Парадоксы восприятия (джен)

Там... хаос. В воздухе висит дым, но заклинания никакой опасности не показывают — Руквуд, впрочем, убирать пузырь не спешит: мало ли что, а он не мешает. Несколькими взмахами палочки наводит порядок — и пытается оценить ущерб.

Основной виден сразу — и он немного обескураживает: Дирборна нигде нет. Не просто нигде нет живого — мертвого тоже нет, и вообще — никаких следов. Но так быть не может: люди не исчезают бесследно. И если его нет здесь… значит он есть в каком-то ином месте — и следует это место найти как можно быстрее. Мог он в своем состоянии аппарировать? Теоретически мог, но теория эта не выдерживает никакой критики. На практике Руквуд эту версию всерьёз не рассматривает. Однако куда-то же пленник делся...

— А где Дирборн? — слышит у себя за спиной Руквуд.

— Вы должны были ждать снаружи, — говорит он, оборачиваясь.

Мальсибер стоит рядом, вокруг его головы воздушный пузырь, поэтому его голос несколько приглушен и искажен, так, что слова разобрать не всегда удается.

— Там дождь, — говорит молодой человек с таким видом, словно это все объясняет. Руквуд глядит на него вопросительно, но никаких пояснений больше не следует.

— Дело в дожде? — наконец, уточняет Руквуд.

— В том числе, — кивает Мальсибер. — И я за вас волновался, — добавляет он.

Это лишено смысла, в этом поступке логики меньше, чем в большинстве инструкций отдела по связям с кентаврами. И еще более странно, что тот не врет, Руквуд видит.

— Зачем? — спрашивает он с легким, но отчетливым недоумением.

— Волнуются не зачем, а почему! — восклицает молодой человек. — На это могу вам ответить, если так непонятно.

— После, — на самом деле, это очень интересно, но сейчас действительно не до этого. — Нужно отыскать Дирборна.

— То есть его правда нет? — с веселым недоумением спрашивает Мальсибер.

— Вы его не чувствуете? — спрашивает вместо ответа Руквуд.

— Нет... не знаю, — отвечает тот как-то растерянно. — Не то что не чувствую... не могу объяснить, не понимаю.

— Это просто, — терпеливо говорит Руквуд. — Опишите, что именно вы чувствуете.

— Ну, — Ойген очень задумывается. — Он... другой. То есть это точно он — но совершенно другой. И какой-то, — он морщится, силясь подобрать правильные слова, — простой очень, что ли... и напуганный. Он просто в панике, на самом деле. Только она тоже какая-то очень странная.

Редко бывало, чтобы достаточно подробный и полный ответ до такой степени ничего не прояснял в ситуации.

— Вы можете определить, насколько он далеко?

— Да вы знаете... мне кажется, он вообще тут, — говорит слегка удивленно Мальсибер. — Я пока не пришел — был уверен, что он здесь, только напуган здорово. А вы все не возвращались, а потом он снова резко запаниковал — я и решил, что с вами что-то случилось, и пришел... а тут никого. В смысле, только вы, — с улыбкой поправляется он.

— Тут, — кивает Руквуд. Ему кажется это логичным — только вот Дирборна здесь нет. — Сядьте, — говорит он молодому человеку, — и сидите спокойно. Постарайтесь как можно точнее определить его местоположение. И не трогайте ничего, — на всякий случай добавляет он.

— Ну вы меня совсем идиотом считаете? — возмущается Мальсибер.

— Я не знаю, — спокойно и честно отвечает Руквуд и принимается за работу: он ищет следы случившегося. Но ничего нет — вернее, есть очень много всего, однако выделить из этого множества нужное у него пока не выходит. Мыши в истошно пищат, в панике носясь кругами и переворачивая все, что можно — текущий эксперимент, пожалуй, можно считать неудавшимся, придется начинать все сначала. Он накладывает на них Силенцио, чтобы не отвлекали пока, и продолжает.

— А сколько было мышей? — спрашивает вдруг Мальсибер. — Мне кажется, они как-то иначе сидели... и я не помню вот эту серую.

Мышь?!!

Руквуд подходит к одной из клеток — так и есть, там новая мышь, такой у него действительно не было: во-первых, они все белые, во-вторых, помечены, а в-третьих, он и так прекрасно их различает.

Он достает мышь из клетки — та беззвучно пищит, и Руквуд снимает с нее... или правильнее будет сказать — с него, ибо эта особь явно относится к мужскому полу — Силенцио. Мышь издает отчаянный и протяжный писк — а Мальсибер сзади хохочет. Потом спрашивает сквозь смех:

— Можно мне подойти посмотреть? Пожалуйста!

— Можно, — Руквуд с удовлетворением отмечает про себя, что урок, похоже, пошел впрок... только как произошло превращение — а главное, как вернуть Дирборну человеческий облик? И что, хотелось бы знать, произошло с его сознанием?

— Бедняга, — кажется, искренне сочувствует ему Ойген и протягивает открытую ладонь. — Можно мне его подержать?

— Нет.

— Ну тогда возьмите его как-нибудь... по-человечески сами, — просит он. — Ему неудобно и очень страшно.

— Вы его чувствуете?

— Да... только он... по-моему, это не человеческие ощущения, — говорит Мальсибер очень задумчиво. — Я, правда, никогда не делал ничего подобного с мышью... но можно проверить и сравнить, тут же есть, на ком. Надо его как-нибудь успокоить... у вас нету отдельной клетки?

Идея разумная, а клетку сотворить недолго, и буквально через минуту серая мышь, бывшая совсем недавно Карадоком Дирборном, посажена в небольшую отдельную клетку, где есть чистые опилки, сено, зерно и сырые овощи из уцелевших запасов, чистая вода — а, главное, домик, куда мышь-Дирборн немедленно и забивается.

— Прости, — виновато говорит ему Ойген, — я надеюсь, что это ненадолго... вы же сможете все исправить?

— Я не знаю, — отстраненно говорит Руквуд. — Сядьте и не мешайте. И ничего больше не трогайте.

— Не буду, — грустно говорит Мальсибер, садясь рядом с новенькой клеткой и успокаивающе поглаживая ее по прутьям — жест совершенно бессмысленный, но пусть лучше так: все при деле.

Следующие несколько часов Руквуд проводит в тщетных попытках разобраться в случившемся — и, наконец, вынужденно констатирует, что даже если и сумеет отыскать все ответы — то явно не настолько быстро, как это требуется. Собственно, их ждут к утру с отчетом — а утро уже практически наступило, еще пара часов — и Лорд, по всей видимости, их вызовет.

В общем, найти решение Августус не успеет — остается понять, что же сказать мистеру Риддлу.

Вопрос, на самом деле, действительно непростой — за обычный погром в лаборатории Мальсибера ждало бы суровое, но не несущее фатальных последствий наказание, а вот что с ним сделают за приведение в полную негодность единственного и потенциально весьма ценного источника информации — сказать сложнее.

— Утро уже, — нарушает молчание Ойген. Выглядит он усталым, расстроенным и виноватым — а еще очень напуганным: видно, тоже подумал о том, что его теперь ожидает. Но Руквуд находит его смерть неприемлемой — и вовсе не из гуманности, а потому, что вместе с ним умрет и тайна его необычного Империо, а Августуса это совсем не устраивает. Значит, нужно придумать что-то другое... и каким-либо образом решить проблему с тем, что Риддл мгновенно считает память Мальсибера даже при фоновой легилименции — закрываться тот не умеет и за два часа вряд ли научиться. Стереть память? Можно, но, во-первых, это тоже потребует правдоподобного объяснения, а во-вторых, Руквуду не хочется пока что вмешиваться в сознание, которое он собрался изучить... следовательно, нужно какое-то другое решение.

— Нужно решить, как мы представим ситуацию Лорду, — говорит Руквуд.

— В смысле... вы не выдадите меня? — радостно изумляется Ойген.

— Возможно, что нет, — кивает Руквуд. — Если найду иное решение.

Он ожидает вопроса «почему», зная, что обычно люди спрашивают именно это в подобных случаях, но Мальсибер только говорит радостно:

— Здорово! Спасибо! — и улыбается очень ярко и солнечно.

— Пока не за что, — напоминает ему Руквуд. — Мне не удалось подобрать приемлемый вариант. Вы не сумеете солгать Лорду.

— Тогда надо, чтобы он меня ни о чем не спросил, — тут же говорит Ойген. — Скажите просто, что... хотя нет, так нехорошо, — прерывает он сам себя.

— Говорите, — велит Руквуд.

— Ну... можно сказать, что у меня тоже ничего не вышло, и мое Империо он быстро сбросил — как только вы начали его допрашивать. А потом превратился в мышь, но, вероятно, что-то пошло...

— Сам превратился? — уточняет Руквуд.

— Ну да, — кивает Мальсибер. — Может, он анимаг. Незарегистрированный. Мы и не знали... и не успели ничего сделать. Но что-то пошло не так, и обратно его вернуть не выходит... может, он испугался чего-то очень сильно, пока мы его ловили.... не знаю кота увидел голодного — и перепугался... у вас есть кот?

— Нет, как видите, — Руквуд неожиданно даже для себя слегка улыбается.

— Но ведь мог быть? Мало ли... у вас тут кого только нет! Вот... нам обоим, правда, достанется, вероятно... и вам за меня тоже...

— Это справедливо, — кивает Руквуд. — Я должен был это предусмотреть. Вашей вины здесь почти нет.

— Еще один, — непонятно вздыхает Мальсибер. — Но сейчас я спорить не буду... пусть нет. Вот, и отдадим его Лорду — может, он сможет что-нибудь сделать. А то жалко его и вообще...

— Вам его жалко? — переспрашивает Руквуд. — Почему?

— То есть как «почему»? — изумляется молодой человек. — Человек стал мышью — и мы... вы не можете ничего с этим сделать! Этого, по-вашему, недостаточно?! Не говоря уж о том, что в грызуна он превратился из-за меня!

— Вам это неприятно? — уточняет Руквуд.

Мальсибер глядит на него насмешливо и изумленно:

— Вы представляете себе — да! Меня, почему-то, это вовсе не радует!

— Его все равно бы убили, — напоминает ему Руквуд.

— Это другое! — возмущается Ойген. — Вы не понимаете разницу?

— Сейчас он, во всяком случае, жив.

— Да разве же это жизнь? Вы бы сами хотели так?

— Не вижу существенной разницы для себя в этих двух вариантах.

— Какие же вы все странные... Как бы вам объяснить, — задумывается Мальсибер. — Одно дело — умереть человеком, пусть даже под пытками — тем более, никого и ничего так и не выдав: это почетно. И совсем другое...

— Сознания все равно нет, — говорит Руквуд. — Вернее, у него сейчас нет человеческого сознания, — уточняет он, — и я не уверен, что оно вернется, даже если получится обратить процесс вспять. Поэтому разница несущественна — существование в виде мыши или же смерть.

— А вы бы сами для себя что предпочли? — улыбается Ойген.

Потом встает и потягивается — осторожно — разминая затекшее тело.

А Руквуд задумывается. Надолго. Настолько, что Мальсибер в какой-то момент не выдерживает и говорит слегка нервно:

— Может быть, вы после об этом подумаете? Это же отвлеченный вопрос. А пока давайте порепетируем? Вы же тоже отличный легилимент...

— Давайте, — после небольшой паузы отзывается Руквуд.

Они репетируют. Удивительно, но выходит неплохо — закрывается, правда, Мальсибер странно… в каком-то смысле он вовсе не закрывается, а, похоже, фальсифицирует собственную память. Что невозможно, однако Руквуд считает, что если теория противоречит практике — нужно менять теорию. То ли Мальсибер настолько верит в собственную историю, то ли он видел когда-то нечто подобное, а теперь подменяет одно другим — так или иначе, а у него вполне получается убедительно изобразить требуемое, тем более, что процесса превращения, собственно, никто из них и не видел, и это в данном случае хорошо.

Однако просчитать реакцию Лорда у них не выходит — даже у Руквуда, с Мальсибера-то что взять… выслушав их историю, тот ожидаемо приходит в ярость, однако никакую легилименцию не использует — ограничиваясь неожиданным Круцио. Причём сперва достаётся Руквуду — правда, немного. Тому, впрочем, хватает… это настолько неожиданно, нелогично и… неправильно, что недоумение оказывается даже сильнее боли — хотя он и кричит, конечно же, и встает потом еле-еле — настолько дрожат и подгибаются колени. Помочь никто не подходит…

Мальсибер — второй, и вот ему неожиданно достаётся по полной, причем сперва от самого Лорда, а когда тот заканчивает, то вдруг подзывает к себе Беллатрикс Лестрейндж и, склонившись к её лицу, говорит так, чтобы его приглушённый голос был слышен в комнате каждому:

— Нашему юному другу требуется урок. Научи его. Как следует.

И внимательно наблюдает, когда та «преподает урок». Юноша на полу срывает голос от крика и хрипит, бьётся в судорогах — Руквуд вместе со всеми смотрит на это в молчании, а потом говорит Лорду как ни в чем не бывало:

— Изучить бы его Империо. Никто ведь больше не смог.

Лорд глядит на него, прищурившись, потом неохотно говорит Белле:

— Довольно, — та опускает палочку, но юноша на полу затихает не сразу. — Забирай. Расскажешь потом, если это будет достойно моего внимания, — Лорд оборачивается к серому совершенно отцу Ойгена: — После сына получишь. И впредь чтобы не было ничего подобного.

Тот даже не находит в себе сил среагировать — а Руквуд подходит к стонущему на полу Мальсиберу-младшему, подхватывает его — и активирует портал: аппарировать сейчас он не готов. Поскольку лаборатории можно считать что и нет, а тащить юношу в Отдел Тайн нецелесообразно и запрещено внутренними инструкциями, остаётся единственное место — его собственный дом.

Кровать там — как и спальня — одна, его собственная. Уложив на неё юношу, Руквуд прежде всего накладывает на него стазис, фиксируя его нынешнее состояние. Прежде всего его беспокоит состояние психики его нового подопытного: он и слышал, и видел, как странно срабатывает порой Круцио Беллатрикс — и тоже его изучал. Это оказалось несложно: в ней самой было безумие, и чем дальше — тем сильнее оно проявлялось через ее магию. Наверняка эта странность присутствовала не только в Круцио, но в нём — сильнее всего. Так и заклинание весьма нетривиальное…

Поэтому, едва приведя в порядок себя, Руквуд очень аккуратно накладывает Легилименс на Мальсибера. Тот в забытьи — тихо стонет: прокушенные язык и губы Руквуд ему сразу залечивает, но остаточную боль пока не снимает — сама пройдёт. Со временем. Результат оказывается предсказуемым, но досадным: это аномальное Империо — очевидно, семейное, родовое, и увидеть его просто так невозможно, или же комплекс техник, которых для удобства именуют так... В любом случае, молодой человек должен сам показать. И вероятность этого, насколько Августус может судить, крайне мала. Впрочем… посмотрим. Пока же нужно быстро привести его в чувство — во всех смыслах, и подсказку, где и как это лучше всего сделать, он легко находит там, где искал заинтересовавшее его Империо — в памяти самого Ойгена. Однако для этого требуются некоторые приготовления…

Сперва он пишет его отцу короткое письмо, в котором сообщает, куда собирается отправиться с его сыном и просит прислать тому минимум необходимых в дороге вещей. Затем — тоже порталом — навещает Отдел Тайн, где оформляет краткий отпуск за собственный счет и, заполнив соответствующие документы, забирает небольшую мобильную палатку для полевых — и не только — исследований №5/13, зелья, порталы и небьющееся сквозное зеркало для экстренной связи. Последний, кого он навещает — Лорд. Тот, узнав, что Руквуд задумал, усмехается и интересуется, нехорошо улыбаясь:

— Что, так всё скверно? Белла перестаралась? — и машет рукой. — Ненадолго. Безутешному любящему родителю вернёшь его целым и невредимым. Не увлекайся.

Словно не про него… Руквуд молча кивает — и возвращается к себе в дом. Там, уложив вещи уже для себя и еще раз мысленно сверившись со списком, берет юношу за руку — и произносит «Портус», а затем, захватив с собой и небольшую клетку с домиком, в котором прячется сжавшаяся в комок от страха серая мышь, хватается за стакан и исчезает.