Эвин (Айвен)

#цветы_реала #мемуар
Наконец-то. Через форточку припожаловал первый в этом сезоне шмель, при всех своих шмелиных понтах: пушистый, полосатый и толстенький.
По отработанной за много лет методике запутала его в тюлевой занавеске и благополучно выдворила вон. Иди свою работу работай, красава: на улице как раз желтые одуванчики расцвели!
И вспомнился что-то давний-предавний дебют в приемной предметной комиссии…

Я, раздувшись от важности и ощущая себя Ответственным Лицом (а чего ж вы хотите от человека в 23 года), пробиралась к аудитории через толпу абитуриентов, с пачкой проштампованных листов и с солидным: «позвольте!».
Разложила по столам листы, орлиным взором окинула амфитеатром выстроенное ристалище — и, когда минутная стрелка перешла на 12, приготовилась к торжественному запуску.
«Пять, четыре, три, два, од…»
И тут со стороны окна послышалось какое-то трепыхание.
…Это был воробей. Ему хватило ума просочиться в открытую фрамугу — и, подвиг сей свершив, безнадежно застрять между двойными рамами (где он, похоже, провел ночь).
Мне живо представилось, как абитуриенты, вместо того чтобы обдумывать драматические взаимоотношения Чацкого с фамусовским обществом, наблюдают за потугами воробья.
А потом он, чего доброго, демонстративно… тово… от бурных переживаний и разочарования.
Я слегка запаниковала…
Следующую четверть часа абитура топталась за дверью, недоумевая, отчего задерживается экзамен. А смельчаки, рискнувшие сунуть нос в щелку, узрели странную картину: Ответственное Лицо, задом к ним, металось на подоконнике и что-то шипело сквозь зубы.
Я старалась загнать воробья в угол внутренней рамы и при этом не дать ему влететь в аудиторию. Воробей мотылялся туда и сюда, я в отчаянии бранила его на все корки. Наконец магия звучащего слова сработала — почему-то на формуле «ах ты волчья сыть, травяной мешок». Да, я в курсе, что это заклинание для коня, — но все остальные, включая нецензурщину, к тому времени были уже перепробованы.
Пленный воробей продолжал активно возмущаться, а я между тем обнаружила, что, держа его в трепетных горстях, не представляю, как теперь открыть тугую наружную раму. Зажать его в одном кулаке — а вдруг он помнется?..
Короче, к тому времени, как удалось наконец его выставить, мой старательно отрепетированный перед зеркалом солидный вид — увы, увы! — стал каким-то встрепанным, да и сама я запыхалась. Абитура оглядывала меня в изумлении. Эффектный экзаменаторский выход, задуманный в стиле «Я тот, чей взор надежду губит», был заметно подмочен.

Нынче, после того как меня вынудили расписаться под 338 (тремястами тридцатью восемью) «локальными нормативными актами», в основном нацеленными на защиту учащихся от злодейств сотрудников «сферы образовательных услуг», я, пожалуй, задумалась бы о том, что задержка с началом сочинения может быть расценена как стресс для абитуриентов и аргумент для возможной апелляции.
Но времена были еще долиберальные, и стресс меня волновал разве что воробьиный…