Я тут вчера стих дописал, который с января мучил.
#стихи

Der Tod

Двери закрыты, огонь укрощённый пляшет,
горечь стынет невыпитой в моей чаше.
Устарело понятие "чудеса",
славу себе ты всегда добываешь сам.

День передышки — не так уж мало — мой неустанный замедлил бег. Ёлка лохматая задремала возле окна и роняет снег. После трамвайного звона улиц, гула и гама и тысяч лиц в той тишине, что вокруг замкнулась, нервы щекочет и звон синиц.
Век этот начат мечом, не лирой, мир пожирает себя, давясь. Я стану — смерть для такого мира, между грядущим и прошлым связь. Он, хоть колюч, но и бесхребетен, где я прошёл, вьётся чёрный дым, и перемен мне подвластный ветер пепел относит к ногам моим. Там, за горами, что скрыли солнце, ждут моей поступи города. Здесь луч закатный дрожит в оконцах...
Не потому ли, что я — беда?
Где же сейчас ты, мой друг старинный, что твою душу теперь гнетёт? Ясно теперь — в мире нет невинных? Так оборвёшь ли ты мой полёт? Академизм твой зажат убогий в ложе прокрустовом правоты, но в новом мире воздастся многим, ведь справедливость так любишь ты. Ты ль ещё споришь со мной, как прежде, и аргументы находишь вновь — да есть ли место твоей надежде, да ещё веришь ли ты в любовь?
...Мне темнота заглянула в окна, только неведомо, что есть страх, если вселенная безысходно ждёт, пока всё обратится в прах. Ждёшь ли и ты? Мне ль не знать ответа? Но не предвидишь всё наперёд. И в безопасности кабинета тщетно гадай про дальнейший ход! Ах, мне ворваться бы зимней стужей, окна высокие сотрясти... Кто и кому из нас больше нужен, кто из нас слаб, чтоб сказать "прости"?
Страшно тебе, что узнаешь правду?..
Мучайся, мучайся до поры. Скажешь когда-нибудь, проиграв, ты, будто бы не было той игры? Но кровь первой пешки легла чертою — слабый не сможет переступить. Благо для мира поболе стоит необходимости делать вид, что состоишь из добра и света. Я никогда не любил ханжей, начистоту говоря при этом — метод хорош, если цель важней, чем показаться слепым и слабым...
Да только, видишь ли, что мне в том! Для тех, кто мыслит иным масштабом, нужды нет в праведном и святом.
Что усмехаешься, держишь чашку так беззаботно, как будто вся та позабытая сказка наша не из меня создала ферзя, грозящего стройным рядам тех пешек, что выставляешь перед собой? Если уж это тебя потешит, хоть и покажется похвальбой, — важное дело я в одиночку предпочитаю вершить всегда, а будущей крови готовить почву это, поверь мне, не ерунда...
Что доказать мне, мой враг, ты хочешь? Нет, правоте твоей не бывать! А ты, наверное, мне пророчишь, что приползу к тебе умирать, рухнув с небес на благую землю? Только благой она не была, но будет ещё, если слову внемлет того, кто не знает добра и зла. Если не ищешь, то всё получишь, хочешь сказать ты мне, но увы, как ни надейся на редкий случай, он и останется таковым. Я же, себя не щадя, годами шёл к своей цели сквозь мрак и грязь, не умоляя и не гадая, лишь своё будущее творя. Мне было жарко в снегах московских, и мёрз я в Египте в тени гробниц, земля для меня развернулась в плоскость, где точки на карте — следы границ, что будут разрушены моей волей, и наяву, а не в чертежах.
Кто был покинут и обездолен, кто вдруг решил, что себя не жаль, — тот будет моим, кто моим быть должен, кто плыть по течению сам не рад. Помню, мне как-то один художник душу свою предлагал в заклад. Склоняюсь к тому, чтобы согласиться, втащить на вершину, души не взяв, он-то не любит в руке синицу, но будет прямою его стезя.
Что же так мрачно теперь ты смотришь? Ты осуждаешь? Что мне с того? Да, я стальное предвижу море, но вскоре предчувствую торжество. Это не твой путь лежал по миру, больному и страшному, без надежд; я стану целительным эликсиром и неприступный возьму рубеж. Мой путь ждёт меня, там Париж и Вена, Индия там до конца весны, хоть обступают глухие стены в снах, что, увы, далеко не сны. Но я докажу тебе, кто сильнее, кто назовёт себя мудрецом, пусть даже в зеркале чуть позднее я не узнаю своё лицо... Что ты молчишь?!
Да, ты только призрак, ты лишь усталого плод ума, в доме холодном как будто тризна — по мне или всё ж по обоим нам? Я ненавижу тебя за трусость, себя ненавижу ещё сильней за опыта мой бесполезный мусор, за бесконечность моих идей!
Дверь нараспашку. Чернеют склоны лесом таинственным и седым, а облаков вознеслась корона к вечным вершинам необжитым. Горы швейцарские спят в покое, горы шотландские тоже спят. Я почему-то иначе скроен, нежели те, кто был глуп и свят. Поздно меняться, менять дорогу. Слабость и горечь пройдут к утру. Это однажды придёт к итогу, пусть с этим итогом я и умру.

Двери закрыты, огонь укрощённый пляшет,
горечь стынет невыпитой в моей чаше.
Устарело понятие "чудеса",
смерть себе ты всегда выбираешь сам.