Серафим обреченный (гет)

Маленький мальчик десяти лет от роду брел по пустым улицам города.

Было темно, последние прохожие спешили разойтись по домам, не обращая никакого внимания на одиночку.

Мальчик чувствовал сильный голод, ставший его обычным спутником. Он всегда чувствовал себя на грани полного истощения. Это был голод зверя, который ничем не утолить.

В домах зажигались огни, сновали туда-сюда черные тени, одинокие псы опасливо брели рядом, опасаясь приблизиться к мальчику. Псов отлавливали и истребляли, и они не очень-то доверяли людям.

Один пес, крупный, черного окраса, подошел к мальчику и принялся принюхиваться. Шерсть на нем встала дыбом, скалясь и рыча, он начал пятиться прочь и, развернувшись, испуганно взвизгнул и убежал в ночь. Мальчик лишь хмыкнул. Животные никогда не любили его, хотя он и не делал им ничего плохого. Он вообще никому не делал ничего плохого. Пока.

Он чувствовал себя отличным от других, но утвердиться в этом ощущении мешало элементарное незнание. Вот если бы он общался с другими ребятами, может, он увидел бы, что они такие же, как он, но что-то внутри мешало ему согласиться с этим. Какой-то внутренний голосок, въедливый и одновременно такой ненавязчивый, шептал ему, что еще грядет его время. А может, мальчик не отрицал этого, он сам выдумал этот голос.

Ему уже давно надо было быть дома, если отец узнает, что он все еще на улице, то может избить его – не потому, что беспокоится, а потому что ему нравится это. Нравится бить, нравится видеть страх — хотя, не без гордости, мальчик может признать, что страха никогда не испытывал – отца он не боялся, скорее, презирал его.

Конечно, боль физическая ничем не могла его порадовать или чему-то научить, и все же он знал, чувствовал, что когда-нибудь настанет такое время, когда отец будет СЛАБ, слабее, чем он…и кто знает, что тогда будет.

Он был очень умен для своих десяти лет, имей он возможность получать образование, читать книги, он бы многое узнал и, может, многого бы добился, пошел бы по иному пути… но такой возможности он не имел, и пока его безграничный ум находил применение в бесконечном анализе себя и окружающего мира и извлечения из этого выгоды.

Раздался грохот, создаваемый колесами передвигающейся по каменной дороге повозке. Усталая лошадь белой масти с трудом везла большую повозку, возничий в темном плаще бесконечно понукал ее. Мальчик с интересом разглядывал задержавшийся экипаж. Это была открытая повозка, в которую были нагружены какие-то ящики, в которых лежали…как ему показалось, цветные шарики.

Вдруг раздался треск, и колесо повозки буквально развалилось на две части. Повозку занесло, но возничий вовремя остановил испуганную лошадь, и не врезался в стену дома. Повозка оказалась напротив мальчика, буквально вжавшегося в стену.

— Проклятые дороги, столько часов, и все к черту, — выругался извозчик и слез с повозки, чтобы осмотреть нанесенный ему ущерб.

Мальчик, поняв, что его не заметили, подошел к повозке с другой стороны и увидел, что один из ящиков раскрылся, и его содержимое высыпало на дорогу. Это были шары оранжевого цвета. Мальчик взял один из них и почувствовал легкий приятный запах. Шарик оказался мягким и не таким гладким, каким казался в ящике. Мальчик понял, что это фрукт, наверняка дорогой и очень вкусный, фрукт, который везли на стол какого-нибудь богача.

Их было много, очень много, а мальчик взял всего один. В этом ведь не было ничего страшного? Он снял с него кожуру и сначала попробовал одну дольку, на случай, если не понравится. Заморский фрукт оказался очень вкусным, и распространял такой аромат, словно бы мальчишка снял кожуру со всех сразу, а не с одного.

Он ел и ел, пока в руках у него не осталась липкая кожура. Наверное, впервые в жизни он почувствовал себя сытым.

— Ты что делаешь, негодник? – раздался грубый голос извозчика, который решил посмотреть, в порядке ли все с остальными колесами. – Ты что себе позволяешь, оборвыш, рвань?!

Он ударил мальчика по рукам плетью, которой до этого понукал лошадь. От резкой боли тот выронил кожуру, и вдоль руки выступила тонкая полоска крови – плеть рассекла кожу.

Ошарашенный, не совсем понимая, что именно такого страшного он сделал, не смотря на свой безграничный потенциал, ум, уникальность, все равно оставаясь ребенком, он сделал то, что сделал бы на его месте любой другой ребенок – заплакал.

Извозчика это, кажется, позабавило.

Потом, когда пройдет время, мальчик, который станет Юношей, будет иногда вспоминать его, эти глубоко посаженные глазки мутного цвета, искривленный в дикой усмешке рот, эту презрительную интонацию, будто он, извозчик, который приносил продукты на стол господ, которого не пустили бы и на порог дома, смеялся над ним, маленьким десятилетним мальчиком, впервые в жизни попробовавшим апельсин.

Это задело его, сильно задело. Слезы высохли. Тогда, он, может, и не понимал всей разницы между ним и этим взрослым грубым человеком, которому доставляло радость смотреть на его слезы и рассеченную руку, на его подбородок, по которому все еще стекал сок апельсина.

Нанести второй удар извозчик уже не успел.

Их взгляды встретились, и он застыл, грубый человек и истязатель.

Мальчик не совсем понимал, что именно он делает, и как, все шло будто бы само собой, так, как должно было идти.

Извозчик, хватаясь за горло, опустился на колени. Мальчику это понравилось, понравилось, что они теперь были на одном уровне, что извозчик больше не смеется над ним, но этого было мало. Извозчик хватался за горло, царапал его своими ногтями, будто пытался разодрать. Он не мог дышать, не мог сказать ни слова. На лице мальчика не было никаких эмоций, он сейчас словно бы находился в своем мире.

Извозчик упал навзничь, лишь хрипы вырывались из его горла, рот его приоткрылся, и наружу хлынул поток крови, красной, как у любого человека. У любого другого. У мальчика мелькнула мысль, как-нибудь проверить, а какого цвета кровь у него. Извозчик дергался еще секунд тридцать, а потом затих.

Опять же, забегая вперед, Юноша будет ловить себя на мысли, что свое первое Посвящение он мог сделать более феерическим, грандиозным, но, в конце концов, решил, что скромность тоже не порок, и для первого раза этого было достаточно, ведь никто не показывал ему, на что он способен.

Это не было началом конца, не было новой главой его жизни. Скорее, новым абзацем. Он просто должен приготовить себя к будущему, Его будущему.

В голове крутилось множество мыслей, вопросов и ответов на них, и извозчик к этому уже не имел никакого отношения, такой же мертвый, как крысы, плавающие в канавах, отравленные людьми.

Никто не вышел узнать, что случилось, никто не прошел мимо. В этом мальчик тоже почувствовал собственную заслугу. Его право на исключительность.

Засунув в карманы несколько апельсинов, мальчик, в хорошем расположении духа, направился домой.

Запах апельсинов, смешавшись с запахом свежей крови, первой крови, еще долго будет преследовать его… и его жертв.

* * *

Гарри на некоторое время задержался на крыльце странного здания, которое, казалось, готово было развалиться от малейшего дуновения ветра.

Гермиону, кажется, посетили те же мысли.

— Следуйте за мной, — поторопил их Ремус.

— Только не говорите что это новый штаб ОФ? – обреченно произнес Гарри.

— Не делай поспешных выводов, — улыбнулся Ремус. – Дом Сириуса к сожалению пришлось оставить, уничтожив все, что могло бы навести на наш след, конечно, мы не оставили его без охраны. Мы выждем некоторое время и попытаемся что-нибудь изменить. А пока… тебя ждет встреча, Гарри, которая многое прояснит.

Доверяя Ремусу, бывшему преподавателю и другу его отца, Гарри шагнул за темную дверь, ведущую в нутро дома – а Гарри представлял его именно нутром какого-нибудь древнего монстра, пробудившегося от вмешательства людей.

То, что он увидел внутри, поразило его куда больше чем тогда, когда пред матчем по квиддичу они все находились в палатке, которая внутри была в несколько раз больше, чем снаружи.

Ничто внутри дома не намекало на то, что снаружи дом предстает в столь аварийном состоянии.

Довольно дорогая мебель, ковры, обстановка без излишеств и роскоши, но все же красиво и со вкусом.

— Ничего себе, — удивился Гарри. – А кому принадлежит этот дом?

— Сейчас узнаешь, — загадочно произнес Ремус.

Они поднялись на второй этаж, по пути им никто не встретился. Везде горели свечи в красивых подсвечниках, а со стен смотрели портреты каких-то незнакомых людей, мужчин и женщин.

Они дошли до какой-то двери, и Ремус тихо постучался два раза.

— Войдите, — донесся до них мужской голос.

Ремус распахнул двери, и Гарри с Гермионой вошли внутрь. Это была уютно обставленная гостиная с горящим камином, в центре которой в кресле сидел молодой человек, на вид лед двадцати. У него были светлые волосы и довольно приятные черты лица. Он был элегантно одет, а на лице его была приятная, располагающая к себе улыбка, что навевало мысли об английских джентльменах старого времени.

— Рад вас видеть, — поздоровался он, привстав.

Гарри заметил, что молодой человек выглядел уставшим и встревоженным, но тщательно пытался скрыть это.

— Меня зовут Дэмьен. Я представитель Ордена Саламандры, на данный момент – его руководитель…

Гарри был удивлен.

— Ордена Саламандры? Я никогда не слышал о вас!

Гермиона кивнула – ей не доводилось читать об этом Ордене ни в одной из книг.

Дэмьен улыбнулся.

— Это наоборот, очень хорошо, что вы о нас не слышали. На протяжении веков наша организация стремится к полной секретности.

— Веков? – произнесла Гермиона, пораженная этим фактом. — И о вас никто не знал?!

— Ну, сказать что совсем никто, было бы неправильно… — произнес Дэмьен. – Существовал круг людей, знающих о нашей организации, но всё знали лишь ее члены. Обычно это были представители нашей семьи. Если быть точнее, наша организация существует три столетия и 13 лет. Мы – собиратели информации, ее хранители.

— Но что за информацию вы собираете? – спросил Гарри.

— Это очень серьезный разговор… мы открываем вам факт своего существования лишь потому, что наступила критическая ситуация, в реальность которой мы даже не могли поверить, не ожидали ничего подобного.

— Вы один возглавляете Орден? – подозрительно спросила Гермиона, пока они рассаживались по креслам.

— На самом деле, — печально произнес Дэмьен. – Моя старшая сестра должна была возглавлять Орден, но… к моему глубочайшему сожалению, она была похищена, и мы ничего не знаем о том, кто это сделал и где она, жива ли… у нас есть лишь предположения…остальные представители, мои помощники и заместители, находятся в других штабах…

Гермионе стало неловко. Она видела, что Дэмьен прячет тоску глубоко в своем сердце, и надежда уходит с каждым днем.

— Вы никогда не видели эту девушку? – спросил он, протягивая им фотографию, самую обычную, на которой был запечатлен миг, а не движение.

С фотографии на них смотрела девушка с белыми волосами и большими голубыми глазами. Она была очень худой, но эта худоба ей даже шла, делая ее похожей на куклу.

— Нет, не видели! – в голос произнесли Гарри и Гермиона с сожалением.

Дэмьен улыбнулся им, явно не особо надеясь на удачу, и направился к дальней стене, где находились три длинных стеллажа с какими-то книгами, папками и свертками.

— Это… — обвел он широким взглядом стеллажи. – Лишь малая часть того, что мы имеем… остальное в нашем главном штабе…чтобы все разъяснить, я должен сказать вам, что Саламандра – это личность, уникальная личность, волшебник, человек, нежить, нелюдь…вы не поверите, но мы не знаем. Он уникален, неповторим. Его жизнь полна загадок, его смерть лишь добавила их количество.

— И вы отдали на его изучение почти три столетия? – произнесла Гермиона, которую этот факт просто поразил.

— Именно… и информация доставалась нам самой тяжелой ценой… может, когда я расскажу вам поподробнее, вы поймете, почему мы столько времени и сил отдаем на изучение этого феномена. Не знаю, успею ли я рассказать вам все, что должен… нас могут обнаружить.

— А это вообще изначально не было риском? – спросил Гарри. – Хогвартс! Под носом у нового «военного штаба». Почему здесь? И почему об этом доме никто не знал?

— Почему не знал? – удивился Дэмьен. – Покойный Альбус Дамблдор знал, более того, он тоже входил в наш Орден…

Это сообщение шокировало Гарри и Гермиону, Ремус же явно все знал и до этого.

— Здесь безопасно, пока что. Дом охраняется множеством защитных заклинаний. В этом мы преуспели… наша организация славится своей секретностью, которую мы достигаем не без помощи магии и заклинаний… но тому, кто может явиться сюда, кого мы ожидаем со страхом и трепетом, стены и магия не преграда… увы…если это произойдет, мы вынуждены будем отправиться в Главный штаб.

Неожиданно раздался звон, и часть стекла в гостиной разбилась, так, что ее осколки усыпали ковер. Среди осколков лежал и какой-то предмет, завернутый в материю черного цвета…

— Ох, кажется, нас уже торопят, — заволновался Дэмьен. – Он не сможет сразу вступить сюда, но на то, чтобы внедрить этот предмет, сил ему хватило…

— Кому? Я все еще не понимаю, кто он? Ученый? Волшебник? Диктатор?

— Хуже, — произнес Дэмьен, но Гарри не смог не отметить ноток восхищения в его голосе. – Гарри, будь добр, забери предмет…а после мы все подходим к камину…придется уходить…на все вопросы я отвечу потом…

Гарри подошел к предмету, быстро забрал его и отошел к дальней стене. Сняв материю, он обнаружил стеклянную банку, которая была до половины наполнена извивающимися розовыми червями, чьи кольчатые тела напоминали крысиные хвосты.

Их было ровно 31.