Диагност (джен)

— Андромеда, — заискивающе обращается Айрис О'Фланаган, младший целитель отделения общемагических повреждений больницы Святого Мунго, — ты не могла бы одним глазком взглянуть на моего пациента, а? Мы его сегодня с профессором Аблацио обсуждали... Никакой метод резекционных заклинаний к нему не подходит — спадают, и все, никак точки приложения найти не можем.

В руках О'Фланаган держит мешочек с шоколадными конфетами. Шоколад Андромеде хочется всегда — организм требует восполнения энергии после очередного обследования.

— Слушай, он у меня уже сегодня четвёртый, — больше для проформы бормочет себе под нос Андромеда, направляясь по узенькому коридору к маленькой двери с толстыми пузырчатыми стеклами. Больше трёх за день целителям-диагностам осматривать не рекомендуется, иначе дар быстро выдыхается, выкачивается, как насосом со слишком большой тягой, из-за которого источник пересыхает. Но разве ж остановишься, когда каждый больной — как неизведанная страна, новая тайна, которая, возможно, только ей, Андромеде, и по зубам?

— Уже год худеет, чернеет, на ногах язвы, зубы выпадают, трясёт всего, — тараторит симптомы Айрис по пути, — флегма тёмная, сангва повышенной свертываемости, я не знаю, тёмное заклятие вроде, но может и яд...

Андромеда деловито рассматривает терпеливо ждущего в смотровой мужчину, и пока О'Фланаган представляет её ("Целитель-диагност Блэк, 77 процентов попадания"), уже подбирает по вибрации натянутых струн его магической оболочки пункты приложения — сбоку в верхнем абдоминальном квадранте, третье парастернальное пространство, акромион слева, назион и правая маллеола для заземления.

— Будет немного больно, — предупреждает она, пока Айрис ловко подсовывает пациенту листок с информированным согласием, который тот, поколебавшись, подписывает. Андромеда засовывает в рот конфету, дожидается, пока приторная сладость разольется по небу, и с натяжкой бьет сразу по всем точкам — чем бьет, и сама не знает, тем, что есть у неё и нет у большинства других магов и магглов, струями чистой магии, сплетающимися узорами уже внутри пациента. Он охает, но Андромеда уже тянет наружу свою "сеть" с "уловом":

— Ага, первичное гипокринное проклятье седьмого уровня защиты... — глаза закрываются, ноги слабеют, горло пересыхает, конфеты летят в рот одна за другим. Три первых пациента сегодня были сложными и она себя переоценила, раз решилась на четвёртого. Так действительно через год-два придётся искать другое занятие. Родственники, Блэки, будут рады. С тех пор, как в Мунго устроилась их личная "предательница крови", они сюда ни ногой, даже когда Нарси так тяжело болела прошлой зимой...

— Спасибочки! — радуется Айрис, поудобнее усаживая бледного пациента. — Я тогда позову Гликемию, она с таким должна разобраться.

Гликемия Стюарт — одна из травниц, а к ним практики, как Андромеда, всегда относятся чуть снисходительно. В конце концов, они-то могут все исправить парой движений рук или палочки...

— Да я и сама могу, — тянется к карману робы Андромеда, нащупывая деревяшку. — Тут всего-то...

— Только попробуй! — перехватывает её запястье Айрис, делая страшные глаза. — Хочешь отделение без диагноста завтра оставить? Сляжешь же, а пока Фрэнк восстановится, нам неделю без вас обоих справляться придётся. Дураки вы все же, потому вас так мало! Головой думать надо! — сумбурно заканчивает О'Фланаган, выталкивая Андромеду за дверь, подальше от пациента.

— Все готовы? — заглядывает в ординаторскую Гликемия Стюарт и, нервно взмахнув палочкой, сбивает со стола кувшин с родниковой водой. — Ой, я нечаянно, сейчас... — она порывается наклониться, чтобы собрать осколки, но Айрис О'Фланаган отпихивает ее:

— Иди лучше в триажную, скоро поступать будут.

Андромеда уже ловко скатывает заклинанием воду в прозрачный, чистый шар. Удивительно, насколько ловка Гликемия в хейрэргонии (1) и насколько неуклюжа в быту — обязательно то стопку книг сшибет, то дверью хлопнет так, что все отделение содрогнется, то что-то на пол уронит. Но целитель-практик из нее отличный, за это все простить можно.

— Говорят, крови много, — тихо говорит Айрис.

Андромеда крови не боится. Быть Блэком и бояться крови — нонсенс, столько ритуалов на ней завязано. Помнится, как-то тетушка Вальбурга целую ванную набрала, чтоб старшей племяннице амулет защитный сделать...

— Пять человек погибло, пятнадцать ранено! — просовывает голову в щель приоткрытой двери Фрэнк Лонгботтом. Лицо у него сердитое, хмурое, как, впрочем, и всегда с тех самых пор, как всем стало понятно: с диагностическим даром для него покончено. Исчерпался, выгорел, как оно всегда и бывает. И ведь что пользуйся им часто, что редко — все равно не угадаешь, на ком сорвешься, какой случай вдруг станет последним. Все вокруг еще немного надеются, что Фрэнк восстановится, но Андромеде каким-то образом, непостижимым чутьем, ясно: все, конец. Фрэнку, наверное, ясно тоже.

— Готова? — спрашивает ее Фрэнк, и Андромеда кивает, не глядя на него. Ей с ним теперь неудобно.

— Уже у ворот! — кричит кто-то в коридоре.

Перед входом выстраивается очередь. Эмерджеры (2) по двое левитируют пострадавших, укрытых золотистой, нарядной тканью, удерживающей тепло. Это сейчас особенно важно, ведь некоторые люди попали под обмораживающее заклинание. Инфериоры (3), быстро оглядывая пациентов, ловко разделяют поток входящих на четыре рукава, раздавая бирки: красные — неотложные случаи, желтые — могут и полчаса одождать, зеленые вообще могут долго в коридоре скучать... Четвертые, самые тяжелые, уже окружены младшими и старшими целителями. Андромеда, подвернув рукава мантии, определяет точки приложения у девицы с обморожением ног: мизинцы, эпигастриум, верхняя часть левой фибулы...

— "Paralisis a frigore", — диагноз дается легко, пациентку уже перехватывает практики Гликемия и Рыжий Майкл.

Андромеда бросается к следующему: мужчина средних лет с инеем на груди. Дышит.

— То же самое? — нетерпеливо спрашивает Айрис.

На первый взгляд и впрямь идентичные повреждения. Андромеда уже прицеливается к тем же точкам приложения для диагностики, но что-то ее сбивает...

— Как? — она наклоняется к бледно-голубым, еле различимым разводам на шее пострадавшего, вверху, у самого уха, легко можно не заметить...

Айрис озабоченно косится:

— Слушай, не хочу мешать, но ты все-таки поторопись. Это пока только второй.

Андромеда молчит. Губы кривятся в улыбке, только совсем не веселой. Точки приложения — трагус, левая маллеола и правая спина илиака антериор супериор... Бабушка показывала.

— "Marmor glacies", — зло говорит Андромеда.

Айрис издает негодующий вопль:

— Ах, заразы! Это они что, каждого чем-то отдельным прокляли?! Вот уроды! Это ж пока снимем... Проваландаемся до вечера!

Впрочем, все не так плохо. У следующей пациентки опять "Парализис а фригоре", а четвертый уже с обычным "Секо", его и без диагноста определить не сложно... Пятый, правда, заставляет снова напрячься, пока все проклятья не поддаются, наконец, распознанию. Андромеда глотает шоколадные конфеты, давясь сладкой слюной. Руки дрожат, колени подгибаются.

— Все, отдыхать, — толкает ее прочь старший целитель Луриа, перехватывая эстафету. Опыта у него больше.

— Сейчас, — бормочет Андромеда, еще порываясь чем-то помочь Айрис, но голова кружится и приходится присесть на скамью у стенки. Рядом, как назло, еще одни носилки. Светлые локоны, бледная кожа... И алая аврорская мантия.

Андромеда через силу поднимается. Всего пара шагов, но дается с неимоверным трудом. Хорошо, что все коллеги заняты делом и не видят, что она снова на ногах. Андромеда отодвигает золотистую ткань, чтобы лучше видеть.

— Под "пресс" попал, потом головой приложило, эти гады заклятиями только так сыпали, — с готовностью докладывает юный эмерджер, который понятия не имеет, что по всем правилам диагносту сейчас положено только отдыхать и восстанавливаться.

— Состояние тяжелое, но стабильное, пульс слабый, я дал ему атропиновую настойку восемь капель, потом еще камфору, — продолжает старательный эмерджер.

Андромеда, не отрываясь, смотрит на тонкий профиль пострадавшего. Глаза закрыты, губы синие, венки на висках проступают.

— Кровотечение мы остановили, — не успокаивается эмерджер.

— Ага, — говорит Андромеда.

Аврорская мантия смотрится невыносимо фальшиво, рукава слишком широкие, не по размеру, из них выглядывают рваные, грязные кружева с перламутровыми пуговицами. От фальши начинает тошнить, но, кажется, никто, кроме Андромеды, ничего не замечает. Юный эмерджер — тот аж из себя выходит, пытаясь хоть чем-то помочь пострадавшему "аврору":

— Когда эти паразиты метку выпустили, то вообще здание подорвали, вот его и засыпало немного...

— Ага, — снова говорит Андромеда.

Под тонкими веками — голубые глаза, зрачки расширены. "Они с Нарциссой так похожи", — мысль привычная, знакомая, очень домашняя... Мама любила это повторять, тогда, в прошлой андромединой жизни, в большом особняке Блэков.

Эмерджер, видимо, решив, что своей болтовней отвлекает "госпожу диагноста", тихонько отходит. Андромеда медлит. В ушах шумит, перед глазами темнеет, конфеты плохо помогают. Если закатать рукав аврорской мантии и отодвинуть кружева, то на обнажившемся предплечье с белой — как у Нарциссы — кожей можно увидеть отвратительный рисунок. Андромеда старается не думать о том, где он взял эту проклятую мантию. "Эпигастриум, пятое интеркостальное пространство по аксиллярной линии, назион, калканеум... Еще процессус мамиллярис... Слишком много, этих точек слишком много!" Она еле их удерживает, поток силы хлещет, контроль слабеет.

— Ты, сволочь, только попробуй оказаться моим "последним", я тебя лично придушу, — сквозь отчаянные слезы шепчет Андромеда. — Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу... Всех вас ненавижу!

На этот раз обходится — дар остается там, внутри, только свернулся усталым котенком. Андромеда достает палочку, заклятия слетают с губ легко, но стоят последних сил. Хорошо, что стул рядом. Этот, ненавистный и, к несчастью, родной, теперь порозовел лицом, дыхание выровнялось. Андромеда ненавидит и себя. Лучше бы она помогла вон той старушке со сломанной ногой...

— Спит, — с благоговением смотрит на Андромеду вновь подошедший эмерджер. — Здорово у вас получилось.

Андромеда закрывает глаза и приходит в себя уже на кровати в дежурной комнате. Инфериор Лукас протягивает ей чашку сладкого, густого горячего шоколада с корицей. Этот, в аврорской мантии, разумеется, уже очухался и смылся. Может даже сидит сейчас за ужином у Блэков: "Прекрасная погода сегодня, тетя... А ваши булочки с изюмом просто божественны".

Андромеда решительно поднимается. Пора дальше работать.

1 — хейрэргония — это я так извратилась с греческой "хирургией", которая для меня слишком приземленное слово )))

2 — эмерджеры — от emergency/emergency physician, они же врачи скорой )))

3 — инфериоры — неврачебный медперсонал. В реальной жизни их, конечно, инфериорами ("низшими") не назовут, но маги не очень заморачиваются всякой этикой и уважительным обращением.

Внешность у очередного пациента оказалась примечательная: левая часть лица скособочилась, кожа стянулась, сморщилась, словно кто-то подержал заговоренную куклу над огнём — Андромеда пару раз видела такие ритуалы в детстве, когда ещё жива была бабушка Розье.

— Как давно это у вас? — задумчиво тянет она, одновременно "набрасывая" на него тончайшую "сеть" прощупывающих заклятий.

— Третий год, — криво разевая изуродованный рот, невнятно говорит он. — А с полгода еще и трясучка...

Андромеда хмурится. Точки приложения вроде и есть, но поймать их не удаётся. Они нестабильные, шаткие, скользкие. А если приглядеться...

— У кого-то из родни такое было? — строго смотрит она в глаза мужчине. В его актах генеалогическое древо расписано до пятиюродных племянников и ничего подобного не значится, но люди часто скрывают семейный характер болезней, думая, что диагносты и целители из простой прихоти за такие не берутся. На самом же деле давно уже доказано: бесперспективное и неблагодарное это дело, фамильные заболевания лечить. Сил тратится много, а толку ноль. С такими лучше к знахарям и зельеварам идти, травки-экстракты-смеси ещё могут обратить какие-то симптомы вспять, а вот магия, увы, бессильна против того, что заложено ещё до рождения, течёт в крови, чем пропитана каждая клеточка тела.

— Не было! Клянусь, не было! — с отчаянием утверждает мужчина.

Андромеда вздыхает. Точки приложения никак не сходятся в цельную картинку. "Все-таки семейное, только, наверное, у других слабо проявлялось. Или же, как говорит целитель Луриа, каждый десятый отец воспитывает не своего ребёнка..."

Мужчине приходится долго объяснять, почему у неё ничего не выходит. (1)

— Тогда позовите кого-то постарше и поопытнее! — наконец сердится он. — Мне обещали, что здесь точно помогут! Я за приём деньги платил! Вы тут не жульничайте! Вы вообще знаете, кто я?!

Андромеда не знает. В "Списке двадцати восьми" и среди их близких родственников его фамилии точно нет, а иные генеалогии её не заставляли учить наизусть.

— Я позову старшего целителя Луриа, — вежливо отвечает она.

Пациент продолжает сердито бурчать, и Андромеда поспешно выскальзывает в коридор.

— Конфету будешь? — суёт ей в карман пробегающая мимо Айрис О'Фланаган. — Это Бенджамен угостил.

Бенджамен Яксли — ещё один диагност, новенький, его взяли вместо Фрэнка Лонгботтома. Фрэнк, говорят, собрался в авроры податься, да ещё жену за собой тащит. В такие неспокойные времена только аврором и становиться! Если б её Теду пришла в голову настолько дурацкая мысль, то Андромеда бы не погнушала и Обливиэйтом... Да что там, она бы и на тёмные заклятия покусилась бы — не зря её фамилия Блэк, всякой ерундой про запятнанные души не испугаешь! Она-то с детства знает: если заклятие тебе или твоим близким помогает, то оно хорошее, а если нет — то какой с него толк, будь оно хоть трижды светлым?! Тед, конечно, смеётся над её рассуждениями, подкалывает: "Сразу видно твоё происхождение". Ну и пусть. Андромеда не собирается отворачиваться от своих корней, пусть даже родичи отвернулись от неё.

— Там к тебе какая-то девица, — внезапно выглядывает из проема коридора уже было скрывшаяся с глаз Айрис. — По-моему, у неё слоновье проклятье, я сказала направить её сразу к Гликемии, но она требует диагноста и все тут... — многозначительно кривится она.

Андромеда хмыкает. Многие пациенты почему-то уверены, что без предварительной магической диагностики точного диагноза не поставить, хотя на самом деле это не так — многие болезни запросто распознаются по внешним признакам, и тратить на всякую ерунду свои силы Андромеде совсем не хочется. Поэтому дамочку — которую она сходу по типу лица определяет как принадлежащую к славному семейству Гойл и не ошибается — Андромеда, конечно, принимает, но возиться с ней долго не собирается...

— А ещё я кашляю постоянно, — вдруг упоминает девица, и Андромеда резко меняет своё решение. Приходится бодро тараторить уже заученные наизусть фразы о "пользе и рисках" магической диагностики. Девица внимательно слушает и соглашается подписать "информированное согласие".

— А можно мне копию? — интересуется она, и приходится доставать самопишущее перо, которое споро копирует текст, а так же росписи Андромеды и пациентки.

Наконец с формальностями покончено и девица укладывается на кушетку. "Стернум, левая туберозитас тибиэ, назион", — выхватывает Андромеда. Дальше идёт сложнее, Андромеда даже призывает атлас анатомии и, чихая от пыли, на которую неумолимо рассыпаются старые страницы, пытается соотнести увиденное с тем, что интуитивно ощущает в теле пациентки. "Так, карина трахеи... Альвеолы... Нет, это дальше", — но тут ее охватывает озноб, и она видит-ощущает-чувствует чувствует то, отчего волна брезгливости и отвращения накрывает её: там, в теле пациентки, живёт и разрастается нечто неприятное, извращенное... "Канцер!" — понимает Андромеда и надеется, что не слишком меняется лицом.

— Подождите минутку, мне надо посоветоваться со старшим целителем, — как можно непринужденно говорит она девице и выскакивает за дверь — отдышаться.

Целитель Хантингтон — Луриа был занят — вдребезги разбивает надежду Андромеды, что она ошиблась.

— Это, определённо, канцер, — говорит он ей с глазу на глаз, после того, как сам осмотрел пациентку. — Да и все симптомы налицо. За полгода сбросила десять фунтов, по ночам сильно потеет, кашель этот... Элефантиазис, возможно, с канцером никак не связан, так, просто совпало... Хотя, может, и паранеопластический. Или тромбоз... Или... — вслух размышляет он. (2)

Андромеду тошнит. Канцеры она плохо переносит.

— Меда, там к тебе ещё одна, она в зале ожидания, — докладывает инфериор Лукас, с которым у Андромеды сложились приятельские отношения. Хантингтон кивает:

— Идите, мисс Блэк. С мисс Гойл я дальше сам разберусь.

"Ещё одна" оказывается совсем не тем, что ожидала Андромеда. Потому она пару секунд просто молча смотрит. "Ещё одна" тоже молчит.

— Цисси... — наконец удивлённо говорит Андромеда.

Нарцисса неуверенно переминается с ноги на ногу. Невысокая, худенькая, болезненно-бледная, очень хорошенькая в белом пушистом манто... Андромеда подходит ближе:

— Что ты тут делаешь? — не самая приветливая фраза, но Цисса не давала о себе знать уже больше года. Как и остальные.

— Здравствуй, — говорит Нарцисса отстранённым тоном. — Рада тебя видеть...

— Зачем ты пришла? — холодно повторяет Андромеда.

Нарцисса молчит.

— Ты заболела? — предполагает Андромеда.

Отрицательное движение головой.

— Кто-то из... — Андромеда чуть было не говорит "наших", но они уже давно не "свои". С тех самых пор, как её выставили за дверь и выжгли с родового гобелена. — Кто-то из остальных заболел?

Нарцисса снова качает головой. Эта угадайка начинает нервировать.

— Что случилось?

Нарцисса упрямо молчит.

— Ты просто пришла тут постоять? Посмотреть на меня?

Молчит.

— Ладно, раз не хочешь говорить — и не надо, — раздраженно пожимает плечами Андромеда. В душе нет больше ни капли любви, ни капли привязанности к младшей сестре.

— Приятно было повидаться, — с сарказмом говорит Андромеда и делает шаг к двери.

Нарцисса судорожно вздыхает.

"Сейчас истерику закатит", — понимает Андромеда. Оборачивается. Так и есть — глазищи большущие, губы бантиком...

— Цисси... — Андромеда и сама не замечает, как оказывается рядом с Нарциссой, та секунду колеблется и кидается ей на шею. Все же не плачет, хотя и вздрагивает, как от рыданий.

— Цисси... Ох, Цисси... Я тоже так рада тебя видеть, — прочувствованно лепечет Андромеда, шмыгая носом.

Они обнимаются пару минут, затем Нарцисса отстраняется.

— Родители знают, что ты здесь? — на секунду у Андромеды вспыхивает совершенно безумная надежда, что Блэки простили её и приняли обратно.

Но Нарцисса в который раз качает головой.

— Ясно, — поджимает губы Андромеда. Ну и не надо.

— Как же ты решилась? — удивляется она поступку обычно такой осторожной и опасливой сестры, которая всегда была трусишкой.

Нарцисса улыбается:

— У меня есть одна новость...

За её улыбку Андромеда готова выслушать хоть сто любых новостей.

— Люциус Малфой сделал мне предложение.

А вот к этому Андромеда не готова.

— Что?

Нарцисса повторяет. В глазах — счастье, голосок звенит, на щеках пробился румянец. Андромеда пытается заставить себя радоваться за неё. "В конце концов, Малфой — ещё не самый худший вариант".

Нарцисса замечает её состояние и дуется:

— Тебе он не нравится, я знаю.

"Ничего ты не знаешь", — хочется огрызнуться Андромеда. О Малфое у неё со школьных лет не самые приятные воспоминания.

— Поздравляю, — говорит она. — Я уверена, ты будешь с ним счастлива.

Нарцисса делает вид, что приняла её слова за чистую монету, благодарит. Затем спохватывается:

— Мне пора бежать, а то заметят! — наспех целует Андромеду в щеку и... аппарирует.

"Точно, ей ведь уже семнадцать, имеет право", — понимает сперва ошарашенная Андромеда.

— Ты не занята? Поможешь мне с одним интересным случаем? — не даёт ей времени на размышления Бенджамен Яксли. Андромеда кивает. Надо будет все обдумать дома, после работы.

1 — за основу взят синдром Пэрри-Ромберга, чей этиопатогенез не совсем ясен (предполагается аутоиммунная и/или генетическая причина заболевания). Выражается в прогрессирующей вначале и зачастую стабильной впоследствии атрофии мягких тканей одной половины лица. "Трясучка", которую упомянул пациент — эпилептические приступы, которые иногда встречаются при этом синдроме.

2 — элефантиазис, особая форма лимфэдема, зачастую доброкачественное заболевание. В сочетании с опухолями как сопутствующий (паранеопластический) симптом встречается крайне редко, потому это и не было первичной диагностической гипотезой Андромеды.

Этот пациент, импозантный темноволосый мужчина в летах, обратился в больницу Святого Мунго из-за хронических болей в спине.

— Я думаю, — понизив голос сказал он, — это оставила мне на память моя бывшая дама сердца. Вот уж ревнивая штучка, зато и горячая! — заговорщицки подмигнул он Андромеде.

Она чуть смутилась, но виду не подала.

— Обиделась, наверное, что я променял ее на более молодую, — снисходительно пояснил бонвиван. — Проклятия на весь Косой переулок раздавались, соседям на радость... Только я один не вслушивался — и, как оказалось, зря. Теперь вот мучаюсь, ни одно средство толком не помогает. Оставил у зельеваров целое состояние!

Андромеда кивает и уточняет:

— Ещё что-то вас беспокоит?

Его беспокоит. Беспокоит нынешняя политическая ситуация в стране: "Вы же понимаете, мало кто может с уверенностью назвать себя чистокровным... А эти не разбираются долго, назовут магглорожденным — и с концами".

— Я имела в виду, что вас беспокоит в плане здоровья? — прерывает его Андромеда. — Слабость в ногах? Сложно ходить? Проблемы с мочеиспусканием? С потенцией?

Он оскорбленно таращится на неё:

— Вот уж на что, а на потенцию я, молодая леди, не жалуюсь! Могу в любой момент доказать.

Андромеда оставляет его невоспитанность без внимания.

— Нарушения сна? Усталость?

Тут он кивает:

— Вот это — да. В последнее время постоянно устаю. Но оно и понятно — я столько работаю... Без меня все дело встанет. Вы знаете, я ведь главный поставщик индийского шелка в Лондоне. У меня не шёлк, а чудо! Магически соткан, окрашен особым составом, упрочен особым заклинанием и...

— Значит, устаёте, — снова перебивает словоохотливого собеседника Андромеда. Он у неё третий пациент за этот день, а с первым пришлось изрядно повозиться: чахоточный сглаз в запущенной стадии, пока нашла все точки приложения, пока вывела диагностическую сеть, пока развязала все узлы проклятия... Потом Гликемия полчаса отпаивала её чаем с шоколадными конфетами.

— Ещё как! Жена говорит что-то, а я засыпаю просто. И с вниманием беда. Пришлось нанять расчётчика, а ведь до сих пор я все дела самолично вёл!

Найти первые точки диагностической сети получается без проблем — процессус спинозус четвёртого поясничного позвонка, углы между криста илиака и мускулюс латиссимус дорзи. Для стабилизации Андромеда решает было взять верхнюю часть крестца, но её почти физически тянет в другую сторону.

— Вы ногу не ломали в последнее время? — хмурится она.

— Ломал, — удивлённо тянет пациент. — Выходил из камина и упал неудачно... Сломал шейку бедра. Но срослось быстро, хорошо, что бутылочка костероста у меня всегда с собой.

Последние слова цепляют Андромеду:

— "Всегда с собой"... Почему?

— Так вечно что-то да приключится. Летом ребро сломал — тюком зацепило, когда с корабля левитировали. Весной позвонок шейный треснул.

— Так-таки треснул? — хмурится Андромеда.

Пациент разводит руками:

— Ну, может и не треснул, но я так вроде понял.

Шейный позвоночник цел, но это ещё ни о чем не говорит. После костероста трудно распознать следы бывших переломов, а тратить силы на глубокое обследование сейчас не рационально. Андромеда задумывается. Неужели Гуппертова порча?! (1) Неприятная штука и опасная, придётся промучиться, чтобы вывести. Одни из точек приложения — верхние полюса почек, это сложно. Да и в кости надо глубже погрузиться... И, кажется, не только позвоночником ограничиться, а, следуя парижской схеме, и черепные прихватить, и ещё какие-то... С Гуппертовой порчей Андромеда дела до сих пор не имела, потому стоит позвать на помощь старшего целителя Лурию.

— Подождите, мне нужно проконсультироваться по поводу одной диагностической гипотезы, — важно говорит Андромеда пациенту.

Мелфалан Рофлумиласт Луриа, целитель в пятом поколении, а чистокровный — в шестом. Это Андромеда помнит, и злится на себя за то, что помнит. К нему их в детстве пару раз водила мать, разумеется, предварительно уточнив кровный статус колдомедика — упаси Мерлин доверить детей грязнокровке!

— Похоже, ты права, — Луриа бегло осматривает пациента. — Давай вместе, ты бери верхнюю часть парижской схемы, я возьму остальное.

С Луриа диагностика удаётся легко, вот только результаты не радуют. Гуппертова порча в запущенной стадии, даже удивительно, что симптомов так мало.

— Что, и с почками проблем нет? — строго спрашивает Луриа, и пациент сразу сдаётся:

— Так это ж... Есть, как не быть. Вот только прошлой неделе проверял — говорят, совсем плохо.

Андромеда внутренне негодует: ей он ничего не сказал! Впрочем, это вполне типично для пациентов, сначала говорят одно, потом передумывают, или вообще умалчивают важные факты.

— Пусть этим дальше займётся Айрис, — решает Луриа. — Иначе ты на "перенос" опоздаешь.

Банальным словом "перенос" здесь зовут невероятно сложный ритуал трансфузии жизненных сил от донора к реципиенту. Запутанный процесс, каждый раз проходит по-разному, не предугадаешь, где возникнет сложность. А малейшая ошибка может стоить жизни как участникам, так и целителю. Андромеду, конечно, пока не допускают самостоятельно проводить ритуал, но как помощница она ценится. А она и рада быть полезной.

— Перенос от сестры к брату, у него серая хворь, — быстро поясняет Бенджамен Яксли, пока старший целитель Артеметер Хантингтон готовится к медицинской интервенции.

Яксли тоже на подхвате, будет страховать Андромеду, если вдруг что-то пойдёт не так. Кроме них в зале толпятся инфериоры. На секунду заглядывает глава пятого отделения, сэр Делатуретт — больше для проформы, потому что в "переносе" Хантингтону нет равных. Донор, молодая, крупная, румяная женщина, уже погружена в магический сон, возле неё неотступно дежурят травники. Реципиент выглядит куда худе сестры: истощенный, с заострившимися чертами лица, с бледно-серой кожей. Андромеда отводит глаза. Серую хворь нельзя излечить, можно лишь оттянуть конец такими вот "переносами" живительной энергии от здорового человека к умирающему. Хорошо, когда у пациента есть кто-то, кто согласен пожертвовать часть себя.

Ритуал переноса Андромеде знаком — в который раз спасибо бабушке Розье. Правда, в её исполнении все проходило несколько иначе. По крайней мере, сложно было представить, что донор добровольно дал себя связать и засунуть в рот кляп. Об усыплении и речи не шло — бабушка уверяла, что это только осложняет проведение "переноса". Она, правда, и называла ритуал по-другому: "Укрепление".

— Хорошо развитый дар распознавания и излечения болезней — это счастье, — наставляла она внучек. — И это понимают все. Вот только не все знают, как его сберечь. Со временем дар гаснет... если его не подпитывать.

Беллатрикс тогда заинтересовалась больше всех, хотя толку-то — у неё ни целительского, ни диагностического дара почти не было. Андромеду в том возрасте — лет десять, кажется — куда больше интересовали игры и предстоящая через неделю поездка к морю. А Нарциссу вообще до смерти напугал и связанный пленник, и острый хрустальный нож в руках бабушки, и непонятные стеклянные сосуды с длинными трубками... Она вцепилась в Андромеду и готовилась зареветь.

— Вот этой возможности сохранить свой дар я вас сейчас и научу, — пообещала бабушка, подвязывая длинные светлые волосы, чтобы не мешали. — Беллатрикс, иди сюда.

Белла с готовностью подбежала к ней. Нарцисса тихо захныкала.

— Ты будешь придерживать голову маггла, смотри, вот так, — показала Белле бабушка. — Не бойся, он сейчас безобиден.

— Я не боюсь магглов! — обиженно воскликнула Беллатрикс. — Вот ещё!

— А зря, — усмехнулась бабушка и поманила к себе Андромеду: — Ты тоже подойди.

Пришлось силком разжать пальчики Нарциссы.

— Да, бабушка?

Та вручила ей в руки нож:

— Сейчас я покажу тебе, как сделать надрез...

Кожа у маггла пружинила, но бабушкины удивительно сильные, хоть и изящные руки поверх рук Андромеды помогли распороть дерму.

— А сейчас нужно отделить сонную артерию. Нарцисса, подай сюда колбу с желобом...

Нарцисса таки заплакала, но ослушаться бабушки не посмела. Как-то раз уже пробовала, была наказана, и с тех пор всегда выполняла все, что требуется. С бабушкой Розье шутки были плохи.

Кровь текла струей по вставленному в артерию желобу.

— А сейчас будьте особенно внимательны... Нарцисса, к тебе это тоже относится! — повысила голос бабушка. — Касаетесь вот здесь, здесь и здесь. Да не рукой надо, Белла, а даром... У тебя все равно не выйдет. Да, вот так, Андромеда. Нарцисса?

Та заревела:

— Мне его жа-а-алко!

Нарциссе всегда всех было жалко. Птичек, кошечек, собачек, клубкопухов, домовиков, жаб, магглов... Бабушка наклонилась над ней, схватила за плечи — а хватка у бабушки Розье была крепкая, у Андромеды после неё синяки оставались. Прошипела:

— А дедушку тебе не жалко?! Дура!

Нарцисса зашлась в плаче. Белла бросила маггла, обняла её:

— Цисси, ну давай же. Дедушка ведь так болеет, бабушка одна с этим не справляется. А ты умеешь лечить, даже лучше, чем Меда! Ах, если б я только могла... Давай, Цисси, ты же любишь дедушку? Тебе нужны силы, чтобы помочь ему. Твоему дару нужны силы.

Нарцисса сдалась. Нашла точки приложения — хотя тогда Андромеда и не знала, что они так называются.

— Погодите... Чувствуете, как пульсирует? — бабушка указывает на вытекающую кровь. — Погодите немного... Вот... Чувствуете? Сейчас! — скомандовала она, потянув вместе с внучками жизненную силу, каждая к себе, впитывая, поглощая, наслаждаясь, чувствуя, как радуется, крутится, крепнет дар внутри. В эти мгновения Андромеда не думала о маггле, чьи глаза стеклянели, а кровь свертывалась в прозрачной колбе...

— Надрез, — говорит старший целитель Хантингтон, и диагност Андромеда Блэк недрогнувшей рукой режет кожу.

— Время пошло, — объявляет Бенджамен Яксли.

У Хантингтона есть тридцать секунд, пока течёт кровь, чтобы перенести часть жизненной силы донора реципиенту. Затем кровь надо остановить, а рану залечить. Донор будет чувствовать себя слабой ещё несколько недель, но укрепляющие настойки сделают своё дело.

"Это ты сейчас тянула силу в открытую, — поучала тогда бабушка Блэк. — А иногда надо почерпнуть ее втихую... Вот поранился кто-то, кровь течёт. Предложи свою помощь, приготовь лечащие заклятия. А сама осторожненько... Осторожно, говорю, не так явно! Аккуратно коснись нужных мест и слегка потяни. Вот так, хорошо. Видишь, и незаметно даже".

Андромеда боится, что однажды последует бабушкиным наставлениям. Соблазн велик. У доноров так много жизненной силы, а ее дар нуждается в подпитке.

1 — за прообраз заболевания взят множественный миелом (он же плазмоцитом, он же болезнь Калера, он же болезнь Гупперта)

Большая белая сова с достоинством постукивает клювом в оконную раму. Ее впускает Тед — Андромеда слишком занята, листая старый фолиант и пытаясь наскоро запомнить главные признаки холодной трясучки и ее отличие от трясучки прохладной. Тед же и отвязывает пергамент от ноги совы, разламывает золотистую сургучную печать...

— Меда! — встревоженно говорит он.

Андромеда качает головой, поднимает палец: не сейчас, а то все знания перепутаются, "выскочат нюхлерами из головы" — как говорила когда-то мать.

— Это важно, — шепчет Тед.

Он настырный — и за эту настырность тоже когда-то Андромеда его полюбила. Блэковское семейство утверждает, что и сбежала она из дома из-за своей любви, потеряв голову. Конечно, этот вариант предпочтительней другого: сбежала, чтоб не получить уродливую черную метку на руку...

Андромеда тянет руку за письмом. Вид у Теда встревоженный, и она тоже начинает переживать. Что там? Из Мунго, насчет новых больных, из-за которых придется отменить отпуск? Это было бы так некстати! Они с Тедом и без того мало времени вместе проводят, то она на дежурстве, то он задерживается на курсах после работы в лавке: Тед тоже решил попробовать себя на колдомедическом поприще. Диагностом ему, правда, не быть, зато исцелять он еще в школе умел.

Или это от родственников? Андромеда задерживает дыхание. Тогда точно ничего приятного ждать не стоит. Чего еще им надо? Выгнали ее из дому, пытались повлиять, чтобы ее не взяли в Мунго, с первой квартиры тоже пришлось съехать не без их "помощи"...

Но почерк на пергаменте незнакомый, аккуратный, округлый, не то, что острые буквы матери или с неразборчивые загогулины отца. Андромеда сразу глядит на подпись: "Люциус Малфой", и удивленно вскидывает брови. А этот с чего решил оказать ей честь письмом? В его либерализм Андромеда не верит, хотя на предплечье ему не смотрела, но там наверняка красуется та же штука, что и у Беллатрикс...

"Дорогая мисс Блэк", — пишет Малфой, и Андромеда усмехается. Вот уже два месяца, как они с Тедом расписаны, но для Блэков и, вот, Малфоя тоже, она все еще "мисс Блэк". А тут еще и "дорогая"! Ну-ну, что там дальше? Андромеда скользит глазами по строкам, и становится не до усмешек, дело серьезное: больна бабушка Розье.

"Целители уверяют, что дни госпожи Аделины сочтены, — пишет Малфой, — возможно, печальный исход случится даже на этой неделе. Так как, в силу моего положения относительно вашей младшей сестры, мне известно о сложных внутрисемейных отношениях, из-за которых общение ваше и ваших родителей несколько затруднено, но также известно мне о крепкой привязанности, питаемой вами и к вам госпожой Аделиной, я взял на себя смеслость послужить посредником в передаче данной печальной новости".

Андромеда продираетсь сквозь запутанное нагромождение слов, растерянно оглядывается на Теда. Он молчит. "Почему Малфой?" — задается вопросом Андромеда. От него она не ожидала... Или это Нарцисса попросила?.. Или все же родители?

"В виду создавшейся ситуации, ваше присутствие в доме Розье было бы не только уместно, но и ожидаемо", — округлые буквы своей правильностью и аккуратностью не оставляют сомнений в смысле фразы.

— Он... Они приглашают меня, — растерянно говорит Андромеда. — Они хотят, чтобы я увиделась с бабушкой. Малфой не "взял бы на себя смелость" написать такое, если бы инициатива не исходила от бабушки. Или даже от остальных.

Тед кивает. Он уже неплохо разбирается в сложных блэковских характерах и церемониях.

— Я должна... Мы должны пойти! — восклицает Андромеда, не замечая, что повысила голос. — Бабушка, должно быть, совсеа плоха, если они позвали меня.

Тед чешет в затылке:

— Меня-то никто не приглашал.

— Но ты пойдешь со мной, — упрямо говорит Андромеда.

— Будет скандал, — предупреждает Тед. — Скандал у постели умирающей.

Он прав. Андромеда вынуждена это признать, как ей ни хочется спровоцировать блэковское семейство. Но Розье тут не при чем, они не проклинали ее, не выжигали с гобеленов, не запрещали Ивэну с ней общаться. Связь с ними прервала сама Андромеда.

Тед обнимает ее, и всколыхнувшаяся было обида на семью — бывшую семью — уступает место тревоги и грусти. Бабушка Розье уже очень стара, она пережила троих своих первенцев и четверых внуков, но с ее смертью исчезнет еще одна часть прошлого, часть детства, часть жизни.

— Мне страшно, — говорит Андромеда, и Тед ни о чем не спрашивает, а только крепче сжимает объятья.

Дом Розье стоит на отшибе, на окраине окраины. Покосившиеся балки никто не выпрямляет: здесь ценят следы времени. Андромеда оставляет метлу у крыльца, поднимается по скрипящим, стертым ступеням. Ей все еще страшно. Дом следит за ней, дом знает, что она сделала: предала поколения предков, забыла родительские наставления, предпочла грязную кровь чистой...

"Это еще вопрос, у кого она чище!" — привычно возражает Андромежда внутреннему голосы, но здесь, в доме Розье, другие правила, другая правда.

С тех пор, как умерли две ее старшие дочери, а затем и мать Ивэна, бабушка Розье осталась единственной женщиной в этом здании, но женское присутствие ощущалось в доме сильнее мужского. Занавески на окнах, цветы в вазах, кружевные скатерти и вышитые покрывала...

Андромеда ожидала больничной атмосферы — как в Мунго. Дом встречает ее чопорно и буднично. Лысый домовой эльф, с трудом сдерживая радостную дрожь в голосе, приветствует и ведет в гостиную. Андромеда думала, что смертельно больная бабушка примет е в спальне...

Но на больную госпожа Аделина Розье совершенно не похожа. Ее сухость и худоба знакомы Андромеде с детства, так же, как и высокая посадка головы, прямая спина и суровое выражение лица, контрастирующее с общей миловидностью черт.

— Добро пожаловать, дорогая, — говорит бабушка и протягивает ей руку, которую Андромеда растерянно пожимает.

Рука у бабушки прохладная.

— Чашку чая? — предлагает бабушка.

Все не так, как должно быть. Рядом, на обитом желтым китайским шелком диване — в детстве Андромеда любила рассмативать переливы цвета — сидят вовсе не безутешные родственники, а Люциус Малфой. Один, без Нарциссы.

— Приятно видеть вас здесь, дорогая мисс Блэк, — говорит Люциус.

Андромеда настолько сбита с толку, что послушно пьет чай. Бабушка не расспрашивает ее, она говорит о погоде и побитой градом гортензии.

— Я думала... — подает голос Андромеда, воспользовавшись короткой паузой в бабушкиной речи.

— Да, дорогая? — безупречно приветливо — но не больше — улыбается бабушка.

— Я думала, ты... — Андромеда смотрит на Люциуса. Он тоже улыбается и тоже приветливо. От его улыбки почему-то пробирает дрожь.

— Я думала, что... — Андромеда собирается с силами: в конце концов, чего она робеет? — Мистер Малфой написал, что ты очень больна.

Бабушка отставляет чашку с недопитым чаем, пристально смотрит на Андромеду. Люциус Малфой все так же слегка улыбается.

— Это правда, — говорит бабушка Розье. — И потому нам надо кое-что обсудить.

А дальше начинается полная ерунда. Они говорят не о бабушкином здоровье, не о способах лечения — что было бы логично, принимая во внимание дар Андромеды — даже не о завещании или наследстве.

— Кто-то должен перенять мою роль, — говорит бабушка. — Это большая честь, помогать его здоровью. Он — великий человек. Кроме твоего покойного деда никто не вселял в меня столько восхищения. Это твой шанс вернуться к тому, что ты неразумно растеряла. Это твой шанс обрести нужное положение в обществе.

Люциус Малфой так и сидит болванчиком со своей ухмылкой. Андромеда закрывает глаза, снова открывает. Ничего не меняется. Может, нужно зажать уши?

— ... разумеется, все мы — и он не исключение — лишь инструмент в руках провидения, раздающего справедливость и кующего судьбы, но как же велико его предназначение!

Андроеда в упор смотрит на бабушку. Перебивает — чего раньше никогда себе не позволяла.

— Почему я? Почему не Нарцисса?

Люциус Малфой на секунду теряет свою маску, глаза суживаются, губы кривятся, но лишь на секунду.

— Каждому по возможностям, — отвечает бабушка. — Нарцисса слаба. Она не справится.

"А я, конечно, создана для ваших меток, для ваших... ваших подлых дел!" — мысленно взрывается Андромеда, но внешне подыгрывает своим собеседникам.

— Я подумаю, — говорит она.

Бабушка внимательно разглядывает ее, Малфой же, напротив, отводит взгляд. На секунду у Андромеды возникает сумасшедшая мысль: а что, если ее отсюда не выпустят? Вдруг что-то подлили в чай, вдруг опутали заклятиями, вдруг... Она вскакивает:

— Мне пора идти. Меня ждут в больнице.

Бабушка церемонно поднимается, слегка касается ее плеч, целует воздух где-то у щеки.

— Я надеюсь на твое благоразумие, дорогая.

Она выглядит здоровой. "Зачем было мне лгать?" — слабо удивляется Андромеда, пока медленными шагами, на негнущихся ногах, покидает дом. Желудок крутит, к гордлу подступает тошнота — то ли от чая, то ли от произошедшего.

— Они похожи на пауков, — жалуется она Теду уже дома. — Пауков в паутине... А я была как муха...

Тед улыбается. Его улыбка — это нечто совсем иное, не приторная фальшь Малфоя, не нарочитость кукольных бабушкиных губ.

— "Бабочка, бабочка, муха бутербродная"... — цитирует он что-то незнакомое, и дальше еще читает какие-то строки, но Андромеда не слушает, погруженная в свои мысли.

* * *

Бабушка Розье умерла через два дня. Андромеда узнала об этом из газет. На похороны ее не позвали.