Летописец (джен)

Белый потолок. Смотрю на него уже минут десять и не могу отвести взгляд. Не хочу думать о том, что меня ждет сегодня. Тетя Бэлла полагает, что я должен гордиться: Темный лорд выбрал меня. Но я не сумасшедший и знаю, что выбрал он меня лишь для того, чтобы отомстить отцу.

Долго не мог уснуть, уже светало, когда я отключился. И мне снилось мое будущее, в котором я занял место отца. Один из приближенных к Темному лорду, самый молодой из всех, самый успешный. На моем счету сотни жизней магглов и грязнокровок, и я горжусь собой. Мне не стыдно говорить об этом, мне не нужно скрывать то, кем я являюсь, потому что Пожиратели смерти пришли к власти. Проснулся, когда пытал Грейнджер Круциатусом и заставлял ее слизывать грязь с моих ботинок.

Проснулся, и меня чуть не стошнило. Не хочу такое будущее! Напишу письмо Поттеру и сбегу из дома, попрошу у Ордена феникса защиту. Это ошибки моего отца, я не должен платить по его счетам. От этой мысли становится легче, и я просыпаюсь.

Снова уснул в лаборатории. На часах 5.23, скоро рассвет, но я могу еще успеть вернуться домой. Сон был хорошим, и в нем я сделал правильный выбор, решив не становиться Пожирателем. На самом же деле все было иначе.

* * *

Если бы меня попросили составить подробную хронологию событий и хотя бы примерно воспроизвести все, что произошло — я бы не смог. Неважно, был ли ты там, и если да, то кем ты был. Неважно все: изначальные идеи Волдеморта, их реализация, гнусные планы неизвестного маглокровки-националиста, считающего, что необходимо сохранить белую человеческую расу, а китайцы и африканцы не нужны, ничтожные попытки сопротивления и война всех против всех. Это не имеет значения. Теперь уже не имеет.

Пробираюсь сквозь кучу мусора и воды по некогда людной лондонской улице, и за весь свой относительно долгий путь встречаю только пару человек в респираторах, бегущих к катакомбам. Я тоже иду к ним, а конкретно — к северному входу.

— Ожидаемое время рассвета через Три. Минуты. Сорок. Восемь. Секунд, — механический голос пробирает до дрожи, выделяя именно время. Событие не имеет значения, если назвали какое-то точное время — нужно бежать. Тревога срабатывает не для того, чтобы поздравить нас с Рождеством.

Перехожу на бег, у меня три минуты, через которые взойдет солнце. Когда я был маленьким, очень любил солнечную погоду — можно было поиграть в квиддич. Полжизни бы отдал за возможность полетать. Но сейчас восход солнца — это катастрофа. Конечно, не такая Катастрофа, как случилась пару десятилетий назад, но все же: температура днем поднимается выше четырехсот Кельвинов.

— Ожидаемое время рассвета через Две. Минуты. Двадцать. Три. Секунды.

Нужно успеть за две минуты. Сразу после рассвета еще не будет так жарко, только закроют все входы. Хорошо бы сейчас аппарировать, но увы. Аппарация не входит теперь в число моих умений, хотя когда-то, на шестом курсе, я сдал экзамен по ней. Как оказалось позже, магия тоже зависела от многих природных показателей.

Я погружен в свои мысли и не сразу замечаю женщину с маленьким ребенком, который кашляет и пытается стянуть маленькими ручками респиратор. Непонятно, то ли устройство бракованное, то ли он чем-то болен и ощущает удушье, а понять, что оно не от наличия этой штуки на лице, в силу возраста не может. Женщина, увидев меня, хватает на руки ребенка и убегает. И у него, наконец, получается сделать то, что он хотел: респиратор падает в лужу.

— Ожидаемое время рассвета Одна. Минута. Девятнадцать. Секунд.

Сто метров. Уже вижу вход и знаю, что успел. На улице светлеет почти мгновенно. Вот я шел еще десять минут назад в темноте, а сейчас надо мной бледно-голубое небо. И мне уже невыносимо жарко в моей плотной куртке. Людей становится больше, все стекаются к массивным металлическим дверям, пока еще открытым.

Проскальзываю внутрь. Успел. Ноги вымокли насквозь, до завтра сапоги не высохнут, а запасных на такой случай не имеется. Выпить бы Бодроперцовое зелье, но придется ограничиться аспирином.

Вокруг шум множества голосов, все теперь стремятся к своим, и я тоже. Если бы мне в школе сказали, кого я причислю к "своим", в жизни бы не поверил. Поначалу нас было много. Маги часто старались держаться вместе и представляли собой группы, опасные для окружающих. Неумение жить без магии и необходимость жить без нее делали нас агрессивными. Позже не стало почти всех: кого-то убили, кто-то умер от голода или болезней. Смертность от последних нынче очень высока. Нехватка лекарств и множество новых, до этого неизвестных человечеству инфекций и вирусов, делают свое дело. А я выжил. Случайно?

Я часто задаюсь этим вопросом, случайно ли было все в моей жизни. Случайно ли я в школе ненавидел Поттера и старался задеть его друзей? Ведь если бы этого не было, Грейнджер не узнала бы меня спустя много лет. Прошла бы мимо так же, как я прошел мимо женщины с ребенком пять минут назад, даже не попытавшись помочь.

Жаль, предсказать завтрашний день никто не может. Наверное, тут можно бы было жить дальше, засеивать охлаждаемые поля, с возведенными над ними тентами и искусственным светом, если бы такие поля периодически не разрушались сильнейшими ураганами и не случались годы, в которые наступал настоящий, животный голод. Когда за кусок хлеба убивали прямо на улицах, и никто не обращал внимания на трупы, валяющиеся в канавах. После заката полицейские увозили тела на экспертизу. Не для того, чтобы начать расследования и найти виновных, а просто, чтобы сообщить родственникам и отдать тело.

Наша дверь такая же, как и все остальные — металлическая и ржавая, с выкрашенным номером. В общем — такая же ненадежная. Времена, когда дом был твоей крепостью, закончились когда-то очень давно, а при желании выпилить кусок прямо в двери — не составит труда. Об этом знает каждый, и это случается часто. Особенно в голодные времена. Просто утром обнаруживают вырезанную семью и опустошенный холодильник. Правда, иногда двери пилят во благо — сам так делал, когда три дня из соседней раздавался детский плач. Родители не вернулись, ребенок был закрыт. Тоже обычная ситуация.

Стучу в дверь ногой. По ту сторону не раздается ни звука, но через несколько секунд я слышу лязг дверных замков.

— Заходи, — Софи выглядывает за дверь, прежде чем закрыть ее.

Софи десять, и она ни разу не была на улице, потому что мы еще не переезжали. Когда ее родители не вернулись, ей было три. Дурацкое у нее имя. Я бы назвал ребенка иначе, но она к трехлетнему возрасту уже что-то понимала и сама представилась.

У нас светло, по стенам видны подтеки, оставшиеся с тех времен, когда случился потоп и в катакомбах воды было по пояс. Сажусь на продавленный диван, открываю рюкзак, в котором наш сегодняшний, скорее ужин, но по времени — завтрак. В пакетах и банках, так быстрее и удобнее. А главное, бесплатно — выдают в лаборатории на семью.

— Успешно? — Гермиона включает электрический чайник.

— Да. У вас?

— Тоже. Сэм пытался просчитать примерную траекторию, но пока с этим сложности. Ведь точно неизвестна отправная точка.

— Так сложно ее просчитать?

— Сам как думаешь, если никто заранее не знает время рассвета? — Гермиона смотрит на меня и почему-то начинает улыбаться.

— Что?

После моего вопроса она уже откровенно смеется. И продолжает это делать, заливая кипятком принесенные мной пакеты. Ее волосы всегда собраны в пучок, рукава рубашки закатаны, брюки заправлены в сапоги. Так выглядят все, и я тоже. Мир абсолютной, уникальной идентичности, где место и время рождения, твое прошлое — не имеют значения. Гриффиндорские и слизеринские знаки отличия... Как это было давно, аж вспоминать смешно.

— Я помню тебя с гриффиндорским галстуком.

— Я тоже помню слизеринского ублюдка, — парирует Гермиона и ставит на журнальный стол тарелки. — Ну как, важно теперь твое происхождение, сквиб?

Это уже не обидно, она тоже сквиб. Магии больше не существует. Поэтому я только усмехаюсь.

— Даже глупо все как-то... противостояние Волдеморта и Поттера. Какое это имело значение? Тогда все казалось важным, идеи чистокровности против идей равенства. И где сейчас идейные вдохновители?

— Это не фмешно, — говорит Гермиона с набитым ртом.

— А я и не смеюсь. Говоришь, у Волдеморта остались крестражи? Если магия не действует, то и смысла в них нет. Интересно, они до сих пор валяются безделушками или их уничтожило?

— Наверное, уничтожило. За их сохранность как-то тогда никто уже не переживал.

— Верно, — ставлю тарелку себе на колени, чтобы обнять Гермиону. — Интересно, какой будет наша новая история? И будет ли существовать магия?

— Гравитация близка к земной, температурные показатели чуть выше, соответственно на полюсах не будет такого минуса, а экватор вряд ли получится заселить. Думаю, магия должна там проснуться.

— Мне кажется, не выйдет начать с того, на чем мы закончили. Скажем, с развития конца двадцатого века. Все начнется с нуля: каменный век, пещерные люди, новые религии и социальная градация, глухое средневековье...

— А потом промышленная революция, технический прогресс, ядерное оружие, глобальные катаклизмы, апокалипсис...

— Оптимистично, — смеюсь и целую Гермиону в висок, едва касаясь губами.

— Закономерно, — она старается увернуться. Знаю, что она боится щекотки и таких невесомых прикосновений.

— Как было тогда, в конце двадцатого века? — интересуется Софи, сидящая в кресле напротив. Она любит за нами наблюдать, и мне ее искренне жаль. Комнатный ребенок. Я в ее возрасте...

— До плановой перезагрузки осталось: десять...

— Прекрасно, — отвечаем с Гермионой в один голос, переглядываемся и смеемся.

— Девять.

Крепче прижимаю ее к себе, потому что чувствую: она исчезнет, растворится. И меня снова поглотит одиночество.

— Восемь.

— Можно бы было вернуть то время... — мечтательно говорит Гермиона.

— Семь.

— Мне нравится здесь и сейчас, — я не вру. Действительно, сейчас я счастлив. Свободен от предрассудков, того, что должен делать и тех, кому должен.

— Шесть.

— Вернуться бы с нынешними знаниями туда, можно было бы все предотвратить.

— Пять.

— Не факт, ведь непонятно, только ли Волдеморт ли стал причиной, катализатором событий...

— Четыре.

Подходит Софи, садится рядом со мной, и мне хочется обнять их обоих и никогда не отпускать. Она тоже все понимает...

— Три.

На глаза наворачиваются слезы. Я не знаю, но чувствую что-то ненастоящее, иллюзорное в происходящем.

— Два.

Переплетаю свои пальцы с гермиониными, утыкаюсь носом в макушку Софи и прикрываю глаза.

— Один.

— Я люблю...

Окончание фразы остается невысказанным.

* * *

— Работа всех модулей восстановлена.

Какой хороший сон испортили. Или это был не сон, ведь я не могу видеть сны.

— Вторая космическая скорость.

— Здесь мы выйдем только на третью?

— Да. Четвертую тут мы не потянем.

— Нас и так откатило назад при перезагрузке, никак не могу отделаться от мысли, сколько времени мы теряем. Я устал.

— Ты не можешь устать.

— Верно, физически. Но я не могу избавиться от собственных мыслей, и от них устаю. Перезагрузка не могла подождать? Мне было так хорошо...

— Ты сам устанавливал время перезагрузки.

— Но я тогда не знал, что мой сон будет настолько хорош. Ты вообще, чертов голос в моей... Да у меня даже головы нет! Как же я хочу побыстрее закончить все, что должен, и сгнить к чертям собачьим.

— Я не голос, я программа! А сгнить мы всегда успеем.

Все было иначе... Когда-нибудь, лет через тысячу, я должен буду составить летопись истории покинутой Земли, чтобы передать ее потомкам, в том числе и своим. Что я смогу им рассказать? Как даже сейчас, будучи почти машиной, не имя человеческого тела и чувств, только память, я не могу до конца сделать то, что должен?

Для того, чтобы магия существовала на новой пригодной для жизни планете, необходимо обеспечить генетическое разнообразие. Но у Гермионы будут только мои дети! Она умерла за два года до того, как умер я. Только я сделал это осознанно, став «сознанием» этой машины, а она подхватила какой-то новый вирус. Как и Софи.

И я так никогда и не сказал ей, что она значила в моей жизни. Даже после того, как умерли все, кто был дорог ей и мне, даже после того, как спас Софи, родители которой не успели вернуться к катакомбам, когда рассвет застал их не там, где они его ожидали.

Я свысока смотрел на магглу Софи, сам являясь сквибом. Приходил домой, она открывала мне дверь и заваривала пакеты, принесенные из лаборатории. И я рассказывал ей, как прошел мой день. Никаких чувств, никаких эмоций и привязанностей.

Я свысока смотрел на Гермиону, признавая в ней умнейшего человека из всех, кого когда-либо знал. Она была моей начальницей, нас связывали только деловые отношения, и после ее смерти я занял ее место — место «мозга» этого корабля. До того, как она умерла, так и не понял, что она была самым значимым человеком в моей жизни. Я был чистокровным, за которого все должен был решить отец, и у меня даже мысли не возникало, что нас могли бы связывать иные отношения.

Я не умел жить. Мог выжить, переучиться, понять физику с математикой, разбираться в анатомии и проводить операции в полевых условиях, используя спирт вместо наркоза, смириться с тем, что магия больше ничего для меня не значит и стать одним из лучших специалистов-практиков в маггловской исследовательской лаборатории. А жить — не умел.

Меня так воспитали, что я — лучше их, и почему-то это имело значение даже тогда, когда оно уже не должно было его иметь. Когда каждый человек показал себя с той стороны, с который ты не мог его знать при изначальных условиях. Примерные умные равенкловцы насиловали магглов, наслаждаясь тем, что им было до этого недоступно. Ведь когда знаешь, что умрешь — все уже не имеет значения. Благородные гриффиндорцы отбирали хлеб у детей, ведь какое значение имеет благородство, когда хочется жрать? Чопорных слизеринцев можно было встретить в маггловских преступных бандах, и роль их там была не завидной. А из хаффлпафцев я почему-то никого не помню. Главное, что все они умерли, даже я.

Когда-нибудь я напишу красивую историю, в которой все было иначе. В которой я, моя любимая девушка и наши друзья работали над созданием этого корабля, просчитывали генетику для разнообразия человеческих особей и спасли людей от вымирания. В которой никто не будет бороться за последний кусок хлеба, в которой никто не готов отобрать его, убив владельца, никто не насилует женщин просто так, потому что это уже не имеет значения, ведь завтрашнего дня может не быть, а потому сегодня можно делать все, что вздумается.

Жаль, что написать красивую историю будет проще, чем реализовать ее. Ведь одно дело, когда ты ее рассказываешь, а другое — когда ты должен управлять созданием людей. И для разнообразия необходимо, чтобы твоя генетика передалась в сочетании с чужой, как можно более разнообразной. Да простят меня будущие люди, но этого не случится. И если магия будет существовать, то все маги произойдут от меня и Гермионы. Но с магглами я точно сделаю все, как нужно. Обещаю.

* * *

Примерно две с половиной тысячи лет спустя, если бы отсчет велся от земного времени.

Светловолосый мужчина с гордостью смотрит на своего сына, отправляющегося учиться магии. Мальчишка улыбается, он рад этому, но тревожно поглядывает на плачущую девочку, выглядывающую из-за угла дома.

— Хватит реветь! — властно заявляет мужчина, обернувшись.

— Она ведь тоже волшебница, отец, — скромно и очень тихо говорит мальчишка.

— Маггла! От магглы могут родиться только магглы, которым не место среди тех, кто произошел от Богов!

— Она ведь твоя дочь... — на грани слышимости.

Мальчишка получает тяжелой отцовской рукой оплеуху.

— Женщина! Кто наговорил ему таких глупостей? — вопрос адресован уже матери, прямо смотрящей на мужа.

И пока родители отвлекаются, мальчишка, потирая ушибленное место, подбегает к углу дома и шепчет своей ревущей сестренке:

— Когда вырасту, приеду и женюсь на тебе.

* * *

Белый потолок. Смотрю на него уже минут десять и не могу отвести взгляд. Не хочу думать о том, что меня ждет сегодня. Тетя Бэлла полагает, что я должен гордиться: Темный лорд выбрал меня. Но я не сумасшедший и знаю, что выбрал он меня лишь для того, чтобы отомстить отцу.

Я долго не мог уснуть, уже светало, когда я отключился. И мне снилось мое будущее, в котором я сожалел о том, что мы с Грейнджер были просто друзьями. Что за бред? Проснулся, скорее всего, от осознания бредовости происходящего.

Проснулся, и меня чуть не стошнило от того, что мое подсознание могло допустить мысль об отношениях с грязнокровкой. Сегодня я стану самым молодым Пожирателем смерти. Да, это из-за ошибки моего отца, но я его сын, и не должен его подвести! Я стану одним из приближенных к Темному лорду, самым молодым из всех, самым успешным. На моем счету будут сотни жизней магглов и грязнокровок, и я буду гордиться собой. Мне не будет стыдно говорить об этом, мне не нужно будет скрывать то, кем я являюсь, потому что Пожиратели смерти придут к власти. И если понадобится, я буду пытать Грейнджер Круциатусом и заставлю ее слизывать грязь с моих ботинок. Все будет иначе. От этой мысли становится легче, и я просыпаюсь...