Эффект Уотсона (джен)

О чудесах довольно часто говорят, вот только кто-нибудь их хоть раз видел? Эй, ну правда, кто может признаться, что был свидетелем настоящего чуда, хотя бы самого маленького?

Вот Джон мог.

Нет, никаких молний среди ясного неба, разверзшейся под ногами земли, или там животных, говорящих человеческим языком — ничего такого не было. Просто однажды случилась очередная безымянная деревушка под палящим солнцем в самом сердце пыльных гор, просто маленький чумазый перепуганный мальчишка выбежал прямиком под колёса «Пантеры». Реакция Джона была мгновенной и автоматической — подхватить мальчишку, оттащить в сторону, бегло осмотреть (не пострадал, но напуган), передать подбежавшей бледной встревоженной бабке. Дальнейшая судьба мальчишки не входила в список приоритетов британского военноподданного, поэтому Джон с чистой совестью развернулся и вознамерился продолжить свой маршрут, но бабка неожиданно дёрнула его за руку и затараторила что-то по-своему. Джон уловил только пару слов, что-то вроде “благодарность” или “много” — он не был уверен толком — но просто отмахнулся да и пошёл себе дальше. И правда, чем таким она могла бы его отблагодарить?

То, что бабка была непростая — а может, мальчика он спас необычного — Джон понял много, много позже, да и то не с первого раза. Уж точно не тогда, когда штопал вчерашнего новобранца Смита, который ныл, плакал и причитал, что ему больно и страшно, и что больше всего на свете он хочет выжить. Откровенно говоря, дырка в боку Смита была отвратительная и дотянуть ему позволяла максимум до утра, Джон хмурился, но всё равно штопал. У него разболелась голова, в висках стучало, а в ушах стоял звон тоньше комариного (и откуда бы здесь могли взяться комары?). Смита было жалко, Джон тогда подумал: было бы неплохо, если его желание исполнится — и, на удивление, так и случилось. Потрясающее везение, правда же? Ну, и немного мастерства военного доктора.

Ничего не заподозрил Джон и в тот раз, когда они с Уилсоном попали в засаду. Палили в них нещадно, подмога не успевала, Уилсон материл душманов трёхэтажно, желая им сквозь землю провалиться — Джон был с ним полностью согласен, разумеется. Подземный толчок не стал большой неожиданностью, он сбил с ног их противников и всколыхнул небольшую осыпь, почти полностью их похоронившую. Удивился Джон только тогда, когда понял, что в этот момент исчез шум и писк в ушах, на который он раньше, в пылу стрельбы, не обращал внимания.

А потом была та операция. Утром из лагеря выехали десять солдат, а вечером их командир смотрел невидящими глазами на десять окровавленных грязных тел, смолил сигарету за сигаретой, дрожащими пальцами прикуривая их друг от друга, и матерился сквозь зубы, а потом вдруг признался, что больше всего в жизни хотел бы вернуться на день назад и переиграть всю операцию. Джон был с ним согласен, Боже, как же он был с ним солидарен, и, прислушиваясь к тонкому комариному звону в ушах, он сделал то, чего сам от себя не ожидал — отправился спать, изо всех сил желая, чтобы сбылось заветное желание его командира. А утром…

Утром из ворот лагеря выехали те самые десять совершенно живых солдат (Джон ведь собственными глазами видел вчера их трупы… видел ли? вчера ли?), но уже с другим заданием. Вернулись они все живыми.

С тех пор Джон всегда внимательно приглядывался к окружающим, когда ни с того ни с сего раздавался тонкий звон, слышный одному ему. К счастью, хотя бы голова больше не болела. А когда в него попала пуля, выяснилось, что исполнять он умеет только чужие желания.

На гражданке люди совсем не умели мечтать, желать чего-либо больше жизни, это расстраивало и даже пугало. Или, может быть, просто Джон после всего, что насмотрелся, не считал их желания заслуживающими внимания? Но однажды, когда в стельку пьяная Гарри рыдала у него на руках из-за Клары, Джону стало так её жалко… Он даже не был уверен, что это действительно будет лучше для всех, однако факт остаётся фактом — он сделал своё дело, Клара опомнилась и вернулась, а Гарри на радостях закодировалась. Что ж, тоже неплохой бонус.

Шерлок Холмс стал для Джона отдушиной и исключением едва ли не с самого первого вечера — просто потому, что умел мечтать как никто другой. В его присутствии звон в ушах настигал Джона едва ли не чаще, чем в армии, и это при том, что Шерлок не давал себе труда озвучивать каждый раз, о чём он мечтает. Сначала было интересно — это Джон так навострячился, или это желания Шерлока настолько сильны, — а потом стало всё равно, было просто здорово наблюдать выражение радостного изумления на лице этого человека, совершенно искренне мнящего себя непроницаемым.

Впрочем, после того случая с гусиной селезёнкой и документами Майкрофта Джон перестал откликаться на те желания, которые Шерлок не озвучивал вслух. Ну его, мало ли что.

Поэтому когда Джон увидел знакомую высокую фигуру на крыше Бартса, услышал сквозь острый отчаянный звон в ушах знакомый голос, говорящий по телефону глупости подчёркнуто спокойным тоном… Он не знал, никак не мог понять, чего так сильно хотел в этот момент Шерлок. Жить? Умереть? Убить кого-то? Кого?

Джон так ничего и не сделал. И, стоя перед чёрным могильным камнем, впервые в жизни жалел о своём даре (или проклятии?), мечтал обменять его на одно-единственное желание, и просил о чуде того, для кого сделал сам немало чудес.

* * *

О чудесах так много говорят, но кто может признаться, что был свидетелем настоящего чуда, хотя бы самого маленького?

Вот Джон может. Иногда, когда он сидит в своём кресле в полном одиночестве, он слышит такой знакомый звон в ушах — хотя рядом нет никого, чьи желания Джон мог бы улавливать. Иногда этот звон невесомо перетекает в шёпот, и голос кажется до боли знакомым. А иногда шёпот совершенно чётко складывается в слова «дождись-дождись-дождись-только-умоляю-дождись-меня…»

Разве мёртвые могут чего-то желать? О чём-то просить?

Разве это не чудо?