Галопом по вселенным (джен)

30 апреля 1945 года, Берлин

Грохот и стрельба из ружей перемежаются с громкими криками. Солдаты схлестнулись вместе, сражаясь как герои, не щадя живота своего. Одинаковые вроде солдаты, но одни борются — за мир, другие — за войну, одни — за свободу, другие — за рабство, одни — за жизнь, другие — за смерть. Черные схлестнулись с красными, отстаивая свой родной город, последний оплот паучьих солдат.

— Verzeihen Sie mir, Mutter(5), — шепчет он и спускает курок. В бункере звучит выстрел.

* * *

Адольф Вассерман вздрогнул и проснулся. Опять этот сон, сон из прошлого, не имеющий никакого отношения к реальности.

— Не, этот чернушный какой-то, — пробормотал Адольф и пошёл на кухню заваривать чай.

Быстро вскипятив чайник щелчком пальцев (всё-таки надо быть поэкономней, а то Вечная уже ругаться начинает), Адольф в полнейшей тишине пил горячий, вкусно пахнущий травами чай.

Посмотрев на часы, парень понял, что больше поспать не удастся, поэтому он быстрым шагом прошел в комнату и надел футболку с любимой рок-группой.

Довершая ежеутренний ритуал, Адольф вышел на балкон и вдохнул осенний морозный воздух полной грудью. Моментально замерзли ноги, но он не обратил на это никакого внимания, наслаждаясь видом из окна.

Черт побери, а ему нравится в этой вселенной.

(1) — Русские вошли в Берлин, мой фюрер!

(2) — Он словсем далек от реальности, он посылает солдат на верную смерть!

(3) — в прототипе жена и муж умерли одновременно, муж застрелил жену после принятия яда.

(4) — Он совсем далек от реальности

(5) — Простите меня, Мать.

— Однако, пора собираться. Надо, — он посмотрел на часы, — успеть к Вечной. Видите ли, принимаю только до десяти... Тоже мне, блин, занята-а-а-а-я... с одним-то посетителем. Он быстренько оделся и вышел на улицу.

Вечная была его давней знакомой. Одинаковая во всех вселенных, для него она стала словно хорошим другом, хоть и ненавистным. Он ненавидел Вечную. Именно из-за неё его жизнь теперь похожа на ад. Никакой личной жизни, никаких удовольствий, знай, живи, как нищеброд, жри бичпакеты, предавайся низшим радостям и спасай людей.

На улице пахло мандаринами — приближался ежегодный праздник этой вселенной, встречаемый в стране, в которой он находился, с особым фанатизмом. Шел снег, было темно, но магазинные вывески светились гирляндами, заставляя невольно растягивать губы в улыбке. Остро потянуло миндалем. Адольф поморщился.

— Не люблю этот запах.

А вот почему не любит — он не помнит. Память восстановилась лишь частично, он помнит поднятую руку, помнит огромные войска, помнит горечь утраты родных, но почему и как это связано.... И миндаль. Запах миндаля преследовал его в кошмарах, заставляя просыпаться в холодном поту. Один раз он так испугался, что даже свалился с кровати. Благо в тот момент он находился в какой-то арабской вселенной, поэтому падать было недалеко.

Такси остановить не удалось. Пришлось трястись и потеть в битком набитом автобусе, где все дышали в лицо друг другу. Один из минусов этой вселенной — люди слишком любят чеснок. Просто нереальная у них к нему любовь... Пытаются заесть жвачкой. Ага. Думаете, помогает? Ещё утром все немножечко непривлекательные — лица искажены мукой, шеи затянуты галстуками, они как будто находятся в клетках.

Почему так, парень уже понимал — есть слово такое, работа. Или школа. Или институт. Даже совсем маленькие дети едут в автобусе со злобными лицами, кажется, по утрам все хотят друг друга убить. Весело, в общем.

Ехать пришлось долго — аж до конечной. Ближе к конечной автобус был наполовину пустой, и Адольфу даже удалось примоститься рядом с какой-то старушкой. Выслушав порцию ругательств и сетований "молодежь уже не та", он задремал. В этот раз сон из прошлого обошел его вниманием, вместо этого ему снилась какая-то ерунда про Вечную, погоню и долгожданный отпуск. Когда уже старуха сподобится?

На конечной он бы не проснулся, если бы не кочка, на которой подпрыгнул весь автобус. Кочки были тут обычным явлением, которое не очень нравилось Адольфу. Вздохнув, парень заплатил водителю (деньги давала Вечная, немного, лишь на продукты и проезд, хватало с лихвой), соскочил с последней ступеньки и пошел, насвистывая какую-то старую и давно забытую песенку, к пригородному поселку.

— Но-о-о-чь затмевала мой взо-о-о-о-р-р-р-р, — напевал Адольф, нет, даже рычал нежным басом. — Но де-е-е-е-е-н-н-ь смеё-ё-ё-ё-ё-ё-т-ся мне вно-о-о-о-о-в-ь!

В конце поселка, на самой узкой и неприметной улочке, где почти никто не жил, стоял не заметный и самый обычный полу коттедж в два этажа. Массивные ворота открылись сами собой, Адольф, без свойственного нам страха и ужаса, что проявляется при встрече со сверхъестественным, вошел.

Дверь тоже открылась сама. В доме, как всегда, чисто, пусто и полумрак. Он кажется не то заброшенным, не то оставленным уехавшими на два дня хозяевами. В глазах двоится: видится то готический замок, то русская избушка, то обычная квартира, то коттедж. Встряхнув головой, Адольф настроился — сегодня это будет коттедж. Хватит с него петляний по коридорам и лестницам. Двоиться тотчас перестало.

Ни пыли, ни заколоченных окон, ни скрипящих половиц... Напрочь отсутствует ощущение страха. Только легкая грусть, будто хозяева уже не вернутся. А дом так и будет стоять. Пять, десять, сто лет...

Парень поднялся на второй этаж и постучал в одну из дверей — он уже знал в какую. Эта дверь всегда оставалась той же при любых воплощениях Вечного дома — изба ли, дворец, портал в Ад... Везде дверь была одной и той же. Простая, деревянная дверь с щелями, с деревянной же ручкой, что постоянно так и норовит занозить тебе руку. Адольф, правда, уже приноровился и всегда, едва заносил руку, тотчас же окружал ее силовым полем. Энергии тратилось мало, а пользы было много. Да, обычная вроде дверь. Непосвященный бы и не разобрался.

— Входите, — послышался безликий, бархатный голос. Вечная часто любила напустить дыму, накладывая на свой голос сразу несколько. Сегодня у неё был женский гортанный голос, нежно обволакивающий, — видать, сегодня у нее был неплохой урожай.

— Ну здравствуй, Вечная, — произнес Адольф, опершись о стол с палисандровой отделкой, секретером и «бархатным» покрытием — такие с двадцатого века перестали делать. Любит Вечная повыпендриваться перед единственным посетителем.

— Здравствуй, Адольф. Ты как всегда? — произнесла Вечная. Парень кивнул.

— Новое задание....

— Какое же? И вообще, когда уже отпуск, мне по контракту полагается, — пробурчал Адольф.

— Не ругайся, Новый Год же скоро, что ты как маленький, — протянула Вечная. — Ох, ну ладно, ты прав. Так и быть, ты свободен до… — Вечная щелкнула пальцами, и в комнате тотчас же появились атомные часы-календарь, по-видимому, только что снятые с космического спутника. Адольф невольно позавидовал Вечной: запас энергии бесконечен, восполняется постоянно, а она тратит его на всякую ерунду. У самого Адольфа энергия восполнялась со скрипом: со всякой тратой его биологический возраст уменьшался. Когда как, иногда на неделю, иногда на месяц, а один раз, когда в какой-то другой вселенной (Адольф уже все и не помнит, сколько же он их на своем веку повидал) на него напали бандиты, он вышел из себя… тогда он помолодел на десять лет. В общем, все зависело от силы заклятья и количества энергии.

— Вот, Адя (Адольфа передернуло, такое уменьшение он ненавидел, Вечная знала это и, конечно же, пользовалась), значит, пойдешь на дело… двенадцатого января!

— Января? — переспросил Адольф, не веря своим ушам. Это же целых три недели отдыха! Даже после той вселенной, где Гитлер победил, и он долго и методично его выпиливал склонял к капитуляции Германской Империи и вхождению её в состав Соединенных Штатов Советского Союза (СШСС), она и то отдохнуть дала всего день. Хотя, судя по тому, как потом она завалила его работой «в счет отпуска», лучше бы он вообще не отдыхал.

— Да, января, января, Адичка, — пропела Вечная сладким голоском. Адольфа вновь передернуло. — Новый Год близко, ты, поди, совсем заработался, нагуляешься, хоть для себя поживешь… Ой, я совсем заболталась, у меня ещё дела… — Вечная вскинула руку, рукав водолазки плавно опустился, открыв странное устройство на руке. Нечто вроде часов, но вместо циферблата и стрелок на нем виднелись цифры, медленно росшие. Вечная игриво рассмеялась и, щелкнув пальцами, исчезла. «Опять убивать пошла», — подумал Адольф. Он всегда поражался способности Вечной убивать с улыбкой, параллельно разглядывая новый маникюр.

После исчезновения Вечной дом скинул маску и стал тем, что он из себя действительно представлял. Выщербленные окна, провалы в полу, поскрипывающие двери, печально доживающие свой век. Дом был заброшен, мертв. Мертв, и даже магия Вечной, магия, не дающая ему умереть и превратив в сингуляра по собственной прихоти, никак не могла оживить его. Дул и протяжно выл ветер. Выл так нудно, грустно и душераздирающе, что Адольф, закаленный за годы путешествий, почувствовал себя неуютно и отправился в город щелчком пальцев.

Был уже вечер: своим ходом до дома Вечной добирался он долго. Магии использовалось много, поэтому своим превращением в подростка он не был удивлен. После мрачного дома улица показалась теплой и оживленной, а люди непроизвольно поднимали парню настроение лишь одним своим видом.

Решив купить себе булочку, Адольф отправился в магазин. То, что Вечная не успела озвучить новое задание, до него дошло только у кассы.

Адольф сидел за кухонным столом и мрачно разглядывал малосольный огурец. Казалось, сейчас он занимал его больше, чем все происходящее. Люди веселились, кричали, пускали фейерверки — в общем, что-то странное там явно происходило.

Немного подумав, он встал и включил телевизор, надеясь найти там хоть что-нибудь интересное (при мысли об этом ему стало смешно). В свой первый же день в этой вселенной парень заинтересовался этим странным предметом. Адольф тогда задумчиво переключал каналы: где-то он определенно видел нечто похожее. Домыслив, он рассмеялся — да ведь это же фишка его старого знакомого Йозефа! Тот тоже любил забрасывать людей враньем, пропагандой, ненужной информацией… как он там говорил? «Дайте мне средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней»… Йозеф давно мертв, а вот дело его процветает, пусть и не в родной стране. Стоит ли говорить, что больше он до этого времени телевизор не включал вовсе.

Йозеф был единственным, кого он вспомнил за все это время. Да и то не полностью: не помнил ни фамилии, ни то, как он был с ним связан. Этот знакомый ассоциировался у него с враньем, пропагандой, он даже вспомнил отрывок из его выступления, где Йозеф потрясал руками и что-то быстро-быстро говорил. Мило, правда?

Адольф еще раз подумал… и выключил телевизор. Не хватало еще самому попасть под всеобщий раздрай. Парень недовольно вздохнул и вытащил айфон. Новомодное средство связи он использовал только для сидения в Интернете и наблюдения за жизнью «обычных людей». Там у него вроде бы даже была своя страница, где он представлялся женщиной предпенсионного возраста для отвода глаз.

«Сегодня Новый Год, а ты так ничего и не сделал»

«Я один действительно радуюсь Новому Году?»

«У меня у одного сегодня нет новогоднего настроения?»

Адольф закатил глаза. О да. Они такие оригинальные. Воруют информацию друг у друга, выкладывают старую информацию… Больше всего его бесила фраза «а я один…». К чему она вообще? Зачем? Непонятно. Глупо, неоригинально и неостроумно. Хотя, пожертвовав частью нервных клеток, он все-таки понял, что происходит. Сегодня же конец года, тридцать первое декабря. Совсем он от жизни отстал…. А ведь с этим днем что-то связано, явно…

Неожиданно в голове всплыло словосочетание, так подходящее для этого. Эти «оригинальные» уже употребляли его, но Адольф не заметил, погнавшись за главным. Новый Год… В голове словно ударили маленькие молоточки, создав гудение. Парень вскрикнул от неожиданности, дернулся, неловко повернулся и, словно бы по закону подлости, провернув голову, ударился затылком об открытую дверцу навесного шкафчика.

Он оглянулся, словно опасаясь — не заметят ли? Нет, слава Богам, рядом никого не было. Отец ещё на работе, мать занята Эдмундом, сестра и тетка на кухне, ведь сегодня праздник. Будет много еды, не так, как обычно. За все праздники каждый раз отец привозил жареного поросенка, но в этом году у них не хватило денег. Ну и ладно, не особо-то он этого поросенка и любил.

— ?ndern Sie Kleidung, Sohn, es ist Zeit f?r den Tisch(4), — улыбнулась мать. Не хотелось ругать непутевого, особенно в такой праздник. Он с гиком и радостью побежал в комнату. Сегодня все разрешено, сегодня все можно, сегодня все его любят… сегодня Праздник.

Адольф Вассерман вздрогнул и открыл глаза. Так, ещё одно прояснение. В возбуждении он вскочил и зашагал по комнате, не обращая внимания на пульсирующую боль. Щелчок — и боли нет. Удар головой разблокировал ещё один участок его памяти. Он жил в деревне. У него были отец и мать, которые по-своему даже любили его. У него было два брата и сестра, он вроде бы даже запомнил их имена.

Адольф успокоился. Вместе с осознанием пришла грусть. Грусть, тоска и одиночество. А ведь сколько времени он уже один? Отгородился от всех, ни с кем не общается… а все из-за Вечной. Она же и его единственный собеседник. Стены давили, тишина нагнетала, поэтому, не выдержав, Адольф схватил с тумбочки шапку с помпоном и, накинув куртку, выбежал за дверь прямо в носках.

Ему больше не хотелось слышать эту гнетущую тишину.

(1) — Вот бы снег шел все время (нем)

(2) — А ты же очень хочешь попасть в школу, дорогой? (нем)

(3) — Адди! Домой! (нем)

(4) — Переодевайся, сынок, пора за стол (нем)

Адольф в полной задумчивости вышел на улицу. Возбуждение, появившееся после видения, исчезло, словно его и не было. Вокруг громыхали, закладывая уши, фейерверки. От них и бенгальских огней рябило в глазах. Окна сверкали гирляндами. Пьяные мужские голоса орали песни и поздравления. Из окон доносилась музыка и звон бокалов.

Падал снег. Большими белыми хлопьями. Небо было светло-фиолетовым от дыма салютов. Пахло чем-то вкусным, но было непонятно откуда запах доносится, и от этого грустно. Ноги вязли в сугробах, легкая куртка промокла насквозь, неприятно холодя.

Он шел и думал — а ведь тогда все было по-другому, лучше. И снег падал совсем не так. А когда это "тогда"?.. И лучше ли было? А где это было?

Он закрыл глаза. Новое воспоминание. Смутное, как болезненный сон. Прерывающееся, идущее картинками, которые расплываются, как только фокусируешь взгляд.

Он шел по коридору высокого, величественного здания, поражающего своими размерами. Кованые, мощные сапоги гулко стучали по кафелю. Новая коричневая шинель, только с конвейера, приятно пахла и обволакивала теплом.

— Adolf! Adolf, haben Sie einen alten git, wie viel k?nnen Sie erwarten!(1)? — крикнул мужчина в мундире. Он усмехнулся. Эмиль, старый друг. Лишь он может так по-панибратски к нему обращаться. Он улыбнулся и открыл дверь. Его встретили шумным криком, подхватили и усадили за стол. Раздавались шутки, прибаутки, веселые стишки. Он был среди своих. Улыбнувшись, он принялся есть. Наступал 1939 год. Интересно, что он принесет ему?

Какие-то люди, смех, веселье. Адольф содрогнулся. Картинки тут же исчезли. И как он не пытался, они не появлялись. Он стоял посреди пустой улицы с остатками празднеств — хлопушками, "дождиками", спичками, бутылками. Было убийственно тихо. Как будто наступил апокалипсис. Сколько же времени парень простоял тут, на морозе? И где он? Кто он? Похоже, в воспоминаниях Адольфа занесло на незнакомую улицу.

Носки промокли. Перчатки тоже сырые. Он их снял — руки тут же свело морозом. Сунув перчатки в карманы, Адольф пошел наугад. А идти, мерзнуть и разглядывать промокшие носки довольно интересно. Поэтично даже. И думать о вечном. Представляешь, что ты герой фильма... Еще бы музыку. Фортепиано. Долгую, спокойную красивую музыку. И скрипка после вступления. И первые такты такие робкие, осторожные... Адольф вообще любил классическую музыку. Вагнер, Шопен, Лист…. Классика приятно касалась его измученных ушей и медленно успокаивала, давала сил. За все время он никогда не пытался начать слушать современную музыку. Единственным исключением была рок-группа Black Sabbath, использующая тритоны в гитарном звучании. На эту группу его подсадила Вечная, мадам с весьма странным вкусом.

Шаг. Еще шаг. В голове отзвуки музыки. Грустно. Он никому не нужен, даже Вечная спровадила его прочь…. Шаг. Зачем его оживили? Шаг. Лучше бы остался умирать в Берлине, уж лучше вечное забытье, чем этот кошмар. Еще шаг. Кто он? Он не помнит себя, не понимает, за что он вынужден не жить, а выживать в этом кошмаре, никому не нужный, тупиковая ветвь эволюции…

Концерт в голове закончился, и он открыл глаза. Все, хватит, так и с ума сойти недолго. Жаль, снег перестал идти. И он проходит не вдоль уютных кафе и винтажных стекол, а по грязным переулочкам мимо старых облезлых домов. Темно, холодно… легкая курточка совсем не греет, а ноги отказываются шевелиться. Да, оплошал он. Сколько раз Вечная говорила — без ботинок ходить нельзя. Вот и нарвался….

Продрогший, замерзший и грустный, сейчас Адольф мечтал попасть домой, выпить чашку горячего чая, принять душ, съесть чего-нибудь вкусное и, плотно укутавшись в теплое одеяло, забыться в тяжелом сне. Возможно, ему опять приснится что-нибудь из прошлой жизни, а лучше из детства. Он ведь только сейчас вспомнил свою семью, наверняка с ними связано множество приятных событий его жизни. Задумавшись, Адольф брел по негостеприимной улице, даже не заметив то, что магия восполнилась.

Однако надо шевелиться. Подворотня, мимо которой он проходил, доверия не внушала совсем. Он уже успел познакомиться с таким неприятным явлением, как «гопники». Конечно, Адольф легко может их и убить, и заставить совершить самоубийство, но… у него и так плохое настроение, зачем же его портить еще сильнее?

Адольф как раз поравнялся с подворотней, как вдруг он услышал женский крик....

— Я еще пожалею об этом решении, да, Вечная? — вздохнул он и припустил в темноту

(1) — Адольф! Адольф, старый ты придурок, сколько тебя можно ждать?(нем.)

Адольф трусом не был. Напротив, к трусости он чувствовал ужасное, непреодолимое отвращение, оставшееся, наверное, еще с прошлой жизни. Нет, трусом он определенно не был. Адольф, скорее, был умным, дальновидным практиком, посему, видя битву или драку, он не бросался, очертя голову, а трезво оценивал свои шансы.

Однако в этот раз способность рационально оценивать ситуацию подвела паренька, ведь, забежав в подворотню, он заметил четырех амбалов-гопников и девушку, вжавшуюся в стену.

— О, это че за усатик? — спросил тот, что покрупнее, и сплюнул Вассерману под ноги. Остальные угодливо заржали.

— Не трогайте девушку, — спокойно произнес Адольф, не дрогнув ни одним мускулом. — Отпустите ее.

— А то че? — хмыкнул гопник поменьше. — Че, наган из штанов вытащишь, петушок?

— Я бы вам сейчас не рекомендовал выводить меня из себя, а то будет не очень хорошо, — ответил паренек и грустно вздохнул. Гопники окончательно развеселились.

— Гы-ы, защитничек пришел, ща как вдарит, мать вашу! Наган достанет!

— Что ж, — произнес Адольф все тем же тоном, не предвещавшим ровно ничего хорошего. — Как вижу, вы не прислушались к моему совету, значит, да начнется же драка, — парень сбросил куртку и, оставшись в одной футболке, встал в стойку. Гопники хмыкнули, гыгыкнули и медленно начали его окружать. А потом… потом случилось непредвиденное.

Девушка, прижавшаяся к стене, с испугом смотрела на этого незнакомца, молоденького, совсем мальчика, что кинулся защищать её. Сейчас, когда на неё никто больше не обращал ровно никакого внимания, она могла, наконец, попасть домой к любимой книге и коту Гегемону. Именно такой и была первая мысль, но она, не без усилий, конечно, все-таки отмела ее. Она останется и узнает, чем все закончится. Возможно, кто-нибудь из прожженных циников и непреклонных реалистов заявит, что это неразумно и «ванильно», но все же.… Все же этот человек, кто бы он ни был, вступился за неё, а это говорит о многом. Она тихонько подобрала куртку, небрежно брошенную в грязь (хм, интересный и немного старомодный фасон, она видела похожие в каком-то немецком музее), и, пятясь мелкими шажками, отпрянула обратно, к стене. Тонкие пальцы сжали черный рюкзак со значками. Она, наконец, заставила себя поднять глаза, и увидела… и увидела странное.

* * *

Адольф был совершенно спокоен. И, нет, это было не то самое напускное спокойствие, которое многие хвастливо называют «блестящим самообладанием», это было кое-что получше. Уж что-что, а для того, чтобы вывести Адольфа Вассермана из себя, нужно было очень и очень постараться. Годы, проведенные с Вечной, говорят о многом, поверьте. Наверное, спокойствие было той единственной способностью парня, которой он с честью мог похвастаться. Насколько он себя помнил (прошлая жизнь до знакомства с Вечной, к сожалению, не считается), Адольф никогда не выходил из себя. В основном эта была лишь холодная ярость, которая, в отличие от гнева, не затмевала разум и давала возможность подумать.

Вот и сейчас он уже продумал всю тактику наперед. Магию жаль, конечно, но она за ночь восполнится. К тому же он уже не помнит, когда же в последний раз спасал кого-то не по указке Вечной, а по собственной прихоти. Эх, мельчает, мягкотелым становится, сентиментальным…

Адольф закрыл глаза и взлетел в воздух. Веселье хулиганов сменилось испугом. Парень высоко поднял худые, холодные, замерзшие руки, направил их в сторону гопников, набрал в себя побольше воздуха и с силой выдохнул. Из пальцев его вырвались снопы огня, с силой и жаром они полетели гопникам прямо в лицо. Парни завизжали, как девчонки, и принялись кататься по заплеванному, грязному асфальту. Безуспешно: Адольфово пламя сбить никому еще не удавалось. Минута, две — и гопники поскидывали одежду, и, светя труселями, побежали прочь. Парень нагнулся и брезгливо, двумя пальцами, выудил из относительно уцелевших штанов кошельки и пересыпал всю наличность в один. Получилось около десяти тысяч. Жестом он поманил съежившуюся в уголке девушку.

— Это вам, за моральный ущерб, юная фройляйн, — протянул Адольф кошелек и улыбнулся. Про себя он отметил, что стал значительно младше — футболка доходила почти до коленок, моментально ставших торчащими, худенькими и острыми.

Девушка подала Адольфу его куртку, ставшую маленьким замшевым пиджачком. Она помахала пареньку и устремилась домой. Он сунул руки в карманы (чувство холода снова дало о себе знать) и с неудовольствием обнаружил, что оставил ключи дома, когда в панике выскочил.

— Das Ist Gro?artig. einfach wunderbar* — буркнул он и угрюмо опустил голову. Настроение вновь оказалось на нулевой отметке.

— Эй, подожди! — девушка вернулась. — Почему ты тут стоишь?

— Тебе-то что? Хочу и стою, — передернул он плечами, не гневно, насмешливо.

— Иди куда-нибудь, домой, например, — девушка показала рукой в каком-то неопределенном направлении.

— Мне некуда идти, — спокойно сказал он и неожиданно для себя представился. — Кстати, я Адольф.

— Ева, — удивленно произнесла девушка и пожала протянутую руку. — Знаешь, что? — вдруг сказала она.

— Уже поздно, а ты еще мал для того, чтобы шататься по всяким подворотням (Адольф усмехнулся). Хочешь, заночуешь у меня?

— Допустим, — вздрогнул паренек.

— Пошли тогда, — по-отечески улыбнулась Ева. — С Новым годом, кстати.

* — Отлично. Просто замечательно (нем.)