Галопом по вселенным (джен)

Рывок — и красные вместе с черными сцепились в кровавой куче. Усилие — и красные оттесняют черных вглубь города, пусть понемногу, но те отступают. Удар — и черные, вздрогнув, взвыв, как раненный зверь, понеслись назад, в город, красные с улюлюканьем бежали вслед, подгоняя черных.

Город зашумел. Заносились мирные жители, перебегая из одного дома в другой, спасая всё самое ценное: пряча детей, засовывая документы под половицы, занавешивая окна — не дай Бог, увидят!

Раздались громкие крики, выстрелы, грохот танков: русские войска вошли в Берлин.

Глубоко под землей, в обитом железом бункере, за ходом войны следил ещё один человек.

— Russische ging nach Berlin , mein F?hrer!(1)

Человек не мог в это поверить. Он же все предусмотрел! Он все распланировал, он почти захватил мир!

Русские.... Неотесанные "медведи" из далекой северной страны. Ни образования, ни военной выправки — крестьяне в форме, да и только. Как? Как эти ватники могли победить его армию? Его армию, его оплот, воспитанный в лучших традициях Германии, его "непобедимая армия". Сталин... этот усатый, хитрый дьявол, этот лукавый в человеческом обличье обвел его вокруг пальца, как маленького ребенка. Он ошибся в расчетах. Зря он так недооценивал славянскую расу. Славяне победили, арийцы проиграли.

— Er ist weit von der Realit?t, Soldaten schickt sie in den sicheren Tod!(2) — ясно прозвучало за стеной. Так, ещё "благодарные" генералы совсем осмелели за последнее время: раньше обсуждали бы шепотом, опасливо озираясь — не слышит ли? Не добрались ли до них его цепкие руки?

Они не знают, что он здесь. Для них он — сумасшедший, помешанный, что живет в своем собственном мире, начиная... начиная с года так сорок третьего, когда все планы, страна, экономика, авторитет, всё, всё полетело к чертям собачьим.

Он подошел к столу, открыл ящик и достал капсулу, подпрыгивающую на дрожащих руках. Вот оно. Вот избавление, вот отпущение, вот оно...

Цианидовая капсула. Герр Брандт гарантировал ему безболезненную смерть, это как спать, но без снов.... Да-да. Он просто уснет и будет спать вечно. Что ж. Если всё так, как говорил доктор, то все не так плохо, как кажется.

Капсула дрожит в трясущихся руках, подпрыгивая и едва не падая. Блонди.... Его любимая собака, овчарка. Объясняя, как действует яд, герр Брандт насыпал белый порошок собаке в мясо.

Тогда ещё, словно предчувствуя скорый конец, Блонди наотрез отказалась есть, и тогда... тогда он покормил её с рук. Собака доверяла ему, как себе, и пищу приняла безо всякого страха. Она умерла, уткнувшись носом ему в колени, умерла так, как и планировал доктор, безболезненно и тихо. Просто легла и уснула, постепенно вздрагивая всё меньше и становясь всё холодней и холодней.

Они с женой похоронили её в саду. Вскоре умерла и жена(3). Нет, не умерла. Он, он сам её убил, собственными руками подсыпал цианистый калий ей в чай, почти доверху насыпав сахара, чтобы она не почувствовала горечи. Жаль её. Она была добрейшей женщиной. Ей не повезло лишь в том, что она к тому же была его женой.

Карта. На стене висит карта с наколотыми на нее флажками, местами расположения немецких войск и ещё одно напоминание о могуществе прошлого: армии стоят так, как стояли раньше, до этого позорного отступления, под Москвой. "Er ist weit von der Realit?t.(4)" Пусть так, но теперь он не забивает этим голову, какой уже смысл, когда и от войны, и от Германии остались лишь обломки.

Глаза застилает пелена, за последнее время ставшая привычной. Истерической слепотой он страдал с молодых лет, с контузии времен Первой Мировой. Надо бы выпить лекарство.... Он качает головой: слишком поздно.

Жизнь или смерть? Долгие мучения или вечное забытье? Он ведь так устал. Устал от ответственности, устал от позора, устал от каждодневных убийств, ставших обыденными, устал от всеобщей ненависти...

А ведь он не этого хотел, совсем не этого. Всю свою жизнь он мечтал когда-нибудь стать художником, свободным, как ветер. А сейчас? Казалось, от того наивного австрийского паренька, приехавшего поступать в Венскую художественную академию, не осталось и следа. Подумать только, он стал тем, кого сам же и презирал. Как же он так скатился?

Совсем рядом слышатся выстрелы. Надо торопиться. Он кладет капсулу под язык и запивает водой из стеклянного графина. Лицо его кривится от горечи металлического привкуса, хотя привкус миндаля неплох. Ему становится хорошо и приятно, начинает неметь язык, царапает горло... и всё начинает постепенно прекращаться.

Минута. Две минуты. Пять минут. Умиротворенность сменяет тревога. Неужели не подействовало? Неужели доктор обманул его?

Выстрелы становятся все громче. Его снедает страх, который, впрочем, быстро превращается в мрачную решимость. Он опять лезет в ящик стола и достает "маузер". Одна пуля, нужно стрелять наверняка.

Он приставляет "маузер" к виску, металл неприятно холодит кожу. Несколько секунд он стоит неподвижно, словно молясь, затем сглатывает, звук гулко разносится по полупустой комнате.