Основной инстинкт (джен)

«Есть два пути борьбы со злом, — сказал он. — И разница между этими двумя путями, быть может, глубочайшая пропасть в современном сознании. Одни боятся зла, потому что оно далеко. Другие — потому что оно близко. И ни одна добродетель, и ни один порок не отдалены друг от друга так, как эти два страха».

© Г. К. Честертон

Молодая центаврианка сидела прямо на земляном полу пещеры, обхватив руками колени и монотонно раскачиваясь вот уже несколько часов кряду. Ее некогда холеные и нежные руки сейчас были испещрены сетью мелких царапин и ссадин, а платье запылилось и порвалось у подола. Она не поднимала лица с того самого момента, как слуги помогли ей добраться до пещеры, где она тут же сползла по нагревшейся за день каменной стенке, так и просидев до самого утра.

— Ну сколько можно! Да заткните его наконец! — резкий окрик прокатился под высокими сводами и разнесся многоступенчатым эхом. Слуги — пожилой уже нарн по именни Шо’Так и молодая нарнийка Лин’Шан — вздрогнули и тревожно переглянулись, а Лин’Шан опустилась на колено перед госпожой и тронула ее за плечо.

— Госпожа, — нарнийка сняла с пояса флягу и протянула ей, — попейте воды.

Но центаврианка лишь застонала, ее плечи опять затряслись, а голос сорвался в высокий крик:

— Как ты не понимаешь?! Я не могу это больше слушать! Не могу! — и она обхватила руками голову, пытаясь заглушить мерзкий писк, звучащий у нее в ушах.

Служанка отпрянула было и вновь переглянулась с Шо’Таком.

— Это скоро прекратится, госпожа, — вздохнула Лин’Шан. — Шу’Рок умер ночью…

— Кто умер? — по спине леди Альвис прошла крупная дрожь и она будто очнулась, вскинув голову и оглядев присутствующих покрасневшими глазами.

— Шу’Рок… один из тех рабов, госпожа, которых перевозил транспорт, — нарнийка разговаривала с ней будто с душевнобольной, но Азуре Альвис сейчас было все равно. Поколебавшись, она все-таки протянула грязную ладонь к фляжке, и Лин’Шан тут же вложила ей ее в руку.

— Какое мне дело до рабов?.. — пробормотала Азура, сделав несколько осторожных глотков. — Где все? Почему никого нет? — начала она задавать вопросы.

Ответил молчавший до того Шо’Так:

— Все ушли несколько часов назад. Они разделились на три отряда, госпожа. Один возглавил господин Сонеро — они должны будут попытаться добраться до поселения на юго-востоке и оттуда вызвать помощь. Вторая группа под предводительством господина Катно пойдет на север через перевал. Там расположен крупный город, в котором должен быть гарнизон центаврианских солдат. Ну а господин Торсини с отрядом останутся здесь для вашей охраны. Но сейчас они должны найти воду и пропитание. Они спустились вон по тому склону и отправились на запад, — указал направление старый слуга.

— О, боги! Неужели за нами так никто и не прилетел до сих пор? — скорее саму себя спросила Азура — она давно привыкла воспринимать слуг как что-то вроде разумной мебели и не ждала ответов на риторические вопросы. Потому ответ Шо’Така стал для нее неожиданностью.

— В этом районе и раньше была замечена активность… террористов, госпожа. Так сказал господин Сонеро. Вероятно, они заглушили наш сигнал, когда подбили транспортник.

— Почему мы вообще тогда летели через это проклятое место?!

Слуга пожал плечами, а Азура вновь уставилась на красные камни, но теперь хотя бы перестала раскачиваться. Какое-то время в пещере не было слышно ничего, кроме надсадного писка ребенка Шу’Рока. Оба нарна старались лишний раз не смотреть в дальний угол, где лежало тело отца.

— Где мой сын? — вдруг прервала молчание леди, разглаживая складки на своем безвозвратно испорченном платье.

— Его… здесь нет, госпожа, — осторожно начала Лин’Шан. — Скоро вернется господин Торсини и…

— Что значит — нет?! — взвилась центаврианка. — Куда его унесли?!

Она схватила служанку за ворот платья и встряхнула с неожиданной для столь хрупкого существа силой. Та смотрела на госпожу расширенными глазами и даже не пыталась сопротивляться.

— Немедленно отвечай, куда ты его спрятала?! А не то я пожалуюсь своему мужу, и он прикажет высечь тебя кнутом! Мерзавка!

Шо’Так неподвижно сидел на камне, отвернувшись от женщин и явно не собираясь вмешиваться.

— Здесь нет вашего мужа, госпожа! — взмолилась почти придушенная Лин’Шан. — И сына вашего…

— Тогда я сама сейчас подберу для тебя наказание!

— …тоже нет. Он остался на транспортнике.

Леди Азура медленно опустила занесенную над головой служанки руку и отступила к стене, прижавшись лопатками к неровному камню. Ее лицо, только что искаженное безумием, сделалось совершенно спокойным и отстраненным.

— Почему он… остался там, Лин’Шан? — ее взгляд блуждал по противоположной стене, ища что-то за правым плечом нарнийки. — Мой первенец… моя гордость… Почему он там? Он с Лориссой?.. Она хорошо за ним смотрит?

Лин’Шан беспомощно смотрела на госпожу, пытаясь не подпустить в мысли невольную жалость. Она служила ей всего две недели — все время, проведенное леди Альвис на Нарне, и никогда до того ей не приходило в голову, что у этой холодной центаврианской леди могут быть чувства.

— Но ведь там… все сгорело, да? Как же так, Лин’Шан?.. Как же они остались там? — речь центаврианки становилась все более тихой и неразборчивой.

Лин’Шан сглотнула появившийся в горле комок.

— Нам надо вернуться к ним и забрать моего сына. Боюсь, Лорисса не справится без меня, — Азура уверенно оттолкнулась от стены и, покачнувшись, сделала пару шагов к выходу из пещеры. — Она хорошая кормилица и нянька, — в голосе промелькнули снисходительные нотки, — но кто лучше матери знает, что нужно ее ребенку?

На самом краю пещеры женщина остановилась и посмотрела вдаль.

— Но где же транспортник?.. Шо’Так! Ты сейчас меня проводишь к нему, — приказала она, с каждой секундой будто вновь возвращая себе былую уверенность. Даже осанка вдруг изменилась, превращая растрепанную женщину в гордую леди.

Склон горы, где на высоте паре сотен метров находилась пещера, оказался не слишком крутым, и Азура уже подобрала юбки, когда поняла, что не слышит за спиной шагов слуги, и это заставило ее в раздражении обернуться. Старый нарн все так же сидел на своем камне, не делая попыток подняться и выполнить приказание. Азура уже приготовилась разозлиться, когда он пояснил:

— Некуда идти. Там был взрыв, госпожа. Все, кого не успели вытащить и кто не выбрался сам, погибли мгновенно. Времени было мало, а топливо, на котором работают здешние корабли, весьма опасно. Нет больше ни вашего сына, ни кормилицы, ни… остальных.

Азура застыла от его слов и с нечитаемым выражением на лице уставилась на слугу.

— Какой. Вздор. Ты. Несешь. — Отчеканила она. — Лин’Шан, да он помешался, старый дурень!

Азура не смогла подавить нервный смешок, а затем еще один и еще… Вскоре ее плечи сотрясались от смеха, и она перестала сдерживать себя — рассмеялась громко, в голос, так, что эхо прокатилось по пещере. На глазах выступили слезы.

— Ты посмотри, какой он серьезный! Пороть такую чушь — ха-ха — мне в глаза! — она подняла лицо к небу, продолжая смеяться и чувствуя, как из глаз стекают горячие капли. — Да, — ха-ха-ха — старый дурень, теперь тебя только — ха-ха — шутом и ставить! Народ развлекать! Небылицами!

Она бы, наверное, еще долго продолжала хохотать, если бы не внезапно поднявшийся ветер, бросивший будто в насмешку ей в лицо смесь пыли, песка и каменной крошки. Заходясь кашлем и пытаясь избавиться от сора в глазах, Азура покачнулась и бессильно осела на камни. Истерика прекратилась, но от этого стало только хуже.

Да, так все и было. Она вспомнила прошедшую ночь с необычайной четкостью. И то, как громыхнуло что-то под днищем пузатого транспортника, а затем еще раз, но уже правее. Как отбросило в сторону несчастный челнок и как сама она завалилась на бок, удерживаемая в комфортабельном кресле ремнями безопасности — глупая предосторожность! — как ей тогда казалось. А потом были мгновения почти невесомости, только кровь прилила к лицу и гулко забились в груди сердца. Момент самого удара и темнота… в полной тишине расцветшая всполохами близкого взрыва. Кажется, потом ее кто-то поддерживал и направлял, и она шагала за широкой спиной командира Сонеро, спотыкаясь, но продолжая механически переставлять ноги, чтобы не о думать о том, что…

— Госпожа! Госпожа, пойдемте скорее! Буря начинается! — донесся до Азуры голос Лин’Шан. Сильные руки подхватили обмякшую центаврианку, и той ничего не оставалось, кроме как позволить нарнийке увести себя в пещеру.

Разразившаяся так внезапно буря пугала. Всего за пару минут за стенами пещеры начался самый настоящий песчаный ад. На поверхность планеты будто накинули огромное грязное одеяло, заслонившее небо, и наступившие сумерки предрекали скорую ночь. Разглядеть что-либо в серо-красном пыльном мареве уже не было никакой возможности. Протяжно завывал ветер.

Азура лишь миг наблюдала за буйством суровой стихии, обернувшись через плечо, а затем вместе с нарнами забилась в дальний конец пещеры. Здесь было темно, тихо, и можно было вздохнуть свободнее. Постепенно ее глаза начали привыкать к густому полумраку, и она различила совсем рядом неподвижное тело нарна, очевидно, того самого Шу’Рока. Теперь, обратив на него внимание, она не смогла игнорировать и полночи сводивший ее с ума писк младенца, почти заглушенный завываниями ветра снаружи. Именно что почти. Только теперь тот пищал не постоянно, а интервалами, и писк сделался каким-то более хриплым.

— Почему вы не вытащите его оттуда? — раздраженно поинтересовалась Азура, понимая, что вообще-то это не должно ее волновать.

— В этом нет смысла, госпожа, — покачал головой силуэт Шо’Така. — Ребенок слишком мал, чтобы выжить без сумки.

— Почему это? — с непонятным ей самой упрямством возразила она. Просто разговор отвлекал ее от произошедшего, решила Азура. — Что такого в этой вашей… сумке?

До того ее не слишком занимала физиология нарнов. Она даже представить не могла, что придет время, и она окажется на этой проклятой планете, в проклятой пещере, с проклятыми нарнами. Это было… чудовищней ее самых худших ожиданий от брака с троюродным племянником лорда Рифы.

— Молоко, госпожа, — последовал лаконичный ответ. — А еще тепло и защита — то, что никто из нас не может ему дать.

На миг Азуре захотелось возразить что-нибудь про то, что скоро к ним прибудет помощь, и тогда… но она вовремя одернула саму себя. Вместо этого, отвернувшись, она сказала с нажимом:

— Так сделай хоть что-нибудь.

— Что именно, госпожа? Что я должен сделать? — зло ответил Шо’Так.

В это мгновение Азура с пугающей ясностью осознала, что заперта бурей в небольшой пещерке наедине с двумя нарнами — разумными варварами, которые подчиняются лишь тогда, когда чувствуют железную хозяйскую руку. Сделалось жутко, а в голове мелькнула мысль, что Торсини может и не вернуться вовремя. Думать о том, что если отряд не отыскал вовремя хоть какое-то укрытие, то Торсини может не вернуться вовсе, не хотелось. Проклятая планета, проклятый Рифа и проклятое назначение идиота-мужа, потащившего ее сюда — показать советнику новорожденного сына! Как же, нашел родственничка-покровителя, дракхов карьерист!

Ругать мужа было делом привычным, последние полтора года это занятие и вовсе стало приносить ни с чем не сравнимое успокоение, но в этот раз, под аккомпанемент ветра и тихие писки — нет, она не прислушивается! — облегчения оно не принесло.

«Надо просто немного подождать, и это само прекратится», — уговаривала себя Азура, отсев подальше от трупа и вновь обнимая колени. Так в гнетущем молчании она провела вечность, растянувшуюся на пару стандартных часов.

Оба нарна по молчаливому согласию свернулись спина к спине у противоположной стены и то ли действительно спали, то ли делали вид, что спят. Центаврианка же уснуть не могла, не стоило и пытаться.

Она не понимала, как можно столько времени орать? Видимо, ну просто все на этой планете, каждый обитатель, созданы для того, чтобы действовать ей на нервы! Ее собственный ребенок почти не кричал, разве что при рождении, но этот момент как-то стерся из памяти, вероятно, из-за воздействия обезболивающих. Потом он почти все время спал, и с ним постоянно была Лорисса — рабыня-центаврианка, подобранная ее сыну в кормилицы. Ее сыну… они даже имя ему дать не успели — муж хотел, чтобы первенца нарек его влиятельный дядюшка. Сама Азура всегда хотела, чтобы ее сына звали Тускано, в честь первого императора… хотя, конечно, ее семья не имела прав на такое громкое имя.

Леди Альвис сжала виски, прогоняя воспоминания, и не поверила ушам — тишину нарушали лишь звуки никак не желающей утихать бури снаружи. Сердца пропустили удар — все? Она стала старательно вглядываться в темный силуэт на полу, пытаясь рассмотреть, нет ли какого-то… шевеления под одеждой? Прошла минута, другая, и Азура почти поверила… как вдруг слабый писк заставил ее вздрогнуть всем телом. Опять! Нет, это просто невыносимо!

Решиться оказалось сложнее, чем сделать. Но недавние потрясения и бессонная ночь вымотали ее физически и морально. И вот она уже подползла к трупу, стараясь не слишком всматриваться в искаженное судорогой лицо. Грудь закрывала повязка с расплывшимися по грубой ткани темными пятнами. Замерев в нерешительности, Азура бросила взгляд на нарнов — Лин’Шан лежала отвернувшись к стене, Шо’Так не шевелился, и невозможно было понять при таком скудном свете, открыты ли его глаза. Азура затаила дыхание и брезгливо подняла край рубашки Шу’Рота, силясь рассмотреть, эту дракхову сумку и ее обитателя. На животе нарна лежала его огромная рука, и Азуре с большим трудом удалось отвести окоченевшую конечность немного в сторону. Прикосновения к трупу вызывали в ней омерзение, но остановиться сейчас — значило, признать бессмысленными все прошлые усилия. Нет, раз уж она решилась, то дойдет до конца! Она старалась не думать о том, что ребенок может оказаться таким же мерзким. А, впрочем, каким еще должен быть обладатель столь неприятного голоса?

Эластичная кожа сумки внезапно зашевелилась, и Азура отдернула руки, когда на поверхности показалось… нечто, выделяющееся более светлой кожей на общем фоне. Вероятно, это была голова ребенка. Что ж, по крайней мере, она не видит, насколько это существо уродливо.

Шо’Так спиной чувствовал мелкую дрожь, пробегающую по телу Лин’Шан. Только старый нарн не мог сказать с уверенностью, вызвана она сдерживаемой яростью, страхом или еще чем-то. Сам он давно наблюдал за центаврианкой, понимая, что должен позволить ей сделать все, что угодно. Он действительно ничем не мог помочь и не должен был вмешиваться. Главное, не дать волю эмоциям и удержать молодую и глупую Лин’Шан.

Азура медленно протянула руку и дотронулась пальцем до… существа, оказавшегося каким-то прохладным и слишком нежным на ощупь для нарна. Она едва сдержала удивленный вскрик, когда ребенок поймал ее палец ртом и попытался его сосать.

— Э нет, крикун… так дела не делаются, — нервно фыркнула она и убрала руку. — Надо тебя как-то оттуда вытаскивать… — добавила она и огляделась в поисках чего-нибудь… подходящего. Но вокруг были одни камни — что за мерзкое место!

Преодолев отвращение, она все-таки заставила себя проникнуть рукой внутрь сумки, и вытащила оттуда пуще прежнего зашедшегося писком пятнистого младенца. Она полагала, что ребенок нарнов обязан иметь все эти пятна.

— Ладно-ладно, только не ори так, — пробормотала она, с облегчением отползая подальше от трупа.

Времени рассматривать доставшийся ей «трофей» не было, да и света в эту часть пещеры проникало мало, поэтому Азура попросту прикрыла его частью верхней юбки собственного платья и потянула завязки корсета, высвобождая грудь.

Вообще-то центаврианские леди никогда не кормили детей сами — во-первых, это не лучшим образом отражалось на фигуре; во-вторых, создавало лишние сложности в плане временных интервалов и обременяло новоявленную мать, привязывая ее к колыбели; в-третьих, большинство мужчин считало выделение молока не вполне эстетичным; в-четвертых, это попросту считалось дурным тоном. Так что сразу после родов те центаврианки, которые могли себе позволить найти кормилицу, принимали гормональные препараты, чтобы прекратить лактацию.

Но, разумеется, на этой варварской планете мало что было приспособлено для нужд центаврианских леди! И, разумеется, никто заранее об этом не подумал и не позаботился о ней! Поэтому после родов ей приходилось терпеть ноющие боли в груди и надеяться, что скоро молоко пропадет само.

Что ж… Крикун вцепился в сосок мертвой хваткой, заставляя Азуру недовольно морщиться, и усиленно сосал, с причмокиванием. Такого безумства она от себя уж точно не могла ожидать даже в самой странной фантазии. Азура вздохнула и поерзала, пытаясь устроиться хоть немного удобнее, прикрыла глаза — навалилась апатия и усталость. Хотя бы стало тихо, — подумала она перед тем, как провалиться в беспокойный и чуткий сон.

* * *

— Леди Азура! Как вы очаровательны сегодня!

Улыбающаяся физиономия лорда Боранжо возникла словно из ниоткуда, но тут же заслонила собой весь зал. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы, веселый звон бокалов и переливчатый смех.

— Мой дорогой лорд, — промолвила она, — я счастлива встретить вас на этом чудесном празднике.

— О! Праздник воистину чудесен — никто не устроил бы его лучше вас! Пойдемте со мной, вы обязаны на это взглянуть, моя прекрасная леди!

— Так это мой праздник?.. — растерянно пробормотала она, мало что понимая в пестром хороводе нарядов и лиц — неизменно веселых и выражающих восхищение.

И вот она уже проходит сквозь толпу расступающихся гостей, ведомая под руку уверенным лордом Боранжо — братом ее матери.

— Но постойте… дядюшка! Вы же…

— Не стоит, моя дорогая, сегодня такой важный день! — оборачивается он к ней, чтобы задорно подмигнуть.

— Важный день? — она больше не хочет идти, но ноги будто не принадлежат ей и продолжают невесомо скользить рядом с массивной фигурой Боранжо.

— Ты сама убедишься сейчас, племянница.

Он, наконец, отпускает ее локоть и отходит в сторону. Азура оглядывается вокруг, но богатая зала, украшенная по-праздничному, вдруг оказывается совершенно пустой — куда-то исчезли и гости, и дядюшка. Она делает шаг вперед и видит массивный постамент из белого мрамора в форме лишенной вершины пирамиды, к нему ведут семь широких ступеней.

Она замирает в нерешительности и странном волнении, но тишину прорезает отчаянный детский крик:

— Мама! Мама!

И Азура немедленно срывается с места, буквально влетев на верх лестницы. На верху постамента стоит белая колыбель, а рядом сидит центаврианин с широким гребнем и строгим лицом. Он покачивает колыбель рукой в белой перчатке и смотрит куда-то сквозь замершую Азуру.

— Хотите, чтобы я дал ему имя? — выговаривают бескровные губы, и Азура с ужасом понимает, что камзол центаврианина весь изорван и вывален в грязи, а по лицу расплываются синяки и кровоподтеки — как будто его долго и жестоко били ногами, буквально втаптывая в грязь.

— Н…нет, нет… — ее голос срывается, она испытывает страх перед этим человеком, — я лучше сама…

— Ну, как угодно, леди. Как угодно, — кивает он и поднимается, отряхивая и поправляя камзол с оторванными пуговицами.

Она подходит к колыбели и берет на руки завернутого в кружевное одеяльце младенца, откидывает край и беззвучно кричит, увидев собственное отражение в красных глазах.

* * *

Проснулась Азура в холодном поту под звук собственных колотящихся сердец и долго не могла прийти в себя, дезориентированная и напуганная сновидением. Отличать простые сны от тех, что несут определенную истину о будущем или настоящем, ее учила еще покойная бабка. И, судя по всему, этот сон обыкновенным никак быть не мог, это она и без бабкиных объяснений не могла не почувствовать. Но что все это означало, не разобрать.

В этой части планеты только занималась заря, в пещере было сумрачно и зыбко — разведенный и поддерживаемый нарнами всю ночь костер теперь едва тлел, почти не давая тепла. Азура зябко потерла ладони и спрятала их поглубже в складки платья. Скоро воздух прогреется до такой степени, что от зноя не спасет даже тень пещеры, но пока она вынуждена была дрожать на каменистом полу — немногочисленный собранный вчера Лин’Шан хворост к утру закончился, и больше нечем было напитать угасающее пламя.

Шел уже девятый день с момента, как они потерпели катастрофу. Первые дни она еще ждала возвращения Торсини с отрядом, но на третьи сутки надежда истаяла окончательно. У них совсем не было еды и заканчивалась вода, поэтому однажды утром Лин’Шан отправилась искать хоть какой-то ее источник. Ей повезло: буквально в нескольких часовых переходах от пещеры она наткнулась на мелкий ручеек, текущей по дну глубокой расселины. Спустившись, Лин’Шан обнаружила еще одну находку — тела двоих центавриан, одним из которых оказался командир Торсини. В доказательство нарнийка передала Азуре его личный жетон.

По словам Лин’Шан выходило, что оба центаврианина сорвались со скалы, вероятно во время бури, и Азура благоразумно не уточнила, осталось ли при них оружие и где же тогда нарны, что сопровождали Торсини? Внутренне похолодев, она выдала несколько глупых и едких комментариев, пройдясь по боевым умениям Торсини и его людей, а также полной бесполезности подобной «охраны». Ее понесло, и дальше досталось уже командиру Сонеро, а после — ее мужу, и даже лорду Рифе. Главное — погромче возмущаться, помнила Азура старые уроки матери, и не бояться пороть полную чушь с самым уверенным видом — никто не станет искать второе и третье дно в твоей логике, когда ее просто нет.

С этих пор Азура решила держаться со слугами подчеркнуто отстраненно, пряча отчаяние и страх за ширмой надменного безразличия — привычное дело для любой центаврианки. Единственным, с кем она стала все чаще разговаривать, оказался Крикун. Именно ему она могла выразить собственные потаенные переживания и чаяния в те долгие часы, когда нарны оставляли ее наедине с ребенком. Они занимались сбором хвороста для костра или ловлей мелких животных — преимущественно тощих ящериц длиной с локоть, с двумя рядами острых зубов в синей пасти, обладателей длинных раздвоенных хвостов с ядовитыми жалами на концах.

Крикун оказался на диво хорошим слушателем! — внимательным и благодарным. Иногда ей даже казалось, что он что-то понимает из ее речей и пытается отвечать — то потрется головой о ее платье, а то прикроет глаза или состроит гримасу, а иногда он даже издавал довольно мелодичные гулящие звуки, мало чем напоминавшие прежний истошный писк. В общем, совершенно непостижимым для Азуры образом общение с ним начало приносить определенное удовольствие.

Вот и сейчас, почувствовав ее пробуждение, ребенок завозился в пеленках (на которые пришлось пожертвовать нижние юбки некогда роскошного платья), но пищать не стал, только носом потерся о завязки корсета. Азура фыркнула от такой утонченной наглости:

— Какой быстрый! Проголодался, уже? А кто ночью все ел и ел, не давая мне спать? — она поднялась на локте, устраиваясь поудобней. — Кажется, на этих камнях все бока успела отлежать!

Азура развязала корсет, и Крикун тут же зачмокал, получив желаемое. Он даже прикрыл глаза, полностью сосредоточившись на важном деле принятия пищи.

— Вот и правильно, вырастешь большим и пятнистым… не знаю, как кто, — она с тоской оглядела пещеру. — А я бы, знаешь ли, тоже не отказалась хоть чем-нибудь позавтракать в это… чудесное хмурое утро. — Азура повысила голос, заметив, как зашевелилась Лин’Шан, — ну нет, хватит ей притворяться спящей!

— О, ты, верно, помнишь тех мерзких ящериц, что вчера притащил Шо’Так? Да-да, — по лапке на обед, да парочку на ужин (тут она немного лукавила — были еще хвосты, которые она не отказалась погрызть, в то время, как сами нарны не гнушались и потрохами). Одни кости, да чешуя! — возмутилась центаврианка, когда Крикун причмокнул особенно громко. — Я даже вкуса не разобрала — так быстро они кончились! Но, знаешь, что? — доверительно прошептала она: — Сейчас мне кажется, что это было похоже на прекрасное филе фоглади… Такие маленькие кусочки копченого мяса, чуть обжаренные в пикантном соусе соши, с добавлением пряных специй. О! Божественный вкус!

У Азуры и самой уже рот наполнился слюной от воспоминаний, но выпад достиг цели — Лин’Шан что-то невнятно прошипела сквозь зубы.

— Но что мечтать о нормальной пище, малыш, когда даже ящерицы для наших «охотников» — редкая дичь?! — Крикун приоткрыл один глаз, с интересом покосившись на Азуру, и та ему заговорчески подмигнула. — Запомни, некоторые… индивиды готовы придумать сотню оправданий собственной лени, — Лин’Шан резко села, бросив в ее сторону не самый почтительный взгляд, — и никчемности, — невозмутимо закончила Азура.

Свернувшийся крючком Шо’Так тоже зашевелился. Нарны так и держались вместе, спали спина к спине с другой стороны костра, очевидно, таким образом согреваясь ночами. Тело Шу’Рока они отнесли подальше от пещеры и завалили камнями сразу, как закончилась буря. Так что центаврианка с младенцем заняла самый «привилегированный» уголок пещеры, что, впрочем, от ночных холодов совсем не спасало. Ночами она перебиралась поближе к огню, чтобы согреться в его тепле.

— Доброе утро, госпожа, — зазвучал ровный голос нарнийки. — С вашего позволения, я отправлюсь к ручью — возможно, на этот раз мне повезет добыть немного рыбы.

Азура лишь рассеянно кивнула ей, продолжая разговаривать с ребенком:

— Но нам с тобой повезло со служанкой! И раз уж она собралась помочить ноги в ручье, то пусть постирает твои грязные пеленки — они как раз просохнут, пока она соревнуется в резвости с местной рыбой.

— Разумеется, госпожа, — вздохнула Лин’Шан, заканчивая нехитрые приготовления к вылазке.

Азура замурлыкала под нос какую-то легкую центаврианскую песенку, кажется, потеряв интерес ко всему, что не касалось ее и ребенка напрямую. Крикун, наевшись, задремал на ее руках.

Это был вполне обыкновенный разговор в стиле монолога, с которого начиналось практически каждое утро. Постепенно доводить до сведения окружающих — а в данном случае двоих нарнов — любую информацию, обращаясь исключительно к Крикуну, вошло у Азуры в привычку. Слуги посчитали, что она окончательно свихнулась, что было даже забавно, но самое главное — так у нее было куда меньше шансов однажды полетать со скалы, как Торсини.

Она постоянно помнила об этом, когда забавлялась, играя с Крикуном командирским жетоном покойного лорда — ребенку очень нравилась блестящая штуковина, отражающая на камни веселых солнечных зайчиков, которую, к тому же, можно было теребить, долго рассматривать и даже попробовать на зуб! Неодобрение, в такие моменты просто сквозившее во взглядах Лин’Шан, как бы та ни старалась его скрыть, в свою очередь, развлекало саму Азуру. Видимо, у нарнов было принято относиться с большим почтением к воинским знакам. Но командир Торсини был мертв, а Азура собиралась выжить, чего бы ей это не стоило.

* * *

Лин’Шан уже не чувствовала пальцев на ногах — вода в ручье оказалась очень холодной, и она быстро замерзла, несмотря на припекающее плечи и голову солнце. В иное время она не отказала бы себе в удовольствии искупаться в такую погоду, но сейчас испытывала лишь досаду, ежась от холода — пошел уже третий час блуждания по каменистому дну по пояс в воде, а толку не было никакого! Рыбы в этом ручье оказалось совсем немного, да и та была мелкой и юркой. Заметив в очередной раз проблеск чешуи, Лин’Шан наудачу бросила импровизированную снасть — длинную палку с притороченным на конце центаврианским кинжалом — и буквально зашипела от разочарования: верткая тварь опять ускользнула.

Замерзшая и злая, Лин’Шан выдернула неказистое оружие и направилась к берегу, намереваясь дать себе краткий отдых и немного погреться. Она едва заметно вздрогнула, но не удивилась, заметив сидящего у воды Шо’Така. Если судить по скуке на его лице, тот наблюдал за ней уже какое-то время. Самолюбие неприятно кольнуло — старик в очередной раз подкрался незамеченным, да и опыт неудачной рыбной ловли не радовал. Выбравшись на берег, Лин’Шан уселась рядом со старшим нарном и несколько минут просто наслаждалась теплом нагретых камней. Наконец, она повернула голову:

— Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, но я, как и прежде, не откажусь от своего мнения на сей счет. Со всем к тебе всем уважением, Шо’Так.

Старик пожевал губу и вздохнул:

— Дни идут, Лин’Шан, надо что-то решать. Иначе все решится само, и я совсем не уверен, что кому-то из нас это решение понравится.

— А, может быть, это как раз и есть самое верное решение? — в очередной раз вопросила она. — Нам давно следовало самим подать знак, а не прятаться в той пещере.

Этот разговор всегда шел по кругу и заканчивался ничем, Лин’Шан уже отчаялась переубедить упрямого старика словами, но и действовать без его одобрения пока не решалась.

— Что плохого в том, чтобы присоединиться к Сопротивлению? — почти безнадежно выдохнула она, рассматривая блики на быстро текущей воде. — Даже если они не поверят и убьют нас — это лучше, чем ждать непонятно чего.

— Я боюсь не того, что они могут нас убить, как раз наоборот, я боюсь, что нас примут, Лин’Шан.

Она озабоченно взглянула на Шо’Така, впервые услышав столь странный аргумент из его уст.

— И что же в том плохого?

— А ты не понимаешь? — он вперил в нее тяжелый взгляд. — Ты хочешь стрелять по центаврианским кораблям (а других здесь просто не бывает теперь), хочешь убивать их солдат, тайком пробираться в чудом уцелевшие города и закладывать бомбы под здания, где находятся их ставки? А кто будет платить за твои желания, Лин’Шан, ты подумала об этом? Сколько нарнских детей умрут от голода, если ты убьешь парочку центавриан?

— Ты же сам воевал с ними во времена Первой Оккупации, — Лин’Шан поверить не могла в то, что слышала, она сама не заметила, как резко выпрямилась, вонзая ногти в ладони и потрясенно глядя на того, кого еще недавно могла уважать. — С годами ты сделался… трусом? — спросила она с вызовом, но Шо’Шак, казалось, не обратил на него никакого внимания.

— Да, я воевал тогда, и это было правильно. Они хотели покорить нас, но мы сопротивлялись и отстояли свою… свободу.

— Так почему ты сдаешься сейчас? Мы можем…

— Не можем, — перебил он, — мы не можем воевать, Лин’Шан. Это не война, это просто уничтожение. Тогда центавриане хотели добиться от нас покорности, сейчас они медленно уничтожают все то, что еще сохранилось после бомбардировок, — закончил он горько.

— Тогда я хочу умереть, сражаясь, — твердо сказала она.

— На чьей стороне? — выдавил он горький смешок. — Сражаясь, ты поможешь центаврианам уничтожить наш народ. Ты хочешь умереть именно так? С этим знанием?

Лин’Шан распахнула глаза, потрясенно глядя на него, и в этот момент Шо’Так вспомнил, насколько юной была его собседница.

— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, — уже не столь уверенно вымолвила нарнийка. — Так скажет каждый из народа, кто имеет представление о чести и достоинстве.

— Хороший лозунг, — вздохнул старик, сгорбившись на своем камне.

— Это… цитата, — пояснила Лин’Шан, — но я действительно в это верю.

— Ты не понимаешь, девочка. Никто не предлагает тебе, мне, никому из нарнов, жизнь на коленях. Жизнь вообще. Они не будут больше стараться, чтобы тебя сломить, они просто убьют тебя и сотни, тысячи других. Тут нет никакого выбора между жизнью и смертью. Только смерть — сейчас или позже. Но если мы попробуем растянуть свое… существование, возможно, что-нибудь изменится… и представится возможность переломить ситуацию. Вот тогда придет время борьбы — не бессмысленной, нет, во имя выживания народа.

— А если это время так и не настанет? Мы что, должны просто молить богов о чудесах?..

— Я не верю в богов, Лин’Шан, но ты можешь помолиться, сейчас это самое полезное, что можно сделать. — Шо’Так поморщился и тяжело поднялся со своего камня. — Бездействовать не всегда легко, и иногда необходимо поступать именно так. Но сейчас нам надо позаботиться о госпоже, раз уж больше некому.

— Мы и так только и делаем, что о ней заботимся, — прошипела Лин’Шан, отвернувшись. — Центавриане не прилетели за ней, значит, никто из их отрядов не добрался до цели, и всех нас считают погибшими. И сколько бы нарнов они ни решили казнить за ее «смерть», они уже это сделали, и мы ничего не можем исправить.

— Верно, не можем. Но мы можем попытаться довести ее до города… Вернув ее мужу, возможно, мы сделаем страдания нашего народа хоть немного меньше.

— Это… очень большое допущение, Шо’Так, — покачала головой Лин’Шан, вновь потянувшись за оружием. Вновь идти в воду, когда она, наконец, согрелась, не было никакого желания, но она все равно решила попытаться еще раз — ведь альтернативой служило продолжение этого… очень странного и уже измотавшего ее разговора. — Похоже на бесплодные надежды.

— Или на чудо, — криво улыбнулся старик. — Ты ведь не думаешь, что боги просто посылают нам свою… благодать, девочка? О нет, если они действительно существуют, они бы дали нам возможность самим создавать чудеса. Когда без чудес совсем нельзя обойтись.

Лин’Шан скосила на него глаза, проходя мимо, но отвечать не стала. Все это оказалось для нее как-то… слишком. Раньше ей казалось, что она понимает, кто она, кто рядом с ней и что нужно делать. А сейчас все встало с ног на голову, и ей требовалось время, чтобы обдумать слова Шо’Така и решить, как к ним относиться.

Боковым зрением она отметила, что старый нарн медленно побрел прочь, очевидно, решив вернуться к пещере. Лин’Шан поудобнее перехватила палку с кинжалом на конце, прикладывая усилия, чтобы сосредоточиться на ускользающей в бликах воды краснохвостой рыбе с серебристой чешуей.

* * *

Азура дремала на солнышке, устроившись с подветренной стороны за большим камнем недалеко от пещеры — здесь можно было надеяться, что на тебе осядет не так уж много пыли. И пусть об одежде уже не имело смысла беспокоиться, приятного в постоянных ветрах, несущих с собой мелкие частицы камня и грязи, было немного. Она плохо спала ночами, страдая от холода и неудобного «ложа», и теперь добирала необходимые организму часы отдыха. Сегодня и вовсе ей приснился особенно неприятный кошмар, который так и не шел из головы. Однако, при свете дня, центаврианка уже не была уверена, действительно ли в том сне был заключен некий сакральный смысл или ей это лишь померещилось? Она пережила слишком многое за последнее время — нет ничего удивительного в том, что ей снятся кошмары, напротив, странно, что их не было до сих пор.

Руки уже привычно укачивали младенца — тут скорее срабатывал некий инстинкт и подсмотренные в детстве сцены, как няньки и кормилицы обращаются с детьми, чем объективная необходимость — Крикун и без этих манипуляций засыпал с готовностью.

Азура внутренне поморщилась. Приходилось признать, что подобная кличка не могла заменить ребенку имя, да и попросту ему не подходила, не отражая в должной степени реальности. Но что ей оставалось? Три дня назад она решилась расспросить слуг о настоящем имени младенца, но результат оказался отрицательным — оно не было им известно. О, кто бы знал, сколько усилий ей пришлось приложить, чтобы подобрать максимально нейтральную формулировку вопроса, и еще больше — его задать!

— Ну и как же мне тебя называть, м? — обратилась она к ребенку и украдкой провела пальцем по пятнистой головке, виднеющейся из-под тряпок. — Кто вы? И чего хотите вы? — Азура сделала страшные глаза, вопрошая наигранно суровым голосом. На что Крикун даже не повернул головы, продолжая посапывать.

— Ах, вы хотите вкусно есть и мягко спать? А еще глазеть на всякие интересности? — ответила она себе, веселясь, — в конце концов, поводов для веселья было немного, и приходилось развлекать себя самостоятельно. — Ну и кто же ты после этого?

Ответа предсказуемо не последовало, поэтому Азура пристально вгляделась в личико Крикуна, пытаясь определить, какими станут черты его лицо когда-нибудь в будущем. Вообще-то все нарны ей казались примерно одинаковыми и не слишком приятными внешне (хотя и иные аспекты этой расы вызывали у нее мало приятных ассоциаций, если уж честно), но дети у них выглядели не столь… отталкивающе. Или это именно Крикун выделялся на общем фоне? Азура не знала, так как никогда не видела других нарнских младенцев. Но у этого конкретного черты лица были заметно мягче, чем у взрослых, кожа имела не коричневый, а темно-розовый цвет, на котором еще только начинали проступать пока еще блеклые очертания этих их странных пятен. Но уже можно было с уверенностью сказать, что лоб ребенка будут покрывать достаточно крупные «крапинки», Азура также отметила некую симметрию их расположения. «Разумеется, если у нарнов «окрас» не меняется с течением времени», — поправила себя центаврианка.

— Так, давай рассуждать здраво, — фыркнула она, окончательно сбросив с себя дремоту. — Центаврианские имена тебе не подойдут — это совершенно неправильно, называть тебя в честь кого-то из наших уважаемых граждан, да ты и сам вряд ли бы оценил. А эти ваши нарнские имена звучат совершенно ужасно! Нет, нет, я не хочу слышать ничего настолько далекого от эстетики — так что тебе придется смириться.

Крикун завозился и приоткрыл глаза, заинтересованно поднимая заспаную мордашку.

— О, прекрасно! Значит ты, друг мой, ответственно относишься к процессу имянаречения? — тут же оживилась Азура. — Это весьма похвально, особенно в столь юном возрасте. Вообще-то, будь ты центаврианином, мы должны были бы сидеть не на камне, а в большом светлом зале… Там собрались бы старшие и самые уважаемые члены семьи — а это значит, множество сварливых лордов и леди, — скажу я тебе. О, они пили бы бривари кубками, так что слуги не успевали их вовремя наполнять, и говорили о погоде и политике, моде и войне, да то и дело припоминали то прошлые подвиги членов своих родов, то собственные молодые годы. — Тут Азура запрокинула голову и рассмеялась, прикрывая глаза, чтоб не видеть чужого неба.

— Ты только представь это балаган, наполненный звоном кубков, сводками котировок с рынков, ставками на авикинских жеребцов в этом сезоне, дождями над Элгасом да любовными похождениями троюродной правнучки императора! О, я была ни на одной такой церемонии — это просто тоска! Хуже может быть только свадьба, длящаяся три дня минимум. И моя была самой кошмарной… Впрочем, не будем о грустном, — одернула себя Азура.

Продолжая рассказ, она будто погружалась в странную помесь реальных воспоминаний и мыслей о том, какой эта церемония была бы для ее сына:

— Так вот, все это лорды и леди, с половины которых песок разве что не осыпается на шаддарские ковры ручной работы, основательно наговорившись обо всем на свете (и осудив добрую половину), доходят до состояния, когда можно и вспомнить о причине собрания. Тогда старейшина рода, к которому принадлежит ребенок, велит принести колыбель. Ее устанавливают на возвышении, чтобы каждый уважаемый гость мог полюбоваться на младенца в обрамлении кружев, накрытого одеяльцем с гербовым рисунком. Отец занимает место у изголовья и возлагает руки на плечи своего отпрыска, а мать встает с другой стороны колыбели. К ним постепенно начинает сползаться многочисленная толпа родичей — вернее те из них, кто не поспешил воссоединиться со своим внутренним «Я» и еще не похрапывает в уютном кресле, — фыркнула рассказчица. — Ты слушаешь? — приоткрыла она левый глаз. — О, прекрасно, тогда я продолжаю.

— Произносится ритуальная фраза о том, что дети своих уважаемых родов просят у старших мудрости и совета, и начинается веселье: гости наперебой предлагают самые странные имена, какие только можно измыслить. Например, на таких церемониях можно услышать, как старый лорд, грозно потрясая клюкой, кричит: «Его должны звать Мерцелгус, как моего пра-пра-прадеда! Он воевал с дорхабами, и те отрубили ему обе ноги в битве при Джаэборе. Но он все равно дополз до флаера и предупредил нашу армию о планах врага!», а леди справа смеется, говоря, что, когда ребенку понадобится научиться водить флаер без ног, он будет знать, к кому обращаться с молитвами. «Почему бы не назвать мальчика Гроцианом?», — вопросит одна из тетушек, — «Это мой любимый писатель, у него такие романы…». И так они будут спорить несколько часов, пока не накричатся вдоволь. Когда все успокоятся, и воцарится тишина, родители возьмутся за руки, и отец провозгласит имя сына, поблагодарив всех, кто помог определиться с выбором. А тот, кто подсказал имя родителям, становится кем-то вроде личного покровителя малыша. Ты думаешь все действительно решается там и тогда? Ха! Нет, мой маленький друг, на самом деле все заранее понимают, ради кого устраивается церемония. Самый влиятельный из родичей скажет слово, и отец его повторит, а остальные приходят просто поразвлечься, попить бривари и поговорить о скачках. Вот так оно все устроено…

Ветер задул сильнее и сменил направление, вскружив облака пыли. Азура поморщилась, отворачивая лицо и прикрывая тканью Крикуна.

— И, кажется, теперь я одна вместо всех этих лордов? Впрочем, для тебя, мой маленький нарн, и одной центаврианской леди — многовато, — сказала она, поспешно поднимаясь и оправляя платье. — Но сейчас мне ничего не идет в голову, уж прости.

И хотя усиление ветра еще ничего не значило, Азура поспешила укрыться в пещере — перспектива еще раз встретиться с песчаной бурей пугала ее.

* * *

Шо’Так объявился через несколько часов, принеся с собой еще одну тощую ящерицу. Нарн уселся на «своем» камне и принялся деловито разделывать добычу, вспарывая брюхо дохлой твари острым когтем. Азура с выражением крайней брезгливости наблюдала за процессом. Она и хотела бы оторвать взгляд, но уже представляла вкус жареной ящерицы, отчего рот моментально наполнялся слюной, и мысли все время возвращались к еде.

Она даже не стала комментировать отсутствие Лин’Шан, как и обещанной рыбы. Право! Ну какая рыба? Она была рада и чешуйчатому раздвоенному хвосту, от которого нарн как раз оторвал ядовитые жала, отложив их в сторону. Азура отметила, что он никогда их не выкидывал, но мысли о яде быстро покинули ее голову, стоило Шо’Таку насадить тушку на палку, приладив над едва тлеющими угольками быстро прогоревшего хилого костерка — найти что-то для розжига в горах оказалось не легче, чем пищу. Центаврианка внутренне поежилась — здешние ночи оказались для нее ужасно холодными.

Вскоре пещеру наполнил одуряющий аромат жаренного мяса. Азура, не удержавшись, подсела поближе, жадно вдыхая потрясающий запах ящерицы, но тут же, заметив кривоватую ухмылку Шо’Така, постаралась взять себя в руки и вернуть на лицо положенное леди выражение снисходительного удовлетворения. Оно слетело, сменившись удивлением, когда старый нарн протянул ей всю ящерицу целиком, держа ее за один конец палки.

— Вот, госпожа, поешьте. Только осторожно, еще горячее.

Казалось, ситуация его развлекала, но Азура не могла понять чем именно. Она сдержанно кивнула, принимая подношение. Спрашивать о чем-то было бы глупо, предлагать что-то — еще глупее. В конце концов, она действительно тут госпожа… и имеет на это право.

Ящерица была жесткой и жилистой, но Азура едва сдержала стон наслаждения, впиваясь зубами в темное мясо. Она пыталась есть неспешно и аккуратно, но по подбородку все равно потек сок, заставив вульгарно облизнуться. В конце концов, Азура решила перестать обращать на манеры внимание — слишком уж вкусно ей было.

Все закончилось слишком быстро. Отложив последнюю обглоданную косточку, Азура ощутила практически забытое за последние дни чувство почти-сытости. Она запила трапезу водой из фляги, с неудовольствием отмечая, как исчезают изо рта последние остатки вкуса еды. Но пить хотелось сильно.

Удовлетворив жажду, она с удивлением отметила, что Шо’Так не вернулся к себе на камень, а продолжает сидеть по другую сторону кострища, наблюдая за ней. На секунду ей показалось, будто он ожидает благодарности, но она тут же отбросила абсурдную мысль.

Нарн заговорил первым:

— Надо идти в город, госпожа. Мы долго ждали, если за вами не прилетели до сих пор, то никто и не прилетит.

Азура обдумала его слова. Она и сама понимала, что, если бы кто-то из отрядов командиров Сонеро и Котно добрался до своих, за ними уже давно отправили бы снаряженный шаттл, не какой-то медлительный транспортник, а бронированный челнок военного образца — совершать одну ошибку дважды было не в традициях центавриан. Но помощи не было, и Азура старательно запрещала себе мысли о будущем. И теперь нарн хочет, чтобы она шла туда, где сгинули солдаты? Это было бы смешно, о, она бы рассмеялась, если бы не судьба Торсини.

— И куда же? — вопреки устоявшейся привычке обратилась она к Шо’Таку, а не к ребенку. — Через горы или пустыню? — Тут Азура все-таки не смогла удержать нервный смешок. Оставалось надеяться, что он не вышел слишком уж жалким, а именно такой она сейчас себя и ощущала.

— Через перевал никто из нас не пройдет. Разве что у Лин’Шан есть какие-то шансы, — покачал пятнистой головой старик. — Мы пойдем через пустыню, госпожа, вернее через степь. По крайней мере, не так давно это было именно степью, хотя сейчас бури нанесли немало песка и пыли. — Он помолчал, и Азура не стала нарушать затянувшуюся паузу. — До поселения, носящего название Гиндораг два дневных перехода. Если повезет с погодой, с бурей мы разминемся. Они случаются теперь часто, но последняя была сильна и случилась совсем недавно — скорее всего, ближайшее время таких бурь больше не будет.

Азуре показалось, что он ее уговаривает. Но что вообще она могла сказать? Начать спорить? Она представила себе смерть в пустыне, когда ветер с бешеной яростью хлещет по лицу, в нос и горло забивается вездесущая пыль, и каждый вздох — приближает конец. Нет, она не хотела об этом думать.

— Тогда стоит сказать Лин’Шан, что мы уходим, пусть наловит побольше ящериц, — наконец произнесла она и отвернулась.

— Завтра перед рассветом отправимся, госпожа.

Азура промолчала.

* * *

Лин’Шан появилась лишь под вечер, измотанная и уставшая. Она действительно принесла пару ящериц и четырех крупных рыб, размером почти с локоть каждая. Шо’Так ушел практически сразу после памятного разговора и вернулся вместе с нарнийкой. Чем именно он занимался, Азура, как обычно, уточнять не стала.

Рыбу зажарили тут же, и ужин удался на славу! Покормив Крикуна и немного поболтав с ним о всяких пустяках, Азура устроилась поближе к огню и постаралась уснуть. Удалось ей это не сразу, и она услышала тихий разговор нарнов на их наречии (что вообще-то было запрещено рабам), но, разумеется, не поняла ни слова. А после все-таки провалилась в зыбкий тревожный сон.