Новый сентябрь (гет)

— Спать хочется.

— В следующей жизни выспимся...

— Ты и в прошлой жизни так говорил.

Превосходное эльфийское вино, некогда обожаемое Беллой, пролилось между ребрами и пропитало иссиня-плотную мантию.

Северус не почувствовал вкуса, только поводил языком по кривоватым зубам, снова ощутил пустоту на месте «четверки» и пожевал песок, застрявший в кариозных дырах.

Наверное, от него несло как от Флетчера или как от целой «Кабаньей головы», но унюхать вонь ни ему, ни кому-либо из присутствующих все равно не удалось бы. Обоняние, последнее из пяти чувств, начало подводить Северуса недавно, много позже зрения и слуха, будто все его существо боролось за самое главное, за то единственное, в чем он был лучшим — умение различать запахи. По привычке сунув нос в емкость с вином и разочарованно его оттуда высунув, он отступил на шаг назад, жестом пригласил Минерву к столу и первым заговорил:

— Ты вроде ненавидишь корпоративы.

— Отдаю дань Альбусу; он от них в восторге. И не называй это корпоративами.

— А как еще назвать мероприятие, где все пьют, едят, играет скверная музыка и куда пускают только сотрудников?

Минерва оставила вопрос без ответа.

— С чего ты взял, что музыка скверная?

Северус кивнул сначала на четверых доходяг с поломанными скрипками, затем на Люпина.

— Волчонок поморщился, когда они притащились, как еще подвывать не начал…

Он гаденько ухмыльнулся. В начищенной до блеска посудине отразился оскалившийся череп, который обтянула лопнувшая местами кожа. Северус поскреб оголенную лобную кость. Не ковыряй, сказал он себе, как мать в детстве по поводу разбитой коленки.

Доходяги считались известной музыкальной группой, но растеряли популярность лет сорок назад, когда один за другим поумирали от старости. Струны их скрипок торчали в разные стороны, как усы побитого жизнью кота, смычки кое-где обгрызли мыши. Иногда Северус подозревал, что эти же мыши были причастны и к побоям кота. В общем, была в этом какая-то связь. Или ее не было вовсе.

Люпин заметил, что на него смотрят, и подошел.

— Мы тут до которого часа?

— Как Дамблдору надоест, так и закончим, — фыркнул Северус, отсалютовав бокалом. Бокал немного треснул и протекал. Вино медленно исчезало без участия Северуса. — На месте не сидится ему, а притворяться, что мы друг друга любим и рады видеть, приходится нам. И так каждый год.

— Я действительно рад, — дипломатично сказал Люпин.

Минерва поправила волосы, чтобы прикрыть залысины.

— Не ворчи, Северус. У тебя нет поводов испытывать ко мне неприязнь.

— Ты меня из окна вышвырнула вообще-то.

— Вообще-то ты сам прыгнул.

Странно, но, несмотря на глухоту, они прекрасно понимали друг друга.

Северус невозмутимо поманил домовика желтовато-костлявым пальцем и поставил бокал на принесенный им поднос. Туда же упал жук-могильщик, поселившийся в подмышечной впадине около полугода назад и успевший выжрать плоти до самой ключицы. «Nicrophorus interruptus», — машинально пробормотал Северус, с трудом разглядев оранжевые пятна на надкрыльях. Он помнил то, что уже никогда не пригодится. Зачем ему знать, кто именно его жрет?

— Минерва, дорогая, вы восхитительно выглядите!

Сразу видно, что Гораций давно ослеп, чуть было не ляпнул Северус.

Они виделись раз в год, первого сентября, и каждый год в опустевшей левой глазнице Слагхорна копошились новые жители. На этот раз, кажется, мясные мухи. Простенько, без затей, словно он решил сегодня не наряжаться — или, скорее, растил опарышей к Рождеству.

Северус знал его всю жизнь, и всю смерть, и помнил даже с обоими глазными яблоками, и то, как одно из них выпало и болталось потом на зрительном нерве, точно новогодняя игрушка на елке. Слагхорн не умел быть будничным и очень страдал от невозможности сменить мантию, поэтому нашел другой способ эпатировать коллег: даже Северус с его незаурядным талантом легиллимента никогда не угадывал, кого разведет в собственной глазнице Гораций к следующему… (он покосился на Минерву) корпоративу.

— О, благодарю, Гораций, — сухо поблагодарила Минерва и мстительно добавила: — Но мне далеко до Сивиллы.

Все головы повернулись к Трелони. Позвонки скрипнули на разные лады.

Ей проще всех было стать скелетом, она и при жизни на него смахивала. Нос Сивиллы истлел так же быстро, как малое количество мяса на костях, и очки пришлось приклеить к черепу заклятием. Шали сползали с плеч, но она изобретательно привязала их кончики к ключицам. Смотрелось как плащ.

— Где она взяла этот венок? — спросила Минерва.

Северус приметил пару сухих веток, которые Сивилла вставила между локтевой и лучевой костями и прижала к ребрам.

— Подарили?

Лили бесшумно появилась из толпы гостей и, аккуратно избежав встречи с мухами, поцеловала Слагхорна в скулу.

Северус поежился, он никак не мог привыкнуть, что здесь принято дарить не букеты, а венки. Хотя сам он давным-давно не дарил ни того, ни другого.

— Подарили? — эхом повторил Северус за Лили.

— Джеймс всегда дарит мне венки с нашей могилы, — та пожала плечами. — Внуки приносят.

— Лили, дорогая, но что… что вы здесь делаете? Неужели я упустил момент, когда вы успели побывать профессором? — всплеснул руками Слагхорн. Фаланга среднего пальца отвалилась и покатилась по полу. Грязноватая шкура Миссис Норрис с визгом бросилась за ней.

— Я — плюс один.

Она поглядела на Северуса и улыбнулась серыми губами, обнажив ровные зубы с абсолютно белыми деснами. Северус улыбнулся в ответ. С детства он находил Лили красивой, красивым был и ее труп. Лили хорошо сохранилась, особенно ногтевые пластины и волосы. Говорят, они разлагаются в последнюю очередь.

— Не смотри на меня так, Люпин, — огрызнулся Северус. — Ничего такого мы не делаем. Ни ты, ни я, ни Гораций. Но мы все любим Лили и рады ее видеть — не самый худший выбор, а? Помона, например, сына привела. Мальчишке лет восемь.

— Не знал, что ты разбираешься в детях, — съязвил Люпин.

— В детях я мало смыслю, я по зубам определил.

Люпин уставился на ребенка, что вертелся у стола с едой. Северус, кстати, ни разу не интересовался, отчего умер сын Спраут, а сама она никогда не рассказывала.

Череп мальчика смотрелся отвратительно, весь, от подбородка до нёба, заполненный зубами. Зубы беспорядочно толпились, выпихивая молочных соседей вон, но смерть прервала процесс, и теперь все они теснились в верней и нижней челюстях.

— Хоть кому-то нравится местная еда, — сказала Лили, недоверчиво потыкав пальцем в курицу, покрытую слизью времени.

— Я хожу сюда исключительно по привычке.

— И ради Дамблдора, — поддел Северус.

— И ради Дамблдора, — согласилась Минерва.

Дамблдор поднялся с места и распахнул объятия точь-в-точь, как он делал каждый год, будучи директором Хогвартса. И каждый год после того, как перестал им быть.

Кишечник, который Альбус обычно придерживал руками, вывалился на блюдо с гнилыми овощами, но никто не обратил внимания. Так происходило всегда, стоило Дамблдору отвлечься. После смерти кишечник становился втрое длиннее и едва помещался в брюхе, но можно было обмотать его вокруг тазовых костей или крестца разными способами. Примерно как галстук завязать.

Минерва стыдливо прикрыла лицо рукой, словно ей пришлось покраснеть за Дамблдора, и почувствовала шевеление под фалангами.

— Северус, можно тебя попросить?..

Он увидел, что над ее переносицей образовалась крохотная дырочка.

Северус подцепил показавшегося наружу червя указательным и большим пальцами и резко потянул. Червяк порвался. Минерва задумчиво почесала червоточину. Как будто на ранку ему подула.

— Что ж, прише-е-л, — нараспев проговорил Альбус, — новый сентябрь. И сегодня мы приветствуем профессора Лонгботтома, оставившего Хогвартс в прошлом учебном году. Невилл, где ты, мой мальчик?

Лонгботтом, не тронутый еще тлением, помахал полноватой рукой. Парадная мантия, в которую его облачили для похорон, была новой, и, когда он опрокинул в себя пару порций вина, осталась сухой. Северус ощутил легкую зависть.

Все похлопали.

Надо же, как время идет, подумал он, вот и ровесники Поттера начали умирать от старости, а не от шила в заднице.

— Думаю, в следующий раз к нам присоединится Ханна, — прошептал Лонгботтом Люпину. — Она была совсем плоха, когда я уходил.

— …на столах нас ждет угощение…

— Сейчас он объявит: «Да начнется пир», — скептически предупредил Северус.

— Я первая хотела это предсказать, — обиделась Трелони.

Но тут Альбус воскликнул:

— Ничего не трогайте!

«Почему?» — подумал Северус. Все тревожно замерли.

— Это на Рождество!

И Дамблдор от души рассмеялся.