Захватывающе, но ровно настолько, чтобы порадоваться или попечалиться — так, слегка, испугаться, но не всерьез, посмеяться — незаметно, в душе. Как будто попробовать все самое вкусное и не объесться. Истории — это деликатес. Это они научили ее сладко томиться ожиданием — теперь она знала, что оно обязательно сбудется. Но самое замечательное, что никогда нельзя было угадать, как именно. Потому что все гости разные. Кто-то простой и теплый, как плед возле камина, а от кого-то у нее прямо мурашки по спине. Правда, таких не много. И это хорошо. Хотя хорошо и то, что они есть. Потому что это тоже удивительно вкусно, когда одновременно и страшно, и интересно.

Потому что когда-нибудь, Триша знает, что это будет, но не скоро, ее любопытство уйдет той самой тропинкой в туман, и его пропустят… И ей не останется ничего, как пойти вслед за ним. Там тоже интересно, и вполне может быть, там будет ждать ее другой дом. Наверное, она сможет его полюбить, как и этот. Вот только пока она сама подождет кого-нибудь с новой историей. Триша умеет быть благодарной тому, что приходит само. Франк говорит, что она очень умная кошка. Даже мудрая иногда. Хотя Триша и так это всегда знала.

Она полагала, что всю жизнь живет в пекле, но вновь ошиблась — подлинное пекло началось по приезде в Королевскую Гавань. Днем — невыносимая вонь города, лежавшего у подножия замка, и невыносимая же скука, вечерами — презрительные взгляды и шепотки придворных, фальшиво лебезивших перед Бетани и тут же не гнушавшихся обсуждать "выскочку-потаскушку" прямо у нее за спиной, но хуже всего были ночи. За прошедшие годы король растолстел чуть ли не втрое, от него всегда воняло потом и какими-то омерзительно сладкими духами, но самым худшим было то, что он обладал неуемным аппетитом — и не только в еде. Поначалу Бетани пробовала улыбаться, делать вид, что ей безумно приятно, как ее учила сестра... но все чаще срывалась в слезы и все чаще ее тошнило от омерзения после того, как все заканчивалось.

Если от короля у нее был отдых, да и его... назойливость щедро окупалась — что ни день Бетани приносили дорогие подарки — то от придворных ей покоя не было ни на минуту. При встрече с ней кривились, ей вслед шипели гадости и плевались; когда она попыталась подружиться с кем-то из дам, то ее единогласно признали подхалимкой. Здесь было хуже, чем дома, потому что ее мечты о новой, сказочной жизни с королем в большом замке, которыми она себя утешала после решения отца отправить ее в столицу, разбились вдребезги: король оказался старым, толстым развратником, а в замке для всех она была глупой, дурно воспитанной потаскухой, с которой король изменял не только королеве, но и прекрасной и чистой леди Мелиссе.

У него была цель... Если вдруг (нет, нет, это невозможно!) Ньютон ошибся... То эта маленькая девочка — сокровище. Жаль, что тогда это сокровище придется уничтожить.

Звезды Варды мерцают над заполнившими долину водопадами. Воздух в его груди прохладный и легкий. Вновь крепко встав на ноги, он на секунду замирает, прежде чем сделать глубокий вдох. А потом он просто смотрит. И в груди опять больно от того, что это все видит именно он, а не Фарамир — любимый брат, который смог бы выразить красоту этого города словами, что сам Боромир так и не удосужился выучить. В долине бурлящих водопадов стоит город эльфов: из обнаженных скал высятся прекрасные здания, тонкие лестницы и арочные мосты переходят в бескрайние озера. Серебристые лампы светятся из каждого окна, и сквозь гул воды он может слышать смех и необычные голоса.

Что может сделать слепая девушка, когда она оказалась посреди конфликта, где самый слабый из участников обладает возможностями, о которых она не могла даже мечтать? Есть ли смысл бросаться с головой в пламя? Не лучше ли предоставить им решать свои проблемы самостоятельно и тихо дожидаться какого-нибудь исхода; если не положительного, то хотя бы стабильного? И всё же, как сказал Рэндом: я не могу сидеть смирно.

У принцев и принцесс Амбера множество достоинств, но есть и проблема: в своих интригах они забыли, как доверять друг другу. Представителям своей семьи. Может быть, если бы Оберон не исчез так внезапно, всё могло сложиться иначе, но где этот Оберон теперь, когда его так не хватает? Кто может заставить их вспомнить, что отношения между людьми строятся в первую очередь на честности и доверии? Кто сможет показать путь тем, кто привык указывать путь другим? Кто?

Виалла выпрямилась. Это глупо, конечно. Но что ей терять, кроме ненужного статуса и сомнительной праздной жизни?

— Вам не кажется, что это просто ни в какие рамки? — гневно спросил он, сжав кулаки. — Какими бы мотивами вы не руководствовались, это преступление — похищение ребенка!

Дженни кивнула, выглядя еще более смущенной.

— Да, вы правы. Но Совет Времени никогда не рассматривал людей из истории, как кого-то, кто стоит беспокойства. Это еще Ранджит настоял, чтобы хотя бы с самой Вивьен поговорили, прежде чем выдергивать ее из родного времени.

Джоан изумленно приоткрыла рот и обменялась с Майклом недоверчивым взглядом. То есть, если бы не вмешательство Джонатана, Вивьен просто забрали бы, позволив им с Майклом считать ее погибшей? Даже если Вивьен действительно представляла опасность и ее необходимо было забрать из двадцатого века, можно ведь сделать это по-человечески? Сообщить родителям, предоставить им возможность переселиться вместе с дочерью?

— Да что вы за люди такие? — воскликнула Джоан. — Как так можно?

— Прошу прощения. Наверное, мы слишком привыкли считать себя выше тех, кто живет в истории, — Дженни виновато склонила голову, а потом вдруг улыбнулась: — Теперь я вижу, от кого Вивьен унаследовала такое пылкое и отзывчивое сердце. Знаете, у вас чудесная дочь: она сумела заставить нас о многом задуматься и пересмотреть свою позицию по отношению к истории.

"Почему бы тебе не удовлетворить свои желания там, где они будут приняты с радостью? " — заботливо посоветовал Фитц.

Мне хотелось его ударить. Впервые. Я смотрел на человека, которого любил, и не мог поверить, что услышал эти слова. Он, как кухарка, помыв посуду, не глядя, вылил грязную воду за угол кухни. Меня всего лишь обдало брызгами, а вот Гарету окатило полностью. Хвала всем богам, что она никогда не услышит этих слов.

По разумению Фитца, это был приемлемый выход — воспользоваться чувствами влюбленного в тебя человека. Допускал ли он такую возможность для себя? Или только для меня? Тогда во мне кипела ярость, а теперь ее место заняло разочарование.

Смертные, энергия жизни которых питала невидимый мир фэйри, обычно не подозревали об этом мире. Точнее, не знали, что он реален — сказкам и легендам о нем они переставали верить, едва выйдя из детского возраста. Лишь изредка этот мир приоткрывался некоторым из них. Посвященных было немного — и все они, как правило, не знали друг о друге. Но иногда Судьба, которая правит миром людей и миром фэйри, сталкивала таких людей друг с другом. На мире людей это никак не отражалось, зато каждый раз приносило перемены в мир фэйри. Вот и сейчас должно было исполнится очередное такое пророчество…

Да, они, разумеется, были на разных сторонах, и забывать об этом не следовало, но здесь и сейчас они были… друг у друга. За шесть тысяч лет сотрудничества практически невозможно не проникнуться чувствами к… ну, пожалуй, вполне корректно будет назвать их напарниками-противниками. Начальство было где-то там далеко — в Аду или в Раю, — а здесь, на грешной Земле, у Кроули не было никого ближе Азирафаэля.

— Уйди с дороги, тёмная тварь!

— Это ты тварь, ибо дед твой был сотворен, а я из тех, кто появился вместе с этим миром.

— Мы пришли за своим!

— За настолько своим, что решились на убийство родичей ради того, чтобы это своё получить.

— Не тебе нас судить!

— И это мне говорит сын того, кто вонзил меч в грудь собственного дяди. Брат того, кто перебил послов, перед этим сам вызвав их на переговоры, — я смеюсь.

— Не тронь отца и брата — их уже нет в живых!

— Вызывайте, — хрипло сказал Луиджи.

— Что? — Ворон перевел взгляд на него.

— На дуэль. Я ведь…

— Капитан, — голос герцога оставался ровным, а лицо невозмутимым, — я слышал подобное не один раз и даже не один десяток. Вы меня ничем не удивили. Я воспринимаю это спокойно, так что вам не о чем переживать.

«Не о чем переживать!..» Он ждал гнева, отвращения, презрения, хотя в глубине души надеялся — нет, не на взаимность, он слишком хорошо понимал, что это невозможно, но на какое-то… участие?.. На то, что Алва скажет «не беспокойтесь, это не страшно», — но он ведь то же самое и сказал, только в представлении Луиджи это звучало мягко, по-дружески, а не равнодушно… Он ждал гнева или презрения, но безразличие оказалось хуже. Он почти жалел, что Алва не оскорбился, не вызвал его на дуэль — по крайней мере, быстрая смерть легче, чем тишина и невыполнимое желание провалиться сквозь землю.

Впрочем, тот, кто вообразил бы картины, достойные кисти неизвестного художника, чье полотно погубило Джастина Придда, — тот, кто вообразил бы их (доведись ему узнать об этой двери, сохраняемой в строжайшей тайне), жестоко обманулся бы в своих чаяниях. Ни спальня регента, ни спальня маршала не видела еще ни одной жаркой ночи, а лишь пустующие кровати и вещи, второпях брошенные куда попало.

Он глядел на неё и не мог наглядеться. Красивая какая. Невозможно наглядеться на такую красоту. Он всё смотрел и смотрел. Наконец, налюбовавшись, он тихонько встал и пошёл домой. Но все его мысли были только о ней. Он понимал, что не может жить без неё. Во что бы то ни стало она будет принадлежать ему.