ReidaLinn

Читал "Madame Baptiste" Мопассана. Ощущение той же парадоксальности, которое у меня было от авторских ремарок/описаний в "Трамвай "Желание"". Такая сильная и страшная, по смыслу, вещь, и так дурно написано. Такое ощущение, что автор был слишком захвачен своей темой, чтобы обратить внимание на форму.

Вся та часть, где излагается история покойницы, представлена, как речь мужчины, который идёт за гробом и беседует с рассказчиком. И это создаёт такой контраст между заданной ситуацией и содержанием рассказа, что от фальши и ненатуральности происходящего просто коробит.

Изложение истории рассказчиком - это что угодно, только не живая речь. Произнести подобный текст, идя за гробом, да ещё карабкаясь на крутой холм под руку с незнакомцем ("nous avons le temps, avant d'arriver au cimetière, dont vous voyez les arbres là-haut, car la côte est rude") - да это просто смехотворно.

Каждая фраза, которую произносит это чучело повествователя, прямо-таки душераздирающе фальшива. "Personne ne connaissais les tortures secrètes de son âme"!.. Но, правда, эта реплика даже на фоне остального текста выдаётся своей неуместностью и пошлостью.

Автору так хотелось побыстрее рассказать эту историю и долбануть по нервам читателей молотком, что на все остальное - например, на проработку образа рассказчика - ему было уже плевать. И очень зря, поскольку, если бы он задумался над личностью и мотивацией рассказчика, тот бы заговорил собственным голосом, а не бубнил бы по бумажке то, что нужно автору. Ведь то, КАК человек рассказывал бы о случившемся, напрямую вытекает из того, кто он такой и почему он вообще (практически один из всего города) пошел на эти похороны.

Как только этот персонаж обрёл бы собственную личность, эта личность привела бы его речь к какому-то общему знаменателю. Потому что, согласитесь, "personne ne connaissais les tortures secrètes de son âme..." никак не сочетается с пассажем про то, что изнасилованной в детстве женщине и _правильно_ было убить себя из-за скотского отношения других людей - ведь есть такие пятна, которые не смываются. Второе, безусловно, легко сочетается с тем легкомыслием, с которым этот человек хватает под руку первого встречного и принимается болтать, нимало не стесняясь плачущего рядом мужа бедной женщины. Но никак не сочетается с тем, почему в городе, где все достойные семейства не хотят идти за гробом "опороченной" самоубийцы, да и вообще участвовать в таких неприличных похоронах - без отпевания и без священника - этот человек всё-таки на глазах всего города идёт за гробом.

Человек второго типа тоже, кстати, мог бы рассказать первому встречному эту историю, но совсем по-другому. Не в жанре светской беседы, а как тот обезумевший старик у Диккенса - "она умерла, и кровь застыла у меня в жилах, потому что её уморили голодом! Клянусь пред лицом бога, который это видел, — ее уморили голодом!"

Но Мопассан спешил - куда? Зачем?.. Это ведь явно не тот случай, когда автор вообще не ощущает значимости настоящей разговорной речи. "J't'pas vendu, mé, j't'pas vendu, mon p'tiot. J'vends pas m's éfants, mé. J'sieu pas riche, mais vends pas m's'éfants" - это же совершенно потрясающе. А тут...

Честно сказать, я думаю, что автор _сам_ был слишком сильно потрясен своей историей, ее фактическим содержанием. И писал торопливо, жарко, на эмоциях. А так нельзя. Всякая актуальная, не переваренная человеческим сознанием эмоция - не предмет для искусства. Джулия Ламберт напрасно думала, что страсть поможет ей лучше играть неистовствующих от любви героев. Вместо искусства осталась одна истерика, и Майкл совершенно правильно отправил ее в путешествие, переварить свои страдания и дистанцироваться.

Автору, как и любому вообще художнику, не нужно (даже вредно) быть спокойным, но в нем всегда должна оставаться часть, которая будет находиться над его страданием и гневом, будет в состоянии взглянуть на них со стороны. Без этого искусства не бывает.

#литературное #мопассан #заметки_на_полях

О парадоксах, качестве и популярности

Читаю мемуары Шендеровича, "Изюм из булки", кн.1
И вот он пишет:

"Я знаю, почему «легкий жанр» считается самым трудным: как минимум, потому что он — самый честный! У поэта или новеллиста публичный успех отделен от провала полутонами — глубиной дыхания, качеством тишины, длиной аплодисментов…
Юморист обязан рассмешить здесь и сейчас. Не рассмешил — проиграл, и твое поражение безусловно! Как, впрочем, безусловна будет и твоя победа — ибо нельзя же, отхохотавшись, заявить, что было не смешно"

Звучит предельно однозначно и бескомпромиссно. Но при этом там же, через несколько абзацев, встречается вот такой пассаж:

"Отбирала победителей публика, и воспоминание об этом до сих пор продирает меня крупной дрожью.
Желание понравиться публике — то, от чего первым делом отучивают студентов театральных институтов. Для литератора же такой критерий — вообще смерть! Там, где оценивается не текст, а способность, как говорят суровые профессионалы жанра, «положить зал», — мало шансов у Зощенко и Вуди Аллена. Гениальные исключения (Жванецкий) лишь подтверждают жутковатое правило"

Человек рациональный во мне рвался посмеяться над подобным двоемыслием - шутка ли, два противоположных тезиса спокойно уживаются не просто в чьей-то голове (в головах у нас ещё и не такое уживается), но и в прошедшем вычитку авторском тексте! Прямо на одной странице!

Но как читатель и как автор - я не нахожу это смешным. Каждый, кто перешагивает стадию "наивного читателя", то есть простого потребителя художественных текстов, с момента пробуждения литературного самосознания обречён жить с этим противоречием. Наблюдать этот парадокс, протестовать против него и в то же время - самому поддерживать его существование.

То, что не вызывает у публики отклика и эмоциональной реакции, не может быть хорошим. То, что нравится и вызывает очень сильные эмоции, бывает исключительно плохим. Тексты, которые пользуются бешеным успехом, очень часто в тысячи раз хуже, примитивнее, глупее текстов, которые любят тише и скромнее.

Вокруг этого противоречия накопилась масса спекуляций, порождаемых не столько сложностью самой проблемы, сколько тем, что авторская саморефлексия статистически чаще всего осуществляется очень бездарными, очень амбициозными и исключительно ранимыми людьми, старания которых направлены не на постижение истины, а на поддержание и укрепление своей самооценки.

Такая цель требует изо всех сил грести в обратном от истины направлении. И начинается священная война за то, чтобы выдать три одинокие сосны за чащу леса, а потом суметь так заблудиться в этой чаще, чтобы никогда из нее не выбраться.

Вместо того, чтобы анализировать те вещи, о которых они говорят, такие люди валят совершенно разнородные предметы в одну кучу, а потом, кивнув на ими же устроенный бардак, торжественно провозглашают, что слова вроде "качество", "вкус", "хорошая/плохая книга", не имеют никакого смысла, кроме чисто субъективного эмоционального суждения.

Однако, если бы человеческая речь, в любом из своих проявлений, не служила ничему, помимо выражения личных и субъективных эмоций, мы бы до сих пор визжали, гукали и улюлюкали, как обезьяны. В основе нашей речи, и вообще нашего мышления, лежит потребность находить и выражать с помощью слов какие-то общедоступные, а значит - хотя бы отчасти объективные идеи. Любое наше высказывание в принципе вытекает из способности считать, что что-то в мире истинно, а что-то - ложно. Даже когда мы не сходимся в оценке истинности или ложности конкретной мысли, наше разногласие основано на мысли, что есть истина, есть ложь, и одно не тождественно другому.

Но, конечно, если чья-то основная цель - доказать самому себе, что любые слова о недостатках его текстов - это исключительно чьи-то "эмоции", в которых по определению не следует искать рациональное зерно, ему будет уже не подобных тонкостей.

Любитель рассуждать в подобном стиле всегда сваливает в одну кучу массу совершенно разнородных фактов. Скажем, популярность таких разных по содержанию и качеству книг, как "Властелин колец", "Война и мир", "Сумерки", "Гарри Поттер" и "50 оттенков серого" стабильно порождает в голове глупого автора дихотомию - либо популярность вовсе ничего не значит, либо популярность и фанатская любовь - реальное мерило качества, и тогда глупо по-снобски ставить Толкиена или Астрид Линдгрен выше Дэна Брауна или Элизабет Джеймс.

Но дело в том, что популярность в каждом случае значит что-то свое. А для того, чтобы понять, что она значит, надо всё-таки анализировать причины, формы проявления и содержание чьей-то конкретной популярности. В стиле - кто любит эту книгу? По какой причине? На какую в принципе сторону нашей личности воздействует это произведение?

Один и тот же человек может с наслаждением делать самые разные вещи - заниматься страстным сексом или с умилением разглядывать свои детские фотографии, напиваться допьяна и заниматься спортом, медитировать, молиться или есть шашлык. Мы все это умеем и все это нам нравится. Но никому ведь не приходит в голову сказать, что, раз нам нравится и то, и это, и другое - значит, можно обсуждать все эти вещи скопом. Общие выводы на тему популярности картошки фри, церковной утвари и фаллоимитаторов никуда не ведут. Точнее, ведут в никуда.

За словом "нравится" скрывается так много совершенно разнородных смыслов и идей, что, если остановиться исключительно на этом слове, самые правдивые суждения будут звучать парадоксально. Например, вот Шендерович говорит, что хороший юмор - это то, что по самой своей природе должно порождать немедленный и непосредственный эффект, и тут же замечает, что "положить зал" какой-то третьесортный юморист сумеет лучше Зощенко и Хармса. И вроде бы тут появляется противоречие - так кто всё-таки лучше? Но на деле никакого противоречия тут нет, а есть - две совершенно разных дисциплины. То, над чем человек будет хохотать до колик, сидя дома в своем кресле, не обязательно тождественно и даже просто родственно тому, что быстро и наверняка развеселит толпу людей. А то, что рассмешит сильнее в первый раз, совсем не обязательно будет всю жизнь вызывать безудержно расползающуюся по лицу улыбку и желание поделиться этой шуткой с каждым новым другом.

И это я ещё не говорю о том, что наше ощущение чего-то, как смешного или нет, всегда зависит от огромной совокупности различных факторов - уровня интеллекта и образования, остроты восприятия контекста... Шутка на злобу дня кажется в десять раз смешнее, но при этом, выпав из контекста, часто вообще перестаешь считать ее смешной. Мне, например, в отличие от Шендеровича и советских читателей и критиков, рассказы Зощенко совсем не кажутся смешными. А вот над язвительными выпадами Белинкова в "Юрии Олеше..." и над "Тёзкой Швейцера" того же Шендеровича я смеялся чуть не до разрыва диафрагмы. Надо было плакать, но я все равно смеялся. Удивительное волшебство парадоксальной речи.

#шендерович #юмор #критика #литературное #авторам