Не молчи, Кррошш… О Боже, не дыши так часто, – Бараш, закатив глаза и прижавшись щекой к груди Кроша, принялся поглаживать его бедра и ягодицы. – О, да…. Да, мой дорогой, тебе тоже это нравится…
Крош нервно сглотнул, когда почувствовал, что его «кроличье хозяйство» налилось кровью и теперь жадно льнуло к телу рогатого соблазнителя. Он попытался убрать с себя неугомонные копыта Бараша, но лапы его не слушались. Тело отказывалось подчиняться мозгу и здравому смыслу. Пара горячих поцелуев в шею, а затем в грудь, где-то в районе спрятанных под шерстью крошечных сосков, лишили его воли окончательно. Он просто обмяк в жарких объятиях Бараша, шепча что-то нечленораздельное и тихо постанывая.
- У тебя это в первый раз, Крош? – практически прорычал Бараш (что было и вовсе ему не свойственно).
- Ммм… Продолжай.. Пожалуйста… Оох… - простонал Крош, потираясь о бедра Бараша.
Внезапно ласки прекратились, последовал долгий чувственный поцелуй в губы, а затем Бараш, грубо схватив друга, повернул его спиной к себе. Крош не совсем понимал, что происходит и почему прекратились ласки, но все же безукоризненно подчинялся Барашу. Одним движением тот заставил кролика согнуться. Аккуратно подхватив его снизу за живот, он опустил Кроша лицом на стол. Крош не видел, что происходит за его спиной, он слышал лишь скрип пола под его копытами, стук каких-то ящичков, судя по всему – буфета, звук открывающейся металлической крышки, которая в последствии упала на пол, и что-то громко было опущено на поверхность стола рядом с головой Кроша. Минута затишья, а после…
Что-то прохладное коснулось напряженного упругого анального отверстия Кроша. По телу кролика пробежали мурашки, он напрягся.
- Крош.. – Прошипел над ухом Бараш. – Ты должен расслабиться. Будет немного больно… Ты потерпи, ты же большой мальчик.
Крош бросил всю свою оставшуюся волю на то, чтобы хоть как- то расслабить свое скованное, дрожащее тело. Тонкое копытце Бараша потихоньку стало проникать внутрь Кроша, растягивая его. Твердое копытце. Затем проход на мгновение опустел, чтобы заполниться вновь, но уже абсолютно другой конечностью Бараша. Как он и предупреждал, было больно, но в то же время это были абсолютно новые чистые ощущения. Бараш вошел в него наполовину и начал медленно двигаться вперед-назад, давая неразработанному девственному анусу Кроша привыкнуть к этой заполненности. Глаза обоих застилал пот. В комнате было слишком жарко, или же это они сами пылали от своего желания и страсти. Бараш постепенно ускорял темп, входя все глубже. Было уже не так больно, сколько приятно. Возбужденный член Кроша, так удачно упершийся в ножку стола, терся о прохладное лакированное дерево с каждым новым толчком.
Бараш утопал в этом окрыляющем ощущении полного обладания своим «запретным плодом». Он толкался все сильнее и быстрее, глухо постанывая, заставляя стонать под собой Кроша. Такого он даже представить себе не мог, ни во сне, ни в самых откровенных фантазиях, но все же это происходило на самом деле. Всю свою любовь к этому маленькому озорному кролику, всю ревность, всю боль он отдавал ему сейчас. Разрядами тока отдавалось в теле каждое новое движение. Стук крови в висках заглушал порой даже стоны. Эти двое упивались друг другом на милом обеденном столике в тесной комнате, не стесняясь ни осуждающего, но горящего желанием, взгляда третьего лишнего, что стонал от дикого возбуждения вместе с ними, всеми забытый, связанный и униженный. Ёжик не пытался ничего сказать, он лишь почти безрезультатно пытался притереться к веревке напряженной плотью, стыдясь себя, стыдясь этого разврата, все ещё ощущая боль от ожогов.
Внезапно Крош в голос всхлипнул, когда Бараш вошел в него до самого упора. Но нет, это вовсе не был крик о помощи - это был отзыв всего его существа на невероятное удовольствие, которое невозможно было описать тем скудным словарным запасом, имевшимся в распоряжении кролика. Еще раз. Бараш, похотливый поэт, задевал что-то внутри него, что заставляло содрогаться от удовольствия и стонать, и плакать. Крош изо всех сил подавался бедрами навстречу входящему в него Барашу. Ему хотелось чтобы тот, незнакомый доселе, кудесник сверху, что называл себя Барашем, входил еще глубже, задевал ту самую точку ещё чаще, ему хотелось испытывать это удовольствие беспрестанно, до боли, до изнеможения.
Ёжик в углу, привязанный к батарее достаточно крепко, не в силах бежать ни от себя, ни от своего возбуждения, ожесточенно терся членом о теплую толстую веревку, глядя на то, как «друг» и «лучший друг» получают удовольствие. Чувство обиды, похоть, тайные желания – все, что интересовало его в данный момент. Он никогда не признался бы себе в том, что хочет Кроша ни чуть не меньше, чем хотел его Бараш, если бы не этот случай. Он никогда не получит Кроша, никогда.

Можно почти то же самое, но с толкиновскими эльфами?)