Amor spina est (гет)

Северусу не давало покоя его собственное поведение, когда с Энн случилась беда, и он стал заново начал выяснять все подробности о ритуале. Он в мельчайших деталях выпытал у Энн и Берта все их ощущения, не раз говорил с портретом Абигайль Линч и Бруствером; для него даже отыскали арабскую рукопись! Однако все эти изыскания свелись к одному: чем большей опасности подвергается семья, тем сильнее становится связь между её членами. Поскольку Северус был не просто «спасённым от опасности», а «похищенным у смерти», то он и реагировал сильнее Энн и Берта. Его этот факт раздосадовал очень сильно, и Энн пришлось выслушивать множество упрёков в глупости, неосмотрительности, недальновидности и далее по списку с «не-». Когда она резонно ему отвечала, что не будь ритуала, он бы погиб, он так выкручивал её слова, что, с точки зрения Северуса, именно она становилась виновата в его излишне эмоциональной реакции! Энн никакой вины за собой не чувствовала: ведь она с самого начала не рассчитывала ни на что, она хотела только спасти любимого! Кроме того, выяснилось, что Берт на расстоянии чувствует ссоры «матери» и «отца»: он воспринимает их как беспокойство, сильное или слабое в зависимости от накала «родительских» страстей. И это тоже нервировало Северуса. А для Энн и Берта самым важным было то, что Северус жив, а всё прочее мыслилось пустяками.

После истории с похищением Энн Северус ввёл в семействе новое правило: обязательно сообщать обо всех планируемых передвижениях вне дома, и без разрешения главы никуда не ходить. Больше всего эта мера затронула Энн, и она теперь мало где бывала: Северус не мог её везде сопровождать и просто запрещал ей «бестолковые отлучки».

Энн думала, что как только кончится противостояние с Волдемортом, в их доме тотчас установится тишь да гладь, Северус постепенно оттает и перестанет изводить её своими замечаниями. Но зря она на это надеялась! То Северус был настолько довольно мил, а то становился очень неприятным. Энн пыталась понять, в чём дело, но без толку. Эти перемены происходили внезапно и как будто без каких-либо действий с её стороны.

Спасалась Энн «Историей», которая стремительно разрасталась до размеров толстого двухтомника, и это, как думала она, был не предел. Беременность она переносила хорошо без всякого постороннего вмешательства и готовилась к тому, что мамой быть очень непросто. Когда ребёнок начал шевелиться, Энн ощутила такой душевный подъём, что, думалось ей, могла бы своротить гору! Она готова была всё и везде наладить, перестать дуться на Северуса, окружить его ещё большей любовью и заботой. Ведь он отец её малыша, а не только любимый мужчина! Да и он, кажется, пожалел о своей отстранённости и резкости и стал нежен с ней настолько, насколько это вообще было в его характере. На некоторое время в семействе воцарилась тишина. Нарушил стал её, как ни странно, не Северус, а Берт: он стал источником напряжения из-за поведения в школе. Сначала Энн даже не подозревала об этом: обо всех сложностях был осведомлён глава семьи, и о некоторых — бабушка и дедушка Берта по матери. Всё выяснилось по случаю. Они с Северусом были дома, но в разных комнатах; Энн давно облюбовала небольшую уютную спальню на втором этаже, и сидела там с книгой. Ей захотелось яблоко, и она пошла за ним вниз.

Уже в коридоре первого этажа Энн услышала доносившиеся из кабинета громкие голоса Северуса и Берта. Вошла она, не стучась.

— …драная! — выкрикнул Берт.

— Эгберт, я прошу тебя воздержаться от таких слов, — неожиданно спокойно ответил ему Северус. — Ты должен быть осмотрителен! — вдруг рявкнул он, словно пощёчину дал. — За тобой наблюдают! Макгонагалл думает, что ты хочешь убить Коллинза-младшего. Что ты творишь?!

Они говорили о том, чего Энн не знала!

— Макгонагалл умом тронулась! Вызвала меня к себе и потребовала, чтоб я сдал оружие! Ага, такой я дурак, чтоб таскать пистолет в школу!

— Только болван не понял бы, чего она на самом деле хотела! — Северус понизил тон. — Молчи, Энн, не лезь в наш разговор! — бросил он ей и снова обратился к Берту: — Макгонагалл анимаг, разве ты не знаешь? Она проверила твою реакцию.

— Да о чём вы? — вмешалась Энн.

— О нашем юном мстителе.

— Ты отлично знаешь, что я… — начал было Берт, но Северус перебил его:

— Неужели? А зачем ты таскаешься за этими тремя слизеринцами? Какого дьявола ты вечно лезешь в запретную секцию, зачем затеял эти дуэли?

— Они узнали, что такое страх! Так и надо! — с вызовом и громко ответил Берт.

— Ты что, совсем ничего не понимаешь, глупый ты юнец? Твои умственные способности вновь резко дали сбой, ты перестал соображать даже в мелочах? — грянул глава семейства вновь. — Кончится тем, что тебя вышибут из школы!

— Да что, за ногу вашу мать, происходит, скажете вы мне, наконец? — выкрикнула и Энн.

— Наш дорогой сыночек, — издевательски заговорил Северус, — решил привнести в жизнь свою навязчивую идею. Он взялся преследовать тех, чьи родители запятнали себя служением Тёмному лорду, и добился того, что его именем пугают первокурсников.

— Ты обещал, что ничего не скажешь Энн! — заорал Берт. — Ты обещал!

— А ты обещал, что прекратишь с ума сходить, — сказал Северус.

Энн показалось, он тем спокойнее становится, чем сильнее ярится Берт.

— Я сдержал слово! После нашего разговора я ничего такого не делал!

— Разве? А кто же заколдовал парты в кабинете чар перед общим со слизеринцами занятием?

— Это был не я! — с ненавистью отчеканил Берт, глядя в глаза Северусу. — А ты даже не подумал разобраться! Вечно я у тебя виноват!

— Ты сейчас же отправишься в школу, Берт, — тихо приказал тот сквозь зубы. — И примешь соответствующее наказание.

Берт дёрнулся было к двери, но Северус его остановил:

— Стоять! Я тебя ещё не отпустил. Энн, ты остаёшься здесь. Пойдём-ка, дорогой мой «сын», — и он вывел Берта прочь.

Энн стала переваривать услышанное. Что же происходит с Бертом? И почему её не поставили в известность? Конечно, она не выполнила распоряжение Северуса, пошла на кухню, где и осталась сидеть. Северус пришёл не раньше, чем через полчаса.

— С подростками непросто, — философски заметил он.

— И это всё, что ты можешь сказать? — сердито спросила Энн. — Что вы от меня скрываете?

— Эгберт пытается стать мечом правосудия, только и всего, — лаконично ответил Северус.

— Ты можешь выражаться яснее? Почему нужно клещами тянуть из тебя слова?

— Потому что не во всё тебе следует лезть, дорогая моя, — усмехнулся он. — Но так и быть, а то ещё и ты дров наломаешь. Эгберт собирает сведения обо всех сторонниках Тёмного лорда, и не стесняется вытряхивать их из тех, кто хоть какое-то касательство имеет к делу. Идея-то, на первый взгляд, не его, он просто в числе таких вот «мстителей», — Северус всё же снизошёл до объяснения. — В школе сейчас очень непросто: идёт жёсткое противостояние факультетов, а Слизерин превратился в осаждённую крепость. Присутствует и внутрифакультетское напряжение. Все стремятся выяснить, кто и когда на чьей стороне был, перешёл и сражался. Наш Берт в числе активистов, то и дело взыскания получает. Кстати, портрет Дамблдора думает, что это я его сделал таким. Он с тобой ещё заведёт об этом разговор, не удивляйся. Мы тебе ничего не говорили, чтобы ты спокойно себя чувствовала. Ведь вас теперь двое, — с этими словами он подошёл к Энн, положил ей руки на живот, а потом обнял. — Не хочу, чтобы ты волновалась.

— Это всё? — Энн знала, с кем имеет дело, и желала выяснить все детали. — Всё, Северус?

— Наверное, да, — он вздохнул. — Хотя… Берт тебе говорил, что хочет продать дом родителей?

— Да он давно твердит об этом!

— Он решил перейти от слов к делу. Заявил, что дом он ненавидит, и если мы с тобой не согласимся на продажу, просто сожжёт его! И что хуже всего, он может это сделать.

— Но какой смысл ему продавать дом сейчас? Мы должны отговорить его.

— Сомневаюсь в успехе, — скептически заметил Северус, не отпуская Энн. — Я больше не хочу говорить об этом, хватит. Давай о чём-нибудь более приятном?

Он поцеловал Энн, и в этот вечер ей стало не до мыслей о Берте. Однако позже она стала размышлять об услышанном и удивилась, что до того всё проходило мимо неё, как будто мир сузился до беременности, Северуса и «Истории». Как предсказывал Северус, заговорил с ней о Берте и портрет Дамблдора.

— Я опасаюсь, Энн, что Эгберт под влиянием твоего мужа превращается в чудовище. Я говорю об этом в надежде, что ты как-то повлияешь на них обоих.

— Хоть вы мне скажите, о чём речь! — попросила она портрет. — Ни от Берта, ни от Северуса я подробностей не узнаю.

— Эгберт жесток, Энн. На последнюю битву он отправился мстить, и сделал это на холодную голову. Боюсь, он собирается отплатить не только тем, кого считает врагами, но и их детям. Ты ведь помнишь, как он клялся уничтожить всех слуг Волдеморта, «вырвать сорняки с корнем»?

— Трудно забыть, он же только и твердил об этом, когда мы безвылазно сидели здесь. Но разве это не были обычные разговоры? Я и сама в гневе могу вслух метать громы и молнии, но это не значит, что стану претворять угрозы в жизнь, — сказала она.

— Эгберт не таков, — резюмировал портрет. — У него слово с делом могут и не разойтись.

— Но не дурак же он, в самом деле! Не станет он совершать преступление, за которое его посадят в Азкабан! — воскликнула Энн.

— Такое — не станет. А вот если он останется безнаказанным, то вполне может что-то предпринять.

— Но с чего вы-то всё это взяли? — Энн всегда удивляла неожиданная осведомлённость портрета, но она предполагала, что холст вовсе не так уж сведущ. — Вы ж его не знали при жизни! Вы не общались с ним!

— Почему же? Мы много разговаривали. К тому же видел я его в своём кабинете во время последней битвы, и в коридорах тоже. Я даже думаю: не подарить ли ему Фоукса?

— Фоукса? — Энн поразилась. В доме она видел феникса только дважды, а потом он исчез.

— Он жив и здоров, и я могу разговаривать с ним, — Дамблдор на портрете говорил, словно бы это само собой разумелось. — Фениксы и так-то непростые птицы, а уж как фамилиарам им цены нет, — он как будто радовался её замешательству.

— Да Берт тогда от счастья дара речи лишится! — наконец выговорила она.

Через несколько недель Берт стал счастливым владельцем феникса. Подарок Дамблдора его очень воодушевил, хотя он и был уверен в том, что такой фамилиар ничьей собственностью не является, а ощущает себя как бы партнёром — насколько это возможно для животного.