В центаврианском плену (джен)

Камера пропахла кровью настолько, что ее тяжелый металлический привкус постоянно ощущался во рту.

На'Тот потеряла счет времени, пока сидела здесь, прикованная прочными цепями к влажной и холодной стене. Иногда открывалась дверь, и стражники выволакивали кого-нибудь из ее товарищей по заключению наружу, а остальные обитатели камеры замирали, стиснув зубы, гадая, вернется ли несчастный обратно? Бывало по-разному. Иногда пленника забирали навсегда. И тогда те, кто остались в живых, беззвучно молились Г'Квану или Г'Лану за упокой его души. Но чаще стражники притаскивали несчастного обратно через несколько часов, замученного и окровавленного.

В самые первые дни заключения узников было так много, что даже присесть нельзя было, не толкнув кого-нибудь. Но постепенно камера опустела.

Первыми исчезли высокопоставленные представители Второго и Третьего Кругов. Потом очередь дошла и до менее знатных нарнов.

В конце концов, в камере осталось всего трое заключенных: На’Тот и два советника Кха’Ри — Ли’Дак из Пятого круга и Кха’Мак, последний из членов Второго Круга. Она была среди них самой молодой. Ее выводили из камеры не так часто, как Кха'Мака или Ли'Дака. Она могла найти этому только одно объяснение. Оба советника в свое время воевали в Сопротивлении, и теперь центавриане не могли упустить возможность отомстить им за весь тот вред, что они причинили тогда. Старые нарны оказались на редкость стойкими и упрямыми пленниками. Чем изрядно злили императора. С каждым днем пытки становились все изобретательнее и извращеннее.

На'Тот повернула голову, чтобы посмотреть на советника Кха'Мака. Пожилой нарн сидел, прислонившись к стене, бессильно свесив голову на грудь. Одежда его давно превратилась в лохмотья и почти не скрывала израненного тела. После последнего сеанса пыток он сильно сдал, и не только физически. В те моменты, когда советник был в сознании, На'Тот слышала его тихое бормотание. Кха'Мак молился. Еще несколько дней назад... или лет? — На'Тот уже не знала, сколько времени они торчат в этой грязной и сырой камере, — Ли'Дак пытался подшучивать над подобной набожностью сокамерника. От него она не слышала ни одного слова молитвы: только ругательства и угрозы в адрес центавриан.

Сегодня стражники оставили Кха'Мака в покое, забрав из камеры только Ли'Дака. Тот, кто плохо знал повадки здешних тюремщиков, мог возрадоваться в наивной надежде на то, что худшее обойдет его стороной. Но На'Тот понимала, что это всего лишь затишье перед бурей. Все узники уже усвоили нехитрый закон, который здесь царил: «Тот, кто перестает быть забавным, должен умереть». Не сегодня, так завтра, советника Кха'Мака уведут из камеры навсегда, и тогда…

…тогда их останется только двое.

На'Тот стиснула зубы, чувствуя, как ненависть снова поднимается из глубины души. Ненависть к центаврианам и злость на себя, на собственное бессилие.

— Так… и должно быть… — раздался из темноты слабый срывающийся шепот Кха'Мака. — Ты… не должна винить себя… в том, что жива… ты молода и должна жить… А вот нам с Ли'Даком уже терять нечего…

Это был их постоянный спор, На'Тот уже хотела ответить ему резко и сердито, но скрипнула тяжелая дверь, и гвардейцы втащили в камеру обмякшее тело советника Ли'Дака.

Острый запах свежей крови с новой силой ударил ей в ноздри, заставляя желудок болезненно сжаться. Сердце тревожно забилось: до этого дня Ли'Дак всегда возвращался на своих ногах.

Полоса света из открытой двери позволила На'Тот увидеть, в каком состоянии был старый нарн. И вид его истерзанного тела, едва прикрытого обрывками заскорузлой от крови одежды, вызвал у нее новый приступ ярости.

Гвардейцы сомкнули цепи на его запястьях, подергали за них, проверяя на прочность, и ушли.

Как только стихли их шаги за дверью, На'Тот потянулась к Ли'Даку, хотя прекрасно знала: длина оков не позволит ей прикоснуться к нему. Но она не могла оставаться безучастной. Ведь именно под его началом ей пришлось проработать во дворце Кха'Ри несколько лет. Характер у старика всегда был ужасный и склочный. Особенно он был невыносим, когда пытался поучать свою юную помощницу. На'Тот не могла забыть, какой он закатил скандал, когда узнал, что она, не выдержав его эксцентричных эскапад, собралась уйти от него и получила назначение на «Вавилон 5» в качестве дипломатического атташе. Ли'Дак люто ненавидел посла Г'Кара из-за инцидента с Ду'Рогом, который долгое время был его покровителем. «Так и быть, я напишу о тебе только хорошее, На'Тот, но не надейся, что это особо поможет на новом месте», — ядовито сказал он ей при расставании, вручая инфокристалл с рекомендациями.

Ли'Дак оказался прав, и Г'Кар действительно встретил ее, мягко говоря, подозрительно. Посол тоже не особо жаловал старого ворчливого советника и совершенно не горел желанием работать с его помощницей, пусть и бывшей.

На'Тот посмотрела на Ли'Дака. Боги, как же давно все это было! Как будто в другой жизни… Здесь, в центаврианской тюрьме, все ее прежние обиды на него стали такими незначительными.

— Советник… — тихо позвала она. — Вы меня слышите?

Ли'Дак лежал неподвижно, и На'Тот на мгновение показалось, будто он умер.

Ей пришлось позвать его несколько раз, прежде чем старик шевельнулся, издав глухой стон.

— На'Тот… деточка… — прохрипел он, глядя куда-то в сторону, и на его опухших разбитых губах появилась кривая улыбка.

Даже сейчас он не изменил своим привычкам. Там, в другой жизни, Ли'Дак все время звал ее «деточка», чем приводил На'Тот в ярость. Это было унизительно и оскорбительно. Но советник только посмеивался, наблюдая за ее реакцией. Казалось, ему нравилось бесить свою молодую помощницу.

Но это было так давно. Сейчас она не обратила на эти слова внимания, напряженно наблюдая за ним.

— Да, я здесь, советник, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Ли'Дак ненавидел любое проявление слабости со стороны подчиненных. И приучил ее всегда держаться невозмутимо, что бы ни случилось.

Сейчас, правда, это было очень трудно выполнить, потому что выглядел советник жутковато: по всему телу его протянулись причудливо изогнутые темные полосы, которые На'Тот сперва приняла за следы от бича. Но, приглядевшись более внимательно, она поняла, что это участки срезанной кожи, покрытые запекшейся кровью.

— Советник! — ахнула она, содрогнувшись от ярости и ужаса одновременно. — Что они с вами сделали?!

— Император решил… что его болевой техник недостаточно… старательный, и сам взялся за дело… — прошептал Ли'Дак отдышливо. — Он наивно полагал, что такой пустяк как нарезание ремней с моей спины может… заставить меня кричать и молить о пощаде… Но я не доставил ему этого удовольствия…

На'Тот скрипнула зубами, еле сдерживая проклятья в адрес центавриан. Она знала, что еще со времен Оккупации больше всего захватчиков бесила именно эта нарнская древняя традиция: попадая в руки врага, подвергаясь пыткам и унижениям, настоящий воин не должен издавать ни звука. Тот, кто не выдерживал испытания и сдавался, тот, кто показывал свою слабость, уже не мог считать себя нарном. И позор этот нельзя было смыть до самой смерти.

— Завтра они прикончат меня. Я… слышал, как император обсуждал это со своим министром… этой бледной тварью по имени Рифа. Кажется… я наскучил им окончательно.

На'Тот сглотнула, не зная, что сказать в ответ. Утешения тут не помогут, лишь вызовут у Ли'Дака новую вспышку негодования.

— Только не вздумай ныть, На'Тот! — грубо сказал он, видимо, догадавшись о том, какие чувства ею сейчас владеют. — Рано или поздно они это все равно сделают. Об одном жалею: не смогу прихватить с собой хотя бы парочку этих тварей…

Тут голос его сорвался, и он закрыл глаза, содрогнувшись от боли.

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас, советник? — спросила На'Тот. Пожалуй, это единственные слова, которые он был бы рад услышать от нее сейчас.

Ли'Дак медленно открыл глаза и некоторое время смотрел на нее. У него был такой отсутствующий вид, что На'Тот засомневалась, услышал ли он ее вообще?

Она уже хотела окликнуть его снова, когда Ли'Дак заговорил, тихо и хрипло:

— На'Тот… деточка… я не хочу быть игрушкой для этих тварей. Не хочу… чтобы они получали удовольствие, потроша меня на столе живьем. Именно так император хочет меня прикончить.

Она замерла, начиная осознавать то, что он пытался ей сказать.

— Ты ведь… сделаешь это для меня? — голос его был едва слышен в темноте. — Уважишь старика? Даже если я выдержу казнь с честью… я не хочу, чтобы эти скоты радовались, добившись своего… радовались своей победе…

На'Тот снова попыталась привстать и коснуться его. Цепь натянулась, и железный ошейник, за который она была прикована к стене, больно впился в изъязвленную кожу.

— Я… уже не могу приказывать тебе, деточка. Только просить об одолжении, — медленно говорил Ли'Дак, и улыбка на разбитых губах придавала его измученному лицу жутковатое выражение.

— Да, но как? — ответила она, чувствуя, что проклятый ошейник почти удушил ее. — Я слишком далеко от вас!

— Я помогу тебе, деточка, — прошептал он, а потом, приподняв искалеченную руку, указал на тяжелые цепи ее наручников. — Тебе надо просто дотянуться до меня… понимаешь?

На'Тот оглянулась на советника Кха'Мака, который все это время молча сидел у стены. Встретившись с ним взглядом, она увидела, что он кивает, сжав губы.

Она заставила себя собраться и снова потянулась вперед. От удушья на миг потемнело в глазах. Но она не отступила.

— Да, деточка. Именно так, — шептал Ли'Дак, пытаясь подвинуться к ней еще немного.

Оскалившись, На'Тот вскинула руки, цепь наручников звякнула в темноте и, взметнувшись, упала на плечи старому советнику.

— Молодчина! — он улыбнулся еще шире, обматывая ржавые звенья вокруг своей шеи. — Сделай это быстро, хорошо?

Она вцепилась в цепь, и тут вдруг решимость оставила ее, уступив место ужасу.

— Советник… я… — На'Тот осознала, что с ее губ вот-вот сорвется малодушный лепет, который был так ненавистен старику.

— Я всегда вел себя с тобой как последняя скотина, так что это не должно быть трудно, деточка. Просто сделай это!

Он по-прежнему был до омерзения циничным. На'Тот действительно много раз мечтала придушить этого старого хрыча. За все годы работы с ним он ни разу ее не похвалил. Зато постоянно ставил в неловкое положение. Постоянно ворчал, орал и был недоволен. Конечно, она его ненавидела. Как и все во дворце Кха'Ри. На'Тот заставила себя отрешиться от настоящего и вспомнить прошлое. Это помогло.

Зарычав, На'Тот рванула цепь на себя, стараясь не слышать тяжелого хрипящего дыхания Ли'Дака. Она зажмурилась, осознав, что если будет смотреть ему в лицо, то может не выдержать. Настоящие воины так не поступают. Но настоящие воины не занимаются тем, что ей предстоит совершить.

Он просил ее сделать все быстро. Она не должна колебаться или медлить. Довольно с него страданий.

Глаза Ли'Дака выкатились из орбит, она почувствовала, как его могучее тело содрогнулось в конвульсиях. Разбитые губы шевелились, он как будто пытался что-то ей сказать, но цепь уже слишком туго обвила его горло. Впрочем, в словах не было надобности, все, что нужно, она уже поняла. Судорога стала такой сильной, что На'Тот чуть не выпустила кандалы из рук в какой-то момент. Ли'Дак разинул рот, посиневший язык вывалился наружу, на пол потекла пенящаяся струйка слюны.

На'Тот закричала и перехватила цепь, перекручивая ее. И в исступлении дергала ее на себя снова и снова, пока не услышала отвратительно громкий хруст ломающихся позвонков.

Его тело, обмякнув, рухнуло на грязный каменный пол, и она упала вместе с ним, потеряв равновесие. Пальцы свело судорогой, поэтому она продолжала цепляться за цепь.

В глазах снова потемнело, а потом На'Тот услышала скрип открываемой двери. В камере раздались тревожные крики стражников, топот множества ног, обутых в тяжелые сапоги, и громкий голос начал требовать, чтобы она разжала руки.

— Назад, назад, дрянная сучка! — рычал кто-то, а потом она почувствовала жгучую боль, пронзившую все тело, каждую его клеточку.

Ощущение это было ей знакомо: видимо, центаврианский гвардеец ткнул в нее электрической дубинкой-шокером. Это оружие всегда было у них наготове, когда требовалось близко контактировать с пленными нарнами. Разряд мог варьироваться по силе: от легкого предупреждающего щелчка, вызывающего недолгое оглушение, до смертельного удара, оставляющего глубокий ожог на теле.

Сейчас разряд был достаточно силен, чтобы подбросить На'Тот в воздух. Но подействовал все равно не так, как предполагал владелец дубинки. Нарнийка, вместо того чтобы отключиться, неожиданно разжала скрюченные пальцы и, обернувшись, метнулась прямо на него с диким воплем. Натянувшиеся до предела цепи немного ограничили ее бросок, но цели она достигла. Гвардеец истошно заорал, когда сильная рука вцепилась в его колено и дернула на себя. Не удержав равновесие, он с грохотом упал на каменный пол. Шлем громко звякнул, слетев с его головы.

Остальные стражники бросились ему на помощь, отвесив пленнице несколько пинков. Они были привычны к обращению с агрессивными заключенными, и били весьма профессионально и метко.

Но На'Тот не останавливалась, несмотря на боль в боках и спине. Взвизгнув, она толкнула одного из стражников, да с такой силой, что тот пролетел через всю камеру, чтобы приземлиться совсем рядом с советником Кха'Маком. Старый израненный нарн мгновенно подпрыгнул и вцепился в горло центаврианину…

На'Тот не помнила и не видела, что было дальше, потому что один из гвардейцев с размаху ударил ее тяжелой рукоятью своего пистолета по темени. Перед глазами мигом все расплылось, и дальше в темноте остались только невнятные звуки, от которых голова грозила окончательно развалиться на части.

Она слышала чей-то истошный вопль, громкие ругательства стражников, какой-то утробный совершенно звериный рык.

Кто-то непрерывно орал: «Прекратить! Прекратить!» мешая центаврианские и нарнские слова. А потом громыхнул выстрел, столь оглушительный в тесном помещении, что голова ее не выдержала и развалилась на части. По-крайней мере, ощущение было абсолютно близкое к этому…

* * *

— … мы хотим, чтобы эта тварь сдохла!

Резкий капризный голос больно резанул по ушам, и На'Тот едва сдержала стон.

— Вне всякого сомнения, ваше величество, это обязательно случится, — другой голос был очень тихим и спокойным.

— Тогда почему бы не казнить ее прямо сейчас? — продолжал греметь первый собеседник.

— Потому что она еще может быть нам полезна, мой повелитель, — голос оставался спокойным. — И потому что вы подарили эту заключенную мне, помните?

На'Тот замерла, затаив дыхание. Это было нелегко, потому что, по мере возвращения сознания, боль в теле становилась все сильнее. Она стиснула зубы, чтобы не застонать. Больше всего мучений доставлял звук голосов. Он бил по ушам, вызывая адскую головную боль. Когда она попыталась шевельнуться, тело не повиновалось.

— Эта дрянь испортила нам все развлечение! — не унимался первый голос. — Я помню о своем обещании, Рифа, но, согласись, из-за нее мы потеряли двух ценных заключенных, на которых у нас были планы. Тебе не кажется, что мы имеем право требовать компенсацию?

— Конечно, ваше величество, — невозмутимо ответил второй. — Но, осмелюсь заметить, что больше виноваты стражники, в дежурство которых произошел этот досадный инцидент. Они недоглядели за пленными. В результате у нас один придушенный нарн и один застреленный.

— Мы уже приказали казнить этих идиотов, Рифа, — ответил первый голос. — Пожалуй, это развлечет нас на пару вечеров. Так и быть, оставим эту пятнистую гадину на послезавтра.

— Но, ваше величество…

— Хватит, Рифа! Тебе не кажется, что в последнее время ты слишком много себе позволяешь? Кто из нас император Центавра, в конце концов?!

Стало очень тихо, и На'Тот, преодолев тошноту, которая подкатывала к горлу при малейшей попытке шевельнуть головой, посмотрела туда, откуда доносились голоса. Двое центавриан, одетых роскошно и вычурно, стояли, глядя друг другу в глаза. Потом один, в темном камзоле, медленно опустил голову и криво улыбнулся.

— Конечно, вы, ваше величество, — сказал он ледяным голосом.

— Да, именно так, Рифа, — на его собеседнике были белые одеяния, и На'Тот после мучительной заминки вспомнила, что такие цвета на Центавре мог носить только император. Голова болела все сильнее, и простейшие вещи вспоминались с огромным трудом. — Никогда об этом не забывай, если не хочешь разделить участь тех стражников. Мы благодарны тебе за помощь и поддержку, но будь осторожен в своих притязаниях. И никогда не спорь с нами. Тебе ясно?

Снова небольшая пауза в разговоре. А потом На'Тот услышала чуть напряженный ответ второго собеседника:

— Да, ваше величество.

— Вот и чудненько!

На'Тот почувствовала, как твердый носок сапога ткнул ее в бок. От боли захотелось заорать, но она зажмурила глаза, продолжая лежать на полу неподвижно. Руки-ноги по-прежнему не слушались, и она подозревала, что ей вкололи какой-то очень сильный транквилизатор. Мышцы онемели настолько, что На'Тот даже не могла сглотнуть. Рот ее то и дело наполнялся слюной, которая стекала по щеке и капала на пол.

— Пусть эту падаль посадят в карцер. Самый строгий режим, слышишь, Рифа?

— Да, ваше величество, я прослежу за этим.

— Послезавтра мы лично ее выпотрошим.

— Как будет угодно вашему величеству.

— Вот такие ответы нам нравятся, Рифа! Что же касается твоих планов, то мы не верим, что они сработают. По-крайней мере, он не клюнул на предыдущую нашу приманку.

— Возможно, вы правы, мой повелитель. Но мы должны использовать даже самый малейший шанс.

— Рифа, мы хотим получить его, живым или мертвым! Слышишь меня?

В голосе императора снова послышалась ярость.

Ответ лорда Рифы был полон смирения и почтительности:

— Вы его получите, ваше величество. Я как раз усиленно работаю над этой проблемой.

— Уж постарайся, — Картажье развернулся и сделал несколько шагов по направлению к двери. — Нам нужен результат, Рифа. Иначе мы будем крайне недовольны!

Грубые руки гвардейцев подхватили ее и куда-то поволокли.

На'Тот отрешенно молчала, пока ее приковывали к стене, прилаживали новый ошейник, несколько раз дергали за цепи, проверяя, насколько они крепки. Мысли скакали, как бешеные, и она не могла сосредоточиться. Только одна фраза запомнилась ей очень крепко.

Ее скоро казнят. Завтра или послезавтра.

Стражники вышли, оставив ее в темноте.

Все, что она могла теперь делать — это ждать казни, и надеяться, что встретит свою смерть так, как подобает истинному нарну. Молча и с гордо поднятой головой. Скоро все закончится, ведь послезавтра — такой незначительный срок.

Краткое содержание: То, что помогает выжить во мраке...

2241 год по земному стандартному времени.

Нарн, г. Г'Камазад

— На'Тот, ты опять меня не слушаешь!

Тетя Ла'Эт устало вздохнула, заметив, что одиннадцатилетняя племянница смотрит в окно вместо того, чтобы внимать ее словам.

Девочка медленно повернула к ней голову и посмотрела прямо в глаза.

— Я слушаю тебя, тетя.

И она зевнула, даже не пытаясь скрыть это от нее.

Ла'Эт никогда не отличалась особым терпением, поэтому нахмурилась при виде столь явного неуважения. Еще мгновение — и звонкая пощечина нарушила тишину в комнате.

Девочка прижала руку к щеке, но не издала ни звука, только алые глаза вызывающе сузились.

Тетка подошла к ней, стиснув губы в тонкую линию, с глазами, горящими как рубины.

Они в этом момент стали очень похожи друг на друга.

— Если ты слушала, тогда повтори то, что должна была запомнить. Перечисли мне имена наших предков!

Последние слова Ла'Эт почти прошипела.

Девочка дерзко посмотрела на нее. Она знала, что тетка терпеть не может, когда с ней спорят, но и сдерживаться больше не могла.

— Я не стану их повторять. Не хочу тратить время, заучивая имена тех, кто умер давным-давно.

Тетка замерла с разинутым ртом, пораженная ее словами.

— Не понимаю, зачем мне зубрить то, что можно записать в книге или на инфокристалле… — На'Тот встала и направилась к двери.

— Но… это же наша традиция! — наконец опомнилась тетка. — Нарн, который не помнит своих предков, не может стать членом высших кругов!

Девочка тяжело вздохнула, посмотрев на Ла'Эт. Эта женщина все цеплялась за традиции прошлого, не желая взглянуть в глаза правде.

— Оглянись вокруг, тетушка. Наш мир уже не такой, каким был при наших предках. Истории, которые ты мне рассказывала, уже стали легендами и сказками. Я не отрекаюсь от своей семьи, просто не хочу тратить свое время впустую. Лучше проведу его, изучая токти.

Девочка открыла дверь, но потом добавила, вспомнив кое-что:

— К тому же твои истории неполные. Ты никогда не говорила мне о семье моей матери.

Тут тетка воспользовалась случаем, чтобы отомстить своевольной племяннице. Ее губы изогнулись в презрительной усмешке.

— Вряд ли семья центаврианской рабыни достойна быть упомянутой в наших родовых преданиях. Твоя мать никогда не говорила о своих родных. Полагаю, потому что она не помнила их. Рабы никогда такое не запоминают. Вот еще один способ отличить свободных от рабов. Тот, кто помнит о своих предках, имеет шанс остаться свободным даже в оковах. Тот же, кто позабыл свои корни, обречен на жалкое существование. Но я не буду удерживать тебя, раз ты приняла решение. Знаю, что ты слишком упряма, чтобы разубедить тебя.

Слова тетки падали в душу На'Тот, подобно каплям яда. Они жгли, причиняя сильнейшую боль. Но девочка заставила себя держаться невозмутимо, понимая, что тетка только порадуется, если заметит хоть какую-то реакцию. И никогда не упустит момента, чтобы ранить ее еще сильнее.

Поэтому она шагнула к двери, держа голову высоко поднятой. Но слова тетки снова остановили ее.

Ла'Эт продолжала, но теперь в ее голосе не было издевки, только усталость и грусть:

— Прежде чем ты уйдешь, На'Тот, мне бы хотелось, чтобы ты поняла одну вещь. Книги и инфокристаллы можно уничтожить. Храмы могут быть разрушены. Центаврианская Оккупация показала нам, что мало сохранить знание о нашем прошлом на инфокристаллах или письменно. Это нужно также помнить наизусть. Как делали наши предки в древности. Только так есть шанс, что мы не забудем, кто мы такие и откуда пришли. Когда центавриане появились в нашем мире, в первую очередь они постарались уничтожить наши воспоминания. Потому что это делало нас сильнее. Возможно, ты права, и твои тренировки токти сейчас более важны, чем скучный перечень давно умерших предков. Но если ты будешь их помнить, то станешь сильнее…

На'Тот молчала некоторое время. Ла'Эт повернулась к ней спиной, намереваясь вернуться к столу, на котором лежала книга с перечнем их родового древа. Но тут девочка заговорила, и ее слова заставили тетку замереть на месте.

— Я — На'Тот из Пятого Круга, дочь Ша'Тота, сына На’Шота, сына Г’Рока, сына…

* * *

2261 год по земному стандартному времени.

Прима Центавра, Дворец императора, тюремные камеры в южном крыле

— … моя бабушка Г’Джад была одним из лидеров Сопротивления и погибла в битве с армией лорда Тронно Карателя, хотя ходят слухи, что она выжила и продолжала сражаться в другом городе. Мой дед На’Шот был среди тех отчаянных воинов, которые подняли мятеж в колонии Хайлак-7 и захватили центаврианский тяжелый крейсер. Он оставался храбрым бойцом даже после того, как Джа’Дур Несущая Смерть захватила его в плен во время нападения на Хайлак-7 и поместила в его голову свое проклятое устройство. Он погиб, как положено воину, с мечом в руке…

Нарнийка на мгновение замолчала, проведя языком по пересохшим губам, и прислонилась к холодной каменной стене, глядя на тонкий луч света, падавший в ее камеру из крохотного отверстия под потолком.

Она не помнила, сколько дней (или лет?) сидела в этой камере, прикованная к стене, как дикий опасный зверь. Время здесь текло иначе, и измерить его можно было только с помощью лучей солнца, падавших в окошко, да по визитам центаврианского гвардейца, приносившего ей еду и воду. Она знала, что постепенно сходит с ума… И эта мысль заставляла ее повторять день за днем имена давно умерших предков. Женщина помнила весь список, каждое имя. И ей казалось, что каждый раз, когда она произносит их имена, невидимые предки протягивают к ней руки, встают возле нее, шепчут что-то успокаивающее, гладят ее плечи, покрытые шрамами… И это давало ей надежду… очень слабую надежду на будущее.

На'Тот посмотрела на свои руки, на худые запястья с язвами от тяжелых наручников, и продолжила перечислять своих предков. Голос ее был хриплым, и солнечный луч отражался в ее алых глазах.

— Я — На'Тот, дочь Ша’Тота. Я — нарн и никогда не стану рабом. Они никогда не сломят меня. Потому что я не одна, даже здесь, в этом месте, мои предки помогут мне… Я выживу, и память о моей семье выживет вместе со мной…

Время действия: 2261-62гг

Место действия: Прима Центавра, Дворец Императора, тюремные камеры

Узница закончила медитацию, которую совершала каждый раз после сна.

Следующим пунктом ее строгого ежедневного расписания была еще одна (определенно безнадежная) попытка разорвать цепь, которой она была прикована к стене. Нарнийка знала, что слишком слаба для того, чтобы разогнуть эти звенья, но, по крайней мере, у нее была цель. Здесь, в вечной темноте, потеряв чувство времени, она отчаянно старалась сохранить рассудок.

«Им не удалось превратить меня в скулящее животное пытками, — размышляла она, наматывая цепь на правую руку. — Но и сейчас я не доставлю им такого удовольствия!»

Цель.

Она должна помнить о своей цели. Выжить, чтобы отомстить за разрушенный мир, за смерть отца, за то, что они сделали с ней…

Но все эти желания являлись Великой Целью, конечным результатом, пределом мечтаний.

На'Тот рванула цепь, помогая левой рукой, стараясь не обращать внимания на боль в запястье.

Были цели поменьше.

Г'Кар.

На'Тот хотелось увидеть его снова. Она не знала, жив он или нет, но ей хотелось повидаться с ним. Вряд ли посол будет рад увидеть трусливую и жалкую узницу. Если он все еще жив, если ей удастся встретить его, то хотелось бы предстать перед ним сильной и гордой. Вот почему ей нельзя сдаваться, нельзя позволить им сломить ее дух.

Цепи звякнули, но не поддались.

На'Тот услышала скрип двери и шаги гвардейца, притащившего ей отвратительную бурду, которая здесь называлась едой.

Он поставил чашку на пол, не приближаясь к узнице. Гвардеец делал это каждый раз, в одном и том же порядке: приходил, ставил еду на пол и уходил. Он никогда не разговаривал с ней, только иногда покрикивал на нее, когда она слишком яростно пыталась порвать свои цепи.

На'Тот оскалилась, глядя на центаврианина.

Ей хотелось, чтобы стражник подошел чуть ближе, чтобы она могла дотянуться до него и свернуть ему шею.

Это была ее крошечная цель. Ежедневная цель.

Дотянуться-до-него-и-сломать-ему-шею.

Сегодня На'Тот нарушила их взаимное молчание и впервые решила поговорить с ним. Она больше не могла выдерживать эту тягостную тишину.

— Ты ведь боишься меня? — спросила она его по-центавриански, чувствуя, как слова чужого языка в буквальном смысле царапают ей горло.

Гвардеец чуть вздрогнул, но продолжал молчать.

Она пнула чашку с тюремной баландой, перевернув ее.

— Вы все боитесь меня, иначе не держали бы все время в кандалах! — вызывающе сказала она.

Гвардеец поднял чашку и ответил бесстрастно:

— Следующее кормление будет только завтра. Если это повторится, ты будешь наказана.

На'Тот плюнула, надеясь попасть в него.

— Уже дрожу от ужаса! Эй, центаврианин, ты ведь тоже узник, только твои кандалы не так заметны, как мои!

Тут он на мгновение потерял свою невозмутимость.

— А ну, заткнись, дрянь! Заключенным запрещено разговаривать с охраной! Еще одно слово, и я…

Она оскалила зубы в улыбке, глядя ему в глаза.

— И что ты сделаешь? Накажешь меня? Какая доблесть! Вы такие храбрецы, особенно рядом с пленниками, закованными в кандалы! Сними с меня эти цепи, ты, жалкий червяк!

Его лицо исказилось от ярости, он шагнул к ней, и На'Тот подобралась, готовая броситься на него.

Дотянуться, стиснуть его шею и сломать одним легким движением…

Только бы он подошел еще ближе…

Гвардеец остановился, заметив зловещий огонек, блеснувший в ее алых глазах. И, опомнившись, отпрянул назад.

На'Тот была готова завыть от разочарования. Но заставила себя успокоиться. Нельзя показывать врагу свою слабость. Никогда.

— А ведь ты такой же узник, как и я, — сказала она ему с усмешкой. — И тебе не сбежать из этого плена, как и мне.

Гвардеец направился к двери.

— Я лишь выполняю приказ, — ответил он и захлопнул дверь за собой.

* * *

Она чувствовала растущую панику. Теряла контроль над собой. И примитивный инстинкт самосохранения нашептывал ей ужасные и унизительные вещи.

На'Тот всхлипнула в отчаянии, дернув свои цепи. Ее руки были покрыты кровью, она царапала камни вокруг стального кольца в стене, к которому была прикована. Но сил почти не осталось.

— Я не хочу умирать… — прохрипела нарнийка, чувствуя, что сил почти не осталось. — Я не хочу умирать вот так! Святые мученики, это отвратительно. Я всегда мечтала погибнуть в бою с могучим и опасным противником. Я не хочу умирать во тьме, не хочу умирать просто так… без всякого смысла…

На'Тот беззвучно рыдала, уткнувшись в грязный каменный пол.

Она потеряла счет времени и не помнила, сколько дней (или лет?) минуло с тех пор, как центаврианский гвардеец приходил сюда в последний раз. Все, что она знала, это то, что он пропал, и с тех пор она медленно умирала от голода и жажды. Одна, в темноте холодной камеры. Недавно у нее начался бред и ужасные галлюцинации. Они сводили ее с ума.

И вот сегодня На'Тот не выдержала и расплакалась от собственного бессилия.

Она лежала на грязной подстилке, содрогалась от рыданий, а потом затихла, потеряв сознание…

* * *

… Очнулась она оттого, что кто-то тряс ее, шлепал по щекам, заставляя открыть глаза.

Когда На?Тот разлепила воспаленные веки, то увидела его.

— Жива! О, Великий Создатель! — выдохнул гвардеец, а потом попытался влить в ее рот немного воды из фляжки…

На'Тот сначала хотела отвернуться, но у нее не хватило сил сопротивляться его настойчивому требованию, и пришлось выпить всю воду.

Она сумела приподняться и внезапно прижалась к нему, чувствуя безумную радость от того, что не осталась одна во всей Вселенной…

— Я… я болел и не мог прийти раньше… — пробормотал совершенно ошеломленный ее поведением центаврианин.

На'Тот прижалась к нему еще сильнее. Просто почувствовать еще кого-то рядом, знать, что в мире есть еще кто-то… кто-то живой…

Она понимала, что это всего лишь истерика, вызванная надвигающимся безумием. Гвардеец смущенно замер на месте, не зная, что делать, как реагировать на ее странное поведение.

А потом На'Тот взяла себя в руки. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда за то, что он увидел ее такой слабой и жалкой.

И безумная ярость вспыхнула в ее душе с новой силой.

На'Тот метнулась и вцепилась ему в горло, испустив дикий вопль.

Центаврианин захрипел, извиваясь, а потом отшвырнул ее от себя. Она слишком ослабела от жажды и голода, поэтому не смогла удержать захват.

На'Тот почти не видела его, перед глазами стояла мутная пелена. Она попыталась прыгнуть на него еще раз, но всё, что могла сделать — это судорожно дернуться на каменном полу.

Гвардеец отполз в сторону, потирая шею, и прохрипел, кашляя:

— Нарнская подлая сука!

На'Тот рванулась к нему снова. В глазах ее горела ненависть.

— Зачем ты вернулся? Если бы я умерла, ты был бы свободен! — прошипела она.

— Я должен исполнять приказ! — воскликнул он. — Когда мне прикажут убить тебя, я сделаю это с удовольствием!

— Проклятый жалкий трус! — огрызнулась На'Тот. — Дурак! Не смей приближаться ко мне, ублюдок, потому что я не буду дожидаться приказа, чтобы убить тебя!

Гвардеец замахнулся было, чтобы ударить ее, но потом выругался и ушел.

* * *

На'Тот сидела в темноте, размышляя о том, что случилось сегодня. Она все еще не могла поверить в это. Г'Кар был здесь и разговаривал с ней!

Но он пришел не один. С ним был Моллари.

И это беспокоило ее.

Г'Кар сказал, что вытащит ее отсюда.

На'Тот ущипнула себя за руку.

Нет, она не спала, и это ей не приснилось. Последние дни она слишком много времени проводила среди грез. Но сейчас все было иначе. Она дотронулась до Г'Кара, и он был вполне… реальным. Теперь главное — не заснуть, не допустить, чтобы все это исчезло.

Погруженная в эти размышления, На'Тот не заметила, как в камеру вошел гвардеец с тарелкой свежего спу в руках.

— Ешь. Премьер-министр Моллари приказал накормить тебя, — бесстрастно сказал он.

На'Тот уставилась на тарелку. Свежее спу. Невообразимая роскошь.

Она все постоянно чувствовала голод и сильнейшую слабость, поэтому решила не отказываться от еды. Если Г'Кар действительно хотел вытащить ее отсюда, ей надо быть сильной.

На'Тот взяла тарелку и жадно принялась за еду.

Ее желудок болезненно содрогнулся в ответ на такое раздражение. Но она не остановилась, пока не доела спу до конца.

Гвардеец стоял и смотрел на нее. Это было необычное для него поведение.

На'Тот поставила тарелку на пол и подняла на него глаза.

— В чем дело?

Он вздрогнул и ответил, отвернувшись от нее.

— Я допустил промашку. И премьер-министр узнал о тебе. Я… мне очень жаль.

На'Тот не понимала, о чем он говорит. И впервые за все годы пребывания в камере обратилась к нему по имени. Она слышала его только раз, но запомнила очень хорошо.

— Леро, о чем ты говоришь?

Центаврианин отрывисто ответил:

— Мне не надо было брать для тебя это проклятое спу с императорской кухни. Но я боялся, что ты умрешь от истощения, и тогда меня накажут за то, что недоглядел… поэтому я решил угостить тебя… и вот теперь…

Он замолчал и вышел из камеры.

* * *

… На'Тот поняла, что случилось, только когда премьер-министр вошел к ней вместе с Леро.

Она слушала их разговор, и ее сердце болезненно сжалось. Наивная дурочка, как она могла поверить в такую басню! Конечно же, Моллари не позволит ей выйти отсюда живой. Так вот о какой свободе он говорил…

Премьер-министр закончил отдавать распоряжения, и Леро на мгновение встретился с ней взглядом. В его глазах была странная смесь отчаяния и смущения. А потом его губы скривились в мрачной усмешке.

На'Тот отвернулась, старалась держаться невозмутимо.

Что ж, похоже, сегодня они обретут свою свободу. И он дождался-таки заветного приказа.

Наконец-то.

— Не понимаю, зачем я должна надевать это! — проворчала На'Тот, и ее голос дрожал от унижения.

Моллари попытался объяснить, но у нее не укладывалось это в голове.

Слишком много впечатлений обрушилось на нее за этот день, и она чувствовала, что сходит с ума.

— Нет! — яростно вскрикнула На'Тот, когда Моллари протянул ей центаврианское платье.

Г'Кар отвел Лондо в сторону и что-то шепнул ему. Потом подошел к На'Тот и дотронулся до ее руки.

— На'Тот, поверь мне, это для тебя единственный способ выбраться отсюда.

Она посмотрела на него и кивнула, тяжело вздохнув.

— Хорошо... я надену это... если ты так хочешь, Г'Кар.

... Они подошли к зеркалу, и На'Тот впервые за долгое время увидела свое отражение. Нарнийка вскрикнула, не в силах поверить, что тощая грязная и уродливая женщина — это она сама.

На'Тот стояла, рассматривая эту незнакомку в зеркале.

Г'Кар наблюдал за ней, и лицо его было мрачно.

— На'Тот, извини, но нам надо спешить.

Он деликатно кашлянул и протянул ей платье.

На'Тот продолжала стоять, трогая свое отражение, а потом сказала резко:

— Отвернись.

Г'Кар удивленно покосился на нее, улыбнувшись.

— У нас нет времени для стыдливости, На'Тот. Это платье нельзя надеть без посторонней помощи.

Она рассмеялась, продолжая сгорать внутри от унижения.

Г'Кар так ничего и не понял.

Ей не хотелось, чтобы он видел ее в таком ужасном состоянии. Не хотелось, чтобы он чувствовал отвращение, когда увидит ее такой...

И тогда На'Тот ответила откровенно:

— Отвернись, Г'Кар. Я ужасно выгляжу... я грязная и уродливая. Все это... меня смущает.

Некоторое время он смотрел на нее, а потом расхохотался.

— Знаешь, до этой минуты я сомневался, что ты сможешь дойти до посадочной площадки. Но сейчас я в этом уверен. Если ты способна думать о собственной внешности в такой момент, то не безнадежна. Святой Г'Кван, ох уж эти женщины!

На'Тот посмотрела на него с грустной кривой улыбкой и повторила, очень мягко:

— Да отвернись же!

Г'Кар послушно отвернулся, продолжая хихикать.

Где-то за дверью Лондо Моллари еще раз окликнул их, нетерпеливо расхаживая туда-сюда...