Пытаюсь что-то написать... что-то, способное выразить... слова рассыпаются лунным грунтом - крошево на пальцах. Луна и Ксенофилиус для меня особенные, потому, может, так тяжело и легко.
Мама наверняка рассказывала, что гномов можно подкармливать маленькими садовыми яблочками, но вот они лежат на тарелке (одной из трёх), пахнут и прелым октябрём, поселившимся на чердаке, и сорняками, и тишиной... ночной тишиной, шуршащей багровыми снами-отсветами. цыплята на чашке жмутся друг к другу, тепло копится, тепло, в конце-концов, приходит.
Ведь наступает утро, роса звенит под босыми ступнями, ведь Ксенофилиус - живой человек, борющийся с дурманом, со страхами и собой. И Луна... тоже бы петь беззвучно и молчать, обнимая её, девочку, которая верит.

Пробковое дерево разбухает от хереса, лицо папы смазывается - угольный контур, только, несмотря ни на что, как вы уже написали выше, он просыпается, он стряхивает с себя паутинную мглу, а башмачки шагают, шагают по солнцу - дроблёный миндаль с медовой водой, туда, где живут нарглы и морщерогие кизляки.
Спасибо вам. Огромное спасибо. Эта работа бьётся в сердце и памяти горящими звёздами-цеппелинами. Жизнь и вправду - странная штука, самое чудесатое из чудес, поэтому мне жемчужно, светло сейчас. и за них, и просто так.