Господа, я ненавижу писать боевые сцены. Господа, я ненавижу писать боевые сцены. Господа…я ненавижу писать боевые сцены.
Я устаю от геноцида, устаю от блицкрига, устаю от наступления, устаю от обороны, устаю от осады, устаю от прорывов, устаю от отступлений, устаю от зачисток, устаю от поражений. На полях, на улицах, в окопах, на равнинах, в тундре, в пустыне, на море, в небе, в грязи, в болоте…меня искренне раздражает необходимость расписывать все виды боевых сцен, как только можно измыслить!
Я начинаю клевать носом, когда расписываю оглушительную лирику охотника Ассоциации, чье заклинание разрывает построение противника на части. Когда нужно расписать, как вражеские тела взлетают в воздух, а потом, обращаясь в месиво из плоти и осколков костей, осыпаются на землю - мое сердце сжимается от тоски! Я почти уже сплю на ходу, когда пишу про Мертвого Апостола с зачарованным мечом, что сходится в бою со спригганом в вагоне движущегося поезда. До чего же сильна усталость, когда я заставляю их колошматить друг друга раз за разом, прежде чем дать одному из них погибнуть! Я хочу спать, когда пишу, как штурмовики Ленинградского Клуба бросаются на занятые Стальной ведьмой руины монастыря. Меня усыпляет вид Терния, чьи отростки снова и снова вонзаются в тело давно уже мертвого врага. А вид беглого мага, повешенного на столбе Ричардом Хитом, вызывает болезненную усталость. И до чего же сильно я желаю пойти прилечь от визга людей, звучащего в унисон с ревом полукровки в багряночке, который их выкашивает. А эти палачи, которые дерутся своими чертовыми Ключами? Я даже помню, как сполз под стол и захрапел, едва поставив точку в очередной бойне, которую они устроили агентам “Атропы”! Люблю поспать после того, как распишу впавших в панику обитателей деревни гибридов. Когда поселение, которое они защищали, было разрушено Второй Площадкой, а женщины и дети перебиты “глушителями”…как же я устал об этом писать. С невыносимой скукой вспоминаю, как пустил палачей на склад в том польском городке и страницу за страницей писал, кто куда откатился, а кто в кого выстрелил. Я позорно бежал, полз к кровати, как жалкий червяк, подгоняемый мыслью о том, что очередная боевочка, наконец, завершилась.
Господа, я желаю спать! Господа, соотечественники, чего вы хотите? Вы тоже хотите спать? Вы тоже устали расписывать боевочку, беспощадную, кровожадную боевочку? Вы предпочтете летаргический сон нужде снова описывать разящее железо и смертельные чраы, которые истребят всякую тварь на Земле?

Спать!

Спать!

Спать, спать, спать!

Хорошо же, давайте спать. Все наше желание спать - здесь, немедленно возникающее от одного только вида стиснутых кулаков, готовых к удару. Но тем, кто расписывал боевочку целых три года, простого сна мало! Великой сон!. Сон, в который мы вложим душу и сердце! У нас всего…

Эх, помечтали и будет, Метелица сама себя не напишет. Пойду, что ли, писать дальше тринадцатую главу. Как раз там немного боевочки в Лондоне на подходе…