Легенда о Чхве Ёне (гет)

— Небесный лекарь, Небесный лекарь, — крики королевы долго преследовали Инсу, пока она, не чувствуя под собой ног в испачканном кровью мужа платье, бежала по улицам Кэгёна. Вот та самая лавка, вот этот разбойник…

— Настоящие змеиные таблетки в золотой оболочке…

Инсу свернула в знакомую подворотню, направо, налево, налево, направо, дальше её вёл знакомый запах крови. Вот она — хибарка, вот они, травы, вот он — старый живодёр. Инсу перевела дыхание — пока шла, она забывала дышать — и опустилась на колени.

— Помоги мне, помоги, спаси его, — она не знала, что делает, умоляет или злится. — Изверг, что ты сделал с моим мужем? — она принималась плакать и тут же была готова наброситься на этого человека с кулаками, нет, она была готова на большее, она могла убить его.

— Помочь, милая, я могу тебе, — Инсу вытерла слёзы и посмотрела в глаза Синдону, -противоядие я дам тебе, если ты выполнишь одно моё условие.

— Изверг! — вскрикнула Инсу. — Мой муж отказался пить тот яд, который ты прислал мне, хотя я и пыталась напоить его. Он избит, на нём живого места нет, рёбра сломаны, скорее всего, обломок ребра повредил лёгкое, у него лёгочное кровотечение, алая кровь, пенясь, идёт горлом, гематомы по всему телу, внутренности отбиты, возможно, паренхиматозное кровотечение, а я ничего не могу сделать для него. Он умирает, ему больно и страшно, я наговорила ему гадостей, и он в отчаянии умоляет меня о прощении, я не могу отличить его речь от бреда. Я должна вскрыть его грудь и посмотреть, что с его рёбрами, я должна зашить повреждённые сосуды. Возможно, придётся вскрыть брюшную полость, — Инсу в отчаянии схватилась за голову, — но я ничего не могу сделать без инструментов, ничего — он умрёт, и я буду той, кто убила его.

— Мои ребятки хорошо постарались, хоть это и стоило им жизни.

— Ты, ты был тем, кто избил его… — застонала Инсу.

— Я был тем, кто приказал это сделать, — проговорил Синдон. — А теперь послушайте меня внимательно, Небесный лекарь. Понять не могу, почему вас так называют, понять не могу, почему ваши слёзы вызывают жалость во мне, жалость к жене моего врага, но послушайте меня внимательно. Судя по всему, вам нужны хирургические инструменты? Судя по всему, да. — Инсу стояла на коленях, заходилась рыданиями и была не в силах ответить на слова старика. — Я подарил те инструменты, что оставила моя милая, своему единственному ученику, в которого вложил все надежды, что у меня оставались, после того как принц Чхве Ый увёл её, но твой муж убил принца Ток Сона.

— Мой муж не убивал Ци Чхоля, он умер сам, поверженный собственной силой.

— Я знаю, женщина, знаю… Те инструменты, что я отдал ему, время не пощадило, но я знаю, где есть такие же. Я скажу тебе, если ты выполнишь одно моё условие.

Инсу прекратила рыдания:

— Условие? Какое условие?

Синдон усмехнулся:

— Ты должна была сказать, милая, не так, ты должна была сказать: «Условие говори, я исполню» — так бы твой муж сказал. А ещё, как сказала бы королева, ты должна спросить у меня, откуда эти инструменты. Я скажу — они твои. Помнишь Тансонгвана, это он приказал выкрасть у тебя эти инструменты, он пытался сломить и твоего мужа, но не смог, он сказал ему, что тот умрёт от твоей руки, но Чхве Ён никогда не верил предсказаниям. Тансонгван видел будущее, этот мудрый человек отправил меня сюда, чтобы уничтожить генерала Корё. Я знаю, где он спрятал твои инструменты…

— Условие говори, я исполню, — произнесла Инсу.

Синдон зашёлся высоким неприятным хохотом.

— Очень простое условие. Генерал должен пройти через все круги ада, если тогда он останется жив, я пощажу его.

— Пощади, пощади, умоляю, пощади, — Инсу залилась слезами.

— Вы не дослушали Небесный лекарь. Так вот, известно ли вам, что генерал Корё Чхве Ён согласился служить королю? Известно ли вам, что главнокомандующий десятитысячной великолепно обученной и до зубов вооружённой армией поклялся в верности королю и согласился носить тамгу королевского клана — знак рабства.

— Известно, мне это известно, говори своё условие, он умирает сейчас, ему больно и страшно, говори быстрее.

— Слушайте внимательно, Небесный лекарь, будете перебивать, я никогда не скажу вам, где инструменты. Так вот, как отнеслись к этой новости чиновники? Что они думают о том, что король с поддержкой армии сможет получить абсолютную власть в этой стране? Что они сделают с генералом Корё Чхве Ёном, если им выдастся возможность удалить его от короля? Вот этот свиток, Небесный лекарь, вы отнесёте чиновникам и скажете, что ваш муж хочет предать короля. Я бы сам сделал это, только тэогун позаботился о том, чтобы я не мог появиться во дворце или его окрестностях. Сегодня на Совете чиновники поднимут вопрос о предательстве командира, его полумёртвого вытащат из постели и притащат на Совет его же гвардейцы, король будет спрашивать его, виновен ли он в предательстве, а у него не будет сил даже ответить. Тогда чиновники вызовут свидетеля — вас, Небесный лекарь. Вы придёте и скажете дословно следующее: «Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля». Опустите хотя бы слово, Небесный лекарь, и не получите инструменты. Это будет ад для Чхве Ёна, если он пройдёт через него и останется жив, я отдам вам то, что спасёт его жизнь.

— Как, как я могу обвинить своего мужа в преступлении, которое карается четвертованием? — вскричала Инсу. — Я получу инструменты, но он всё равно погибнет от рук палача.

— Наказание генерала, отвоевавшего северные земли и вернувшего без единой капли крови наместничество Сансон, не в моей власти. Поспешите, Небесный лекарь, не успеете отдать этот свиток до Совета, и к вечеру ваш муж захлебнётся собственной кровью.

— Изверг, изверг, за что ты пытал его, за что ты убил его? За что?!

— Поспешите, Небесный лекарь, — Синдон вплотную подошёл к обливающейся слезами женщине и заглянул ей в лицо, — этот человек сейчас захлёбывается своей собственной кровью.

Инсу вскрикнула, выхватила свиток из рук старика и побежала прочь, не помня себя.

* * *

— Ваше величество, — принцесса Юань вошла в покои супруга, — бумаги, что генерал прислал, удалось ли вам расшифровать их?

Конмин сидел за столом, закопавшись в бумагах.

— Да, моя королева, ключ к шифру был в этой книге, но здесь столько всего, что мне не успеть и за неделю, а я никому не могу доверить эту работу. Из того, что я уже расшифровал, понятно, что речь идёт о заговоре…, заговоре, который этот монах замышлял против меня. Если бы только против меня, он собирал наёмную армию, чтобы резать и грабить народ, он готовился нанести сокрушительный удар изнутри, он замышлял страшные козни, он хотел уничтожить эту страну. Бумаги, которые собрал генерал, столь важны, что позволяют установить корни заговора, а эти корни тянутся в Юань — здесь имена и планы. Ваше величество, мне нужна помощь в расшифровке и переписывании этих бумаг. Я должен сделать хотя бы три копии, а мне некому довериться.

Королева подошла к королю и нежно обняла его, прижавшись щекой к его виску.

— Вы можете доверять мне и вашему евнуху, Тойче. Мы втроём осилим эту работу. Мы должны сделать это как можно быстрее, изложите свои соображения на бумаге и отправьте их императору, а одну из копий этих бумаг отправьте канцлеру и императрице, чтобы они смогли сформировать собственные суждения. Вам нужен надёжный гонец, ваше величество.

— Конечно, дорогая, мне нужен надёжный гонец, и он у меня есть, только где он? Где генерал? Я знаю, что бой для него был тяжёлым, и не сомневаюсь в том, что он хочет провести ночь с женой, поэтому я не посылал за ним, но уже прошло четыре часа после рассвета — он должен был прийти ко мне.

— Ваше величество, — королева нежнее обняла мужа, — оставьте свою работу, велите удвоить караулы и идите в королевский госпиталь.

— О чём ты, жена?

— Ваше величество, оставьте все свои дела, отмените Совет и идите в королевский госпиталь.

— Дорогая, что случилось?

Королева погладила мужа по голове и поцеловала в щёку:

— Ваше величество, муж мой, Чхве Ён при смерти, тётка не может исцелить его, он изредка приходит в себя и в отчаянье зовёт женщину, которая убила его. Ваше величество, оставьте все свои дела, отмените Совет и идите в королевский госпиталь, проститесь с генералом, другой возможности у вас не будет, ему не дожить до рассвета.

— Королева, королева… — простонал Конмин, его глаза наполнялись слезами.

— Ваше величество, дайте волю чувствам, если хочется плакать — плачьте. Ваша утрата невосполнима. Дайте волю чувствам и идите в королевский госпиталь, я пошлю за Небесным лекарем, генералу будет легче умереть, если она будет рядом.

— Ваше величество, Небесный лекарь смиренно просит об аудиенции, — донеслось снаружи, король ласково отстранил жену и поднялся с места.

Инсу не дождалась ответа и вбежала в покои короля.

— Ваше величество, ваше величество, я должна спасти мужа, Синдон согласился отдать мне мои инструменты, некогда похищенные Тансонгваном, но поставил невыполнимое условие. Мне нужна помощь, помощь короля… — Инсу упала на колени.

— Какое условие, Небесный лекарь? — спросил король.

— Остановитесь, — голос юаньской принцессы зазвучал необычно отрывисто и громко, — вы оба ничего не понимаете? Монах Синдон хочет убить генерала. Условие, Небесный лекарь, вы можете забыть о нём. Идите в королевский госпиталь и проведите с мужем те последние часы, что ему остались.

— Какое условие, Небесный лекарь? — повторил Конмин.

— Этот свиток я должна передать чиновникам Совета.

— Передайте его мне, Небесный лекарь.

Король спустился с помоста, приблизился к заплаканной коленопреклонённой женщине и взял из её рук свиток.

— Что там, ваше величество? — спросила королева и подошла к мужу.

— Воззвание к чиновникам совета, чтобы они предали меня, своего короля, подписанное именем генерала.

— Вы можете спокойно отдать этот свиток чиновникам Совета, Небесный лекарь, это не подчерк генерала, монах просчитался, у нас достаточно писем Чхве Ёна, чтобы доказать его невиновность, а здесь довольно простого сличения. Изверг, должно быть, думал, что генерал вовсе не умеет писать, или рассчитывал ускорить смерть, заставив Чхве Ёна пережить судилище.

— Это ещё не всё, ваше величество, я должна свидетельствовать против мужа на Совете, я должна сказать дословно: «Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля».

Ногук и Конмин переглянулись:

— Он потребует меч, — проговорил король.

— Он найдёт способ умереть, даже если мы не дадим ему этот меч, — ответила юаньская принцесса. — Он признается в любом преступлении, четвертование для него милостивая смерть по сравнению с этим.

— О чём говорите вы двое? Вы забыли про меня, — воскликнула Инсу.

Королева первая пришла в себя и смогла оторвать взгляд от лица супруга:

— Небеса для генерала — это вы, Небесный лекарь. Если вы обвините его в том, что он согрешил против Небес, если вы обвините его в том, единственном, в чём он считает себя виновным, генерал попытается покончить с собой. Ваше величество, я против этого предприятия, отмените Совет и проведите остаток дня с умирающим братом, ему суждено умереть, его смерть будет спокойней, если вы не заставите его страдать.

— Я должен заставить его жить. Если есть хотя бы призрачная возможность…

— Ваше величество, такой возможности нет, — воскликнула королева, и оба — Конмин и Инсу — осуждающе посмотрели на неё. — Что бы вы ни придумали, Чхве Ёну суждено умереть. Синдон не отдаст то, что может спасти его…

— Что, если отдаст…

— Хорошо, пускай отдаст, — согласилась Ногук. — Генерал находится на грани жизни и смерти, вы хотите, чтобы в таком состоянии он пережил суд, предательство любимой женщины и обвинение в государственной измене?

— Что, если он сможет всё это пережить? — проговорил Конмин, и королева со страхом посмотрела в глаза мужу.

— Он не сможет, даже если он не умрёт по дороге от королевского госпиталя в зал приёмов, услышав обвинение из уст любимой женщины, он покончит с собой, — воскликнула она.

— Генерал болен, что если у него не будет сил для того, чтобы совершить самоубийство?

— Хорошо, допустим, — королева сжала виски руками, сдержала стон и заставила себя успокоиться, — он дважды избежит смерти, лекарь получит свои инструменты и исцелит его, вы понимаете, что наказанием за государственную измену является четвертование? Вы обрекаете своего брата на такую смерть? По-вашему, он мало страдал?

— Королева, я могу заменить эту казнь ссылкой, учитывая заслуги генерала перед страной. Я сошлю генерала в его собственное имение на восточном побережье в Чансо.

— Вы думаете, вам позволят? Ссылка в собственном имении весьма почётна. Если чиновники потребуют ужесточить наказание, вам придётся согласиться. Вы знаете, что они могут потребовать? Знаете? Небесный лекарь, позвольте своему мужу спокойно умереть на ваших руках.

— Что они потребуют, что? — Инсу закрыла лицо руками.

— Они потребуют приковать его на площади, чтобы предоставить народу право на свой суд. Вы знаете, как судит этот народ? Его закидают камнями.

— Этот народ никогда не поднимет руку на генерала Корё Чхве Ёна. Они мало того, что восхищаются его подвигами, так ещё и жалеют его за те страдания, которые он претерпел от рук такого никчёмного короля, как я.

— Хорошо, допустим, вы правы, ваше величество, — королева выпрямилась и гордо подняла голову. — Возможно, этот народ так любит своего героя, что пощадит его. Что, если в толпе будут люди Синдона?

— Я прикажу выставить караул из удальчи на площади, пусть гвардейцы защитят своего командира, — Конмин не собирался уступать жене.

— Вы хотите подвергнуть умирающего брата суду и публичному унижению, а потом позволите заковать его в цепи и оставите на холоде на ночь? — Ногук не смогла сдержать крик. — И вы думаете, что он переживет это, даже если на рассвете его ждёт исцеление? Вы уверены, что сможете спасти его, Небесный лекарь?

— Я должна. Я буду с ним ночью, — воскликнула Инсу, — я согрею его.

— Небесный лекарь, вы придёте к мужу ночью… Я позабочусь о том, чтобы у вашей встречи не было свидетелей, я отдам вам ключи от кандалов заключённого — вы сбежите вместе, спрячетесь у Сурибан.

— Ваше величество, — Инсу благодарно посмотрела в глаза Конмина.

— Я отказываюсь в этом участвовать. Вы, изверги, обрекаете измученного человека на страшную смерть. Я буду присутствовать на Совете и сделаю всё, чтобы доказать невиновность тэогуна. Ваше величество, именем королевы этой страны прошу вас отмените Совет и проститесь с братом. Небесный лекарь, идите к мужу и не отпускайте его руки, пока его дух не покинет истерзанное тело.

— Королева! — воскликнули Конмин и Инсу хором. — Если есть хоть призрачная возможность спасти его, я использую эту возможность.

— Тогда надейтесь на то, что генерал сам переборет болезнь! — вскричала Ногук и выбежала прочь из покоев строптивого супруга.

* * *

— Его величество, милостью короля готов выслушать чиновников Совета, — Конмин занял трон короля Корё.

— Чиновник пятого ранга Мун Каный просит выслушать его милостью короля.

— Глава Совета, почему ты уступаешь свое право говорить первым? — монарх опустил свою голову на ладонь и закрыл глаза.

— Глава Совета чиновник первого ранга Ичжэ Ик Чжэ Хен не согласен с чиновником Мун Каныем. Милостью короля не слушайте его, ваше величество.

— Говори, Мун Каный, — простонал Конмин, он с трудом мог совладать со своим голосом.

— Я, чиновник пятого ранга Мун Каный, обвиняю генерала Корё Чхве Ёна в государственной измене.

— Такое обвинение, чиновник пятого ранга, должно быть подтверждено вескими доказательствами, — Конмин не поднимал голову с рук и натужно с явным усилием произносил свою речь.

— Они есть у меня милостью короля. — Чиновник подошёл помосту и передал свиток в руки евнуху. — Это воззвание к чиновникам Совета, подписанное именем генерала Корё, в котором Чхве Ён требует свергнуть действующего короля.

Конмин сделал вид, что пробежал свиток глазами:

— Преступление генерала не вызывает сомнений. Я обвиняю генерала Корё...

— Ваше величество, чиновник третьего ранга, тэогун Чхве Ён обладает неприкосновенностью и имеет право защищать себя. Пошлите за генералом, чтобы перед лицом короля он сказал правду, — принцесса Юань позволила себе перебить мужа и поднялась со своего места.

— Ваше величество, милостью короля, — заголосили чиновники, некоторые из них падали ниц, — позвольте тэогуну защитить себя.

— Ваше величество, я, королева Корё, принцесса Юань, дочь императора Вей, буду защищать генерала Корё Чхве Ёна. У меня есть и доказательства, и свидетели его невиновности.

— Королева! -простонал Конмин и приподнял голову.

Ногук проигнорировала слова мужа.

— Я готова вызвать первого свидетеля. Командир удальчи Чхусок, встань на колени и склони голову, перед лицом короля скажи правду, — Чхусок опустился на колени перед троном. — Есть ли у тебя бумаги, написанные рукой тэогуна?

— Я, командир королевской гвардии Чхусок, милостью короля храню план увеличения численности удальчи до тысячи воинов, написанный рукой генерала Корё Чхве Ёна.

Евнух Тойча подошёл к гвардейцу и забрал у него из рук маленькую книжицу.

— Евнух, советникам покажи бумаги. — Чиновники сгрудились вокруг королевского евнуха. — Что скажут чиновники Совета? — воскликнула Ногук.

— Ваше величество, милостью короля эти бумаги написаны разными людьми.

— Ваше величество, генерал не писал воззвание к чиновникам — он невиновен, его оболгали. Накажите доносчика, — принцесса Юань опустилась на колени перед троном.

— Я не виновен, — воскликнул Мун Каный. — Возможно, тэогун сам не писал воззвание, он мог диктовать его.

Ногук поднялась с колен:

— Я, королева Корё, докажу, что этот человек лжёт. Для этого я вызову ещё одного свидетеля. Ваше величество, перед лицом этого Совета скажите правду. — Конмин вздрогнул. — Вы получали письма от Чхве Ёна?

— Я получал письма и депеши от генерала о положении дел на границе.

— Я прошу свидетеля предоставить эти письма и депеши, чтобы чиновники Совета могли сличить подчерка.

— Королева... — воскликнул Конмин, но Ногук проигнорировала его.

— Свидетель перед лицом Совета должен сказать правду.

— Я, король Корё, перед лицом Совета скажу правду, — Конмин поднял голову и выпрямился, оглядев чиновников. — Все эти письма и депеши были написаны Чхве Ёном собственноручно. Тойча, бумаги из верхнего ящика моего стола принеси.

Евнух с полупоклоном покинул зал приёмов.

— Свидетель сказал правду. Так, если этот человек собственноручно писал королю письма и даже простые депеши, почему он поручил другому написать столь важную бумагу как послание Совету о свержении короля?!

— Ваше величество, милостью короля умысел доносчика очевиден, накажите чиновника пятого ранга, который пытался оговорить генерала Корё Чхве Ёна.

— Я тоже хочу вызвать свидетеля, — проговорил Мун Каный фальсцетом, его голос срывался, а руки тряслись. — Я, чиновник пятого ранга Мун Каный, вызываю Небесного лекаря, прозываемую на небесах Ю Инсу, и требую перед лицом короля сказать правду.

— Чиновник второго ранга Могун И Сэк просит позволения высказаться.

— Говори, — Конмин опять опустил голову и закрыл глаза.

— Ответ этой женщины заранее известен. Если она обвинит генерала в предательстве, то тем самым обречёт своего мужа на мучительную смерть.

Инсу вздрогнула и поднялась. Она сидела на почётном месте по правую руку от короля, а кресло мужа рядом с ней пустовало.

— Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля, — произнесла она.

— Что вы сказали, Небесный лекарь? — воскликнул Могун И Сэк.

— Что сказала эта женщина? — возбуждённый шепоток пробежал среди чиновников Совета.

Королева уронила голову и закрыла лицо руками.

— Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля, — повторила Инсу громче.

Королева совладала с собой и в очередной раз поднялась со своего места:

— Эта женщина лжёт, — воскликнула она.

— Небесный лекарь, понимаете ли вы, что в случае, если ваша ложь будет доказана, по законам этой страны вас закидают камнями на площади, — проговорил Могун И Сэк.

— Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля, — повторила Инсу, она была готова разрыдаться.

— Ваше величество, позвольте генералу Корё защитить себя от этих обвинений милостью короля, — проговорил глава Совета и пал ниц перед троном, больше половины чиновников последовали его примеру.

— Этот человек не может защитить себя, эта женщина отравила мужа и теперь оговаривает его, — вскричала юаньская принцесса.

— Если это правда, моя королева, то она заслуживает смерти, но мы ничего не узнаем, пока не выслушаем генерала, — подтвердил глава Совета.

— Повелеваю привести генерала Корё Чхве Ёна на Совет, — проговорил Конмин, и Ногук без сил упала в своё кресло.

— Командир удальчи Чхусок приказ получил.

Два гвардейца покинули зал приёмов. Королева бросала на мужа осуждающие взгляды, пытаясь привлечь его внимание, но Конмин сидел, склонив голову и закрыв глаза, отказываясь реагировать на усилия жены. Инсу так и осталась стоять, в её мозгу звучала всего одна фраза: "Этот человек сейчас захлебываться своей собственной кровью". «Этот человек... этот человек, нет, спокойно, собраться с мыслями, я же лекарь...» — думала она, — «Тот сон был явью, мне больно о нём вспомнить, а ты пережил это, любимый. Ну, ничего. Яд ты выплёвывал — только выплюнуть всё ты не мог, значит, длительное безосновательное применение антикоагулянтов. Вот поэтому и не останавливалось капиллярное кровотечение, вызванное теми плотными повязками, которые тебе намотали на срезанную кожу, как же больно тебе было, любимый. И лёгочное кровотечение причина очевидна — те же антикоагулянты, их длительный и безосновательный приём. В таких условиях любое ранение и даже ушиб вызывает кровотечение. Всё понятно. Ну, без ран ты жить не можешь, кого бы не били, а битому только тебе ходить, как Тэма-сси-к говорит, в результате, тяжелая форма анемии, сужение икроножных артерий и частичное онемение конечностей. Всё понятно. А в этот раз ты пришёл ко мне, любимый, избитый и раненый, били тебя страшно: почки, печень, возможно, селезёнка — всё отбито, рёбра сломаны, а, значит, лёгкие повреждены. Очень плохо, без инструментов тебе не помочь, нужна длительная медикаментозная терапия, гемостатики, гемостатики... Ну, как же опасно тебе с твоим слабым сердцем принимать гемостатики. Нет, без переливания крови не обойтись, сперва восполнить кровопотерю, затем гемостатики, потом резать, и, главное, абсолютный покой и постельный режим» — размышления Инсу были прерваны криками и перебранкой снаружи:

— Эй, эй, куда вы его?

— Да, ну, сказали же, приказ короля.

— Ай, женщина, не бей по голове!

— Чего по дурной-то не бить? Не видишь, без сознания твой командир, что тащить-то, всё одно ничего уже не скажет. — Названая тётка Чхве Ёна громко всхлипнула и взвыла: «Горе-то, горе какое, ведь и не пожил совсем».

— Чего король хочет-то, сам бы шёл, когда проститься. Его ж не трогать бы, а то и по дороге помереть может, — Инсу узнала голос главы Сурибан.

Двери зала приёмов открылись, и гвардейцы внесли бесчувственное тело генерала. Дорога далась им нелегко — под глазом Чхусока набухал багровый кровоподтёк — семейство На Менга вошли вслед за удальчи.

— Ваше величество, зачем он вам? — увидев высочайший Совет, названый дядька Чхве Ёна заробел и, взяв жену за руку, опустился на колени перед входом. Гвардейцы пронесли бесчувственное тело под возбужденный гул голосов, обсуждающих это явление, и опустили его на колени перед троном. Тело покачнулось, и воинам пришлось поддерживать своего командира под руки, чтобы сохранить в равновесии.

— Приведите тэогуна в сознание, — проговорил Конмин, поднимаясь с трона.

— Ваше величество, милостью короля, — названая тётка Чхве Ёна, не вставая с колен, поползла к трону, — племянник мой свою кровь за вас проливал так, что не осталось её почти, от этого он умирает. Выполнить приказ ваш я могу, только придёт он в сознание — сердце будет быстро биться — и кровотечение ускорится. Умрёт племянник мой, когда того хотите, я приведу его в сознание.

Конмин и Инсу переглянулись:

— Чхве Ёна чиновники в государственной измене обвиняют, приведите его в сознание, промолчит — станет преступником, — произнёс глава Совета.

Названая тётка подошла к племяннику, убрала несколько своих иголок, поставила несколько новых, взяла племянника за подбородок и приподняла его голову.

— Стой, старая, ребёнка не тронь, — проговорил Намбо и поднялся с колен. — Послушай, король, какая разница от чего он умрёт...

— Молчи, отец, есть для него разница, вон у него жена стоит, как смерть белая, и ребёнок у неё в животе вот-вот ублюдком станет. — Проговорила названая тётка Чхве Ёна. — Ён-а, сынок, слышишь меня, очнись, глаза открой, король с тобой поговорить хочет.

Чхве Ён с явным трудом открыл глаза и оглядел присутствующих, его взгляд остановился на лице жены:

— Что случилось, милая? Чем ты так расстроена? Так расстроена и только тем, что опять видишь меня, — слёзы покатились из глаз Инсу. — Потерпи, мне недолго осталось, только пока не покидай меня. Неужели я прошу о многом, — он застонал и жалобным взглядом оглядел поддерживающих его за руки гвардейцев. — Чхусок, где меч оставил? Где это видано, чтобы гвардейцы без оружия стояли? Дай меч, не видишь, ждёт она, я, мерзавец, умереть должен.

Король спустился с помоста и попытался заглянуть в лицо генералу:

— Чхве Ён, слышишь меня, ответь.

Командир с трудом перевёл взгляд:

— Слышу, ваше величество.

— Чиновники тебя в государственной измене обвиняют. Воззвание к ним, чтобы меня свергнуть, ты писал? В измене виновен ты?

Чхве Ён посмотрел в глаза королю:

— Воззваний к чиновникам никогда не писал, против короля не помышлял, в измене не виновен.

Ногук вскочила с места:

— Слово генерала Корё, — воскликнула она.

— Ваше величество, милостью короля накажите доносчиков и лжецов. Жена, оболгавшая мужа, заслуживает смерти через побивание камнями, — вторили королеве чиновники.

Чхве Ён смотрел на Инсу, как будто пытаясь навсегда запомнить её образ, не слыша ничего и никого вокруг:

— Милая, сжалься надо мной, пошевелиться не могу, подойди ко мне. Милая...

— Небесный лекарь, скажите правду перед лицом короля, — закричал Мун Каный.

Инсу не смогла выдержать просительный взгляд мужа и отвернулась:

— Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля, — вскрик Чхусока заставил её повернуться. Чхве Ён зашёлся кашлем, алая кровь потекла по подбородку:

— Милая, что ты говоришь? Зачем это тебе? — прохрипел генерал, отплёвываясь от наполнявшей рот крови, его тело вздрагивало при каждом вдохе. — Как же больно! Ты так ненавидишь меня?! Ты хочешь, чтобы я так умер? Милая, не виноват мой ребёнок, за что? За что ты его потомком предателя делаешь? — Чхве Ён покачнулся, и Чхусок подхватил его под спину, чтобы удержать от падения, генерал отвёл взгляд от жены и посмотрел в глаза королю. — Ваше величество, эта женщина всегда правду говорит. Виновен я, виновен, против небес согрешил. — Инсу закрыла лицо руками и разрыдалась.

Дядька Чхве Ёна вскочил на ноги и побежал к трону.

— Лапочка, невестка, что ты говоришь? За что? Племянник мой любит тебя до беспамятства. Он, скорее, себе живот вспорет, чем позволит волоску с твоей головки упасть. За что ты его оговорила?

— Мой муж, генерал Корё Чхве Ён, согрешил против небес и замыслил заговор против короля, — Инсу повторила заученную фразу, не помня себя, смотря подёрнутыми поволокой слёз глазами в глаза мужа.

Он смотрел на неё в ответ, и в его взгляде что-то умирало.

— Мерзавка, кто заставил тебя? Кто? Я тебя, как дочь, принял. Племянник мой тебя оберегал, ради тебя чем только не пожертвовал. Жизни не жалел, в цепях сидел. За что? За что ты оболгала его?

— Достаточно, Небесный лекарь, — король с беспокойством смотрел на захлёбывающегося собственной кровью Чхве Ёна. — Тэогун Чхве Ён обвиняется в государственной измене, на основании рукописного воззвания к чиновникам Совета о свержении короля признаётся виновным и приговаривается к ссылке в собственном имении в предместьях порта Чансо.

— Что? Что ты сказал, щенок? Да как ты смеешь? Он за тебя жизнь отдал, всю кровь до капли пролил, а ты ему спокойно умереть не дашь. Ублюдок! Будь проклят ты и род твой. Мой брат, сын его — оба за тебя жизнь положили, а ты их так отблагодарить хочешь. Будь ты проклят, — разбойник Намбо прорывался к трону, и удальчи вынуждены были отпустить своего командира, чтобы удержать его родственника. Названая тётка Чхве Ёна подхватила племянника под руки, чтобы удержать тело от падения, и теперь изнывала под его весом, Инсу бросилась на помощь. Гвардейцы подхватили старика под руки, но он отчаянно бился и лягался, стараясь вырваться из их рук. — За что? За что ты приговорил его? Он мешал тебе? Ты позавидовал его силе? Ты заставил жену оболгать мужа? Щенок! Ублюдок! Будь ты проклят! Ты погубил мой род, я твой — не помилую!

Гвардейцы вывели дядьку Чхве Ёна из зала приёмов. Инсу подбежала к мужу и подхватила его под спину:

— Я держу его, матушка, иголку быстрее — сердцебиение замедлить.

— Не трогай его! — коротко вскрикнула тётка Чхве Ёна.

— Быстрее иголку, — закричала Инсу, она удерживала тело мужа под спину, его голова безвольно лежала у неё на плече, его шея неестественно изогнулась и кровь била фонтанчиком из его рта. Чиновники Совета сгрудились вокруг умирающего.

— Не трогай его, мерзавка! — воскликнула названая тётка Чхве Ёна и ударила Инсу в плечо.

— Убейте меня, только голову его держите, он захлебнётся, собственной кровью захлебнётся. Чхве Ён-сси, любимый, что ты делаешь? Голову держи, ты же можешь. — Инсу изловчилась подхватить мужа под голову и выпрямить его шею.

— Меня мучить так не надо, милая. — Чхве Ён проглотил кровь. — Хоть посмотреть на тебя напоследок позволь, я сей же миг умру. Мстишь мне? Смерти моей хочешь? Простить не можешь? Четвертование — приговор короля, я наказание принимаю, хочешь, чтобы я в таких муках умер, милая, поверь, мне больнее сейчас. Хочешь, скажешь, если только тем довольна будешь, я казнь приму, я доживу, я буду жив, когда руки и ноги отрубят, когда под ребро на крюк повесят, только позволь смотреть на тебя и ребёнка выноси, умоляю.

— Быстрее иголку, сердце как же бьётся, любимый, не умирай! — Инсу, рыдая, стирала кровь с лица мужа.

Тётка, наконец, поборола ненависть к оболгавшей мужа невестке и поставила замедляющую сердцебиение иголку. Чхве Ён тяжело вздохнул, закрыл глаза и потерял сознание. Инсу спрятала его голову у себя на груди и разрыдалась.

— Ваше величество, милостью короля позвольте мне говорить свободно, — глава Совета первым из присутствующих чиновников пришёл в себя после увиденного.

— Говори, — ответил Конмин.

— Вы только что обвинили, осудили и приговорили этого человека. Я должен объяснить вам, что у вашего решения будут последствия. Десятитысячная армия на границе состоит из людей, которые боготворят его. Что будет, когда они узнают об участи, постигшей генерала, что если они пойдут на столицу? Обвинение Чхве Ёна в государственной измене может привести к бунту, к народному бунту или военному перевороту. Я должен вам объяснить, что вина генерала не доказана, лично мне и большинству чиновников понятно, что он не виновен, но раз вы решили избавиться от этого чудовища таким образом, то должны попытаться стереть его кровь со своих рук. — Инсу прекратила рыдания и прислушалась. — Подвергните преступника народному суду, предатель должен быть закован в цепи на площади, а доказательства его вины представлены на всеобщее обозрение.

— Пусть будет так, — король отвернулся и направился обратно к трону.

— Если народ покончит с ним, то вы не будете виновны в его смерти.

— Ваше величество, приговор изменнику должен греметь как гром и разить как молния. Если вы хотите заменить казнь ссылкой, то каждый день этой ссылки преступник должен сожалеть о том, что его не убили, — чиновник пятого ранга Мун Каный опустился на колени перед троном.

— Согласен, чиновник, приговор предателю будет греметь как гром и разить как молния. Чего ты хочешь?

— Предатель должен провести жизнь в цепях и выполнять каторжные работы по добыче и обработке металла — дохён — до самой смерти.

— Пусть будет так, — проговорил король. Ногук поднялась с места и покинула зал приёмов. — Отныне и впредь приговор короля запомните и запишите. Тэогун Чхве Ён обвиняется в государственной измене, на основании рукописного воззвания к чиновникам Совета о свержении короля признаётся виновным и приговаривается к ссылке в собственном имении в предместьях порта Чансо. Генерал Корё Чхве Ён понижается в статусе до раба, всё его имущество, как и он сам, передаётся в собственность его жене — Небесному лекарю, ученице Хваты, прозываемой на Небесах Ю Инсу, подтвердившей факт измены генерала. Союз Небесного лекаря и раба упраздняется. Изменник и предатель Чхве Ён должен провести остаток жизни в цепях и до конца жизни выполнять каторжные работы по добыче и обработке металла — дохён. Изменнику и предателю запрещается носить более одного слоя одежды независимо от времени года.

* * *

— Ваше величество, — королева вошла в покои мужа.

Конмин сидел за столом и рисовал:

— Что генерал? — спросил он.

— Его приковали на площади в соответствии с вашим приказом.

— Моя королева, я спрашиваю о его здоровье.

— Вам будет интересней узнать о том, что глава Сурибан с женой покинул дворец. Я попыталась объяснить названому дядьке Чхве Ёна произошедшее, мне кажется, он меня услышал, но сомневаюсь, что понял. Я сама себя не совсем понимала. Вам будет интересней узнать, о чём говорят люди на площади, вас больше должно волновать то, что до сих пор ни один человек не бросил свой камень в Чхве Ёна. Ни один человек на площади не посмел бросить в умирающего камень, народ стоит и ропщет, осуждая жестокость действующего короля, который таким страшным способом избавляется от соперника. Так думает народ. Вас больше должно волновать то, что я велела выставить караулы из гвардейцев на всех выездах из города, чтобы не допустить ни одного гонца на границу. Это всё, что может вас волновать.

Принцесса Юань отвернулась от мужа и направилась к выходу из его покоев. Конмин запустил испачканные краской пальцы в волосы.

— Королева, перед лицом короля этой страны склоните голову, преклоните колени и скажите правду, как здоровье генерала Корё Чхве Ёна?

Ногук опустилась на колени:

— Раб Чхве Ён, тот, которого вы милостью короля приказали приковать на площади, всё ещё жив и, к сожалению, в сознании. Он стоит на коленях, и только цепи удерживают его тело от падения. Кровь идёт у него горлом, и цепи уже так глубоко врезались в кожу, что кровь капает с кандалов. На улице холодно, его треплет ветер, в нём нет крови, которая могла бы согреть его, поэтому он мёрзнет в исподнем, его бьёт дрожь. Ваш брат, ваше величество, преданный вами брат... вороны уже принимают его за падаль, они садятся и клюют его руки, а у него нет ни сил, ни желания согнать их.

— Королева, я понизил его в статусе до раба, чтобы Небесный лекарь могла защитить его как своего раба. Я согласился на все условия чиновников, я вынес такой приговор, зная, что Чхве Ён и Небесный лекарь сбегут сегодня ночью.

— Этот человек, даже если он доживёт до рассвета, он не сможет идти. Это неважно. Он сбежит сегодня ночью, говорите вы, так зачем делать из него её раба, если он сбежит?

— Его владения я сохранить за ним хотел, дорогая, чтобы они вместе с ним самим жене, которая его оболгала, перешли. Дорогая, любимая, моя королева, я не переживу, если ты предашь меня, — Конмин поднялся с места и, пошатываясь, пошёл к стоящей на коленях жене, — любимая, — он стал целовать её руки.

— Ваше величество, будьте сильным, просто будьте сильным. Идите сейчас на площадь и скажите людям, что ошиблись с приговором, скажите, что доказательства были ложными. Велите снять с Чхве Ёна цепи и перенести его во дворец. Я отогрею его одеялами и вином, перевяжу его раны, вы будете сидеть рядом и держать его за руку, пока Будда не смилуется над ним и не заберёт его дух. Если он выживет, если он в очередной раз поборет болезнь...

— Эта женщина ещё не принесла инструменты? — проговорил Конмин и отпустил жену.

— Ваше величество, не утешайте себя этой надеждой. Исцеления не будет. В словах этого гада нет и никогда не было ни слова правды. Генерал, ваш брат, пожертвовал жизнью, чтобы доказать, что целью Синдона является не он один, что этот старик хочет разрушить эту страну, — королева обняла мужа. — Вы выполнили условие изувера, вынеся такой приговор, но он мало изменил судьбу Чхве Ёна — ему суждено умереть — ваш приговор ударил по вам и по этой стране, ваш народ ропщет и ругает жестокого и завистливого короля.

— Жена, пока есть надежда, я буду жить ей. Этот человек мне дороже трона. Я понял это. Я легко лишусь власти, чтобы сохранить ему жизнь.

— Ваше величество, он умирает, он абсолютно беспомощен, — воскликнула королева, молитвенно сложив руки. — Услышьте меня, вы медленно и мучительно убиваете его. Ваше величество, что если он переборет болезнь? Пока не поздно, не думая о последствиях, просто отмените приговор.

— Я сделаю это, королева, я сделаю это, но не раньше, чем Небесный лекарь исцелит его.

* * *

«Инструменты, инструменты…» — Инсу торопилась к Синдону, — «Сперва переливание крови, затем длительная медикаментозная терапия, гемостатики, гемостатики, затем операция, потом ещё одно переливание и антикоагулянты». Ей с больным человеком предстоял долгий путь, к которому нужно было тщательно подготовиться: «Во-первых, не забыть ключи от кандалов, их ближе, чтобы быстро достать, во-вторых, согреть его, вот она фляга, лучше бы был термос, но всё не притащишь с небес, одеяла, два одеяла — запеленаю его в них с ног до головы — двух как раз хватит. Бинты и все лекарства, которые только смогла найти, с ним всё пригодится. Одежда: две смены белья для него и тёплая одежда, быстрее, быстрее, всё, что под руку попадётся, и для себя, королева мне уже приготовила траур по мужу, ну, и ладно, на большее времени нет. Хороший рюкзак я спёрла у того японца — всё поместилось, а одеяла смотала и закрепила сверху. Вот так, и бежать удобно. Сообщить королю, королева просила сообщить, как только получу инструменты, устроила мне выволочку, не давала уйти, заставила напялить траур и просила сообщить, собственно зачем?» — Инсу бежала знакомой дорогой.

— Изверг! — произнесла она, перешагнув порог пропахшего кровью и ядами дома. — Я выполнила твоё условие.

— Ты выполнила моё условие, убийца. Ты выполнила его сполна. Твой муж сейчас прикован на площади, и каждый камень, который не полетит в него, ударит по этому слабому королю. Корё так недавно стало независимым от Юань, так недавно восстановило свои границы, скоро об этом забудут, забудут об этом, забудут твоего мужа — героя, который собственной кровью…

— Ты можешь называть меня, как хочешь, монах, и говорить, что хочешь. Отдай инструменты.

— Небесный лекарь, вы слушаете меня невнимательно, я не обещал вам отдать ваши инструменты, я обещал только сказать, где они.

— Говори, мерзавец, выполни своё обещание, — Инсу в ярости сжимала кулаки, а Синдон сидел на лавке во дворе дома, не шевелясь, и равнодушно смотрел ей в глаза.

— Инструменты. Хирургические инструменты. Милая моя учила меня письму и небесным словам, ты похожа на неё как две капли воды, только ты — не она, ты всего лишь жена человека, которого я хочу уничтожить. Так вот, те ржавые инструменты находятся в покоях короля, инструменты моей милой, а твои инструменты, женщина, были похищены Тансонгваном, отвезены в порт Чансо одним из его учеников и там расплавлены в кузне.

— Что ты сказал? Что ты сказал? — Инсу покачнулась, почувствовав слабость, и с трудом удержалась на ногах.

— Хирургические инструменты были расплавлены в кузне, ваша милость, вам никогда не получить их, вашему мужу суждено умереть до рассвета. Если к тому времени, как вы доберётесь до него, он будет ещё жив, задайте ему один вопрос, всего один. Это всё, что я хочу знать. Спросите его о том, что он подумал, когда Тансонгван предсказал ему смерть от ваших рук. Что он решил тогда, просто не верить или подчиниться судьбе?

Инсу взглянула в пустые водянистые глаза старика, она собственными глазами видела, как мёртвые кости покрывали равнины, и осталась той же, тем же Небесным лекарем, а он стал другим, возможно, потому что она ушла, а он остался, но это был не тот Синдон, жизнь которого она спасла. Поздно было сожалеть, поздно, слишком поздно, даже убить этого изверга было поздно, Инсу поспешила на площадь, к тому времени, как она добралась до цели, уже стемнело.

Площадь была пуста. Он был один. Сердце Инсу зашлось болью, она погладила свой живот: «Тише, тише, маленький, тебе тоже досталось, ну, ничего, сейчас мы спасём папу, ведь без него нам никуда». Он стоял на коленях на высоком деревянном помосте, висел на цепях. Инсу с трудом нашла ступени, она долго ходила вокруг помоста и слушала его тяжёлое дыхание. Судя по редким подавленным стонам, он был в сознании — она звала, но он не отвечал. Наконец, она поднялась к нему, подбежала, упала на колени перед ним, нежно подняла его голову и убрала волосы с лица. Она старалась сделать это как можно нежнее:

— Любимый, глаза открой, посмотри на меня, слышишь? Чхве Ён-сси? Открой, открой глаза, любимый, я же слышу, ты в сознании. Ну, что же ты, виновата я, виновата во всём, а ты решил себя наказать тем, что не видишь меня? Ну, прости, прости меня, — она принялась целовать его, целовала каждую чёрточку лица, пока он не открыл глаза. — Вот и молодец. Смотри на меня. Ну, какой же ты глупый. Сам подумай, как я могу хотеть убить тебя, ведь я тебя люблю, глупый. Я твоего ребенка ношу, а ты — убить. Вот же — обидел. — Он закрыл глаза и явственно застонал. — Сейчас, сейчас, любимый. — Инсу достала ключи от кандалов и подползла к его правой руке, нащупала запор и вскрикнула — кандалы были мокрыми от крови. — Чхве Ён-сси? С руками что? — Он молчал, она поняла: «Зубы сжал — боль терпит». — Сейчас, сейчас, любимый, потерпи. — Инсу нащупала запор и дрожащими руками открыла кандалы. Его тело потеряло опору и пошатнулось. В следующую секунду он повалился навзничь и повис на одной руке. — Чхве Ён-сси? — Инсу закричала от ужаса, он застонал от боли. — Сейчас, сейчас, потерпи. — Он инстинктивно подтянул ноги к груди, принимая позу эмбриона. — Ты замёрз, ты так замёрз? Любимый? Сейчас, сначала кандалы сниму. — Открыть второй замок было сложнее, от того что этот человек уже не мог сдерживать стоны, его трясло крупной дрожью, Инсу слышала, как стучат его зубы, он вдыхал, пытаясь сдержать дрожь, но это у него уже не получалось. Наконец, запор поддался, и вторая рука безвольно со стуком упала на пол. На этот раз он не смог не закричать, и в неверном свете луны Инсу смогла разглядеть отчего — его рука превратилась в кровавое месиво. Запястье было перерезано кандалами, на которые пришёлся весь вес его тела, а кисть была, как будто, топором порублена. — Чхве Ён-сси, что с рукой? — Он молчал и старался не дышать. Инсу накрыла его одеялом с головой — хватило одного — второе бросила в ногах и полезла к нему под одеяло с флягой. — Пей! Быстро давай. — Он послушно попытался сделать глоток, но ничего не получилось. — Ах, какая же я тупая, сейчас погоди, удобнее уложу. — Инсу вылезла из-под одеяла, взяла его за плечи и потянула на себя, он немного поморщился, но, судя по виду, был доволен оказаться у неё на коленях. Инсу поправила одеяло и погладила его по голове. Он зажмурился от удовольствия: «Я давно поняла, любимый, что ласки тебе с детства не хватало. Живи только, вот увидишь, заласкаю всего, будешь просить, чтобы отстала». — Давай, пей! — Он сделал глоток и закашлялся. — Ну, всё, всё, — она обняла его голову и поцеловала в губы. Он уткнулся лицом в её живот, и Инсу показалось, что ребёнок завозился внутри, общаясь с отцом: «У тебя, любимый, все тридцать три удовольствия за раз». Он, как будто, прочитал её мысли, повернул голову и посмотрел на неё долгим полным мольбы и боли взглядом:

— Милая... любой яд приму, только не уходи, потерпи, пока не умру, не оставляй меня. Я был виноват. Прадед мой был виноват. Ты мстишь. Ты пытать меня пришла? Если только тем твоё сердце успокоится — бей, режь, трави — только дитя прости, дитя за мои грехи ответить не в силах. Смилуйся, мне умирать так страшно…

Чхве Ён выпрямился под одеялом, лёг пластом и застонал. Инсу проглотила слёзы и заставила себя улыбнуться ему:

— Так, командир, согрелся немного? Разговариваешь? Это хорошо. С руками что, скажи?

— Вороны поклевали, — ответил он равнодушно.

— Что? Вороны? Это птицы такие? Садились на твои руки и клевали? — лаская голову мужа, Инсу никак не могла измыслить эту жестокость.

— У птиц этих память длинная, а место это лобное только при двух последних королях пустовало, так что они ещё помнят, что здесь можно поживиться, а я очень похож на падаль.

Ужас происходящего судорогой сводил тело Инсу:

— Почему ты их не согнал? — воскликнула она, сжав его голову руками.

— Я мёртв почти, а птицам есть хочется, — объяснил Чхве Ён.

— Вот, придурок! — Инсу запустила руки в волосы мужа так, что он дёрнулся и застонал от боли, и она тут же стала обнимать и баюкать его голову. — Правую руку из-под одеяла доставай — перевяжу, зашить надо, не смогу зашить, нечем, — он послушно потянул руку и застонал. — Вот же, — Инсу залезла к нему под одеяло и осторожно, стараясь не задеть истерзанные пальцы, вытянула его руку за локоть. Он поморщился: — Терпи, сейчас будет больно.

— Когда пытаешь, так должно быть больно. Милая, пожалей, у меня от боли душа разрывается…

— Заткнись, умолкни, сама вижу, — Инсу вскрикнула, — горе моё, ты же вены себе перерезал кандалами. Что же делать? Надо зашить, а зашить нечем, и кровь течёт, не останавливается. Придурок, тебе в твоём состоянии любая кровопотеря смерти подобна. Я не могу понять, ты что специально? Специально? Нарочно?

— Жизнь уходит, устал, долго умирал, ты тоже устала ждать, так быстрее, — Чхве Ён смотрел в глаза жены нежным преданным взглядом.

— Опять чушь несёшь, бредишь что ли? Ты же молниями своими прижечь можешь, прижги? Прижги! — закричала Инсу, её внутренности сводило от ужаса.

— Не могу, сил нет, не перевязывай, так быстрее, — его голос был абсолютно спокоен. — Я и до рассвета управлюсь, чтобы ты не замёрзла.

— Хорошо, перевяжу, шрамы останутся, больно будет, — проговорила Инсу, передразнивая его интонации. — Сам виноват, — произнесла она, копаясь в рюкзаке.

— Конечно, сам, — согласился он. — Таких как я, государственных преступников, всё одно не хоронят, на рассвете стражники придут, тело возьмут, с городских стен сбросят, там уж вороньё первым делом глаза выклюет. Так и зачем силы тебе тратить, перевязывать?

— Ещё раз спросишь, убью, — Инсу сверкнула на мужа глазами.

— Убей, милая, — выдохнул Чхве Ён, его голос заметно оживился, — тот кинжал, что я дарил, у тебя с собой? Резать знаешь где. Я бы помог тебе, но руки ты видела, — он виновато вздохнул и отвёл взгляд. — Сердце проткнуть у тебя сил не хватит, поэтому шею порежь, глубоко не сможешь, не переживай, всё одно быстрее умру. Милая, мне очень больно, смилуйся, убей, — взмолился он и опять нежно посмотрел ей в глаза. — Я и жить не могу, и умирать страшно, пытки нет страшнее тебя не видеть, ребёнка так увидеть хотел. Милая, прости, пощади. — Сердце Инсу зашлось болью, она достала обеззараживающее средства: «Может под общей анестезией? Эти птицы, мало ли что у них на клювах: и трупный яд, и всякая зараза. Любимый, как же больно тебе. Была бы хоть игла». — Она промывала и перевязывала его раны, а он всё жаловался. — Ты видела, чтобы гвардейцы и стражники без оружия по коридорам стояли, каждый гвардеец по два кинжала носит, видать, король приказал. Я хоть на ноги встать не могу, всё одно у кого надо бы отнял и убил себя, когда тебе обещал, милая. Милая, прости... — Инсу не могла сдержать слёзы, они катились по лицу, он не видел, было слишком темно.

— Вторую руку давай.

— Не надо, милая, — проговорил Чхве Ён, оглядывая обмотанную кипельно белой тканью руку, — гляди, кровь остановилась, я от твоих пыток дольше умирать буду, устал уже боль терпеть, смилуйся, просто убей. Шею порежешь, я не сразу умру, пока тело не отобьётся, мне очень больно будет, может тем твоё сердце успокоится…

Вторую руку ей тоже пришлось достать самой. Он не сопротивлялся, терпел боль, но и не помогал. Инсу закончила с перевязкой.

— Слушай меня внимательно, любимый. План у нас такой, — он приподнялся на руках. — Любимый, на руки не опирайся, — закричала Инсу, но было поздно, нечеловеческим усилием он поднялся так, что их лица оказались рядом, а заботливо сооружённые ей перевязи стали пропитываться кровью.

— Я был счастлив, когда только видел тебя, я... — она закрыла ему рот поцелуем.

«Вот теперь, шумный, ты точно счастлив» — подумала Инсу, она обняла его, как ребёнка, чтобы уменьшить нагрузку на руки, и вслух произнесла:

— Медленно опускайся обратно ко мне на колени, — он послушно опустился на прежнее место и уткнулся лицом ей в живот, Инсу стало смешно — оба: отец и сын — с разных сторон защекотали её чрево, — муж мой, разве недостаточно удовольствий на один раз, колени у меня уже болят держать твою тяжелую голову. — Он посмотрел на неё и… улыбнулся, поднял кровавую руку, пытаясь прикоснуться к её лицу, но так и не дотронулся:

— Не буду тебя кровью пачкать, белый цвет тебе к лицу, — произнёс он и застонал, Инсу попыталась поймать в воздухе его руку, но он отрицательно покачал головой, и она оставила свои попытки. — И руки у тебя горячие, и волосы в свете луны огнём горят, и вся ты точно солнце… Послушай, солнце, каким бы мерзавцем ты меня не считала, перед лицом смерти поверь... — Инсу попыталась сказать ему, что не считает мерзавцем, но он как-то жалобно всхлипнул, с усилием втягивая воздух, и слова застряли у неё в горле. — Я никогда бы не причинил тебе боль. — Его рука упала на деревянный настил, Инсу вскрикнула, подхватила его за плечи и прижала к себе. Он положил голову ей на плечо и прошептал в ухо. — Я был счастлив умереть у тебя на руках, — она погладила его по волосам и осторожно уложила на деревянный настил.

— Любимый, потерпи ещё чуть-чуть, я тебя перевяжу и переодену… — проговорила она, проглотив слёзы, и испугалась его взгляда. Он смотрел мёртвым взглядом куда-то вверх и вбок, туда, где несколько секунд назад было её лицо. Она повернула его голову и закричала от ужаса. — Чхве Ён-сси! — зажала артерию, пульс на шее не прослушивался, сердце остановилось. — Любимый, не умирай! — Как завести сердце человека со сломанными ребрами — невозможно! Инсу знала правильный ответ — надо просто наорать на него. Валик под шею, руки в замок, чтобы не сломать то, что осталось целым, три нажатия, нос зажать, рот открыть — три глубоких выдоха и не молчать. — Любимый, живи! Не оставляй меня одну с ребёнком! Не умирай! Вернись ко мне, любимый! Я жить без тебя не могу! Не буду жить без тебя! Останься со мной! Что будет со мной без тебя? Вернись! Не бросай меня! — «Есть пульс слабый, очень слабый. Теперь он должен очнуться». — Очнись! Услышь меня, любимый! Открой глаза. Посмотри на меня. Давай же, умоляю. — «Искусственное дыхание следует продолжить только через поцелуи». — Он застонал, тяжело задышал и замотал головой. Инсу взяла его голову в свои руки и разрыдалась.

— За что ты так со мной, милая? Я был мёртв, как ты того и хотела. Зачем ты воскресила меня? Ты думаешь, мне легко умирать? Это очень жестоко. Мне так больно.

— Больно? Говори быстро, где больно. — Инсу поцеловала мужа в губы. Он не ответил на поцелуй и промолчал. — Дышать больно?

— Больно.

— Как больно? Жжёт или колит? Ты испытываешь боль только на вдохе или только на выдохе, или болит всё время, — Инсу достала иголки из рюкзака и положила его мужу под голову, сняла с него одеяло. Он молчал, дрожал от холода, тяжело дышал приоткрытым ртом и лежал пластом. — Потерпи, любимый, я переодену и перевяжу тебя.

— По-дой-ди, — Инсу развязывала завязки его рубашки и едва расслышала этот шёпот.

— Сейчас, сейчас, любимый. Только накрою тебя одеялом.

Инсу склонилась над ним:

— Бли-же, — простонал Чхве Ён.

— Ты почему так говоришь плохо?

— Милая, не делай так больше, пощади меня, — прошептал он, истратив последние силы, уставился в пространство перед собой бессмысленным взглядом и тяжело задышал.

— Что? Что ты сейчас сказал?

— Милая, — Чхве Ён сглотнул и пошевелился, пытаясь приподняться, чтобы удержать его от губительного для него усилия, Инсу обняла его голову и склонилась над ним ещё ниже, — сколько раз я ещё должен буду умереть, чтобы твоё сердце местью насытилось? Пощади, ты мне всё сердце истоптала.

— Любимый, ну скажи, где больно, умоляю, я тебе иголками боль сниму. Давай, я должна понять, как сломаны рёбра. Любимый, если в грудь ногами били, это совсем плохо, они тебе грудину сломать могли, если грудь сдавили, рёбра могли по бокам сломаться, это другое дело, а если по спине цепями, это совсем другой перелом, — Инсу погладила его по лицу, в неверном свете луны ей показалось, что в уголках его глаз заблестели слёзы.

Он замотал головой, пытаясь сбросить её руки:

— Я не хотел до этого часа дожить… Я же дважды мог умереть счастливым. Твоя месть страшна, твоей пытки нет страшнее. Ты мне лгала с тех самых пор, как вернулась. Мне так жаль. Почему ты сразу не сказала, что хочешь убить меня. Я бы тебе позволил, думаешь, тебе бы сил не хватило, пытать меня? Я даже подумать не мог, что ты мне мстить будешь за прадеда, я же спрашивал, почему не дала умереть, то лёгкая смерть была... Ты же моё дитя носишь, что ты с ним сделаешь? Милая… дитя королеве отдай, умоляю…

Он дёрнулся, и Инсу закрыла ему рот поцелуем. Он замолк и безвольно лежал пластом, изредка моргая и не отвечая на ласки. Она вытерла слёзы и стала ставить иголки, пытаясь снять боль.

— Руки у тебя очень болят, любимый, вот так не будет, — приговаривала она, перемежая каждую следующую иголку поцелуем. — Ну, легче тебе? Ну, не молчи. Потерпи немного, я тебя приподниму, ну, возьми меня за шею, можешь? Вот так, давай. Так, здесь больно, — Инсу с трудом уложила мужа боком себе на грудь и облокотилась спиной о столб, к которому он недавно был прикован, — вот так будет легче дышать. Под спину я тебя поддерживаю, тепло спине? Вторую руку на живот положу, на печень, там у тебя болит?

— Тебе придётся яд самой мне в рот влить, я не смогу сосуд удержать такими руками. Если б я подумать мог, что придётся яд из твоих рук выпить, я бы постарался птиц согнать, — произнёс он и виновато вздохнул. — Позволишь тебя обнять? — она кивнула и проглотила слёзы. Он застонал, скрестил руки у неё за спиной и положил голову ей на плечо. — Синдон для меня тебе Хваго дал? Его тяжело выпить, он всё время наружу рвётся, но я ни капли не выплюну, на тебя не попадёт, не бойся, а душить меня даже не пробуй, пытки не получится, я сразу умру, как мокрую бумагу на лицо положишь, едва дышу. Милая, молю, глаза мне не выкалывай. Позволь смотреть до последнего вздоха. От этого яда я страшно умирать буду, ты на мои муки насмотришься. — Инсу прижалась к его лицу и разрыдалась. Он испугался её слёз. — Я слишком сильно сжал? Прости, не плачь, всё, всё, я отпустил, — он отпустил руки, и ей пришлось прижать его к себе, чтобы удержать тело от падения.

— Прости меня… — Инсу заливалась слезами, лаская его, а он недовольно елозил на её груди, не понимая, что происходит, и слепо тыкался в её лицо своей головой, — слышишь, прости! Моё сердце разрывается от того, что я с тобой сделала, любимый. Я не хотела, я испугалась твоего меча и наговорила тебе гадостей. Я не думала ничего из того, что говорила, а ты так легко поверил. Поверил и решил умереть по моему слову. Тебе теперь больно и страшно, и во всём виновата я, и мне ещё больнее. — Он, наконец, нащупал её губы и коротко поцеловал её.

— Моя милая решила пожалеть меня. Это хорошо, посиди вот так тихонечко, мне так хорошо, я под пыткой или без умру до рассвета, — он нежно посмотрел ей в глаза, потёрся лбом о её шею и прижался к ней. — Только не спи, как умру, ударишь меня покрепче, я, мёртвый, руки отпущу, а не то как одеревенеют, так и не вырвешься, — его слова произвели на неё совсем не то действие, какого он ожидал. Инсу продолжала страдать, заливаясь слезами, и ласкала его голову, вздрагивая при каждом вздохе.

— Ты поверил в то, что я могу желать тебе смерти? Это невозможно! Я не хотела отравить тебя. Тот яд, что мне прислал Синдон, он и вправду мог оказаться тебе полезен, если бы ты не был ранен. Если бы ты позволил мне выпить его, ничего бы не случилось. — Он как-то весь напрягся у неё на плече и вздрогнул, заставив её закричать от ужаса, она попыталась заглянуть ему в лицо, но это было сделать не так просто, он обнял её и весь прижался, а лицо спрятал у неё в волосах. — Любимый, любимый мой! — закричала Инсу.

— Травить не будешь, значит, — прошептал он ей в ухо, — душить бесполезно, что же ты со мной делать будешь? На части тело моё рвать? Нет, милая, я тебе помогать не собираюсь, я уже умер один раз, теперь сам буду выбирать как, а будет это так, умру, тебя обнимая…

— Я не хотела убить тебя, — закричала Инсу и запустила руки ему в волосы, — ну, почему ты не веришь мне? Я люблю тебя! Я жить без тебя не могу.

Он отпустил её и заглянул в лицо:

— Зачем ты мне боль сняла? — спросил он.

Инсу впилась поцелуем ему в губы и прошептала:

— Чтобы не болело.

— Помоги мне на доски лечь, — попросил он, отпуская руки, и Инсу, осторожно поддерживая его голову, помогла ему опуститься на деревянный настил. Он сразу лишился недавно обретённых сил, приоткрыл рот и тяжело задышал.

— Любимый, потерпи немного, я тебя перевяжу и переодену. И на руках надо перевязи сменить, все кровью пропитались, — она осторожно скатала одеяло и стала раздевать его, он затрясся от холода, застонал и потянул к ней руки. — Ну что, любимый, что ты ещё хочешь сказать? — она вернула одеяло на прежнее место и склонилась над ним.

— Если пытать хочешь, то иглы свои убери. Холодом пытать будешь. Ты мне боль сняла, чтобы я больше пыток выдержать мог и позже умер. Я так не хочу. У меня не только тело болит, но ещё и душа разрывается. Ты хотела резать — режь, глаза открыл — выкалывай, только боль мне оставь, я от боли раньше умру.

Инсу застонала и схватилась за грудь.

— Я не хотела убить тебя, любимый! Слышишь? Для меня твоей жизни нет дороже. Я в сердцах сказала тогда, испугавшись твоего меча. Я виновата, виновата во всём, любимый, но не наказывай меня, пощади… Моё сердце не выдержит, если ты оставишь меня убийцей своего мужа, отца моего ребёнка, моего любимого человека. Я сейчас перевяжу тебя, переодену, это больно, но ты потерпи, я перебинтую тебе коленный и голеностопный суставы, мы поспим немного, ты согреешься, и мы пойдём к дядьке твоему, спрячемся у него.

— Убить не хотела, значит? — спросил он, она кивнула и попыталась поцеловать его, но он отстранился. — Меча моего испугалась? Я сам его боюсь. Я слушаю тебя и думаю — мне твоей лжи не пережить — но ведь живу, мерзавец, и сердце бьётся ровно так, точно от удовольствия. Тебя Синдон научил, как меня убить надо? Ты уже со мной расправилась: я под пыткой или без до рассвета не доживу — дитя пощади, как родишь, королеве отдай, не мучай ребёнка: слабыми ядами не пои, на холоде не раздевай, на цепь не сажай. Я сейчас всё выдержу, всё, что ты задумала, чтобы сердце твоё успокоилось. Представить не могу, как ты меня четвертуешь, у тебя сил на то нет, но от того должно быть ещё больнее…

Инсу отчаянно ловила ртом воздух: «Маленький, терпи, папу спасаем, надо его жить заставить», — она погладила свой живот, осторожно приподняла одеяло, легла мужу на плечо и притихла. Успокоившись, она приподнялась и прислушалась к биению его сердца, сердце билось слабо и неровно, она поцеловала его в грудь и вернулась на прежнее место.

— Ты зачем мне боль сняла? — спросил он после нескольких минут проведённых в полном молчании. Она потёрлась о его плечо. — Почему не пытаешь? — она обняла его нежнее, приподнялась и поцеловала в щёку, он приобнял её в ответ, положив свою кровавую руку ей на талию. Она проверила его пульс — он умирал — животу стало тепло от пропитавшей платье крови. — Зачем милая моя лгала, когда я спросил, хочет ли она, чтобы я, убийца и мерзавец, жил и был подле неё?

— Как бы не называли моего любимого эти люди, предателем, преступником, рабом, я знаю, что он лучший из живущих на этой несчастной земле, что ты, воин Корё, герой своей страны, никогда не предавал и не замышлял заговоров, никогда никому не завидовал и никого не боялся, — он промолчал, Инсу проверила пульс: «Соображай быстрее, любимый, каждая секунда на счету, во второй раз могу не откачать тебя», — подумала она и вслух проговорила. — Я не лгала. Сам подумай, зачем мне было врать.

— Ты сама всегда меня бранила, я привык, называла убийцей, мерзавцем, придурком, да и другие слова, которыми ты меня называешь едва ли лучше, хоть я их и не понимаю. С тех пор как вернулась, ругаешь одним словом «лю-би-мый».

— Ругаю?! — вскричала Инсу. — По-твоему, «любимый» — это ругательство? Глупый, какой же ты у меня глупый, отсталый и дефективный. Ну да, это небесное слово ты не знаешь. Что же ты раньше не спрашивал, бедный мой, разнесчастный? Идём ко мне, я тебе объясню. Не лежи, давай поднимайся, сердце должно биться сильно и ровно как от удовольствия. — Она встала на колени и потянула его за плечи, он обнял её под руки и с трудом, скользя по шёлку её белого траурного платья, сел, положил голову ей на плечо и поцеловал в шею. — Теперь слушай, любимый мой. Когда я называю тебя так, это значит, что я тебя люблю, когда люблю значит, я хочу тебя видеть и постоянно скучаю, когда тебя нет рядом, да, что греха таить, даже когда ты рядом, но не смотришь на меня, я по тебе скучаю. Я жить без тебя не могу, умру без тебя, вот, что означает это слово, любимый. Я переживаю за тебя, я чувствую твою боль, как свою, и каждая твоя рана, каждая твоя болезнь оставляет шрамы на моём сердце. Вот, что оно означает, любимый. А ещё я хочу уничтожить твоих врагов, я хочу помогать и поддерживать тебя во всём, вот, что оно означает, любимый. И, главное, оно означает, что я верю, верю в то, что ты переживёшь этот рассвет и будешь жить дальше. Ты будешь рядом со мной, мы вместе будем растить сына, и у нас будут ещё дети. Слышишь, в это я верю. Ты понял меня, любимый?

— Ты сказала, что видеть меня не хочешь, ты сказала, что я должен умереть, как же мне теперь поверить.

Инсу была уверена, что не сможет найти в себе слёзы, но они полились из глаз сами, стоило ей подумать о том, что надо разреветься:

— Не хотела убить, не хотела, в сердцах сказала, меча испугалась. Прости, прости меня, прости. Не хотела яд поднести, думала лекарство, — она заливала слезами его лицо. Он тихонько застонал, подтянулся и поцеловал её в губы.

— Не хотела убить? — повторил он эхом.

— Я спасла Синдону жизнь сто лет назад, он прожил сотню лет в этом страшном мире, я поверила, поверила ему, поверила в то, что он великий лекарь, он не мог не помочь мне. Ты был так избит, ты умирал, я хотела спасти. Монах сказал, что я должна выполнить его условие. Он сказал, что я должна оболгать тебя на Совете. Я выполнила это условие и думала, что он отдаст мне хирургические инструменты, с помощью которых я исцелю тебя. Я думала, каждому злу есть предел. Этот живодёр получил, что хотел, и обманул меня.

— Хотела спасти? — проговорил Чхве Ён. — Хотела, чтобы я с тобой остался и ребёнка увидел? — она, рыдая, впилась в его губы, он страстно ответил на поцелуй. — Ты хочешь, чтобы я жил? — он застонал. — Всё правда, когда в Согёне выходила, когда по дороге не дала умереть, за прадеда не мстила, а всё от того что переживаешь за меня?

— Никогда на тебя зла не знала, никогда, — закричала Инсу, — прадед твой не мучил меня. А если бы и мучил, при чём тут ты? Любимый, любимый мой, только не умирай!

— Спасти хотела? Когда оболгала и убила, Синдон обманул? — он вздрогнул всем телом и крепче прижался к ней, Инсу вскрикнула от ужаса. — Синдон сейчас со смеху помирает, чтоб он лопнул, а я не знаю плакать мне от счастья или смеяться.

— А ты умеешь? — всхлипнула Инсу. — Плакать и смеяться. Ни разу не видела, чтобы ты плакал или смеялся.

— Помоги мне на доски лечь, — простонал он.

— Да, да, любимый, сейчас уложу, перевяжу и переодену, — проговорила она, укладывая его на деревянный настил, он удержал её поцелуем и прошептал:

— Не надо…

— Что ты говоришь? — не поняла Инсу и склонилась над ним, он ещё раз поцеловал её. Она засмеялась. — Я люблю, когда тебе целоваться хочется, но сейчас каждая секунда на счету…

— Я умираю, милая, сердце послушай, осталось несколько последних дыханий, не мучай меня…

— Что ты сказал? — вскричала Инсу.

— Милая… — застонал он.

— Ты собираешься умереть, умереть и оставить меня одну с ребёнком? Ты собираешься убить меня, убить меня и нашего ребёнка? Я без тебя жить не буду, он тоже не родится.

Он потянул к ней руки, она склонилась над ним, и он закрыл ей рот поцелуем.

— Милая, я никогда не причиню тебе боль… — застонал он. — Ты будешь жить, забудешь меня, ты боишься оставаться одна, но тебе помогут. Милая, я убит, на живот мне цепи накинули и четверо этот узел из цепей затягивали, по спине мне цепями били точно плетьми секли, грудь мне проломили, когда со всей дури ногами с разбегу ударили, а потом, как упал от этого удара, вдесятером меня ещё и пинали в грудь и по спине, в сердце мне Синдон нож всадил. Милая, я боролся за жизнь, боролся до конца, но ты, жена, мне яд поднесла, я понял, обманул тебя Синдон, так ты это пойло, от которого я пятый год жить не могу, себе в рот тянешь, я плошку из рук твоих выбил, а ты меня словом убила… Я выслушал, думал, не пережить, когда ты меня, умирающего, одного бросила, думал, в муках умираю, ан нет, ты сказала, мне слишком легко так умереть. Милая, пока сюда тащили, пока приковали, приговор читали, да чиновник этот глумился надо мной, за волосы таскал да прикованного по загривку бил, я думал, лишь бы убили они меня быстрее. Только подумал, как понял, что будет, как умру, мне так страшно было… Умереть страшно, жить невозможно. Милая, жив останусь, что будет, знаешь ли? Небесный лекарь, раба своего пощадите, не мучайте, этот преступник умер, кровью истёк. Не веришь, раздень, посмотри, так не живут, меня тётка чуть ли не сыном единственным звала, и та похоронила, а ты на чудо надеешься. Только для чуда твои инструменты нужны, ведь так?

Он попытался притянуть её к себе, но она вырвалась, сбросила с него одеяло, приподняла его за плечи, не почувствовав веса его тела, сняла нательную рубашку, отпрыгнула от него и закричала от ужаса. Она уже видела это истерзанное тело сегодня утром, но теперь в свете луны всё казалось значительно хуже. Он лежал пластом, дрожал от холода, а из раны в области сердца сочилась кровь. Инсу зарыдала и вернулась к мужу, он попытался поймать её за предплечье, но она не позволила ему прикоснуться.

— Так, слушай меня, — она склонилась над ним, он приподнял голову и потянулся к её лицу, — быстро молнии свои собрал и раны свои прижёг. Давай!

— Не мо-гу, — простонал он и с глухим стуком опустился на деревянный настил. Инсу вскрикнула и укусила себя за палец, села на пол и, покачиваясь, стала снимать с себя одежду. — Эй, ты что де-ла-ешь? — закричал Чхве Ён.

Инсу развязала пояс, сняла халат, белое испачканное кровью мужа шёлковое платье, рубашку и бельё.

— Умрёшь ты к рассвету или нет, не знаю, но если умрёшь, то я к тому времени замёрзну насмерть. Я без тебя жить не буду, у меня от боли сердце разорвётся, забуду, говоришь, не смогу забыть. Если хочешь спасти меня, залечи свои раны, — она легла ему на грудь и теперь удерживала его за локти, не позволяя дотянуться до одеяла.

— Эй, оденься — замёрзнешь! — он перестал дрожать. — Холод дикий.

— Ай, упало! — вскрикнула она, отталкивая одежду. — Чудо, говоришь, надо, сейчас устрою тебе чудо. Как же холодно, — притворно застонала она. — Любимый, согрей меня, замерзаю. Я тебе на грудь легла. Как холодно! Любимый! Любимый мой, замерзаю, — он застонал, его тело осветилось изнутри и задымилось. — Всё, всё, любимый, совсем другое дело. — Она поцеловала его в губы и оделась. — Ну вот, рана совсем по-другому выглядит. На руки тоже посмотрю... Ну, смотри же, кровотечение прекратилось, да и вены, как будто, неделю заживали. Чхве Ён-сси? — он лежал пластом, тяжело дышал и смотрел на неё стекленеющим взглядом. — Ты совсем ослаб? Ну, потерпи. Сейчас я тебя перевяжу и переодену. Бинты с рук заберу, потом найду способ прокипятить их, сейчас приподниму тебя, чтобы бинты домотать, вот так, терпи, немного осталось, голову держи, не запрокидывай. Чхве Ён-сси, любимый, сознание не теряй, всё, всё, свежую рубашку одеваю, одеяло вот, вот оно. Сейчас, сейчас, сначала я, а потом одеяло. Всё, выдыхай, — она целовала его лицо и гладила по голове, согревая его грудь собственным телом, пока его дыхание не стало ровным. — Всё, Чхве Ён-сси, остались ноги, согни колени. Можешь? Давай, не молчи. — Он застонал и согнул ноги в коленях. — Всё, всё, разгибай, я всё поняла. Несколько иголок — и всё будет хорошо. Ты должен будешь встать, и мы с тобой пойдём к твоим, чуть не сказала, родителям.

— Встать... не смо-гу, — прошептал он.

— Сможешь, — уверенно заключила Инсу, — мы уходим сегодня ночью и прячемся у Сурибан. Это приказ короля. Я перебинтую тебе коленный и голеностопный суставы, поставлю иголки, надену обувь, слышишь? Ты замёрз? Мы поспим часа два-три и пойдём.

— Ты знаешь, где дядька мой обосновался?

— Нет.

— Вот и я. Куда пойдём? — его голос звучал слабо, речь прерывалась тяжёлым коротким дыханием. — Я с того света найду способ приглядеть за тобой. Говорят, когда жнец забирает душу, он связывает её верёвкой, у меня хватит сил на то, чтобы разорвать её. Я призраком буду рядом, всегда буду рядом, буду твоим рабом, исполню приговор короля.

— Чхве Ён-сси, любимый, — Инсу положила руку ему под затылок, и его голова, безвольно покачиваясь, лежала у неё на руке, — нет ни жнецов, ни Нефритового императора, ни небес, есть только небытие. Ты умрёшь и никогда больше меня не увидишь, не прикоснёшься, твоё тело сгниёт в земле, а я безутешной вдовой буду поливать твою могилу солёными слезами, пока меня не постигнет та же участь. Ты должен жить!

Чхве Ён застонал и посмотрел на жену полным ужаса и боли взглядом:

— Мне не выжить, я не смогу.

— Отлично, значит, и мне не выжить, и ребёнку нашему не жить, не родиться, ты этого хочешь? Не хочешь, тогда живи. Кто ещё, кроме тебя, сможет защитить нас? Никто! Ты умрёшь и оставишь нас погибать в этом мире. — «Прости меня, любимый, я знаю, что очень сильно сейчас тебя напугала, но ничего лучше в голову не пришло, прости меня» — подумала Инсу, он приподнял обмотанную чистыми бинтами руку, пытаясь прикоснуться к её лицу. На этот раз она поймала его руку в воздухе и прижала ладонь к своей щеке, он застонал от боли, его рука ослабла, и Инсу, испугавшись, отпустила его — истерзанная рука опустилась на деревянный настил — он открыл рот и тяжело задышал. — Чхве Ён-сси! — закричала Инсу. — Прости меня, прости, слышишь, не умирай. Любимый мой, любимый. Господи, охрани. Ну, пожалуйста, живи, умоляю. Виновата я, виновата во всём, не наказывай меня так, любимый, я не выживу без тебя. — Она закрыла его приоткрытый рот поцелуем, он сглотнул, но на поцелуй не ответил. — Не делай так, любимый, не делай так ещё раз, не оставляй меня, мне без тебя жизни нет. — Он закрыл глаза, Инсу баюкала его голову и заливалась слезами. — Чхве Ён-сси! Ну, пожалуйста, глаза открой! Страшно же, не умирай. Я твою смерть не переживу, я во всём виновата. Ты умрёшь и оставишь меня виноватой? Это так жестоко. Ну, пожалуйста, живи, я знаю, больно, умоляю, терпи. Ты же хочешь видеть меня и прикасаться, любимый, ты умрёшь и никогда больше не увидишь меня, не прикоснёшься. Ты умрёшь и оставишь меня беззащитной в этом страшном мире. Твой сын, ты не увидишь, как он растёт, любимый. Я знаю, что тебе очень больно, знаю, что умереть легче, я виновата в этом, но умоляю, прошу, живи. Нет, нет, Чхве Ён-сси! Чхве Ён-сси? — Он дёрнулся, уронил голову на бок и потерял сознание. Инсу нащупала пульс на его шее — пульс был очень слабый, дыхание редкое, но он дышал, организм боролся за жизнь из последних сил и проигрывал. — Чхве Ён-сси, любимый, держись, — Инсу не могла сдерживать рыдания. Она не могла убрать руку с его артерии, она ничего не могла сделать, только верить и умолять этого человека жить вопреки всему и всем. Она закутала его в одеяла и спряталась у него под правой рукой, пытаясь согреть его своим телом. Она дико устала, тянуло в сон, но сон был роскошью, которой она не могла себе позволить. Она изредка задрёмывала и мгновенно, вздрагивая, просыпалась, щупала пульс и проверяла дыхание — его состояние не менялось.