— Когда я играла, я потеряла звук. Он ускользнул из-под моих пальцев, — она пускается в объяснения. — Раньше он шел из груди, отсюда, — Анна показывает куда-то в область сердца. — Он был горячим шаром, моим стремлением. Он тек сквозь плечи к пальцам. А струны — продолжение пальцев. Но я взяла скрипку — посмотри! На ней нет струн!
Она порывисто встает, раскрывает футляр — рубашка на ней распахивается, и мне она кажется воплощением чего-то инфернального, демоницей, бестией, что одним взглядом высасывает душу, выпивает досуха.
— Но струны на месте, — я недоумеваю.
— Ты не видишь, — она горько качает головой. — Я играла на твоем пианино, Станислав.
Я пропускаю мимо ушей ненавистное обращение.
— Я думала клавиши — как мои струны, но там еще молоточки. И их так много... Должно быть, нужно иметь очень много души, чтобы играть на пианино.