Феномен (гет)

Феномен — человек или явление, выдающееся, исключительное в каком-нибудь отношении.

Значение слова Феномен по Ожегову.

Огонь. Что он такое? Любой человек, наверное, с легкостью даст вполне исчерпывающий ответ на данный вопрос. И пусть даже это прозвучит из его уст далеко не заумными словами и терминами естественных наук, но все же. Объяснить это явление дано каждому. Ведь все мы имеем реальное представление об этом вроде бы понятном, но таком загадочном чуде. У него великое множество воплощений. Он везде окружает нас, попадается буквально на каждом шагу, только мы уже давно перестали обращать на это внимание. Привыкшие к уюту и комфорту люди и думать забыли о том, что почти весь их быт пропитан дыханием пламени. Без огня не произошло бы того грандиозного прогресса, что породил цивилизации и дал толчок к развитию человечества.

Темно. После того, как в комнате погас свет и нежный женский голос пожелал мне доброй ночи, я быстро провалился в пустоту, прижимая ближе к себе ту, что прилегла со мной рядом. День был долгим и тягомотным. Я изрядно устал корячиться на работе, стараясь успеть обслужить как можно больше посетителей за скромную плату и не шибко щедрые чаевые. На протяжении всей трудовой недели мне приходилось ошиваться в местном кафе, чтобы заработать нам на жизнь. Должность официанта — та еще сказка. Шумные посетители порой просто выводили меня из себя. Начиная от вечно ворчащей бизнесменши, забегающей к нам по утрам на чашечку бодрящего кофе, и заканчивая сопливыми школьницами, возомнившими себя супер притягательными красотками. Если первая выносила мозг постоянным недовольством относительно меню и недостаточно быстрой скоростью обслуживания, то последние постоянно вгоняли меня в краску своим развратным поведением.

Их желание привлечь мужское внимание зашкаливало до точки «Максимум пошлости!». Когда эти барышни наведывались к нам в заведение, я старался не высовываться в зал, а помогал в это время на кухне. Не то чтобы я их боялся, нет. Обслуживать таких посетительниц было ниже моего достоинства и не доставляло мне никакого удовольствия, поэтому со своей гордыней я всецело согласился.

И так уже несколько месяцев, как мы стали снимать квартиру. В новый день я старался уходить приподнято, с улыбкой на лице, но, как итог, после смены, в прескверном настроении и целиком подавленный, влачился домой.

Все успокаивал себя, что это временная мера, пока не найду работу по своим силам и душе, но до селе чего-то путного и действительно стоящего мне не попадалось. Терпение, Драгнил, только терпение…

Густая темень застелила мои глаза, и уже через мгновение я покинул реальный мир, забредая в глубину своих сновидений. Последнее время ночной отдых не приносил мне никакого удовольствия, а даже наоборот. От раза к разу мою душу терзал один и тот же кошмар, одно и то же видение, что приводило тело в состояние мучительной агонии. Каждый новый «сеанс» начинался одинаково мирно, не предвещая никаких дурных последствий. Это мог быть и тихий лес с мелодично шелестящей листвой, или солнечный парк с умиротворяющей атмосферой… Но спустя мгновение вся эта светлая иллюзия обращалась в горстки зыбкого пепла, расстилающегося под моими босыми ногами. Раскаленный и потрескивающий серый песок постепенно нагревался, больно опаляя мне стопы. Кое-где он моментально достигал очень высокой температуры и светился красным заревом, после чего на тех местах вспыхивали алые языки, вырастая в высокие столбы бьющего из земли пламени. Отсюда начинались мои мучения.

Меня окружали плотные огненные стены, перекрывая все пути возможного отступления. В адской западне было невыносимо тяжело дышать из-за стремительно кончающегося кислорода. В груди болезненно сдавило. Охваченный паникой, я метался из одной стороны в другую, искал хотя бы малейшую брешь в неприступной ограде. Но ее не было. В попытке кинуться в самый центр грозно рычащего пожара, я тот час отскакивал назад, обожжённый свирепыми огненными языками. Бесполезно. Пол медленно, но верно заражался высокой температурой, вспыхивая новыми очагами стрекочущего пламени. Мне лишь оставалось обреченно пятиться от него, стараясь не сгореть заживо и прожить здесь еще чуть дольше.

Жарко. Никогда бы не подумал, что сны могут быть настолько реалистичными. Но, учитывая мою врожденную особенность, такая правдоподобность была мне совсем не полезна. С малого детства меня таскали по больницам к продвинутым и именитым докторам в надежде, что те обязательно помогут необычному мальчику. Что же во мне было не так? Почему обычные врачеватели были бессильны? Так вышло после череды самых, пожалуй, странных событий в моей жизни.

Это случилось в детском доме Магнолии. В совершенно обыкновенный день в одну из младших групп привели еще одного ребенка. Мальчик среднего для своего возраста роста, с растрепанными игольчатыми волосами черного цвета, задиристый и несносный, грозящийся расправится со всеми, кто рискнет бросить ему вызов. Маленький хулиган сразу приковал к себе внимание обывателей и моментально заработал кучу шишек от ребят постарше. Хе-х. В общем, этим сорванцом был я. Забавно вспоминать себя в те годы. Я почти не знал забот и не ведал о проблемах, первым нарывался на драки, соревновался со всеми и во всем. Мне жилось вольно и беззаботно, пока… Пока кое-что не произошло.

Наша группа славилась подборкой самых одаренных и необычных детей во всем детском доме. Неудивительно, что меня определили именно в нее. Чьими-то талантами все восхищались и бесконечно гордились, а над чьими-то смеялись и показательно издевались. Мои провокационные способности не в счет, ведь я и сам был в состоянии оборониться и надрать уши любому, кто на меня не так посмотрит. А вот другие, особенно девочки, особенно она… Не могли и слова поперек сказать в свою защиту. Конечно же, я все видел и понимал, что такое неравноправие практикуется в наших кругах. От мысли об этом мне становилось паршиво на душе, и я злился каждый раз, стоило мне заметить очередную публичную издевку. Но моих сил не хватило бы, чтобы отстоять и половину тех, кому нужна была поддержка. Заступаться за всех и каждого — мне этого до жути хотелось! Тогда я решил начать с малого и выбрать хотя бы одного, дабы защищать его.

Она сидела на лавочке, вытирая мокрые от слез глаза. Маленькая девочка с золотистыми волосами, собранными в два хвостика, терла ладонями порозовевшее лицо, стараясь больше не плакать и не расстраиваться. Не знаю, почему я выбрал именно ее, но что-то мне подсказывало, что без моей помощи плакса точно бы здесь пропала. Краем уха я слышал, как эта сумасшедшая угрожала обидчикам своими ручными духами. Якобы она дружит с призраками. Это надо было же такое придумать, лишь бы ее оставили в покое. Разумеется, ей никто не поверил, так еще и сочинили кучу обидных прозвищ для нее. Вот ведь.

В общем, я принял решение, которое вскоре перевернуло всю мою жизнь.

— Эй, — я подошел к ютящейся на скамейке девочке и обратился к ней. — Чего плачешь?

Услышав мой голос, она чуть вздрогнула и испугано уставилась на меня большими карими глазами. Наверное, подумала, что я один из тех, кто только что глумился над ней. Спустя мгновение ее лицо заметно переменилось. Она нервно сдавила тонкие пальцы на руках и угрожающе нахмурилась, а потом точно зашипела.

— А тебе-то что?! Тоже есть, что мне сказать? Так валяй! — опасаясь ненужного рукоприкладства от нее, я даже чуть отступил. Моему удивлению не было предела. Эта девчонка оборонялась от меня, точно загнанный в угол котенок. Мило и совсем не страшно. Такое создание не могло вызвать ничего, кроме жалости. Слабая, она храбрилась, будто действительно могла меня ударить.

— Успокойся, дура, я помочь тебе хочу, — мой голос звучал серьезно и решительно, может, поэтому она лихо усмирила свой пыл. Я даже сам не ожидал, что так могу разговаривать. Мне удалось подавить ее агрессию одной фразой, осталось завоевать доверие.

— Помочь? С чего бы это? — ее оценивающий взор сверлил меня, допытываясь правды. Но такой жест нисколько не поколебал мне решимость и не изменил намерения.

Мой встречный шаг вновь сократил расстояние между нами, и присев на одно колено перед девочкой, я протянул ладонь со сложенным на ней платком. Та завороженно задержала дыхание.

— Потому что, я хочу стать твоим другом.

Она еще несколько секунд не сводила с меня изумленных глаз. Походу такого ей никто никогда не говорил. По девочке можно было с легкостью прочесть, что робкая душа совсем одинока, и у нее нет никого. Видимо, я попал в самую точку, раз по белым щекам снова потекли слезы. Вот странная, как мне тогда казалось. Ее голова медленно опустилась, пряча за длинной челкой заплаканное лицо. Сначала нерешительно, она потянулась ко мне и стиснула между пальцами предложенный мной кусочек ткани.

— Обещаешь? — дрожа, еле слышно прошептали ее губы.

Поняв, что маленькая принцесса согласилась принять мою опеку, я только добродушно улыбнулся ей.

— Обещаю.

Это было своего рода таинство. Я связал себя клятвой с ней и дал слово защищать. Помню тот день до мельчайших подробностей. Люси, как оказалось ее звали, взяла из моих рук платок и утерла им слезы, после чего, неожиданно для меня, нежно приподняла уголки губ. Тогда первый раз я увидел ее улыбку, которая после всего запала глубоко в мое сердце.

Так мы стали друзьями.

А она оказалась очень общительной и открытой. За несколько часов, проведенных с новой подругой, я узнал столько нового про нее. Люси без устали рассказывала мне истории, одну за другой, еле успевая переводить дыхание. Ее будто прорвало после долгих лет молчания. Я терпеливо выслушал все, пусть и со скучающей миной на лице. Всю нашу беседу она стискивала в руках и не отпускала ни на секунду истерзанный ею платок, что я дал. На какой-то момент мне показалось, что одно только мое присутствие делало ее счастливой. Тогда я слабо понимал человека, измученного одиночеством, ведь сам всегда пробивался в массы и искал общения со сверстниками. Но Люси была не такой…

По первости эти сказки про духов казались мне единственным ее недостатком. Хоть мы и были детьми, но на то время уже давно перестали верить в приведений и прочую нечисть. А она повествовала о небесных жителях, словно взаправду их видела. Все твердила про какие-то врата и их хранителей, про ключи, которые они ей пообещали отдать, как только придет время. Все звучало довольно складно, но слишком выдумано. Я понял, что Люси настоящая фантазерка. В последующем я принял эту ее чудную часть и смирился с тягой к звездам и прочему.

Шло время. Наше общение становилось ближе, чем мы предполагали. В группе нас постоянно замечали, мол, вечно ходим парочкой. Меня это не на шутку злило, когда ей было абсолютно все равно на мнение окружающих. Пару раз мне довелось разгонять старых обидчиков, что вознамеривались снова поиздеваться над Люси. Моих крепких ударов хватило, чтобы те забыли дорогу к ней и больше не смели дразнить. Так я исполнил свой долг. После того Люси стала смотреть на меня по-другому, не так, как раньше. В ее глазах я видел теплую гамму чувств, маленький трепетный огонь, играющий на солнце. И мне это даже нравилось.

Наши будни скрашивались совместным времяпрепровождением, а ночи томились в бессоннице и ожидании поскорее встретиться снова. Я и заметить толком не успел, как сильно привязался к ней и ее рассказам про звездных животных, гуляющих по берегам млечных путей. Я искренне и без остатка влюбился в Люси — девочку, что доверилась мне. С ней я был счастлив.

Но, как и любое счастье, однажды, заканчивается, так пришел конец и моему. Понедельник — день, когда в детский дом приехали незнакомые мужчина и женщина. Они были богато одеты, и от них так и веяло аристократизмом. Я не стал уделять стоящего внимания этим двум персонам. Мне давно пришлось смириться с тем фактом, что такого шалопая, как я, вряд ли кто захотел бы взять в семью. Так мне этого и ненужно. Здесь у меня было все, о чем я только мог пожелать. Здесь была она. Этого вполне достаточно.

Ноги несли меня вдоль игровой площадки, где толпились ребята из разных групп. Быстро пробежав глазами по знакомым лицам, фыркнув, я развернулся и зашагал дальше. Ее там не оказалось, что странно. Обычно на утренней прогулке, которую всегда устраивали перед общим завтраком, Люси уже ждала меня, а сейчас ее почему-то не было. Я направился к лавочке, где мы частенько сидели, но и там ее не встретил. Мне стало некомфортно не чувствовать присутствия Люси. Свои поиски я не прекращал ни на минуту, пока воспитательницы не объявили сборы на завтрак. Деваться было некуда. Все покинули площадку вместе со мной.

В большом зале было шумно и оживленно. Парни опустошали свои тарелки, точно оголодавшие звери, дежурные по столовой убирали со столов, наводя порядок в трапезной, вожатые организовывали свои группы, призывая их к порядку. Меня мало волновала еда, остывающая под носом. Беспокойство внутри нарастало с каждой секундой моего осознания, что среди всех пирующих детей не было только Люси. Как правило, она сидела за столом с девочками на самом крайнем месте, отдельно ото всех. Но сейчас там было пусто. Только аккуратно сложенные приборы красноречиво намекали мне, что она так и не приходила сюда. Что же случилось?

— Так, ребятки, относим посуду и на выход, — скомандовала наша Старшая, заманивая рукой.

Резвая толпа мальчишек с шумом отодвинули лавочки и повыскакивали со своих мест. Я был только рад этому объявлению. Схватив полную тарелку с несъеденным завтраком, мое тело по собственному зову понеслось к куратору нашей группы. Как она могла быть так спокойна, когда одной из девочек нет? От волнения мне стало тяжело дышать. Назойливое беспокойство тревожило мое нутро. Пробравшись к Старшей, я настороженно замер напротив нее.

— М? Что такое, Нацу? — она была проницательным и заботливым человеком. Всегда ее уважал. Не существовало такой проблемы, которую бы не решила наша вожатая. Присев на корточки, чтобы оказаться на одном уровне со мной, она ласково заглянула мне в глаза. — Что-то случилось?

Старшая чувствовала мое настроение, читала меня, словно открытую книгу. Да и скрывать свою тревогу я больше был не в силах.

— Скажите, вы не знаете, где Люси? — практически на одном дыхании протараторилось у меня. — Я ее все утро не видел, и на завтрак она не пришла, — моим бесчисленным вопросам не было конца. Я будто в бешенной горячке вываливал их все на голову воспитательницы. — Она заболела? Что с ней? Я могу ее увидеть?

Чем больше слов слетало с моих уст, тем растерянней становилось выражение лица Старшей. Она подозрительно поджала губы, словно перед тем, как сказать что-то нехорошее. Тогда, я думал, что это всего лишь моя паранойя, обман зрения, вызванный суматохой с отсутствием подруги.

— Нацу, не нервничай так. С Люси все в порядке, — она заботливо положила свою ладонь на мою косматую голову и по-свойски потрепала ее. От такого жеста я недовольно поморщился. Никогда не любил, когда меня теребили за волосы. — Она абсолютно здорова.

От услышанного мной огромный ком, что тянул меня к земле, слетел с груди, и я выдохнул так глубоко, как только позволяли мои легкие. Я даже простил Старшей свою взъерошенную шевелюру. Люси была здорова, ее никто не обидел. Слава Богам. Но тогда где она? Почему не гуляла вместе с группой? Мой требующий ответов взор снова настиг воспитательницу. Я желал большей конкретики, а не обычного «все хорошо». Она поняла мои мысли.

— Нацу, — ее тон стал менее решительным. Я догадывался, что она что-то недоговаривала. Вожатая серьезно всмотрелась в меня, после чего немного нахмурила брови. — Ты ведь сильный? Ты все сможешь выдержать?

Мой разум завис в непонимании. К чему было ей говорить такое? Конечно я сильный, конечно я настоящий мужчина, поэтому выдержу все. Но какое отношение это имело к пропаже Люси, я тогда сразу и не домыслил. Рука Старшей медленно скатилась с головы мне на плечо. Я почувствовал, как ее пальцы немного сомкнулись на мне, и вновь почуял подвох в ее словах.

— Нацу, понимаешь, — ее затягивающиеся паузы терзали меня хуже ударов с кулака. Я был на взводе, я не понимал, что происходит и от этого становилось тошно. — Понимаешь, у Люси теперь будет настоящая семья.

— Что?

— Семья, Нацу.

У меня сперло дыхание, и дикая слабость мгновенно сковала мое тело. Я не верил в услышанное, до последнего старался не верить. Все надеялся, что это плохая шутка или какое-то недоразумение, ошибка! Люси не могла так поступить, она бы не бросила меня… Я поклялся ей, что всегда буду рядом, чтобы защитить ее, буду опорой для нее, буду самым лучшим другом. Так почему, Люси? Почему ты решила уйти именно сейчас? Почему ты вообще куда-то собралась уходить? Речь воспитательницы рушила все мои последние надежды.

— Недавно нашлись ее родители и вот, сегодня утром, приехали, чтобы забрать. Представляешь, они рассказали, что сами не знают, как получилось, что Люси пропала из дома. Просто не обнаружили ее в своей комнате и все. Мистика, какая-то, — новые и новые детали этого ненавистного мне события травили мою душу. Я прекрасно понимал, к чему все шло и чем окончится этот рассказ. — Мама и папа очень любят ее. Это заметно. Поэтому, давай просто порадуемся за Люси, что теперь она сможет быть со своей семьей, м?

В тот момент мне вовсе не нашлось, что сказать. Я помню лишь, как безмолвно стоял и не сводил со Старшей глаз, до последнего неверующих в происходящее. Чувство безысходности росло во мне с каждой секундой. Слова воспитательницы еще долго звенели в моей голове. Я никак не мог согласиться с истиной, что Люси должна была покинуть меня и уехать куда-то, где я не смог бы ее защитить. Тогда в первый раз я понял, что значило разбитое сердце и как это, оказывается, больно. Но я был конченным эгоистом… Мне не хотелось ее отпускать. Мой разум даже не пытался понять чувства и радость девочки, воссоединившейся со своими родными. Я думал только о том, как будет плохо мне, о том, что буду делать здесь без нее. Как же я был глуп тогда.

— Где она сейчас? — мой сиплый вопрос заставил вожатую насторожиться. Я почувствовал, как она напряглась. Старшая задумчиво отвела взгляд к окну, словно высматривая там что-то.

Стеклянные полотна открывали вид на внешний двор с центральным входом в детский дом. Именно с той стороны приходили незнакомые люди и долгожданные новые родители. Те дети, кто всем своим существом желали покинуть это место и обрести настоящую семью, без устали смотрели туда, немо молясь, чтобы их удочерили или усыновили.

— Я думаю, они еще не ушли… — в сомнении произнесла она, прищуриваясь, чтобы различить темные силуэты, движущиеся вдоль дорожек и к выходу с территории детского дома.

Не выдержав несущественной тяжести глиняной тарелки, мои пальцы дрогнули, после чего она выпала из рук. Звонко разбиваясь на осколки, посуда обернулась острыми кусками, об которые можно было легко пораниться. В зале повисла гробовая тишина. Все, как один уставились на меня. Кто-то с осуждением, кто-то безразлично… Воспитательница подскочила на ноги, чуть отпятившись.

— Ты чего творишь, Нацу? — грозно и по-воспитательски заревела она. Все в группе знали, что злить Старшую опасно. Ее суровый нрав проявлялся, когда какой-нибудь хулиган попадал под ее горячую руку. При ней все поголовно были шелковыми и послушными. — Вот ведь, ну что за несносный ребенок, — запричитала она, устало потирая виски.

Не желая дожидаться продолжения этого надоевшего мне концерта, я импульсивно сжал кулаки и сорвался с места.

— А ну стоять! — вожатая предприняла попытку поймать меня, но мой дух оказался быстрее ее.

Увернувшись от длинных хватких рук, мне удалось сбежать. Толчком распахнув двери, я рванул прочь из столовой. За спиной только и были слышны угрожающие реплики Старшей.

В те секунды мне было ни до чего. Я думал только о ней, только о том, чтобы успеть. Так было заведено, что выписка детей, чаще всего, происходила в раннее время, когда все ребята группы чем-нибудь отвлечены. Сейчас я понимал, зачем так делали. Психологически очень обидно, когда осознаешь, что выбрали не тебя. Часто этот факт вгонял остальных в депрессию и уныние, а в кого-то даже вселял ненависть ко всему. Поэтому в нашем детском доме была традиция — утреннее посещение. Потом мы только случайно обнаруживали, что нас стало меньше, а воспитательницы приговаривали, что наш друг теперь дома. Дети почти не замечали, когда кто-то уходил. Этот ребенок словно исчезал из памяти. Так вот я не хотел, чтобы Люси пропала точно так же! Я не хотел ее забыть! Я не мог ее отпустить так просто, даже не попрощавшись…

Мне стало жарко. Внутри меня все кипело. Понятное дело, если так отчаянно бежать, то быстро нагреешься, но… Я почувствовал что-то необычное и опрометчиво тогда не уделил этому внимания…

В глазах мерцало, губы пересохли от горячей отдышки. Мой мозг, как ненормальный, бешено прокручивал наше с Люси общее прошлое, беззаботные прогулки и совместные планы, которым, походу, не суждено было сбыться. Я боялся застать ее уже уезжающей, боялся не получить возможности поговорить напоследок, боялся больше никогда с ней не встретиться…

— Черт! — я злобно зажмурил глаза, которые защипало от подступающих слез. Но мой нрав не позволил бы мне вот так расплакаться. Я же не девчонка, чтобы наматывать сопли на кулак! Я — мужчина, поэтому выдержу все.

Впереди показался долгожданный выход. Помню, центральную дверь часто чинили, чтобы она стала хоть немного покладистей, но ни одному мастеру не удавалось отремонтировать ее полностью, а на замену новой у детского дома средств не хватало. Всегда ненавидел эту скрипучую рухлядь. Большие створки вечно плохо мне поддавались и были очень тяжелыми, но, почему-то, именно тогда, когда я бежал на прощальную встречу с Люси, все произошло иначе. Маленький я одним рывком распахнул вредную деревяшку, даже не задумавшись о том, как легко удалось это сделать. В итоге мне посчастливилось выбраться на улицу.

Яркий свет ударил мне по глазам, и они на мгновение ослепли. Воспользовавшись этим, я остановился, чтобы отдышаться. Ноги дрожали от усталости и непонятно откуда возникшей слабости, поэтому на них пришлось надавить, чтобы прекратить позорную тряску. Я почувствовал нездоровое головокружение. Внешность окружающего меня мира стала двоиться, словно в дурмане. Я только чертыхался про себя, проклиная внезапный недуг. У меня не хватало времени выяснять, что со мной происходило. Мне нужно было найти Люси.

— Где же ты? — я озарялся по сторонам, исследуя буквально каждый сантиметр внешнего двора.

Мой путь лежал по направлению к центральным воротам. Уже без прежней суеты, я шагал вперед, терпеливо выискивая Люси. Мое шестое чувство было уверенно, что она еще где-то здесь и до сих пор не переступила порог территории детского дома. По спине пробежал холод, и я брезгливо поежился. Теперь излишняя духота сменилась судорогой. Мои зубы заколотили маршевую дробь, и этот дурацкий ритм отвлекал меня, от чего я только сильнее злился.

К моему сожалению, на местных просторах мне довелось встретить только старого дворника, грозно покосившегося на меня, и кучку голубей, собирающих крошки у лавочек. Ее здесь не было. Ни Люси, ни тех разодетых взрослых, что приехали за ней. В последний раз прокрутившись вокруг себя, скользя взглядом по знакомым пейзажам, я, раздосадованный своим опозданием, побрел к черному забору, ограждающему приют от автомобильной дороги.

— Ну как же так? Неужели не успел?

Я почувствовал себя узником в тюрьме, когда приблизился к ограде, подобной решетке, за которую сажали заключенных. Толстые, мертвецки холодные прутья обхватили маленькие пальцы, после чего мой горячий лоб приложился к этим железкам. Не стоило оправданий. Мне нужно было сразу догадаться, что те двое пришли за Люси. Но она никогда не рассказывала мне про свою родню, не делилась со мной этим секретом, поэтому мне было чертовски обидно. Как позже я сообразил, возможно, она просто не рискнула потревожить эту тему из-за меня. Своих маму и папу я не помнил вовсе, поэтому Люси не пожелала травить мне душу разговорами о них.

— Дура…

Я был полностью подавлен. Мне не хотелось поднимать глаза на этот мир, ставший без нее каким-то другим, не таким, каким я привык его видеть. Любознательные прохожие были готовы шеи свернуть, оборачиваясь на меня — странного ребенка, повисшего на заборе. Мне стало все равно на них. Я переживал свою потерю.

— Хр-р-р…

От ударившей в груди боли я сильнее вцепился в ковку и вдавил в нее голову. Мое скорбящее настроение постепенно сменилось гневом. Ревность и недовольство снова взыграли во мне. Я чуть не поперхнулся от собственной злости. На нервном пике мой голос, точно как у ненормального, раздался по всей округе.

— Ну и вали! Слышишь? Езжай в свой новый дом и будь счастлива там без меня! Радуйся жизни, как все это делают! Ты ведь этого хотела? Вернуться к родителям? Жить в семье? Это была твоя мечта? Хр-р-р… А мне так ничего и не рассказала! Люси, ты эгоистка!

Конечно, я сам не понимал, что несу, и ни в коем случае не считал эти слова правдой. Меня охватили эмоции, поэтому язык не был под контролем. Мои мысли несло, выплескивая за края все, что накопилось за последние несколько часов. Каким же я был идиотом.

— Попользовалась и бросила! Теперь рассказывай эту чушь про духов и звезды кому-нибудь другому! Я всегда считал тебя сумасшедшей! Слышишь? Ненавижу тебя! Ты все испортила!

Я дал слабину и все-таки упустил одну слезу. Она тяжелой каплей скатилась по щеке и упала на землю. Моя гордость снова призвала меня собраться, и я до скрежета сдавил зубы, подавляя новый крик, что так и рвался изнутри. Люди неодобрительно качали головой, тыкали в меня пальцем, словно на зверя в зоопарке, и все перешёптывались — «странный ребенок», «наверное, он больной», «не подходи к нему близко». Зеваки ускоряли шаг, будто боялись, что я на них наброшусь и заражу чем-нибудь. Все видели во мне угрозу и обходили стороной. Согласен, видок у меня тогда был и вправду подозрительным, но все же это не давало им права присваивать мне статус шизофреника.

Мои плечи расслабились и опали, от чего руки, держащиеся за забор, тоже съехали ниже. Я выпустил пар, и мне стало легче. Все, что так было нужно мне тогда — это сказать Люси перед расставанием всего одну фразу, которую я долго вынашивал внутри, которая дала бы знать ей, что мне не хотелось разбегаться навсегда.

— Я люблю тебя, Люси… — я проговорил это себе под нос, словно сипло выдохнул. Удивительно, что уже в таком возрасте смог четко понять свои чувства и дать им правильное название. Не простая привязанность, не только дружественные узы связывали меня с ней. Нет. Это было нечто большее, чем я мог себе представить.

Как мне показалось, мое последнее «прощай» никто не услышал.

Но вдруг…

Я замер. В тот момент мое сердце забилось даже в голове. Это странное ощущение невесомости, когда тебя только что оглушили, было очень похожим на мое состояние. Я боялся шелохнуться, не хотел спугнуть ту, что прижалась к моей спине, запустив белые ручки мне на грудь. Через прикосновение волшебным образом передавался чей-то ускоренный пульс, а шею щекотало горячее сбитое дыхание. Ее дыхание. Знакомое и узнаваемое среди многих, среди тысячи! Я чувствовал ее, клянусь, все чувствовал… Странно и как-то неловко, но нам не хотелось, чтобы было по-другому.

— Лю-си?

К моему сожалению, она плакала. Я услышал это. Собрав в памяти воедино все то, что только что наговорил, мой разум воспротивился сам себе. Мне стало стыдно перед ней. Слова, бездумно выкрикиваемые мною, сильно огорчили и ранили ее.

— Нацу, я бы никогда… никогда, слышишь?

Ее тонкий голос прерывался на всхлип и снова пытался мне что-то сказать. От слез Люси мне вновь стало жарко. Она цеплялась пальцами за мою футболку, настойчиво не отпуская меня.

— Прости, что не сказала раньше… прости… Я хотела, очень хотела тебе все объяснить…

В хрупкой сжатой ладони лежал смятый платок, тот самый, подаренный мной при нашей первой встрече. Она хранила его до сих пор, точно самое ценное сокровище. Я тогда понял, как сильно ошибся, осознал, как сильно ее обидел.

— Я тоже очень люблю тебя… Я бы ни за что не ушла, не попрощавшись… Ни за что… Прости, прости, что все так вышло… прости…

Мой слух жадно ловил каждый звук, каждую нежную ноту ее речи. Трогательное признание Люси окончательно отрезвило меня. Оказалось, я был ей небезразличен так же, как и она для меня.

— Все хорошо, — моя ладонь легла на ее озябшую руку, прижимая плотнее к груди.

Люси не переставала плакать. Я медленно поднял лицо и заметил, как у дороги, напротив нас, стоял черный дорогой автомобиль. Странно, что он не попал под мое внимание раньше. В опущенное окно за нами подсматривала светловолосая женщина. Ее карие глаза и утонченные черты лица кого-то сильно напоминали. Добрая, она тепло улыбалась мне, будто давно знала. Взрослая почти незаметно сказала что-то, что я сумел прочесть только по ее губам.

«Спасибо, что присмотрел за ней».

Тогда я смог полно увидеть всю картину происходящего. Люси действительно уже почти забрали, но она настойчиво попросила отпустить ее, чтобы попрощаться со мной. Родители ждали дочь в машине. Так вышло, что та незнакомая мне дама была никто иная, как мама Люси.

— Хе-х, вот значит как…

Я отступил от Люси, попутно освобождаясь от ее хватки, и повернулся. Она уныло понурила голову, стесняясь посмотреть на меня. Так забавно было заметить на ее скулах розовый румянец, а вот покрасневшие глаза меня нисколько не порадовали. Впервые мне не нашлось, что сказать. Когда я бежал по коридорам приюта, боясь уже не застать Люси, то придумывал целую речь, о чем буду говорить. Мне стольким хотелось поделиться, перед тем как она уедет, о многом спросить… Но все забылось, стоило мне просто посмотреть на нее.

Она шмыгала носом, виновато опустив глаза.

— Ты далеко живешь отсюда? — я задал этот вопрос, чтобы хоть как-то разбавить наше молчание. В конце концов, мы были ограничены о времени, и тратить его в пустую нам было не дозволено.

Люси, только кивнула мне, не желая произносить вслух то, что жила совсем в другом городе. Расстроенный очередным не утешающим ответом, я угрюмо почесал затылок, после чего уточнил у нее то, что было важнее всего для меня.

— Понятно… Ну, мы хоть еще увидимся?

Я знал, что эта тема довольно щекотливая, но не поинтересоваться было нельзя. Услышав вопрос, Люси испуганно посмотрела на меня. Ее большие карие глаза снова намокли, и она, подойдя ко мне в несколько маленьких шагов, уткнулась носом и заплакала. Ей не хотелось оставлять меня, но что-то обещать и давать какую-то ложную надежду она тоже не могла. Все, на что хватило ее сил — это искренние сожаление и грусть перед расставанием. Я приобнял ее.

— Конечно же увидимся, дурёха, — последняя фраза легла на мои плечи. Разумеется, Люси не должна была мне ни в чем клясться. Это стало моей обязанностью, моей целью. Мне предстояло найти ее в будущем, и я дал слово себе и ей, что обязательно найду.

В тот день она уехала. Я еще долго не мог поверить в это. Но она… уехала…

Прошел месяц. Данного времени мне почти хватило, чтобы немного оправиться и привыкнуть к новому образу жизни. Я снова превратился в задиристого пацана, привлекающего к себе уйму внимания. Но, несмотря на это, я ни на секунду не забывал о Люси и о том, что мне еще предстояло сделать.

В детском доме проводили плановый медицинский осмотр. Все до тошноты не любили посещать врачей и сдавать анализы. В одном крыле приюта осматривали мальчиков, в другом девочек. Помню, как старшие парни все старались пробраться к девушкам, чтобы подглянуть за ними, когда те обследовались. На их беду по коридору прогуливалась Старшая. Не знал подробностей, но ходили слухи, что в тот день наш травмпункт изрядно пополнился лицами мужского пола.

Я терпеливо стоял в очереди. Нам велели раздеться и выстроиться у двери. Босые ребята топтались, облаченные только в белые майки и трусы. Перед нами взад вперед гуляли вожатые, следя за порядком. Неожиданно, кто-то из толпы меня толкнул, протискиваясь без очереди. Я грозно зырнул на него, на что в ответ получил такой же боевой взгляд. Не сложно догадаться, что произошло потом. Конечно же, это была крупномасштабная драка. Нас разнимали почти всем воспитательским составом.

К терапевту я завалился потрепанный и помятый. Седой мужчина с ног до головы просканировал меня, оценивая результаты недавнего побоища, после чего чуть не расхохотался. Многочисленные ссадины и синяки на моем теле выдавали во мне настоящего борца за справедливость и любителя помахать кулаками. Я только фыркнул на него и сложил руки на груди. Кстати, частенько стал так делать. Можно сказать, это обернулось моей излюбленной позой при общении с кем-либо. Любой психолог сказал бы, что так я отгораживался от неприятных мне людей или бесед. Но мое сознание не считало это чем-то оборонительным. Просто удобно, вот и все.

Старик подозвал меня к себе и стал осматривать. Утомительное «дыши и не дыши», «подними майку», «покажи горло и высунь язык»… Я чувствовал себя клоуном или дрессированной обезьяной, кривляющейся перед зеркалом. Хотя было приятно, что после этих манипуляций он наградил меня чем-то сладким за старания. Я сидел на стуле возле его письменного стола и ждал, пока он заполнял бумаги. Мне показалось, что его настроение менялось каждый раз, как врач проводил новый способ диагностики на мне. Он задавал много вопросов, больше чем другим детям, и держал меня у себя на приеме дольше, чем остальных.

— Нацу, у тебя не болит горло? Глотать не больно? — не отвлекаясь от писанины, пробурчал мужчина. Во мне проснулось любопытство, и я засунул нос в свою карточку здоровья. Пусть я и умел читать, но мне это никак не помогло. Его до невозможности сумбурный и неразборчивый почерк мне так и не удалось понять.

— Не-а. Ничего не болит.

Я уловил, как терапевт нахмурил брови. То ли он был недоволен моим ответом, то ли мучил себя думами. Открыв эмалированную посуду, он извлек из нее градусник и протянул мне.

— На, поставь под мышку.

Холодная стеклянная вещь торчала у меня под рукой. Мне было невыносимо скучно смирно сидеть и ничего не делать, пока ртутный столбик набирал нужную высоту. Я слышал, как за дверью снова кто-то начал драку, и встревоженные воспитательницы ругались на них, угрожая позвать Старшую. Мне стало смешно. Врач отложил в сторону ручку и посмотрел на меня.

— Давай обратно.

Я аккуратно достал измерительный прибор и передал его пожилому мужчине. Мне и в голову не пришло прежде самому глянуть, какой получился результат. Я был уверен, что со мной все в полном порядке, ведь чувствовал себя хорошо. Но, как оказалось, градусник был своего мнения на мой счет.

Брови терапевта удивленно поднялись. Округлив глаза, он в шоке не сводил их с него.

— Странно… Нацу, ты точно ничего не чувствуешь? Нет слабости, тебе не холодно? Может, голова кружится? Ноги, руки не ломит?

Врач обеспокоенно уставился на меня. Я смотрел на него, как на чокнутого. С какой стати у меня должно быть это все? Неужели я скрыл бы такие симптомы? Это нужно либо быть отличным актером, либо просто выносливым человеком. Не затягивая с ответом, я отрицательно мотнул. Тогда, списав все на ошибку и неисправность термометра, старик дал мне новый аппарат, но результат оказался тем же.

Я даже не успел и слова пикнуть, как он схватил телефонную трубку и спешно стал набирать номер.

— Здравствуйте, будьте добры прислать одну бригаду к детскому дому. Да. Да. Мальчик, тринадцать лет. Температура. Тридцать девять и девять. Постепенно растет. Нет. Хорошо, ждем.

Я помню, как за окном раздались завывания сирены, как в комнату зашли люди в халатах и с носилками, и как после этого обычный день медицинского осмотра превратился в ад. В страшной суматохе меня увезли в центральную больницу. Это был сущий кошмар. Мое тело все искололи какими-то препаратами, заставляли смирно лежать, пока по моим венам прогоняли растворы из капельниц, зачем-то укутывали меня, когда и без этого я не замерзал. Что происходило тогда со мной? Почему я не ощущал этой безумной температуры? И из-за чего она вообще поднялась?

Месяцы обследований не дали никаких результатов. Все специалисты в один голос твердили — «здоров». У меня не было ни одной патологии, ни одного отклонения, кроме этого. В поисках ответов меня переводили в новые медицинские центры, но раз за разом там не говорили ничего нового. Тогда я стал огромной загадкой для врачей. Как ребенок выносил внутреннюю температуру, не совместимую с жизнью? Почему не чувствовал ее, а жил до сих пор, словно у него все 36,6? У меня не было ни судорог, ни испарины, поэтому этот факт никогда не бросался в глаза. Все современные умы бились надо мной в попытке найти причину моей уникальности. Но им это не удалось.

Обо мне стали писать в газетах и передавать в новостях. Я тогда стал знаменитостью. Посмотреть на мальчика, не чувствующего жара, приезжали из разных стран. Меня изучали, тестировали… Я был, как подопытный кролик для них. А тем временем моя внутренняя среда все сильнее разогревалась. Обычные термометры мне больше не подходили. На них просто уже не было нужной шкалы. Мне казалось, что, сколько бы мне не пытались помочь, все становилось только хуже. Я терял веру в свое исцеление и в возможность вернуться к обычной жизни. Мне было страшно, очень страшно…

Так длилось целый год. Все, чего смогли достичь ненавистные мной садисты, так это выяснить, что в присутствии огня мое состояние сильно менялось. Именно тогда я начинал кипеть, нет, по-настоящему гореть изнутри. Моя устойчивость к перегреву пропадала без следа, и я почти терял сознание, не выдерживая выжигающих ощущений. Я думал, что кровь во мне заменили лавой. Я выл на всю палату, не в силах терпеть это. Они благородно избавили меня от мучений, категорически запретив подносить ко мне любое пламя. Я ненавидел их и эту больницу… Я ненавидел всех…

Умные ученые и кандидаты наук назвали меня феноменом, мол, ранее такого никогда не встречалось. Нарушение терморегуляции, пирофобия (боязнь огня) — вот, что они поставили мне в качестве диагноза. Далее были многочисленные безрезультатные испытания надо мной, которые влетели в крупные денежные затраты. Вскоре, исследования прекратили из-за недостатка средств. Потеряв интерес к моей персоне, врачи согласовали конечный итог, который великодушно занесли в мою карту. Это было простой отпиской. Медицина всегда поражала своей беспринципностью. Как отработанный материал, меня решили вернуть восвояси.

Последняя ночь в больнице стала роковой в моей судьбе. В палате было темно. После отбоя везде погасили свет. За окном шел мелкий дождь, постукивая по окну. Я лежал на спине и не мог уснуть. Мой безжизненный и безразличный взгляд был направлен в потолок. Может я и был похож на последнего психа, лишившегося рассудка, но, как не странно, таким пока не стал. Рядом со мной стоял аппарат, разработанный специально для меня. Вместо показателей жизнедеятельности, таких, как пульс и давление, он выводил мою температуру в режиме реального времени. Я даже не смотрел туда. А зачем? И так было ясно, что ниже 45 градусов Цельсия она не упала.

Я перевернулся на бок и тяжело вздохнул. Мысль о том, что я не человек, а какой-то мутант, досаждала мне. Жить с взбесившейся котельной внутри мне совсем не улыбалось. Но никто, никто не мог мне помочь! Я уже продумывал жизнь отшельника, подальше от людей, на какой-нибудь автомобильной свалке, но потом сам же отбрасывал эту затею. А что, собственно, изменилось? Несколько лет я был таким и даже не подозревал о своей особенности. Я обычный ребенок. Если не приближаться к огню, то мне вполне можно существовать в обществе. Единственное, что меня расстраивало, так это то, что теперь подумала бы обо мне Люси.

Люси… Мы не виделись с тех пор, как ее забрали родители. Фантазерка с большими карими глазами, рассказывающая сказки про небо и звезды, про духов и загадочные врата. Девочка, подарившая мне прекрасное время, проведенное с ней. Как же я соскучился…

Мое лицо закопалось в подушку, с усилием вминаясь в нее. Измотанный мозг требовал отдыха, которого не получал уже несколько дней. Я пытался заставить себя уснуть, мне нужно было отключиться. Завтра все должно было закончится, уже завтра… Тихий голос заклинал сон прийти ко мне, но тот все не соглашался.

В темноте закрытых глаз что-то сверкнуло. От неожиданности я открыл их и с ужасом застыл. То, что я увидел напротив себя, заставило меня чуть ли не поверить в приведения и прочую мистику, в существование которой меня убеждала Люси. В моих зрачках отражался настоящий, материальный, не понятно каким образом висящий в воздухе зеленый… огонь. Я нервно сглотнул. Печальный опыт исследований, проведенных на мне, сразу напомнил, что от горящих элементов мне следовало держаться подальше. Изумрудные языки парили прямо перед моим носом! Я опасливо отполз к другому краю кровати, не сводя взора с неопознанного объекта.

— Что за черт?

Призрачное пламя будто услышало мой недовольный шепот и, к моему горю, направилось за мной. Перетерпев желание заорать, я вскочил с кровати и панически отбежал от нее к выходной двери. Мое сердце истерически застучало, а дыхание стало частым и поверхностным. Прижавшись спиной к стенке, словно загнанная дичь, я следил за тем, как зеленое нечто снова последовало ко мне. На расстоянии в один шаг оно вновь замерло.

Я уже подготовился к атомному взрыву внутри себя, ждал, когда же я воспламенюсь и сгорю заживо от стремительного скачка температуры. А огонь продолжал ждать.

— Что тебе нужно?

Я сошел с ума и начал говорить с ним. Тогда, на фоне появления странного пламени в моей палате, эта идея показалась мне вполне нормальной. Мое тело дрожало. Я был готов в любую секунду сорваться с места и убежать к дежурной медсестре, но… Кто бы мне поверил?

— Уходи, тебе нельзя здесь быть.

Я мог поклясться, что он меня понял, и скорее всего моя неприязнь к нему очень даже обидела его. Пламя покраснело и раздулось, грозно зашипев при этом. Всю комнату залило рыжим светом. Огонь оскалился на меня, точно животное, которому стали угрожать. Я изумленно сполз по стенке вниз. Никогда не видел ничего подобного! Оно слышало, что я говорил, понимало меня и имело свои чувства. Опомнившись, я замахал руками, стараясь утихомирить его.

— Перестань! Ты все тут спалишь! Это опасно! Потухни!

Оно не хотело, чтобы я его прогонял. Мои просьбы уйти только сильнее злили его. Я поразился, как этот шум до сих пор дежурные не услышали на посту и не прибежали ко мне. Огонь свирепо рычал, настороженно и недовольно пятился назад и тут же наступал ко мне. Я молился всем Богам, чтобы моя болезнь не взыграла с новой силой. Но ничего не происходило, мое состояние оставалось удовлетворительным. Тогда, дабы прекратить это безумие, я, собравшись с духом, поднялся на ноги и произнес то, что меньше всего ожидал от себя.

— Ладно, ты можешь остаться! Только веди себя тихо! И не гори так сильно, пожалуйста!

Пламенный зверь остановился, словно его поразили мои слова. В глазах играли переливы огненных языков. Он смотрел на меня, я чувствовал это каждой клеткой.

— Все, оставайся! Я больше не буду тебя прогонять!

Чем больше я это говорил, тем спокойнее он казался. Его размеры уменьшались, и зарево медленно растворялось. Мое тело само зашагало к нему, выставив руки вперед. Я чувствовал себя дрессировщиком, укротителем грозной стихии.

— Тише, тише… Все хорошо… Я тебя не трону…

Мы продолжали этот странный обряд, пока из красного монстра не получился прежний маленький огонь, переливающийся умиротворяющим зеленым цветом. Я испустил облегченный выдох и упал на колени. В ушах гудело, я очень перенервничал…

Мерцающий гость, как ни в чем, парил в воздухе. Он ждал моих дальнейших действий, а я продолжил свою игру в психбольного и снова заговорил с ним.

— Ну и напугал же ты меня… Ты зря злился, что я тебя просил уйти. Просто мне вредно находиться рядом… рядом с огнем… А ты, насколько я понимаю, из огня ведь, да?

На подсознательном уровне я почувствовал, что мой собеседник не понимал, почему мне нельзя с ним быть. Общение без слов… я никак не мог объяснить. Но это было реально, так же, как беседовать по телефону или через интернет.

— У меня аллергия на огонь, понимаешь? Температура поднимается только от мысли о нем. Смотри, — я кивнул мистическому существу на экран, отсчитывающий мое состояние. — Видишь? Пятьдесят градусов! Это не нормально для обычного человека. Я до сих пор не понимаю, как мне еще удалось выжить.

Зеленый огонь терпеливо слушал меня. Я был готов поклясться, что он мне посочувствовал.

— Если бы только понизить ее… Хоть на сколько… Я бы все отдал, чтобы снова почувствовать себя нормальным…

В палате повисло молчание. Летающее пламя не умело говорить, поэтому просто то поднималось, то опускалось, заставляя тени танцевать по комнате. Я чувствовал паленый запах, исходивший от него. Мне было странно разговаривать с чем-то подобным, но странности, в последнее время, вошли у меня в привычку.

— Понимаешь, у меня есть цель. Цель, к которой я стремлюсь… А из-за этого, — я вновь показал на большой термометр. — Я не могу двигаться дальше.

Мой лоб уткнулся в колени, а глаза обреченно закрылись.

— Мне бы еще немножко побыть человеком… еще чуть-чуть…

Я высказался. Вывернул всю душу наизнанку перед непонятным созданием, возникшим из неоткуда. Ритм дождя продолжал колотить по окну.

Помню, как внезапно почувствовал тепло у своей руки. Оно было нежным и приятным. На израненной душе постепенно становилось спокойно, а внутри я ощущал, как усмирялась моя буря. Я восстановил в памяти приют, ребят, с которыми дружил и дрался, Старшую, что таскала меня за космы всякий раз, стоило мне где-нибудь провиниться… Люси, улыбающуюся мне и зовущую пойти за ней туда, где я еще не был… Это была светлая печаль, моя ностальгия…

Легкое покалывание заставило меня поднять взор. Я не мог понять, откуда взялась эта щекотка. Мой затуманенный взгляд не сразу разобрал, что происходило, но как только я все тщательно рассмотрел, то впал в оцепенение. Зеленый огонь оказался подле меня. Более того, издавая звуки, похожие на чавканье, он вытягивал из моих пальцев что-то рыжее. Это что-то было похоже на энергию, нет, на пламя. Коротышка забирал из меня какое-то пламя!

— Т-ты что делаешь?

Мой тон был напуган и визглив. Я попытался отдернуть руку, но от сильной тяги не мог даже пошевелить ею. Меня снова охватила паника. Мне было не ведомо, что творил со мной этот непонятный призрак. Он поглощал и поглощал светящуюся материю, не отвлекаясь на мои возмущенные стоны. Я стал вертеться, искать какую-нибудь палку или предмет, чтобы отогнать его от себя. Судорожно бегая глазами, я нечаянно напоролся на экран термометра. В тот миг я потерял дар речи.

— К-как это понимать?

Электронный счетчик стремительно отматывал показатели вниз по шкале Цельсия. Я срочно проверил, не отошел ли контакт, прикрепленный ко мне. Нет, все оказалось на месте. На экране светился уже сорок первый градус, а это означало, что моя горячность постепенно отступала.

Я обратил взор на старательного огонька, пожирающего мою болезнь. Он взялся помочь, забрать излишки того, что накопилось во мне. Малыш сам нашептал мне об этом. Мера временная, к сожалению. Когда-нибудь все снова вернется, и тогда мне придется самому с этим справляться. Такова моя природа, как он сказал. Но это не проклятье и даже не недуг. Зеленый назвал это даром, и я должен буду воспользоваться им, когда придет время. Странно, нечто подобное я уже слышал где-то или от кого-то…

* * *

Резкий вздох, после чего последовал спазм, заставивший пальцы на руках болезненно сжаться, сминая белую простынь. Я рывком принял сидячее положение, выпучив еще не проснувшиеся глаза. По вискам скатывались капли пота. Мне было до невозможности жарко. Сердце точными ударами отбивало мне ребра, словно я им подавился. Чудовищное состояние… Ненавидел его…

Очередной кошмар настиг меня этой ночью. Время три часа. До моего запланированного пробуждения нужно еще спать и спать, но мне было настолько тошно, что я и думать об этом не стал. На другой стороне кровати отдыхала она, подогнув ноги под себя и обнявшись с подушкой. Мне не хотелось разбудить ее своим очередным припадком, поэтому я осторожно спустился ногами на пол и покинул спальню.

Добравшись на кухню, я первым делом залез в морозильную камеру, где меня уже любезно ждала бутылка со льдом, приготовленная как раз на такой случай. Охлаждающий компресс удачно устроился на моем лбу, быстро оттаивая от моей температуры. Скатывающиеся капли падали вниз. Такая процедура после неудачных сновидений успокаивала меня. Я остывал. Медленно, но верно.

Опять эта история с огненной западней. Она когда-нибудь меня доконает. Я перестал нормально высыпаться. На работе из-за этого частенько вырубался, спрятавшись на кухне. Я устал, очень устал…

Уже девушка, что мирно сопела сейчас в соседней комнате, стала делать мне замечания, что у меня нездоровые круги под глазами. Не хотел бы, чтобы она волновалась обо мне, но так не получалось. И даже сейчас, я услышал, как зашелестело одеяло, как кто-то встал со спального ложа и пошатываясь потопал ко мне сюда, на кухню. В дверном проеме появилась она, щурясь от света.

— Нацу, ты чего? Опять тот кошмар?

Она терла глаза, отгоняя остатки сна. Я недовольно покосился на нее, не убирая бутылку с головы.

— Все в порядке. Ты-то чего не спишь?

Она подошла ко мне со спины и, обхватив руками, цепляясь за мою футболку, крепко прижалась, после чего нежно поцеловала меня в шею.

— Без тебя не могу, ты же знаешь…

Поняв, чего от меня добивались, я положил руку ей на голову.

— Сейчас, скоро приду.

Она еще раз прикоснулась ко мне губами, отпустила объятья и, дойдя до конца обеденной комнаты, обернулась и ласково прошептала.

— Нацу, я тебя люблю.

Хе-х, она всегда так делала, когда видела меня угрюмым. Я лениво улыбнулся ей.

— И я тебя люблю... Люси.