Пойдёт дальше (джен)

Лет пять назад в библиотеку Хогвартса попал очередной нетленный шедевр Гилдероя Локхарта — «Увеселения с упырями». И сэр Николас де Мимси-Дельфингтон пролистал его, разумеется: чем ещё заниматься целую вечность, как не знакомиться с книжными новинками? Сэр Николас, по счастью, не был упырём — иначе он непременно попытался бы проклясть этот толстенный том, на который даром извели столько бумаги — но и привидениям там досталось немало.

Вот, к примеру, пятьдесят первая страница, третий абзац снизу:

«Привидения оставили позади все земные страсти, им неведомы привязанности. Вечно равнодушные ко всему, они парят во мраке, и от их бесшумного полёта веет зловещим, гибельным холодом».

Насчёт бесшумного полёта — автору явно стоило познакомиться с Пивзом до того, как садиться за письменный стол. От Пивза грохота побольше будет, чем от дюжины первокурсников. Ну, а насчёт привязанностей — может, он, сэр Николас, и рад бы сказать, что распростился с ними пять веков назад?..

Он замирает в полёте под самым потолком, глядя, как долговязый мужчина в черной бархатной мантии, прихрамывая, поднимается по лестнице. Тёмно-рыжие c проседью волосы перехвачены ремешком на затылке, крепкие пальцы держат палочку расслабленно, кажется, вот-вот выскользнет — но заклятие с неё может слететь за долю секунды.

Сэр Николас догадывается, куда направляется мужчина — и ещё сэр Николас уже знает, что лестница, по которой тот тяжело взбирается, вот-вот оторвётся от площадки и поедет вверх, к хозяйственному крылу. Сейчас, сейчас, ещё чуть-чуть… толчок — и обветренные пальцы инстинктивно сжимают перила, а с тонких губ срывается смачное ругательство. Сэр Николас с трудом сдерживает смех: у этого бедолаги были непростые взаимоотношения с лестницами, ещё когда он учился в Хогвартсе.

В то время он носился по ступенькам вприпрыжку, перескакивая через одну-две, и вслед неслось: «Скримджер, балда, башку проломишь!» А теперь — «Что вам угодно, господин Министр?»

Скримджер кое-как спускается обратно — вниз ему идти явно тяжелее, чем вверх, колено почти не сгибается. На сей раз он всё-таки находит нужную лестницу и ныряет в узкий коридор, едва освещённый факелами.

Николас летит за ним. Полы его прозрачной мантии почти касаются волос Скримджера, но тот не поднимает головы. Насколько Руфус чует Тёмных магов, настолько же и глух ко всему, что связано с призраками, со всеми теми, кто пребывает за гранью.

Сухощавая фигура останавливается перед каменной горгульей. «Шоколадные пузыри», — громко произносит Скримджер, эхо разносит его уверенный голос под сводами коридора. Горгулья отъезжает в сторону, и Министр делает шаг вперёд, осторожно становится на ступеньку. Винтовая лестница влечёт его вверх, закручивается кольцами спирали.

Впереди узкая коричневая дверь — Скримджер отпирает её обычным Алохомора.

Николас вплывает в директорский кабинет следом за ним.

Внутри светло, золотистые шторы слегка раздвинуты, и сквозь витражное стекло пробивается солнце. Блики скользят по стенам, по рамам портретов, искрятся на лезвии меча, висящего на стене. Острый взгляд Руфуса сразу отыскивает меч, и Руфус удовлетворённо кивает сам себе.

— Господа, — он обводит взглядом портреты, меряя кабинет широким размашистым шагом. Его хромоты сейчас не видно вовсе. — Я полагаю, вам известна цель моего визита: обеспечить сохранность имущества покойного Альбуса Дамблдора и изъять некоторые предметы для проведения экспертизы.

Портреты молчат. Кое-кто не сводит со Скримджера настороженных глаз, а многие и вовсе занимаются своими делами, не обращая на Министра внимание. Профессор Дамблдор на своей картине мирно дремлет.

Руфус Скримджер наклоняется над столом, вычерчивает в воздухе замысловатую фигуру палочкой: проверяет, должно быть, на наличие скрытых чар. Николас негромко откашливается, и Руфус слегка поворачивает голову:

— Тебе что, заняться больше нечем, Почти Безголовый Ник? Хотя вам тут, наверное, и впрямь адски скучно на каникулах. Пугать некого.

Николас слабо усмехается:

— Напугать тебя я не рассчитывал.

— Значит, соскучился? — Министр вновь нагибается, волосы отсвечивают медной рыжиной в солнечном луче. Он выдвигает ящик.

— Если хочешь, считай, что соскучился, — легко соглашается Николас. — Я, откровенно говоря, хотел спросить: не кажется ли тебе, что «обеспечить сохранность» и «изъять» — это несколько противоречивые намерения?

— Стандартная проверка в целях безопасности, — Скримджер пожимает плечами. Пальцы выуживают из ящика продолговатый серебристый предмет, вертят на свету. — Если всё будет в порядке, вещи попадут к наследникам Дамблдора.

— Ты же не полагаешь, что профессор Дамблдор зачаровал свой делюминатор Тёмной магией?

Желтовато-карие глаза Министра слегка щурятся, смотрят сквозь Николаса — так, что ему в который раз хочется посмеяться над собой. Ради Мерлина, он привидение, все и всегда смотрят сквозь него! — но почему-то кажется, что от Скримджера он бы ничего иного не дождался, даже если бы вдруг обратился в человека из плоти и крови.

Скримджер опирается ладонью о столешницу, невозмутимо произносит:

— Я семь с половиной лет возглавлял Аврорат, Ник. Я ничего не полагаю. Я проверяю — всё и всех.

Николас взмахивает прозрачным рукавом, не пытаясь скрыть досаду:

— Ты не на чары их проверять будешь. Ты пытаешься понять, зачем профессор Дамблдор оставил своим юным ученикам столь тривиальные, казалось бы, предметы.

Уголки жёстких губ Скримджера приподнимаются в усмешке.

— Допустим, — спокойно произносит он. — А что, может, тебе это известно? Дамблдор не без теплоты относился к своему факультету. Отчего бы ему не поделиться кое-какими планами с привидением Гриффиндора?

Николас молчит. Он сам, наверное, не знает, чего ждёт от Руфуса — а тот выпрямляется, делает шаг из-за стола, и его внушительный нос почти касается призрачного лица:

— Или ты не ждал, пока он посвятит тебя в свои планы? Призраки любят влезать туда, где посторонним не рады. А ты и при жизни не слишком-то уважал чужие тайны… разве не за это тебе почти отсекли башку?

Коротким движением Николас взмывает вверх, под самый потолок, проносится над рыжеволосой макушкой.

— Я попросил бы тебя с большим почтением отзываться о последних минутах моей жизни, — цедит он. Руфус запрокидывает голову, и в жёлтых совиных глазах искрится смех:

— А с какой стати? Тебя даже убить-то как следует не смогли. Так и остался — ни с головой, ни без головы, ни здесь, ни там… Самому-то не смешно?

Николасу хочется пройти сквозь стену и оказаться далеко отсюда. Руфус глуп, он всё тот же нахальный мальчишка, который с первых дней в Хогвартсе дразнил привидение собственного факультета — и даже не боялся, что в темноте спальни оно ухватит его за пятки.

— Как ты вообще в башню Гриффиндора попал… — вздыхает Руфус, раскрывает широкую ладонь, на которой трепещет крылышками золотистый снитч. Хочет взлететь — да никак. — Серединка на половинку — разве это по-гриффиндорски?

Николас пожимает плечами. Когда-то он считал себя храбрым. Теперь… за столько лет усомнишься в чём угодно.

А Руфусу нет и семидесяти, и он не привык сомневаться.

— Так всё-таки, Ник, поделишься мыслями? — Руфус присаживается на край стола, подбрасывает снитч в ладони. — Сделай хоть что-то полезное. Тебе наверняка уже надоело увиливать — с тех пор, как ты увильнул от небытия.

— А тебе не надоело?

Руфус вопросительно приподнимает густые брови. Ник улыбается, и улыбка, должно быть, выходит кривой.

— Ты сам хоть чуть-чуть веришь, что справишься? Что твои авроры способны победить?

— Я сделаю всё, что от меня зависит, — Руфус тяжело поднимается на ноги. — Дамблдор мог сколько угодно возлагать на Гарри Поттера надежды — а я не могу позволить себе роскошь отдать судьбу всего магического мира в руки подростка. Или он наконец повзрослеет и решится сотрудничать с нами, или я сам вытрясу из него всё, что мне нужно.

Николас не отвечает, тихо скользит вдоль стены.

Жаль, что Руфус и Гарри не сумели, не захотели поладить друг с другом. Наверное, найти подход к семнадцатилетнему мальчишке куда легче, если тебе самому семнадцать — или твой возраст давно пошёл на сотни.

Руфус убирает делюминатор и снитч в кожаный футляр с печатью Министерства, направляет палочку на эфес меча. В воздухе на несколько секунд вспыхивает темно-алый росчерк охранного заклинания.

— Опасаешься, как бы преподаватели не унесли? — иронически роняет Николас. — Не передали бы законному наследнику?

— Я и не ожидал познаний в законодательстве от призрака, — в тон ему усмехается Руфус. — Меч Годрика Гриффиндора — неотделимая, неотчуждаемая часть Хогвартса. Если бы Дамблдор завещал своему любимчику Астрономическую башню, ты настаивал бы, чтобы она перешла ему во владение?

— Гарри понадобится меч.

Руфус отступает назад, к двери, окидывает кабинет взглядом, проверяет — всё ли взял?

— Ник, — в глубоком звучном голосе слышна издевка. — Ты, как-никак, многое повидал. Уж не считаешь ли и ты всерьёз, будто Поттер способен остановить Того-кого-нельзя-называть?

— Нет, — Николас наклоняет голову, едва держащуюся на плечах. — Гарри… Гарри сразится с противником, имя которого он не боится упоминать. А ты, Руфус — ты так и играешь в прятки с Тем-кого-нельзя-называть.

Сухие губы Руфуса сжимаются, на длинной, едва тронутой морщинами шее четче обозначается кадык. Руфус негромко произносит:

— Может, я не так неосторожен в словах, как Поттер, но я никогда не уклоняюсь от драки. Если Пожиратели смерти нападут — им придётся обломать о нас немало зубов.

И Николас вздохнул бы — если бы у него осталось умение дышать. Руфус Скримджер готовился в авроры, не в министры, он никогда не учился говорить на публику. Но сколько сейчас искрящейся силы в его ссутуленных плечах, поднятом подбородке, напряжённом взгляде жёлтых глаз.

— Пора, — шершавая ладонь ложится на ручку двери. — Если надумаешь сотрудничать — связывайся, мы совиную почту разгребаем круглосуточно. А привидение уж точно без внимания не оставим.

— Вряд ли я могу быть чем-либо полезен твоему ведомству, — Николас разводит прозрачными руками. — А разве ты не останешься на обед? Те, кто ещё может наслаждаться вкусом пищи, весьма хвалят кухню Хогвартса.

— Рад, что домовики здесь всё такие же умелые, — хмыкает Руфус. — Но мне ещё в поместье Дамблдора: кое-что из спорного наследства осталось там. Так что всего хорошего, не скучай, Почти Головастый!

— И всё же я настоятельно требую воздержаться от подобных острот, — в который раз хмурится Николас. — Между прочим, никому не дано знать заранее, какой будет его кончина.

— Моя точно будет быстрой: Авада — и вперёд, — Руфус хищным жестом проводит рукой по горлу. — Никаких криворуких палачей и сорока ударов топором.

— Сорока пяти, — педантично поправляет Николас, и Руфус смеётся:

— Тем более. Как тебя вообще угораздило?

Николас напрасно пытается смутить Руфуса сердитым взглядом. Неровные желтоватые зубы скалятся в довольной усмешке ещё несколько секунд, а потом Министр выходит из кабинета.

Снова лестницы, лестницы, но, даже прихрамывая, Руфус не расстаётся со своей резковатой грацией подраненного зверя. Рыжие волосы спутанной гривой скользят по плечам, и Николас долго не выпускает их из виду.

…Руфус Скримджер умирает в первый день августа, захлёбываясь кровью и рвотой, скребя обломанными ногтями по полу, под конец разучившись даже кричать. Сколько времени его держали под Круциатусом — Николас не знает. Он слышал только, что Руфус так и не сказал Пожирателям смерти, где прячется Поттер — «упрямый, невесть что о себе возомнивший школьник, не желающий помочь Министерству».

Николас не чувствует ни холода, ни жары, но ему кажется, будто его колотит, когда он думает о том, как прожил Руфус те несколько часов перед Авадой. И в то же время ему почти жаль, что он не мог видеть Руфуса тогда. Ведь больше он его не увидит: Руфус, уж конечно, пойдёт дальше, он не променяет неизвестность, ждущую впереди, на тусклое существование между этим миром и тем.

Николас вспоминает отчаянную надежду в блестящих глазах Гарри: «Сириус ведь вернётся? Он ведь станет привидением, да?»

Гарри потерял своего крёстного, одного из самых близких людей. А Руфуса, в сущности, Николас не назвал бы даже приятелем. Вредный мальчишка с Гриффиндора. Дотошный аврор. Министр — вряд ли из тех, кого будут вспоминать с большой любовью.

Николас ждёт учебного года: гриффиндорцам придётся тяжко, и ему хочется быть рядом с ними, хоть немножко их ободрить. И вдруг на что-то сгодится его помощь?

Пока студенты не приехали, Николас вечерами беседует с Проповедником, переругивается с Пивзом и вновь и вновь возвращается в библиотеку. Дуновением ветерка перелистывает страницы, качает головой. Почему хорошие истории так быстро стираются из памяти, а остаётся что-то случайное, глупое?

Взять хотя бы «Увеселения с упырями». Вы не читали? И не стоит. Так себе книга.