Целительница (джен)

Она была — Целительница.

Её имя давно забыли все, кроме неё. Но и она редко называла себя по имени даже в мыслях.

Она врачевала телесные и душевные раны, но чаще — вторые.

Она жила в сердце прекрасного, но дремучего старого леса. Казалось, сюда никто не найдёт дороги — но её всегда находили те, кто нуждался в ней. Каждому дорога ложилась под ноги незаметно и по-своему, но вела всегда сюда — к ней. Одни вдруг теряли направление в знакомом лесу — и только ли оттого, что незримая тяжесть на плечах не давала поднять голову и печаль застилала глаза, мешая смотреть по сторонам?.. Других, погребённых под бедами, гнала, как раненых оленей, куда-то хищная тоска, и неосознанно они шли в лес, ища спасения. К ней приходили не только из окрестных земель, но и из дальних — рано или поздно каждого, кому без помощи уже не выстоять, охватывало непреодолимое желание бросить всё и пойти, куда поведёт дорога, — и дорога приводила к ней. В один из дней они выходили к деревянному дому на поляне среди тысячелетних сосен, кроны которых пронизывало солнце, — и понимали, что пришли.

Целительница любила жизнь и любила людей, и каждый из тех, кому она помогала, был ей дорог. Каждого, кому она помогала выпрямиться, расправить крылья и увидеть новую дорогу, поверить в себя и понять, — каждого она помнила всегда, с тех пор, как впервые увидела, и потом, когда он давно покинул этот лес, вернувшись из тишины в мир.

Она помнила каждого, но её не помнил никто. А если кто-то и помнил — не подавал вида. Её благодарили — и уходили, никогда не возвращаясь. Ветер жизни, вновь наполнявший их крылья, никогда не поворачивал снова в её сторону.

Когда-то Целительнице было горько сознавать это, но это давно прошло. Она просто занималась своим делом — лечила пришедших к ней людей, помогала им, поддерживала — и отпускала, как птиц, взятых на зиму домой из-за сломанного крыла, а теперь здоровых. Её жизнь текла, как медленная река из расплавленного металла, тяжёлого и тягучего, — но светло и прозрачно, как вода. Время словно проносилось над ней и её лесом, не касаясь сосновых вершин, — и ничего не менялось.