Позади, за стеной стеллажей, что-то громко, но как-то мягко грохнуло. Будто наполненный картошкой мешок с большой высоты уронили. Женька на четвереньках добралась до угла забитых ящиками полок и выглянула на ту сторону. Господи, твоя воля! На штабеле каких-то деревянных коробок, неестественно выгнувшись, лежал один из разведчиков, с которым она и познакомиться-то не успела. Из-под тела с пугающей быстротой натекала почти черная в сумраке лужа крови.

– Дядя Коля!!!

– Что?! – чуть слышно сквозь пальбу донеслось до нее со стороны входа на склад.

– Его убили!

Кого именно «его», Николай Николаевич даже переспрашивать не стал, только все так же едва различимо в грохоте прокричал в ответ.

– Контроль!!! И его место займи, а то они под стену прорвутся!!!

– Что?! – Женька буквально опешила от страха.

– Болт через плечо!!! – впервые дядя Коля выругался в ее адрес. – Прострели ему голову, хватай автомат, дуй к окну и вали там все, что шевелится! Бегом, а то нам всем звиздец приснится!!!

…

– Женя!!!

В голосе Грушина уже не осталось ни малейшей доброжелательности, только лязгающий ледяной металл. Да уж, теперь понятно, как он умудрялся в Чечне своих солдат в атаку поднимать.

К Грушину в больницу сходили, навестить. Это, врать не буду, Женька уговорила. Сам-то я мужик к сантиментам не склонный. Ну, в больничке человек… И чего? Поправляется ведь. К тому же – сослуживцы его тоже все тут, в Пересвете. Наши с базы Софринской бригады вывезли всех людей, а сейчас остатки складов тянут. Колонна за колонной, с утра до вечера. Так что вряд ли Николай Николаевич там страдает от недостатка общения. Но – чего не сделаешь, когда девушка просит… Грушин меня узнал, поздоровался приветливо, но по-настоящему рад был именно Женьке, это было сразу видно. Не буду врать, товарищ старший прапорщик меня здорово удивил. Глядя, как он с Женькой воркует, я едва смех сдерживал – эвон как замаскировался, старый волчара. Это он «Эухении» сейчас может что угодно изображать, но я настоящего Грушина в бою не раз и не два видел. И отлично знаю, почему его не только непосредственные подчиненные, но и вся бригада заслуженно боится. И даже большая часть штабных откровенно опасаются. Так что, Николай Николаевич, я на театральщину вашу не куплюсь, я не девочка наивная. Видимо, уловив что-то такое у меня на лице, Грушин, улучив момент, зыркнул на меня своим настоящим взглядом и неодобрительно нахмурился. Блин, вроде давно я уже не пацан девятнадцатилетний, а по спине, вдоль позвоночника, будто шарик ледяной прокатился. Не, не стоит его обижать, не стоит. Пользуясь тем, что Женька сидела на больничном табурете возле койки спиной ко мне, я примирительно выставил перед собой раскрытые ладони и мимикой изобразил самое глубочайшее раскаяние и полное понимание. Мол, не серчайте, тащ старший, я – могила, хочется вам в Дедушку Мороза поиграть – бога ради. Грушин, видать, все понял правильно и лишь кивнул благосклонно.

…

Уже прощаясь, Грушин, вроде как в шутку, заявил:

– Обидишь ее – лично тебе голову откручу, Грошев.

Женька засмеялась, я улыбнулся… Вот только я, в отличие от солнышка моего блондинистого, отлично понимал, что не дай бог что – жалеть я буду сильно, хоть и не долго. Суровый он мужик, слов на ветер не бросающий.

– Не обижу, Николай Николаевич, любовь у нас.

– Вот любовь – это дело хорошее, – снова врубил он «режим доброго дедушки». – Коли любовь – так и женись. И меня на свадьбу пригласить не забудьте.

– Вот это – обязательно, – негромко рассмеялась Женька и чмокнула на прощанье выздоравливающего в щеку.

Интересно, в уголках глаз пожилого «крапового берета» и правда будто влага блеснула? Да нет, не может быть! Точно говорю – померещилось мне. Видно, свет упал неудачно.