отступает на шаг — и теперь я вижу комнату целиком. Тусклый свет факелов, укрепленных на стенах через равные промежутки, выхватывает из темноты троллеподобную фигуру мужчины, стоящего у полки с зельями. Мужчина высок и широк в плечах. У него черные прилизанные волосы, отвратительные тонкие усики и не менее отвратительная ухмылка, которую я узнала бы из тысячи.

Это Макнейр.

Министерский палач. Тот самый, которого Хагрид однажды назвал маньяком.

Господи, они и в самом деле собираются меня убить...

— А то, — отвечает Макнейр самодовольно. — Эти путы удержат взбесившегося гиппогриффа, так что твоя замухрышка уж точно никуда не денется.

Он смеется.

— Никуда... Верно, грязнокровка? Наверное, ты спрашиваешь себя, что здесь происходит? О, можешь не отвечать. Мне ли не знать о том, насколько твоя любознательность нуждается в удовлетворении?

Страх притупляет мое восприятие действительности, и злобный выпад ранит меня не больше, чем укус комара. Я почти ничего не чувствую... не считая далекой, приправленной недоумением обиды. Даже сейчас он умудряется смешивать меня с грязью, не прилагая к этому усилий, удивляюсь я, и ненависть к ублюдку ядовитым ручейком растекается по венам, заставляя мое сердце биться быстрее.

— Раз уж ты очнулась, — продолжает он, — полагаю, мы можем начинать.

Начинать... Что именно он собирается начинать?!

Мне нельзя об этом думать. Ни в коем случае. Страх, словно дикое животное, только того и ждет, чтобы впиться в меня своими когтями и свести с ума.

А тебе не кажется, что так было бы лучше?..

Повернувшись к Макнейру, он спрашивает:

— Принес?

— Как ты и просил, — кивает тот, передавая ему внушительных размеров стеклянную бутыль. — Первосортная драконья кровь.

Я лихорадочно пытаюсь сообразить, для чего им понадобилась кровь дракона, но вариантов множество, и я не знаю, на каком из них остановиться.

— Что бы я без тебя делал, Уолден...

— Перебивался бы в Лютном, как и все остальные? — предполагает Макнейр, перебросив из руки в руку блестящий галлеон.

— Даже в Лютном переулке у стен есть глаза и уши. Ты не можешь сказать, кто именно за тобой наблюдает в той или иной ситуации, — отвечает ублюдок, наградив меня пронзительным взглядом. — Я же ценю свободу действий...

Макнейр щерит зубы в ухмылке:

— Ох, Люциус...

— …да и кто, как не ты, сможет обеспечить меня по-настоящему свежим материалом?

Он разглядывает бутыль в мерцающем свете факелов. Я смотрю на его длинные белые пальцы, поглаживающие горловину... Кажется, я впервые вижу его без перчаток.

— Что за порода?

— Гебридский черный*. Старика МакФасти чуть удар не хватил, когда я прихлопнул его любимчика; похоже, что тварь незнамо чего взбесилась и потопила маггловскую рыбацкую лодку.

— Как это... печально.

Поймав на себе мой взгляд, полный отвращения, он с насмешкой произносит:

— Уолден, ты только взгляни. Кажется, наша гостья не одобряет наших методов. Ну разве это не мило?

Ублюдки обмениваются понимающими ухмылками, и я отворачиваюсь.

Ненавижу его. Обоих. Меня тошнит от их разговора, и даже звук их голосов вызывает омерзение...

Гермиона, что бы ни происходило, продолжай бороться. Ты НЕ беспомощна.

Пожалуй...

Но Господи, как же я хотела бы сдаться! Прекратить бессмысленное сражение... Однако если им так нужно, чтобы я была в сознании — значит, у меня есть шанс противостоять любому магическому воздействию, которому они собираются меня подвергнуть. И они не смогут — я им не позволю — увидеть мой страх.

Они меня не сломают.

Подтянув табурет поближе, он присаживается справа от меня. Я пялюсь прямо перед собой, фиксируя взгляд на пламени ближайшего факела.

Так, надо вспомнить все, что я когда-либо читала о борьбе со страхом.

Сосредоточься на теперешнем моменте. Страх — это всего лишь проекция событий прошлого в твое ожидание будущего. Страх не может существовать в настоящем.

В точку. В настоящем существует боль...

А вот это и есть страх. Сопротивляйся!

Хорошо... хорошо! Прямо здесь и сейчас я не испытываю боли. Прямо здесь и сейчас они меня не пытают. Ничего не происходит... не считая того, что Макнейр подхватывает с полки дымящийся котел и несет его к нам.

О нет, нет...

Не поддавайся страху! Смотри, что он делает!

Макнейр устанавливает треногу так, чтобы она оказалась между мной и ублюдком. Поднимающееся из котла облако пара обволакивает мою вытянутую руку. Принюхавшись, я пытаюсь сконцентрироваться на аромате, но из всего многообразия трав безошибочно распознаю? лишь хорошо мне знакомый запах тысячелистника, который практически перебивает едва уловимую нотку вербены. Остальные ингредиенты либо куда более экзотичны, чем те, что мы использовали в школе, либо же перемешаны настолько тщательно, что их классификация не представляется возможной.

Это зелье, чем бы оно ни было...

Гермиона, не отвлекайся!

Насколько мне известно, тысячелистник используется в большинстве одурманивающих настоев.

Ну нет, я не дам ему играться с моим восприятием!

Он разжигает под котлом огонь. Заклинанием. За то время, что мы здесь находимся, он впервые прибегнул к колдовству, и я буквально кожей чувствую, что кроме зелья — средоточия всего происходящего — вокруг нет другого источника магии.

Хотела бы я знать: какому из существующих ритуалов требуется помещение, настолько изолированное от внешнего воздействия, что нам пришлось добираться до него пешком?

Чему-то могущественному — и очень-очень нехорошему.

Даже тому, что он не использовал чары, чтобы привязать меня к скамейке, существует объяснение. Связывающие чары могут быть разрушены отдачей более мощного заклинания...

Не думай об этом!

В это время он свинчивает крышку с бутыли и... Проблемы с концентрацией на происходящем отступают на задний план: содержимое воняет так, что меня едва не выворачивает.

Сгустки запекшейся крови падают в котел с мерзким чавкающим звуком, отчего зелье начинает шипеть и плеваться, испуская клубы ржаво-красного пара. После того как пар рассеивается, я вижу, что в его руке поблескивает нож.

Тот самый.

Холодное серебряное лезвие касается моей щеки.

— Решила, что я обо всем позабыл? — бормочет он, наклоняясь ближе. — Нет... Я ждал этого момента с тех самых пор, как ты познакомила меня со своим... творением.

По его тонким губам проскальзывает усмешка, а я... Я отвожу глаза и смотрю на стену с факелами, на полку с зельями, на грузную фигуру палача, замершего слева от меня, — куда угодно, лишь бы не видеть гипнотизирующего змеиного взгляда...

И улавливаю на лице Макнейра странное выражение.

Если он и замечает, то никак этого не показывает. Он молча кладет нож на обсидиановую поверхность и выуживает из кармана мантии какой-то черный комок.

Перчатки.

Скупыми, точными движениями он облекает руки в тонко выделанную кожу — сначала левую, затем правую, — и тщательно застегивает пуговицы на запястьях.

— Не хотелось бы испачкаться твоей грязной кровью, — объясняет он с легкой гримасой и поднимается.

Я прикрываю глаза.

После всего, что происходило... после того, как он пытал меня, ломал мне кости, травил зельями и... заставил раздеться донага... Бога ради, только теперь я понимаю, что он фактически ни разу до меня не дотронулся!

Мне до смерти надоело, что он обращается со мной, как с прокаженной, и на один короткий миг я желаю ощутить его...

Нет!

Конечно же, я мечтаю оказаться дома и увидеть родителей, а не о том, чтобы он находился рядом!

Прикосновение его пальцев заставляет меня отпрянуть. Он обхватывает мою руку чуть пониже локтя. Прижав ее к поверхности скамьи, он обнажает предплечье и, едва касаясь, проводит кончиком блестящего лезвия по разгоряченной коже. В это время я смотрю на него... не могу не смотреть. Его лицо больше не выражает злорадства, лишь каменное спокойствие и сосредоточенность на том, что он делает.

Подумать только, ты упустила свой единственный шанс вырваться на свободу только потому, что тебе не хватило духу сделать то же самое с ним!

Его брови насмешливо приподнимаются, и я готова присягнуть: он подумал о том же.

— Обычно для подобного рода дел я предпочитаю использовать более... изящные инструменты, но на этот раз обойдемся тем, что имеем. Ты как считаешь?

Нет. НЕТ.

Уголки его рта кривит подобие ухмылки, и я внутренне подбираюсь, зная, что за этим последует... Он нажимает сильнее. Я чувствую, как нож разрезает плоть, словно масло, а в следующую секунду мое тело скручивает от жесточайшей боли. Я пытаюсь вырваться, однако тяжелая ладонь припечатывает меня к холодному камню и

О-о-о, господибоже!

проворачивает лезвие в ране.

Я сознаю, что кричу, лишь после того как он проявляет милосердие и, вытащив нож, разжимает пальцы.

“Проявляет милосердие”?! Как бы не так! Он на это не способен!

Боль настолько сильна, что я прикусываю щеку изнутри.

Соберись!

По крайней мере, теперь я с легкостью фокусируюсь на действительности.

Я больше не смотрю на него. Просто не в состоянии. Мой взгляд дико мечется по комнате, останавливается на склянках, наполненных какой-то гадостью, и равнодушном пламени факелов, мерцающем так, словно ничего особенного не происходит, и мерзко оскалившемся Макнейре... На него я тоже не могу смотреть.

Сосредоточься.

Я сглатываю и слегка приподнимаю голову, чтобы взглянуть на предплечье. Как и следовало ожидать, ручейки крови стекают по вытянутой руке, прочерчивая на коже алые дорожки, и попадают прямиком в бурлящий котел.

В котел.

Что он собирается делать с моей кровью?

Внезапная догадка наполняет меня первобытным ужасом — и я снова начинаю кричать.

— Силенцио.

кап кап кап

Чтоб тебя!.. Разве не этого ты добивался?!

— У тебя еще будет такая возможность, грязнокровка.

В тело нещадно вгрызаются веревки, когда я стараюсь извернуться так, чтобы кровь проливалась мимо котла... Бесполезно. Ублюдочный Макнейр поработал на совесть.

кап кап кап кап кап кап

— И прекрати, наконец, ёрзать! А то бедный Уолден прямо весь извелся от возбуждения.

— Л-люциус!.. — Возмущенный голос Макнейра раздается совсем близко, но хватает одного-единственного взгляда, чтобы заставить его умолкнуть на полуслове.

Господи...

Смежив веки, я позволяю себе откинуться на каменное изголовье. При этом я ударилась затылком, но эта боль — ничто, всего лишь слабый отголосок той боли, что грызет растерзанную руку.

кап кап кап кап

Они сцеживают из меня кровь...

Теперь я наверняка умру.

Я не хочу умирать, но в том, что касается темной магии... Бывает так, что смерть — не худший из вариантов.

Ах, если бы ему нужна была информация — или даже месть, как я думала вначале! В этом случае наше противостояние свелось бы к вопросу о выносливости: чудовищному и безнадежному — он явно дал это понять, — но в самом конце меня бы ожидало забвение...

Господи, ну почему нас не обучали сопротивлению такого рода атакам?!

кап кап кап кап

Шевели мозгами! Тысячелистник, вербена... Что там дальше?

Кровь дракона.

Согласно классификации, составленной профессором Дамблдором, существует двенадцать способов применения драконьей крови, большую часть которых можно отнести к Связующим и Порабощающим заклятиям.

Однако сочетание крови дракона с моей... не говоря уже о прочих составляющих...

кап кап кап

Нет.

В памяти внезапно всплывают жутковатые иллюстрации из старинных книг по ЗОТИ, которые я просматривала на занятиях АД в Выручай-комнате, и еще более мерзкие фотографии из грязных журнальчиков, виденных мельком в общей гостиной у старших ребят... Образы складываются в череду отвратительных и пугающих видений, порожденных моим не в меру разыгравшимся воображением.

Это все вербена, говорю я себе, вербена или же мой собственный животный ужас перед неизвестностью.

Ведь порабощенный разум, тело или душу можно использовать по-разному, а кровь дракона — на минуточку — самый сильный связующий компонент из всех существующих на сегодняшний день.

кап кап кап кап кап

В одном я уверена совершенно точно: для того, чтобы заклинание сработало, им нужна не только моя кровь, и пока я в сознании — у меня есть шанс умереть достойно...

Раз уж выжить мне не суждено.

кап... кап... кап...

Раненую руку обволакивает теплом.

Открыв глаза, я вижу, что он заживил порез — ровно настолько, чтобы ток крови уменьшился наполовину, — но боль, разумеется, оставил... Ублюдок. Я перевожу дыхание и пытаюсь расслабиться, принять боль как подтверждение того, что я до сих пор жива, однако все мое тело, каждый мускул звенит от нечеловеческого напряжения.

— Полагаю, тебе это покажется интересным, — он произносит это таким будничным тоном, словно предлагает прочесть заметку о школьном празднике, напечатанную в местечковой газете. — Кровь дракона представляет собой поистине уникальную субстанцию, — продолжает он, помешивая бурлящее зелье палочкой, — и твой драгоценный директор своими исследованиями оказал всем нам неоценимую услугу.

Я безмолвно наблюдаю за тем, как он вытаскивает палочку из варева; с кончика срывается крупная темно-красная капля и с негромким всплеском шлепается обратно.

— Очень жаль, что благородство помешало Дамблдору завершить изыскания.

кап... кап... кап...

От играющей на его губах кривоватой ухмылки по спине бегут мурашки.

— Да, — шепчет он, снова погружая палочку в котел, — именно Темному Лорду пришлось заняться усовершенствованием тринадцатого способа использования драконьей крови.

Струйка ядовитой жидкости сползает на переносицу, когда он чертит на моем лбу какой-то символ, который я не могу распознать. Чтобы избежать контакта, я выворачиваю голову влево — и наталкиваюсь взглядом на Макнейра, очутившегося рядом со мной с невообразимой для его габаритов скоростью. Его лапа впивается мне в подбородок, вынуждая лежать смирно.

Он смотрит на меня так, что еще немного — и его холодный взгляд пронзит меня насквозь и войдет в камень, к которому я привязана.

— Продолжаешь сопротивляться, малышка? Что ж, скоро мы поглядим...

Макнейр издает резкий смешок, на что он надменно выгибает бровь.

— Благодарю тебя, Уолден, теперь я сам о ней позабочусь.

Его пальцы скользят по моему горлу, на мгновение замирают на сонной артерии, затем обхватывают нижнюю челюсть... Не так резко, как это сделал Макнейр, но намного более властно.

кап... кап... кап...

Думай! Не дай ему себя запугать!

Слишком поздно.

Ужас подчинил себе все мое существо. Он поглотил мою злость и ярость, и единственное чувство, что пробивается сквозь вязкую пелену, помогает мне дышать -

ненависть.

Я думаю о ненависти, концентрируюсь на ней, когда поднимаю глаза на ублюдка, жалея, что не повернуть время вспять. Уж тогда бы...

На его лице мелькает усмешка.

— Так-так, кажется, ты почти созрела, — произносит он, размазывая зелье по моим губам.

Я содрогаюсь всем телом, но он перехватывает меня покрепче и вынуждает широко открыть рот, чтобы проделать то же самое изнутри. От запаха и вкуса крови меня тошнит.

Вытащив палочку, он вытирает ее о мою мантию и, повернувшись к Макнейру, с отвращением произносит:

— Чем только не приходится заниматься ради общего дела...

— Ну не знаю, — отвечает Макнейр. — Палочку ты замарал, это верно, но согласись: с этими кровавыми разводами девчонка выглядит почти хорошенькой.

— В своем репертуаре, — бормочет он себе под нос и тянется за ножом.

кап... кап... кап...

Я слежу за его действиями, сосредоточившись на том, как сильно я ненавижу изящную небрежность, с которой он приводит в порядок одежду, и прекрасные светлые волосы, обрамляющие его лицо, в то время как он склоняется надо мной и натягивает ткань моей мантии; ненавижу собственную беспомощность, которую он всячески подчеркивает, пользуясь ножом, предназначавшимся для него...

Кстати, что он будет с ним делать? Неужели...

Соберись! Ты НЕ беспомощна!

Ненавижу его, ненавижу чуть заметную, знающую ухмылку, с которой он вспарывает мою мантию под грудью; ненавижу то, как вспыхивают его бледные глаза, когда я начинаю под ним извиваться, пока он окровавленным кончиком палочки рисует символ прямо напротив моего сердца.

кап... кап...

Откуда-то слева раздается грубый смех.

— Люциус, я бы раздел ее, прежде чем привязывать, если б знал, что тебе это понадобится.

— В этом не было необходимости.

— Но ведь нам бы не повредило получить от работы немного удовольствия?

Выпрямившись, он кидает поверх моей головы предупреждающий взгляд.

— Уолден. Твои наклонности хорошо всем известны, поэтому нет нужды выставлять их напоказ.

Макнейр оглядывает меня с головы до ног: судя по тому, как блестят его маслянистые глазки, резкий тон ничуть его не смутил.

Господи, это чудовище едва ли не хуже того, что стоит справа!

— И вот еще что, Уолден, — продолжает он, задумчиво перебирая веревки, охватывающие мой живот. — Я был бы весьма признателен, если бы ты держался от нее подальше. Не для того я три недели занимался этой грязной сучкой, чтобы ты в одночасье все испортил.

Ненавижу его...

— Как скажешь, Люциус, — скалится Макнейр. — Я могу подождать.

Нечто, промелькнувшее во его взгляде, заставляет Макнейра отступить... Но лишь на шаг. И он продолжает таращиться, а выражение его одутловатого лица пугает меня до чертиков. Мне хочется, чтобы Макнейр ушел...

...но если он уйдет, я останусь наедине с... с ним.

кап... кап... кап...

По крайней мере, перепалка с Макнейром отвлекла его от ужасного занятия.

Ненадолго.

Он чертит кровавые символы на моих ладонях и ступнях, и я ощущаю, как кожу в тех местах начинает пощипывать, но... это ведь не из-за магии, а потому, что я слишком на них концентрируюсь, верно?

Опустив голову к плечу, я пытаюсь оттереть испачканные зельем губы о мантию, но ничего не могу поделать с мерзким вкусом во рту. И я все еще чувствую покалывание, но... это из-за контакта с тканью, правда?..

Он берет меня за подбородок двумя пальцами и заставляет лечь прямо.

— Бог ты мой, грязнокровка, тебе бы не мешало запастись терпением.

О да, не мешало бы. Но не терпением, а ненавистью.

И не страхом. Точно не страхом.

— Или тебе так хочется еще?.. Обещаю, ты получишь столько, сколько пожелаешь.

...и он выполняет обещание.

Выловив особенно мерзкий ошмёток, он медленно — и очень тщательно — размазывает его вокруг моего рта. Злая насмешка в его глазах словно бросает мне вызов, в то время как лицо его излучает вселенское спокойствие, которое я ненавижу больше всего.

кап... кап... кап...

— Ну что ж, пожалуй, начнем.

Начнем? Начнем? Так это еще не все?!

Макнейр смеется.

— Ты разве не объяснишь ей, в чем дело? Уверен, крошка умирает от любопытства...

— Разумеется, нет. И... будь так любезен, Уолден, не задавай дурацких вопросов. Своим вмешательством ты можешь нарушить равновесие.

С этими словами он поднимает палочку высоко над головой, и я следую за его движением взглядом...

Потому что ничего другого мне не остается.

Очень плавно он очерчивает вокруг нас широкую спираль и, указав на котел, произносит:

— Эффундо.

Я непроизвольно напрягаюсь, и в следующий миг заклятие пронизывает меня от макушки и до кончиков пальцев... но я по-прежнему жива и в сознании.

Что он сделал?!

Нас окружает конус голубовато-зеленого света, сотканный из причудливо переплетающихся блестящих нитей. Узор заклятия проследить практически невозможно; кажется, что сквозь меня проходит непрерывный поток и, вытекая из моей головы, рук, ног и сердца, попадает прямиком в котел.

Это зрелище... завораживает.

Точно так же, как завораживает губительная красота вейл.

Что это? Слово, которое он произнес, означает “наполнение” — если я правильно расслышала, — вот только наполнение чем?

Что бы ему ни было от меня нужно, он этого не получит!

Я делаю глубокий вдох и концентрируюсь на ощущениях: воздуха, заполнившего мои легкие, врезавшихся в кожу веревках и ноющей боли в руке...

кап... кап... кап...

С каждой секундой этот звук нарастает, отражаясь от нитей заклинания, словно от осязаемой преграды, в то время как остальная часть комнаты постепенно утрачивает реальность. Грузная фигура Макнейра выглядит бесплотной тенью, но он... он так близко, что я почти чувствую его довольную усмешку, когда он задерживает взгляд на сияющих на моей коже символах.

Внезапно он хмурит брови, и голубовато-зеленые нити слегка подаются назад. Внешне движение едва заметно, но резкий рывок изнутри заставляет меня задохнуться.

— Я совсем забыл. — Он прикладывает палочку к моим губам. — Фините.

Покалывание сменяется пульсацией. Едва я приоткрываю рот, как из него выползает толстая уродливая веревка, сплетенная из светящихся волокон, и тоже устремляется в котел.

Я крепко сжимаю губы. Он улыбается.

Ненавижу его.

кап... кап... кап...

Сколько крови я потеряла?..

Какая разница? Ты все равно умрешь.

Если повезет. Ох, Мерлин, скорее бы это закончилось...

Он направляется к другому концу скамейки, и, чтобы охватить его, конус растягивается ввысь и вширь. Это... неприятно. Сжав кулаки, я сосредоточиваюсь на каждом, даже самом незначительном ощущении.

Я гриффиндорка. Если он собирается... неважно что... я приму это и докажу ему, чего на самом деле стоят магглорожденные. Ему не сломить мой дух.

Смелое заявление...

На самом деле я напугана до смерти. Если бы были слова, которые могли убедить его остановиться, я бы произнесла их не задумываясь, но...

Таких слов не существует.

Словно в ответ на эту мысль, в голове и сердце что-то скручивается, и нити заклинания начинают сиять куда ярче и даже как будто утолщаются.

кап... кап... кап...

Он останавливается у изножья скамейки.

— Теперь, когда к тебе вернулась способность говорить, — произносит он очень тихо, — может, ты хотела бы мне что-то сказать?

Какая-то часть меня жаждет заорать на ублюдка — так, чтобы он оглох до скончания веков! — но я продолжаю держать рот на замке. Не дождется, ведь достоинство — это все, что у меня осталось, и я его сохраню.

— Молчишь? Как-то на тебя не похоже... Впрочем, скоро ты передумаешь, это я тебе обещаю.

Что он собирается предпринять?!

Он лениво вертит палочку, не сводя с меня глаз.

кап... кап... кап...

Останавливается.

кап... кап... кап...

Соберись. В этот момент не происходит ничего такого, чего ты не сумела бы выдержать.

Я встречаюсь с ним взглядом. Его глаза похожи на океан — обманчиво-притихший, в глубине которого таится смертельная опасность, — и я чувствую, как тону в нем, погружаюсь в пучину всеобъемлющего ужаса... И за мгновение до того, как я достигаю дна, он с улыбкой поднимает палочку — и мир взрывается.

— Круцио!

Кровь... огонь... каждый дюйм моего тела вспарывают нет нет нетнетнет острые лезвия и пронизывают плоть

до самых костей Господибоже...

и теперь рана на руке ах, какой пустяк я даже не чувствую ее, ни рук

ни ног, только нервные окончания, которые выжигает боль, и огонь...

все мое тело горит в Адском пламени так больше не может продолжаться, это должно

закончиться о Боже я хочу умереть я умираю

с меня заживо сдирают кожу и отделяют от костей

все сухожилия и каждый мускул содрогается в предсмертной агонии словно

хор тысяч баньши завывает в голове умоляю дайте мне умереть

Внезапно все прекращается.

Баньши затыкают пасти.

Боже мой... о Боже...

По телу пробегает судорога, и одна из тварей взвизгивает снова...

Господи.

Это была я.

Отвернувшись в сторону, я кашляю, кашляю и никак не могу остановиться. Кажется, я сорвала связки... По изрезанному веревкой запястью стекает кровь... Вздрогнув, я закрываю глаза. У меня нет сил даже на то, чтобы взглянуть на другую руку.

кап кап кап кап кап

Это... это невообразимо. То, чего я никогда не пойму, как бы ни пыталась.

Меня трясёт.

Никогда, никогда больше...

Даже если мой мозг не помнит всего произошедшего, помнит мое тело. Словно проклятие Круциатуса — это нечто живое и злобное; притаившееся за спиной существо, протягивающее ко мне цепкие щупальца и готовое раздавить в любой момент. Даже если я побегу — а я ведь не могу этого сделать! — мне остается уповать на Бога.

Мышцы сводит от боли, и я вскрикиваю, когда в истертую кожу впиваются веревки.

Перед глазами все плывет и, услышав звук шагов, я несколько раз моргаю. Я забыла... я напрочь забыла о нем.

Трудно помнить о чем-либо еще, когда языки пламени облизывают твои кости.

Он выглядит... в точности, как и прежде.

Незадетым.

Как это вообще возможно?!

Опустившись на корточки, он заглядывает мне в лицо. Его губы изогнуты в усмешке.

— Что скажешь? — он вопросительно приподнимает бровь.

Скажу? Что я скажу?! Какие тут могут быть слова?!

— Я ведь обещал, что ты пожалеешь, малышка, а я привык выполнять обещания.

Хочу знать: почему?

Почему он позволил мне думать, будто я смогу выстоять? Почему он не подверг меня пытке Круциатусом еще в первый день, в тот самый миг, как я попала в его проклятую ловушку?!

Почему он позволил мне надеяться?..

Господи, я ненавижу его, ненавижу! Все это время он знал. Знал, что делает с людьми Непростительное проклятие, и забавлялся, смеясь над моими жалкими потугами, которые я называла сопротивлением...

Ненавижу его, ненавижу всеми фибрами своей души!

Ухмыльнувшись, он выпрямляется. В руке он сжимает толстый черный прут...

Прут. Палочка... Заклинание?.. Все это как-то связано с ним.

Воспоминание о пережитом так и болтается на задворках сознания, но я чувствую, что не пытка должна меня сейчас тревожить.

— Прошу вас...

Палочка приходит в движение и теперь указывает на меня.

— Хочешь добавки?

Нет!

— Нет, пожалуйста... прошу вас, не надо...

Разве он не видит, что выиграл? Что я сделаю все, лишь бы подобное никогда не повторилось?

В это время с моим лбом и ногами творится нечто странное: я ощущаю легчайшее прикосновение... чего-то. Это не боль, которую можно было бы списать на последствия Круциатуса, и я настораживаюсь.

Это заклинание Эффундуса. Сине-зеленые нити превратились в ленты и практически утратили прозрачность. Они настолько материальны, что их наверняка можно было бы потрогать.

кап кап кап

Меня бросает в холодный пот.

Несмотря ни на что, я должна держаться. Пытка — это всего лишь средство, с помощью которого он пытается ослабить мою ментальную защиту и преодолеть сопротивление, чтобы заклинание подействовало. Мне не следует забывать о том, кто я — и кто стоит рядом и смотрит на меня бесстрастными серыми глазами.

Как же я его ненавижу...

— Вскоре после того, как ты оказалась у меня, я задал тебе вопрос. Помнишь какой?

Что он имеет в виду?! Он задал мне тысячи вопросов! Почему он не продолжит то, что начал?..

— Чего вы от меня хотите? — спрашиваю я, игнорируя его слова. В моем голосе слышится страх пополам с отчаянием, и я стараюсь разбавить его толикой покорности. — Просто скажите, и я выполню это, только прошу вас... умоляю, не делайте этого снова!

По всему видно, что я удивила ублюдка. Он явно не ожидал, что я способна пойти на сделку с совестью, и на одно короткое мгновение я представляю, что... что он смотрит на меня. А затем... На его губах мелькает тень усмешки, и протянувшаяся между нами связующая ниточка — если она вообще существовала — рвется.

кап... кап... кап...

Он вновь опускается передо мной на корточки. Наши взгляды встречаются.

— Наконец-то ты поняла, что игры закончились, малышка, — шепчет он. — Я хочу, чтобы ты ответила на вопрос...

Его рука, все еще защищенная перчаткой, скользит по моей щеке и зарывается мне в волосы.

— …И почему бы нам не начать с того, который я только что задал?

Меня захлестывает паника.

Который он только что задал?... Ах да, он спрашивал о том, о чем уже спрашивал раньше... Черт! Когда это было?! В самый первый день, когда я попала в его западню? Или после того как он напоил меня Пробитасерумом?.. Как мне знать?! Я бы ответила на любой из его вопросов, чтобы он не подумал, будто я упрямлюсь, но я понятия не имею, что он хочет от меня услышать!

— П-простите, — говорю я тихо, — н-но не могли бы вы уточнить, какой именно вопрос вы п-подразумеваете?

— Уточнить? Этот вопрос был одним из самых важных.

Ну сколько можно?! Сколько можно доказывать свое превосходство?.. Просто скажи, что тебе нужно, ублюдок!

— В таком случае позволь освежить твою память, — продолжает он, — если только она не превратилась в решето... Каков был твой ответ, когда я спросил, жалеешь ли ты о том, что притворялась ведьмой?

Поверить не могу, что он снова затронул эту тему! Как же, я помню чертов вопрос — как и то, что дважды ответила ему “нет”. А еще я хорошо запомнила его слова...

“Следовательно, никаких сожалений? Ты пожалеешь, грязнокровка, это я тебе обещаю”.

— Теперь, грязнокровка, будь хорошей девочкой и ответь мне еще раз... Только правду.

Мой ответ остался прежним, хотя… если бы я знала заранее... Нет-нет, я ни о чем не жалею. Не в том смысле. Мне было одиннадцать. Я не вправе сожалеть о принятом тогда решении... Да и какой ребенок в том возрасте не захотел бы попасть в ожившую вдруг сказку?

кап... кап... кап...

Я молчу, потому что мой ответ ему не понравится.

Он утверждал, что хочет услышать правду.

Зачем? С тем же успехом он может вырвать ее у меня с помощью Круциатуса...

Внезапно он хватает меня за волосы и, вдавив мой затылок в камень, фиксирует в таком положении. Я начинаю задыхаться. Мне больно, но на этой боли, по крайней мере, можно сосредоточиться — в отличие от той, что вызвана проклятием.

Он наклоняется надо мной — так близко, что его лицо оказывается в каком-то дюйме от моего. Его ноздри слегка трепещут, а в глазах мерцает пугающий меня огонек.

— Тебе так трудно ответить на вопрос, малышка? — Тонкие губы раздвигаются в хищной улыбке — и я буквально каменею от ужаса. — Что ж, думаю, тут я смогу тебе помочь.

В горле мгновенно пересыхает, когда он дотрагивается до моей щеки кончиком палочки.

кап... кап... кап...

Прочертив замысловатую траекторию, палочка замирает прямо над моей переносицей.

Нет!

Я стараюсь вырваться, но он с такой силой дергает меня за волосы, что мне лишь остается шипеть и морщиться от боли.

— Ну-ну, потерпи, ты ведь знаешь, что это для твоего же блага. Нужно, чтобы ты представила свой ответ как можно чётче.

Он болен! Он...

— Круцио.

голодное чудовище набрасывается на меня сзади и

кинжально-острыми зубами раздирает внутренности, пытаясь добраться до

сердца рвет когтями плоть неееет не могу не могу больше его ядовитые

щупальца впиваются в позвоночник и перестань перестань ПЕРЕСТАНЬ!!!

Я все еще кричу и бьюсь в конвульсиях, когда до истерзанного пыткой мозга доходит, что все закончилось.

О Боже...

Прошло всего лишь несколько секунд... Минута? Едва ли больше... Не знаю, что со мной было бы, если бы...

Тело скрючивает мучительный спазм, и я со всхлипом втягиваю в себя воздух. Он по-прежнему держит меня за волосы... как наверняка держал все это время.

— Твои вопли словно музыка, малышка, — шепчет он, придвинувшись ближе. — Полагаю, Уолден находит тебя очаровательной... и этого будет достаточно, чтобы он наконец-то примирился с потерей гиппогрифа, которого ты у него украла.

Я пялюсь на него, не веря своим ушам. Он ведь не это имел в виду... Он не может. Он ведь не отдаст меня тому сумасшедшему маньяку после всего, что произошло?..

А с чего ты взяла, что ему не наплевать на твою судьбу, раз он получил то, что хотел? Что бы это ни было...

Долгие несколько мгновений мы просто смотрим друг на друга. Его глаза как никогда напоминают мне холодный, равнодушный океан, в глубине которого таится бездонная пропасть...

кап... кап... кап...

Он отпускает меня и стряхивает с ладони целую горсть каштановых волосков, кое-где слипшихся от крови.

Еще немного — и он снял бы с меня скальп.

Господи, мне так страшно...

Уронив голову на камень, я молча глотаю слезы.

Ты с самой первой минуты знала, что отсюда нет выхода... знала, что умрешь. Так что смирись.

Но разве можно смириться с подобным концом — ох, если это конец! — и рассуждать при этом здраво?! Ненавижу...

Ненависть станет моим спасением. Я хочу, чтобы он заплатил за содеянное: в десять раз, в сто и тысячу раз больше. В сто тысяч...

— Когда нам станет известно, кто из вас считает себя достойным влиться в наше общество, мы примем меры... Я склоняюсь к мысли, что подобные занятия должны проводиться с каждой маленькой грязнокровкой, которая посмеет сунуть свой нос в Косой переулок.

Он... я не нахожу слов.

“Чокнутый” — слишком слабое определение.

— Вероятно, что некоторые ввиду своей тупости будут настаивать на своем, но не думаю, что таких окажется слишком много.

Словно наяву я вижу перед собой толпу первогодок, впервые очутившихся на станции в Хогсмиде. Таких радостных, нетерпеливых... Какое общество он собирается построить, подвергая пыткам детей?!

И как назвать общество, которое поощряет его методы?

Это так несправедливо... Почему меня никто не предупредил? Я ведь всерьез считала, что высокие оценки в школе позволят мне преуспеть в дальнейшем и все мои “Превосходно” докажут скептикам, что я ничуть не хуже тех, кто родился в волшебных семьях! И что в результате?!

А в результате ты получила вот это... Интересно, обратил бы он на тебя внимание, если бы ты сидела где-нибудь в уголке и не высовывалась?

Неожиданно плечо обжигает Жалящее заклятие — и это возвращает меня к действительности.

Стараясь сохранить нейтральное выражение лица, я открываю глаза. Я не знаю, почему меня должно это волновать, он ведь в любом случае меня убьет, вне зависимости от того, что я стану — и чего не стану — делать и говорить... Но этот момент еще не наступил.

Не сейчас.

— Ты слушаешь меня или нет?! — рычит он, но затем возвращается к прежнему вопросительному тону. — Любопытно узнать вот что: если бы в самом начале тебе продемонстрировали не фокусы с птичками-цветочками, а темную сторону магии, твой выбор состоялся бы в пользу нашего мира?

кап... кап...

В этот момент я думаю о родителях... о доме. Я бы желала оказаться где угодно — лишь бы подальше отсюда! — и без оглядки вернулась бы к прежней жизни, если бы это означало, что я никогда больше не увижу его.

То есть, ты теперь жалеешь, что попала в волшебный мир?

Н-не знаю... Но разве он не этого добивался?

— Я не знаю, — говорю я еле слышно.

Это правда... ну или достаточно близко к тому, чтобы быть правдой.

Выпрямившись во весь рост, он начинает смеяться.

— Не знаешь? Должно быть, маггловское обучение еще хуже, чем я думал, раз даже теперь ты предпочитаешь ему вот это.

При воспоминании о коридорах и классах школы Святой Марии**, куда я поступила бы, если бы не письмо из Хогвартса, на глаза наворачиваются слезы... Тамошняя директриса рвала и метала, когда мы в конечном итоге отклонили предложенную стипендию — и в особенности после того как родители не смогли объяснить, почему ее школа оказалась для меня недостаточно хороша.

Но разве недостаточно?

Конечно, ту школу нельзя сравнить с Хогвартсом, а директрису — с профессором Дамблдором. Там я не изучала бы магию, но... Все равно меня там ждали бы интересные уроки, хорошие учителя и друзья, которым нравилось бы обсуждать домашние задания...

Там я бы никогда не познакомилась с Гарри и Роном... Сама мысль об этом разбивает мне сердце.

Нахмурившись, он поднимает палочку, и я вскрикиваю:

— Нет!

Господи, только не снова!

Он выгибает бровь.

— У тебя готов ответ?

Множество ответов, ты, мерзкий, отвратительный ублюдок, но я не настолько глупа, чтобы швырнуть их тебе в лицо.

Не сводя глаз с причудливо закручивающихся нитей заклинания, я киваю. Затем перевожу взгляд на него... Он ухмыляется.

— Продолжай.

Набираю побольше воздуха в легкие и...

— Вы правы. Я бы действительно никуда не поехала.

Ненавижу себя за это признание, но я знаю, что сказала правду. Ведь если бы я могла выбраться из этого ада и забыть все, словно дурной сон, я бы сделала это с радостью. И уж точно не захотела бы поехать в Хогвартс, если бы до этого меня истязали Круциатусом!

Окружающий нас конус уплотняется еще больше.

кап... кап... кап...

— Вот как? Храбрая маленькая гриффиндорка оказалась вовсе не такой храброй...

Ненавижу его! Какого черта он постоянно долбит одно и то же?! Я же сказала именно то, что ему хотелось услышать!

Что если он не поверил и теперь собирается снова тебя пытать?

Но он ведь не слепой! Он должен видеть, что я говорю правду...

И вдруг образы того-что-могло-бы-быть, возникшие в моей голове, начинают меняться с невероятной скоростью. Я вижу другую-себя в библиотеке школы Святой Марии, готовящуюся к выпускным экзаменам; сияющих от радости и гордости родителей; себя же, постигающую — нет, не зельеделие и древние руны, а химию и латынь, которые на самом деле мало чем от них отличаются; себя, закончившую Оксфорд и ставшую потом знаменитым ученым, способным изменить мир, — да вообще кем угодно! — без того, чтобы кто-нибудь не сказал мне, что я не могу им стать только потому, что моя проклятая кровь недостаточно чиста...

Я трясу головой. Наверняка это вербена усилила мое воображение. Мне нужно сосредоточиться на том, что происходит прямо сейчас, а не на том, чего никогда не было.

Он смотрит на меня так пристально, что кажется, будто взглядом он пытается проникнуть в мою душу и понять, что в ней творится... Внезапно на его губах появляется улыбка.

— Проведем небольшой эксперимент?

Что?

кап... кап... кап...

Обойдя скамейку, он снова садится у котла, запускает руку в карман мантии и вынимает оттуда еще одну палочку...

Мою палочку.

Заметив, что я зачарованно слежу за его манипуляциями, он ухмыляется еще шире.

— Раз ты согласилась со мной, что не должна была притрагиваться к ней даже пальцем, полагаю, ты будешь счастлива ее уничтожить, не так ли?

Это не мои слова...

Палочкой он прикасается к открытой ране на моем предплечье.

— Слово, которое ты ищешь, звучит как ”Репудио”.

Нет, я не могу...

А разве у тебя есть выбор?

Он поворачивает палочку так, что теперь она целится мне в голову.

— Само собой, если тебе нужна финальная демонстрация, чтобы окончательно определиться, то я могу...

Я ненавижу тебя, ненавижу, НЕНАВИЖУ!

Какая горькая ирония в том, что единственное заклятие, которое я могу наколдовать без палочки, не захотел бы использовать ни один волшебник!

Он открывает рот и...

Он не станет пытать меня моей же палочкой!

— Репудио.

Мой голос звучит тихо и безжизненно, однако этого достаточно, чтобы заклятие послало сильную дрожь вдоль всего позвоночника. Поверхность палочки покрывается серебристыми трещинками и начинает светиться... и внезапно рассыпается, оставив после себя горстку желтоватого пепла, которую он тотчас же отправляет в котел.

Такое чувство, что в груди на месте сердца образовалась огромная дыра, которую теперь ничем не заделать... Глаза вновь наполняются слезами.

Я более чем уверена, что он упивается моим отчаянием, но мне наплевать. С моей стороны было бы предательством не оплакать эту потерю.

кап... кап... кап...

Что, во имя Всевышнего, он собирается делать с этим зельем?!

Я вздрагиваю, когда он поднимается с табурета.

— Отлично сработано, малышка. Сегодня ты оказала своим приятелям-грязнокровкам огромную услугу.

Что?

— Ты ведь не хотела бы, чтобы еще кому-то довелось проходить подобное... обучение, не так ли? Вот почему тебя должно обрадовать, что ты послужишь предупреждением для остальных, раз уж Дамблдор и его прихлебатели не соизволили рассказать таким как ты о последствиях.

Послужу чем?! Как? Что он, дракл его раздери, заставит меня делать?!

Я не позволю ему так со мной обращаться! Я должна сосредоточиться на том, кто я и где нахожусь, что я думаю и чувствую. Или на том, как сильно я его ненавижу!

Ненавижу каждое его движение, каждый надменный жест... Ненавижу то, как он сейчас на меня смотрит.

Его глаза светятся, словно у голодной кошки, караулящей пойманную добычу.

— Теперь же, маленькая грязнокровка, — произносит он с неприкрытым злорадством, — прежде чем наше дело подойдет к логическому завершению, позволь напомнить тебе одну вещь... Ты мне задолжала.

Он вскидывает палочку.

НЕТ! нет нет нет только не это прошу все что угодно только не снова

Отчаянно рванувшись, я пытаюсь высвободиться, но это, конечно же, бесполезно. В вены просачивается ледяной ужас, исходящий, казалось, из самого сердца. В этот момент я готова на все, лишь бы он остановился... лишь бы перестал меня мучить.

— Я ведь обещал, что буду наслаждаться каждым мгновением, малышка. И что-то мне подсказывает, что всех этих мгновений окажется недостаточно, чтобы ты заплатила сполна.

— Нет, умоляю, не делайте этого! Я согласна на все... все, что вы захотите!

Он мерзко ухмыляется — и я понимаю, что это конец. Ненавижу...

— Я и не сомневался. Круцио.

острые крючья впиваются мне в глаза, ноги, руки

сердце неееет перестань перестань раскаленный металл плавит кожу и кости в

единое целое и я хочу умереть

я кричу, когда кипящая жидкость поглощает меня, и

ощущаю, как темнота — забвение или смерть мне все равно потому что я жажду ее прихода — наползает со всех сторон, но

так же внезапно отступает, сметённая огненно-красным ураганом боли, ревущим бесконечным потоком, который превращает меня в кровавое

бесформенное месиво снова и снова и дай мне умереть! я снова вижу благословенную тьму и тянусь к ней всем своим естеством, но она опять ускользает, когда меня начинают резать на куски и

окунают в ванну с кислотой и неееет нетнет клещами выдирают ногти на руках и ногах Боже... и

боль взрывается в моей голове и расщепляет меня на атомы, переполняя

чистейшей агонией прекрати умоляю! от нее нигде не спрятаться, лишь в черной всеобъемлющей бесконечности о пусть она наконец придет!

и на этот раз он позволяет тьме меня обнять

* * *

Сквозь сомкнутые веки пробивается призрачный свет. Я слышу, как где-то неподалеку раздаются голоса.

Неужели я умерла?

Тупая, ноющая боль во всем теле говорит мне об обратном.

Ох, почему я все еще жива? То зелье... заклинание... Что он со мной сделал?!

И та... пытка...

Сколько времени понадобится, прежде чем ад, через который ты прошла, превратит человека в растение?

По крайней мере, сейчас я соображаю... И это на самом деле я. Кажется.

Ну еще бы тебе не казалось.

Не знаю. В большинстве случаев я не могла думать.

А еще... судя по ощущениям, мой мозг наконец-то свободен.

То есть... раз они не пытались поработить... тебя, тогда что?

Понятия не имею.

Не открывая глаз, я прислушиваюсь к тому, что происходит.

Помимо голосов, до меня долетает звяканье стекла, словно кто-то собирает склянки, и... все. Ничего не бурлит и не капает.

Сколько крови они у тебя взяли?

Много. Я испытываю такую слабость, что с трудом концентрируюсь на разговоре.

— ...так это сработало? — голос Макнейра.

— Ну же, Уолден, ты ведь не хочешь сказать, будто сомневался, что это сработает?

Пауза.

— Я не это имел в виду.

В ответ раздается негромкий смешок.

Самодовольный ублюдок.

— Разумеется, мы не будем до конца уверены, пока не увидим, как оно подействует на грязнокровок, но можешь не сомневаться: сварено зелье как следует.

— Так я могу ее взять?..

— НЕТ!

Долгая пауза.

— Но... Люциус, мне казалось, что мы обо всем с тобой договорились...

— ...предварительно, Уолден, и я не припомню, чтобы брал на себя конкретные обязательства по данному вопросу.

Еще одна пауза... Гадкий смех.

— Вот уж не подумал бы, что доживу до того дня, когда ты, Люциус, захочешь поиграть с магглокровной сучкой.

Шипение:

— Не говори ерунды!

— Тогда зачем она тебе?

Пауза. Затем:

— Она показалась мне... занятной. И я думаю, что найду ей лучшее применение.

— Темному Лорду это не понравится.

— Ну и как, по-твоему, Он об этом узнает?

Пауза.

И снова его голос.

— Интересы Темного Лорда простираются настолько широко, что наш небольшой проект, который Он, безусловно, одобрил, едва ли удостоится самого пристального Его внимания. К тому же Повелителя никогда не заботили... частности, и ты, к слову, должен быть за это благодарен.

— Э-э, может, в этом и есть смысл, Люциус. Ты только скажи, что в этой девке такого особенного?

Смех.

— Позволь я тебе покажу.

Шаги.

В моем направлении. Секунду спустя я различаю тяжелую поступь Макнейра.

Господи...

— Мне разбудить ее? Или ты снова все будешь делать сам?

— В этом нет необходимости, Уолден, она уже пришла в себя.

Мой подбородок обхватывают защищенные перчаткой пальцы, и я невольно вздрагиваю.

— Посмотри на меня, грязнокровка.

Я повинуюсь. Макнейр взирает на меня с явным скептицизмом, а он... Его выражение я не могу разобрать. Перед глазами пелена, и веки словно налились свинцом... я слишком устала...

Долго будет это продолжаться?

В груди ворочается глухое раздражение. Они ведь должны были меня убить! Так какого черта...

— Видишь, сколько в ней ненависти? — говорит он. — Это просто чудо.

— Лично мне по душе, когда они визжат, словно свиньи.

Притворный вздох.

— Ты так и не стал ценителем утонченных развлечений, верно, Уолден?

Он отпускает меня, и Макнейр презрительно фыркает.

— Интересно, что бы на это сказала Нарцисса?

Надменный взгляд.

— Нарцисса мне доверяет, потому что я никогда не давал ей повода думать иначе... и не собираюсь делать этого впредь. Кроме того, — добавляет он сухо, — моя жена ценит... дополнительные преимущества.

— О да, власть является тем еще афродизиаком! — гогочет Макнейр.

— И ты, разумеется, можешь об этом судить?

Макнейр с шумом выдыхает, в то время как он смотрит на него с насмешливой улыбкой.

— Не тешь себя мыслью, Уолден, — продолжает он обманчиво-мягким тоном, — что прошедшие шестнадцать лет заставили меня позабыть о том инциденте... И если ты хочешь, чтобы Темный Лорд оставался в неведении относительно того, кто именно повинен в провале столь важного задания, я предлагаю тебе забыть о ее — кивок в мою сторону, — существовании.

Их взгляды скрещиваются... Руки обоих сжаты в кулаки.

В конце концов Макнейр пожимает плечами.

— Раз так, Люциус, то я устраняюсь. Разгребайся с этим делом сам!

Подхватив сумку из драконьей кожи, Макнейр направляется к выходу и мгновением позже дверь за ним с треском захлопывается.

Теперь он смотрит на меня, и я тоже не спускаю с него глаз. Мы снова одни...

Что дальше?

Он подходит к полке и возвращается обратно. Наклонившись, он заносит надо мной нож — и я начинаю метаться, словно мышь, пойманная в мышеловку. Сейчас...

— Не дергайся, грязнокровка, — шипит он предупреждающе.

Затем молча — и даже как будто не глядя, — он разрезает на мне веревки, пока все до единой не оказываются на полу.

Наконец-то освободившись, я со стоном сползаю на скамейку. В затекших конечностях восстанавливается кровообращение, но у меня нет сил, чтобы двигаться. Все болит...

— Вставай.

Мне удается опустить ноги на пол, но когда я пытаюсь подняться, колени предательски подгибаются, и я сваливаюсь как подкошенная.

— Я сказал вставай!

Пытаюсь еще раз — бесполезно. Не могу.

Сколько крови они взяли?

Он опускается на корточки и берет меня за подбородок, вынуждая поднять голову.

— У тебя есть два пути, грязнокровка, — с этими словами он кладет передо мной кусочек веревки. — Если ты и в самом деле хочешь умереть, я снова привяжу тебя и позову Уолдена, но должен тебя предупредить: не жди, что смерть будет быстрой и безболезненной. Его предпочтения весьма... своеобразны. Или же... — рядом с веревкой ложится кольцо. — Ты можешь пойти со мной. Все зависит от тебя.

Я так устала, что, глядя на лежащие перед собой предметы, мечтаю, чтобы все побыстрее закончилось. Какая-то часть меня уговаривает взять веревку, но в то же время перед глазами стоит фигура палача... мерзкая гримаса, с которой он смотрел на меня... Не зря он напомнил мне тролля, который едва не убил меня на первом курсе. Тролль хоть и был злобной тварью, но напал на меня потому, что такова его природа. В его жестокости не было ничего личного. А Макнейр...

Или...

Он внимательно наблюдает за мной, словно ему любопытно, что я решу. Хотя... есть еще что-то, выходящее за рамки простого любопытства.

Может ли то, что готовил для меня Макнейр, оказаться хуже Круциатуса? Ведь причины, по которой он должен был сдерживаться, больше не существует. Что помешает ему пытать меня снова и снова?.. Макнейр ужасен, но его холодная жестокость лежит за гранью моего понимания. И эти его слова о “лучшем применении”... Нет, я этого не вынесу.

С другой стороны, блестящие глазки Макнейра... то, как он говорил обо мне...

Никак не соображу. Голову как будто набили опилками...

Не знаю, что в конечном итоге заставляет меня сделать это — видимо, принцип меньшего зла, — но мои пальцы смыкаются вокруг кольца... Выражение его лица неуловимо меняется, но больше ничего не происходит.

Наверное, портключ был одноразовым. Или комната защищена от перемещений.

Я бессильно опускаюсь на пол.

Он поднимается и пинком отбрасывает кусок веревки.

— Вставай, грязнокровка, нам пора.

Разве он не видит, что я не могу?!

— Я не собираюсь пачкаться об тебя Империусом. Сейчас ты встанешь и выйдешь за дверь, а если не сможешь идти, то поползешь... и сделаешь это немедленно.

О Боже...

Меня шатает, словно пьяную, когда я становлюсь на колени, опираясь при этом на руки. Так мне удается продвинуться вперед на пару сантиметров, но потом раненая рука подворачивается и я снова заваливаюсь на пол.

Сколько крови?..

Он с отвращением фыркает и...

Уходит!

— Я не могу! — хриплю я, в отчаянии хватаясь за кольцо. — Не бросайте меня здесь!

Оглянувшись, он ухмыляется.

— Ты сделала выбор, грязнокровка, и теперь твоя судьба в моих руках.

Он подходит к полке с зельями. Слышен звон стекла и звук наливаемой жидкости.

Откинувшись на спину, я прикрываю глаза.

Неужели он рассчитывал, что я выйду отсюда на своих двоих после того, как они выцедили из меня кровь?

Он и не рассчитывал.

Я даже не могу сказать, что хуже: что он позволит мне умереть... или что он этого не сделает.

Шаги.

Я не реагирую. Мне все равно, что он собирается со мной делать. Я не смогу сопротивляться в таком состоянии...

Мои глаза потрясенно распахиваются, когда он подхватывает меня на руки. Я буквально цепенею, но уже в следующее мгновение начинаю яростно вырываться... Тщетно. Борьба отнимает у меня остатки сил, и вскоре я сдаюсь.

— Расслабься, грязнокровка, — бросает он отрывисто. — Если я захочу тебя помучить, ты первой об этом узнаешь, уж поверь.

Моя голова прижимается к его плечу, и я чувствую тепло, исходящее от его тела... Странное ощущение: нечто подобное я испытывала, дотрагиваясь до змеи.

Я смутно сознаю, что он выносит меня из комнаты — наверное, чтобы мы оказались за антиаппарационным барьером, — закрывает дверь и наколдовывает Люмос.

Наверное, я могла бы дотянуться до палочки, выхватить ее и...

Дурацкая идея.

Вскоре мы достигаем подножия лестницы... По крайней мере, мне так кажется. Он крепче прижимает меня к себе. Резкий рывок — будто в один миг из меня вытряхнули внутренности, а потом запихнули обратно, — и нас вновь окружает черное безмолвие. И я снова в надежных руках...

После всех этих недель боли, ужаса и беспомощности так приятно ощутить поддержку... забыть бы еще, кому эти руки принадлежат.

— Люмос.

Я моргаю. Кажется, что с тех пор, как я покинула эту каменную комнатушку, прошла не одна сотня лет. Та Гермиона была совершенно другим человеком. Даже в первый раз потянувшись за кольцом, она жила надеждой...

Кольцо так и греется в моем крепко сжатом кулаке, и я бросаю его на пол, будто ядовитого паука. Серебристый ободок катится по каменным плиткам, наполняя гробовую тишину комнаты мелодичным звоном.

Он кривит губы, глядя на меня, словно на какого-нибудь таракана... или клопа. Я пытаюсь ответить тем же, но не выдерживаю и первой отвожу взгляд.

Дура. Думала, тебе известно, кто он? Да ты понятия не имеешь, к кому попала...

И позволила ему вернуть себя обратно... Господи, что я наделала?!

Я зажмуриваюсь. Не хочу знать.

Мое тело болезненно реагирует на каждое его движение — и когда он взмахивает палочкой, я не могу понять, что происходит...

Легкий шорох.

Сдвинув покрывало, он кладет меня на постель. Я и забыла, какой здесь удобный матрац... Мне так хорошо, что я бы не отказалась провести так остаток своих дней.

Вполне возможно, твое желание сбудется.

Господи... почему он просто меня не прикончил?

Сквозь тяжелеющие веки наблюдаю за непроницаемой маской, в которую превратилось его лицо. Когда он наклоняется, чтобы поправить одеяло, мою руку задевает прядь его волос, и я рефлекторно сжимаю пальцы... Он её выдергивает.

— Не спи, грязнокровка, мы еще не закончили.

Оставь меня в покое!

Он отходит, а я прислушиваюсь к тихому шелесту его мантии, пытаясь различить другие звуки. Вот он ставит что-то на стол... наливает какую-то жидкость... возвращается.

Мне все равно.

Моей щеки касается палочка... Плевать.

— Я принес тебя сюда не для того, чтобы ты умерла у меня на руках, грязнокровка. А теперь открой глаза и выпей это, пока я тебя не заставил.

Я нехотя подчиняюсь.

На прикроватном столике, которого раньше не было, стоит кубок, наполненный каким-то зельем. Он убирает палочку и подталкивает кубок ко мне.

Ублюдок и впрямь решил, что раз он принес меня сюда и уложил баиньки, то я с радостью ухвачу предложенное?! Черта с два!

— Нет, это не то, о чем ты подумала. Я не собираюсь тратить его на тебя.

Он имеет в виду ту штуковину, для которой они с Макнейром цедили твою кровь... Как это мило с его стороны.

— Я сказал пей, ты, маленькая идиотка! Тебе сразу станет лучше.

Чувствую, как изнутри поднимается дикая злоба.

Как он смеет проявлять заботу — и это после всех издевательств! Я не стану его слушаться!

Да и что он может сделать?

С этой мыслью я отпихиваю от себя кубок, и тягучая красно-коричневая жидкость выплескивается ему на мантию.

С перекошенным от ярости лицом он выхватывает палочку и направляет на меня.

— Хочешь умереть, грязнокровка?!

Тон его голоса заставляет меня задрожать от страха. Ох, ну зачем я его провоцировала? Знаю ведь, на что он способен...

Уголок его рта подергивается, но он опускает палочку. Я обессилено сползаю на подушки.

Очистив мантию заклинанием, он поднимает кубок и... ухмыляется.

— Ты упрямее ослицы, но я это предвидел.

Он достает из кармана небольшую фляжку и снова отмеряет порцию зелья.

Самодовольный мерзавец.

Взяв кубок в левую руку, он обходит столик и оказывается рядом со мной.

— Возможно, пользы от тебя будет меньше, чем неприятностей, — говорит он задумчиво. В правой руке он вертит палочку, словно заправский фокусник. — Когда ты попросила забрать тебя оттуда, я понадеялся, что твое поведение изменится к лучшему.

Я бы в жизни ни о чем таком не просила, если бы не думала, что Макнейр окажется еще хуже...

В чем лично я начинаю сомневаться.

— Похоже, что я ошибся, — продолжает он тем временем. — Сколько же Круциатусов может понадобиться, чтобы в тебе появилась хотя бы капля уважения?

Господи, прошу, только не снова...

Он переводит взгляд с меня на палочку и обратно.

— Или ты решила, что я подарю тебе более легкую смерть? — рычит он, целясь мне в голову. — Все не так-то просто, малышка.

Еще одна пытка убьет меня, и он об этом знает!

Он вновь опускает руку.

Я не свожу с него глаз, в то время как он смотрит на палочку. Несколько секунд он стоит, как будто решаясь, и на его лбу появляется глубокая складка. А затем...

— Империо.

блаженство...

тепло... и нет никакой боли...

он подает мне кубок, и я с благодарностью принимаю его...

хороший человек... и так обо мне заботится...

у зелья странный вкус, но первый глоток согревает...

...поэтому я выпиваю все до капли, последовав его совету...

он поддерживает меня... это так приятно...

говорит, чтобы я поставила кубок... прилегла отдохнуть...

в безопасности... тишина и покой проникают глубоко-глубоко...

и он понемногу меня отпускает...

Я вскрикиваю, когда волна неописуемой боли пригвождает меня к кровати.

Он хмурится.

Внезапно его палочка приходит в движение...

— Дормио.

И я проваливаюсь во тьму.

 

* — Гебридский черный — порода драконов, обитающих на Гебридских островах. Гебридский черный намного агрессивнее своего валлийского сородича. В длину достигает около тридцати футов. У него грубая чешуя, блестящие лиловые глаза, вдоль хребта проходит невысокий, острый как бритва гребень. На конце хвоста имеется стреловидный шип, а крылья напоминают крылья летучей мыши. Питается в основном оленями, иногда ловит крупных собак и даже коров. Магический клан МакФасти, много столетий живущий на Гебридах, по установившейся традиции заботится о местных драконах.

** — школа Святой Марии — престижная католическая школа-интернат для девочек, расположенная в Кембридже. Основана в 1898 г.

(Материал взят из Википедии)