Невилл из Долгой долины (джен)

Жарким августовским днем 1419 года по летоисчислению Шира молодой хоббит работал на табачном поле. Поле это располагалось в Южной Чети Шира, в Долгой долине, климат и почвы которой, как известно, больше всего благоприятствуют возделыванию табака. Более того, наш хоббит и именовался по названию долины — Невилл Лонгботтом. Его предки жили в этих местах, занимаясь выращиванием трубочного зелья и прочих ценных и полезных растений, с тех пор, как перешли Туманные горы. Все они были хоббиты состоятельные, уважаемые и решительные, за что не раз избирались ширрифами — как, например, отец нашего Невилла. Знаменитые Хорнблоуэры, первыми освоившие здешние земли, приходились Лонгботтомам родней и нередко спорили, чей род старше и чей табак забористее, но и те, и другие получали от своего занятия немалый доход, позволявший спокойно смотреть в будущее.

Да только недавно все изменилось.

Невилл бросил взгляд на границу поля: там, знаменуя эти изменения, застыла высокая черная фигура с увесистой дубиной в руке. На противоположном конце поля замерла еще одна такая же. А началось все совсем недавно. И пары месяцев не прошло, как Лотто Саквилль-Бэггинс, незнамо как ставший Предводителем ширрифов, объявил, что нанял отряд Громадин для защиты границ Шира. Никто не отрицал, что времена нынче неспокойные и охрана не помешала бы, но не такая же! Совсем скоро стало ясно, что пришлые Громадины не столько охраняют, сколько грабят не хуже каких-нибудь разбойников. Сначала они потребовали двойную плату за свои услуги, потом попытались отобрать у хоббитов охотничьи луки и запретить охотиться, объясняя свой запрет тем, что в лесах, дескать, может быть опасно. На вопрос, как же в таком случае жителям Шира обойтись без дичи, ягод, грибов и прочих даров леса, Громадины заявили, что будут выдавать их по списку взамен соответствующего количества табачных листьев, должным образом обработанных.

Само собой, поначалу никто не принял эти угрозы всерьез. Хоббиты, как известно, умеют очень ловко прятаться и бесшумно передвигаться, а живут в земле — так что запасные выходы и отнорки пронизывали всю долину вдоль и поперек. Ничего не стоило выскользнуть под вечер за Городьбу и принести пару подстреленных кроликов или корзинку ягод, пока Громадины не пронюхали об этом и не начали устраивать облавы на ослушников, одну за другой. Схваченных на месте преступления хоббитов увозили неведомо куда: и Реджи Кэттермоула, который хотел добыть шкурок на шапки троим своим детишкам, и Тэда Тонкса, собиравшего целебные травы, и даже коротышку Грипхука, торговавшего пуговицами вразнос… Стоило первой повозке с арестованными скрыться из виду, как по Долине поползли слухи: дескать, главный в отряде Громадин — чародей, который всех насквозь видит, оттого-то они и знали, где кого ловить. Чародей этот сидит в Мичел-Делвинге, в доме, который приказал для себя построить, и колдует целыми днями, а взамен себя посылает помощника — и вот тот-то действительно страшен! Смотрит — будто просверливает взглядом насквозь, так что поджилки трясутся, и, кажется, способен влезть в голову и прочитать мысли!

Прозвище кошмарного помощника — Аспид — произносили только шепотом, искренне веря, что он способен услышать сказанное в Южной Чети, даже если сам еще не вышел из Мичел-Делвинга.

Но сейчас, на обожженном солнцем поле, хоббитам было не до разговоров. Они с тревогой поглядывали в безоблачное небо, беспокоясь о своих огородах и посевах. Детям и старикам, оставшимся дома, было не под силу справиться с прополкой и поливом, а всех прочих Громадины выгнали на поле, да еще и заставили засеять трубочным зельем несколько участков, на которых прежде росли клубни. Старый Слагхорн, которого после долгих споров выбрали старостой Долгой долины, попробовал было объяснить Громадинам, что без клубней зимой всем придется туго, но те только гоготали, а потом и вовсе выставили его из собственного дома. Слагхорн до сих пор сокрушался, что решил пойти против дедовских обычаев и поселиться не в норе, но поделать ничего не мог — разве что исправно поставлять Громадинам крепкую медовуху, настоянную на мяте, мелиссе и шишках хмеля, навевающую крепкий сон. Слагхорн и сам был большим охотником до сладкого и расставался с медовухой скрепя сердце, а выгоды почти никакой не имел — разве что успел, воспользовавшись моментом, отправить с глаз долой лучшего охотника Долгой долины, Рольфа Скамандера. Тот открыто заявлял, что слушать всяких пришлых не желает, что отцовский промысел не бросит и что попадает в глаз белке с полутора сотен футов и уж мимо Громадины-то точно не промахнется. Тут-то Слагхорн и расстался с первым бочонком медовухи.

Тем временем Невилла, кроме жары, усталости и тревоги о будущем, терзал еще один вопрос. Вчера вечером бабушка, выйдя из кладовой и вытирая руки о фартук, трагическим голосом сообщила, что у них осталось ровно восемь горшочков варенья. Запасы сладкого сиропа, продолжала бабушка, тоже невелики, но сосед Хагрид вскорости обещает подвезти пару мешков сахарной свеклы, и уж тогда она, Августа Лонгботтом, приложит все усилия, чтобы пополнить запасы. На худой конец можно будет обойтись и простым сиропом, заключила бабушка, глядя на Невилла так, что ему тотчас стало ясно: он должен провалиться сквозь землю, но раздобыть ягод для варенья.

Родителей своих Невилл не помнил — говорили, что они пошли в лес, да и сгинули там без вести, и бабушка была его единственной семьей. Огорчать ее не хотелось совершенно, да еще сейчас, когда у каждого огорчений и без того хватало. Бабушка и так слишком часто выражала свое недовольство внуком. По ее словам, Невиллу, если он в ближайшее время не возьмется за ум, не суждено не только стать ширрифом, как отец, но даже и высватать за себя приличную девушку с хорошим приданым. Потому что кто пойдет за рохлю, неспособного даже дичи настрелять на жаркое?

На самом деле стрелять Невилл умел, как любой хоббит, просто не слишком любил. Ему было жалко и кроликов, и уток, и даже безмозглую рыбу, хотя он понимал, что это глупость, и от хорошего жаркого никогда не отказывался.

Что же до девушек — он признавал, конечно, что в Долгой долине немало хорошеньких, не говоря уже о нескольких очень красивых, но подойти к ним не решался. Слишком они были бойкие, слишком разборчивые и острые на язык. Взять хоть соседок! Он покосился влево, туда, где наравне с ним, споро обламывая боковые листья и ненужные соцветия, а попутно выдергивая сорняки, шла вдоль ряда Лаванда Браун. Еще год назад никто и представить не мог, что дочь почтенного Редулфа Брауна самолично выйдет в поле вместо того чтобы вышивать себе приданое. Но Громадины выгнали на работу всех, кроме самых старых и самых малых, и пришлось подчиниться. Лаванда заметила его взгляд, сдула со щеки прилипшую светлую прядку и скорчила рожу. Шеймус, приятель Невилла, который двигался с другой стороны от Лаванды, оторвался от посадок и подмигнул. Дальше, за ним, работал Дин, за лето загоревший дочерна под палящим солнцем — он тоже поднял голову, собираясь что-то сказать, но тут с края поля послышался крик:

— Эй, не зевать! Не лениться! Работать!

Кричал один из самых мерзких Громадин — хоббиты прозвали его Крысом. Он был ниже своих сотоварищей, зато куда толще, с острым шевелящимся носом, в самом деле напоминавшим крысиный. Как его звали на самом деле и были ли вообще у Громадин настоящие имена, никто не знал, да и не стремился выяснять. Кроме Крыса были еще Ворон с Вороной, и Кошатник, который даже в самую жару не снимал жилетки из непонятного меха, и Зубастый, и Красавчик — этот все прихорашивался, и Дровосек, везде таскавший за собой огромный топор, и еще несколько…

Но Крыс, пожалуй, был самым мерзким; и то, как он сейчас покрикивал на хоббитов, сидя под специально устроенным навесом от солнца, попивая пиво, утащенное из трактира «Дырявый котел», и закусывая ветчиной, отобранной у миссис Бут, почему-то взбесило незлобивого обычно Невилла так, что он разом отбросил все сомнения. Чтобы вот из-за этого вот им с бабушкой лишиться варенья зимой? Да ни за что!

* * *

Лонгботтомы не зря гордились местом, которое выбрали когда-то для своей норы: с одной стороны, совсем близко, протекал один из притоков реки Брендивайн, неширокий, но чистый и быстрый, с другой было рукой подать до Городьбы. Парадная, наружная часть дома была окружена плетнем; красивая резная калитка напротив главной двери глядела на улицу, а два довольно-таки-тайных-хода вели один к реке, второй прямо в лес. Им-то и думал воспользоваться Невилл.

Вернувшись домой уже в сумерках, он наскоро похлебал крупяного супчика — впрочем, у бабушки даже такое немудреное кушанье получалось так, что пальчики оближешь, — выслушал от нее очередную порцию наставлений и сетований, вскинул на плечи плетеный короб для ягод и скользнул в боковой коридор. Особого выбора у него не было: сейчас, в конце лета, в лесу можно было разжиться разве что малиной и дикой смородиной. Не идти же на ночь глядя на болото, пусть даже бабушка любит бруснику! Сам Невилл предпочитал малину, к тому же в колючие заросли, скрывающие хоббита с головой, ни один Громадина не полезет.

Успел он вовремя. Еще пара дней, и ягоды начали бы осыпаться. Он набрал уже треть короба, когда понял, что совсем рядом, в тех же кустах, кто-то есть. Кто-то невидимый и осторожный: если бы не едва слышный треск сучка под ногой, Невилл бы ничего не заметил. Конечно, это мог быть другой хоббит, так же, как и он сам, решивший нарушить запрет. Но окликать его Невилл не спешил — мало ли что? А если это вовсе не хоббит, а, к примеру, медведь-оборотень, о котором рассказывал страшные истории всем известный Бильбо Бэггинс? Настоящему медведю в лесу прятаться не от кого, но поди угадай, что может прийти на ум оборотню или еще какому-нибудь чудовищу! Надо сказать, Невилл очень любил слушать занимательные истории и читать тоже, пусть даже не собирался, подобно Бильбо Бэггинсу или не менее известному Гарри Поттеру, покидать родной дом. Не будь кусты столь густыми, он мог бы подобраться ближе, а то и учуять соседа: у того, кто выращивает трубочное зелье, нюх должен быть очень острый. Но здесь все перебивал густой горячий ягодный дух. Невилл заглянул в короб, представил, что скажет бабушка, решил было не обращать внимания и собрать еще, хотя бы до половины, но тут звук повторился. На этот раз хрустнуло не внизу, а вверху, гораздо выше, чем он мог бы дотянуться рукой — хотя для хоббита Невилл был очень даже рослым!

Что бы там ни было, больше испытывать судьбу он не собирался. Подхватил короб и тихонько попятился, стараясь двигаться как можно тише, и, как всегда в таких случаях, его невезенье оказалось тут как тут: аккуратно отведенная в сторону ветка вдруг вырвалась из рук и хлестнула прямо по мягкому месту. И не просто хлестнула — зацепилась колючками, будто ухватила, не желая отпускать, больно впилась в кожу.

Невилл, надо отдать ему должное, не издал ни звука. Стерпел, сжав зубы: не хватало еще, чтобы получилось, как в старой присказке, когда пришел хоббит в лес, заблудился и кричит: «Эй, есть тут кто-нибудь?» А из-за дерева выходит тролль и говорит: «Я есть. Ну что, полегчало?»

Можно было, конечно, рвануть посильнее, оставить колючему кусту пару лоскутьев. Но тогда и домой можно было не возвращаться: мало того, что ягод не набрал, так еще и штаны порвал! Льна в этом году почти не сажали, бродячих торговцев, ходивших раньше из Чети в Четь, Громадины повывели, ярмарки запретили… Конечно, бабушка поставит в конце концов заплатку, но до того Невиллу придется выслушать много хорошего. Он замер, втайне надеясь, что неизвестный сосед по малиннику куда-нибудь денется и можно будет отцепиться, не жертвуя штанами, но тут кусты раздвинулись, как по волшебству. И, двигаясь между ними невообразимо легко, будто ступая по просторной лесной поляне, на пятачок, где застрял Невилл, вышла…

Он захлопал глазами. Невилл слышал достаточно рассказов, чтобы понять, кого видит перед собой. Другое дело, что поверить собственным глазам у него ну никак не получалось. Эльф? Настоящий эльф, вот здесь, в нескольких шагах от Городьбы и Громадин? То есть… настоящая, конечно. Невилл не мог отвести от нее глаз. Какие там соседки, хоть хорошенькие, хоть нет! Создания красивее он в жизни не видел и даже вообразить не мог, что такие бывают на свете. И тут же представил рядом с ней себя: красного, мокрого, с дырой на штанах и коробом на спине…

Эльфийская дева наклонила голову: по плечам скользнули тяжелые косы серебристо-белого цвета, качнулись и зазвенели ажурные сережки в виде рябиновых гроздей — или это была настоящая рябина? А потом прекрасная дева протянула руку, тонкую и такую белую, что она казалась сделанной из снега, и коснулась злосчастной ветви. И та послушно распрямилась, отпустив Невилла.

Бабушка не напрасно столько лет вбивала в него хорошие манеры: даже сейчас, едва не помирая со стыда, он собрался с силами и, неуклюже тряхнув головой, проговорил дрожащим голосом:

— С-спасибо, прекрасная леди!

И вдруг понял, что бояться-то ему нечего! Что именно она была рядом, в кустах, и, наверно, тоже собирала малину — и сразу ела, конечно: губы у нее были как раз такого цвета, ярко-малинового. Невилл поспешно отвел глаза, а прекрасная дева — он все-таки косился на нее — медленно кивнула и улыбнулась.

— Ты, должно быть, хоббит? — спросила она. В сказках говорилось, что у эльфов голоса — точно пение птиц. Невилл не мог бы сказать, так это или нет, но сразу понял, что этот голос готов слушать всю жизнь.

— Почему ты молчишь? — не дождавшись ответа, продолжала эльфийка.

Он поспешно затряс головой, по-прежнему не в силах выдавить ни слова.

— О, я поняла, — кивнула она. — Мозгошмыги! Они не дают тебе разговаривать, верно?

И пока Невилл пытался сообразить, о чем идет речь, снова потянулась к нему и осторожно стряхнула что-то невидимое со лба и висков. Невилл немедленно решил, что ничего приятнее в жизни не чувствовал. Вот если бы можно было не умываться, чтобы сохранить след ее прикосновения!

— Ну как? — спросила между тем эльфийская дева. — Тебе лучше?

— Да, — ответил он хрипло, стыдясь своего внезапно севшего голоса. — Спасибо… А кто… кто такие эти мозгошмыги?

— Очевидно, те, кто мешает тебе говорить, — сказала она, все еще внимательно его разглядывая. — Разве ты не от них хотел уйти, не набрав ягод?

— Я? Нет… — начал было Невилл и опять умолк. Не рассказывать же, что он испугался именно ее?

Но, во всяком случае, он счел не слишком невежливым снова поставить короб на землю и заняться малиной.

— У тебя хорошо получается, — вдруг сказала эльфийка. — Не то что у других. Но все равно медленно. Ну-ка…

Она протянула руку к ветке, усеянной потемневшими уже ягодами: та покорно склонилась над коробом.

Невилл вытаращился на нее.

— Ты ее бережешь, — продолжала эльфийка, проводя ладонью по листьям, точно это была не колючая ветка, а мягкая кошачья спинка. Невиллу даже почудилось, что ветка сама льнет к ладони. — Не ломаешь, не гнешь больше нужного, не рвешь неспелых ягод. Здесь недалеко есть еще один малинник — недавно я пошла навестить его и увидела, что все кусты поломаны и помяты. Ни один зверь в лесу не станет так поступать…

— И хоббит тоже не станет! — не удержался Невилл. — Это не мы! Это Громадины!

— Громадины? — она удивленно сдвинула брови. — Кто такие Громадины? Что-то вроде мозгошмыгов?

— Нет, они…

Невилл и сам не догадывался, как глубоко засели в нем в нем гнев, страх перед собственной беспомощностью и всем миром, который еще год назад казался совсем неплохим местом. Не подозревал, как мешало ему неизменное бабушкино «Лонгботтомы не жалуются!» Он же и не жаловался! Он просто должен был рассказать хоть кому-то, что происходит с ним и с Широм, не рискуя нарваться на осуждение или насмешки. С чего он взял, что именной ей можно все рассказать? Или просто вообразил, что можно, потому что она была такая красивая и жалела даже сломанные кусты малины? Так или иначе, он, торопясь и захлебываясь, выложил ей все: про Громадин, злобных и прожорливых, про хоббитов, которых увезли неведомо куда, про поля трубочного зелья, на которые всех выгоняют работать, так что нет времени заняться запасами на зиму…

— А поломанные кусты — это, наверно, Крыс! — заключил он. — То есть он Громадина, но мы зовем его Крысом, потому что похож. И вечно еды требует! Может прямо на огород влезть и сорвать, что ему приглянется. У Томасов яблоки оборвал, еще неспелые, прямо с ветками, у миссис Кэттермоул всю кладовую вынес, когда Реджи, ее мужа, увезли, а ведь у них трое детей! А Терри Бута подкараулил, когда тот возвращался с охоты, и побил дубинкой, и еще Ворона с Вороной позвал, чтобы держали! Миссис Бут пришлось все окорока ему отдать, чтобы Терри отпустили…

Она слушала. Лицо ее оставалось все таким же прекрасным и спокойным, но Невилл не сомневался, что она все понимает.

Наконец она легко вздохнула, и Невилл опомнился. Было уже совсем поздно. Он потянулся к коробу и вдруг увидел, что тот наполнен до краев. Эта прекрасная эльфийская дева собрала для него малину, пока он тут жаловался на жизнь, как глупый доросток?

— Спасибо! — пробормотал он снова, и она улыбнулась:

— Как тебя зовут, отважный хоббит?

— Невилл. П-почему отважный?

— Ты же не побоялся прийти сюда? Послушай, этот малинник теперь знает тебя — я его попросила. Если тебе будет нужно, можешь прийти сюда снова.

— А ты? Ты придешь? — выпалил Невилл и тут же испугался, не обидел ли ее.

— У эльфа и у ветра не спрашивай ответа, — рассмеялась она, будто колокольчик прозвенел. — Получишь в ответ: где да, там и нет!

И исчезла, будто привиделась.