Константы далёкой Галактики (гет)

Чандрила, 15 ПБЯ

Бен до пяти лет был уверен, что фейерверки каждый четвёртый день Телоны устраивают в честь приезда дяди Люка. Он, конечно, заглядывал к ним не один раз в год, но только в этом месяце Люк оставался в Ханна-Сити почти на две недели. Под конец первой начинал маяться, всю вторую капал на мозги Сенату, заседавшему едва ли не по соседству с их домом, и в последний день подстраивал всё так, что Лея сама паковала ему чемоданы и выгоняла звездолёт из гаража. Сопровождалось это речитативом из нецензурной брани, какую Бен нередко слышал из уст отца, а заканчивалось долгими объятиями и тихим разговором — о чём, слышно никогда не было.

Объяснили ему, в чём дело, только после того, как он во всеуслышание попросил устраивать фейерверки в честь каждого из приездов дяди.

Лея хохотала до слёз. Трейси Кейн, пронырливая репортёрша из «Королевы ядра», опубликовала трогательную статью о мальчике, скучающем по своему дяде, а действительно смущённый Люк пояснил, что приезжает он так надолго из-за его, Бена, дня рождения, фейерверки на улице в честь Дня Освобождения, а траурные венки к памятнику на Элютерийской площади возлагают по случаю Дня Памяти. Так Бен и узнал, что родился в день подписания мирного соглашения и похорон. Назвала его Лея в честь своей «единственной надежды»…

— «..И если конечной её целью было возложить на сына как можно больше ответственности ещё до того, как он издаст хотя бы один осмысленный звук, то справилась она на отлично!»

Лея свернула статью на первой полосе и швырнула голопад в стену.

— Сволочь!

— Она обвиняет тебя в плохом выборе времени или в подтасовке?

— Знаешь, когда говорят, что у тебя есть чувство юмора, не верь.

Этот разговор между мамой и дядей Бен подслушал на свой шестой день рождения и теперь, к десятой годовщине мирного договора, куда лучше понимал, о чём шла речь. Но обсудить своё открытие с Леей возможности не представилось: юбилей праздновали с большим размахом, чем все предыдущие даты, и означало это, что в течение ближайших пяти дней ждать Лею дома можно было только ближе к ночи, а значит, утолить любопытство так скоро, как Бену бы хотелось, у него не получится.

Три дня он провёл в угрюмом затворничестве, обижаясь на припозднившегося дядю: тот прилетел на день позже, и Бену ничего не оставалось, кроме как с каменным лицом стоять на траурной процессии в чёрном камзоле и застёгнутой под горло рубашке, а затем, переодевшись в одежду светлее и торжественнее, с чуть более приятным выражением лица (мама просила «с улыбкой») — на открытии пятидневного пиршества: представители всех планет Галактического Альянса в одно и то же время приехать не могли, и действо всегда затягивалось надолго.

На четвёртый приехал отец. Залихватски усмехнувшись, пожал протянутую руку сына, шёпотом спросил, где Лея и, поняв, что прямо сейчас гнев самой вспыльчивой из семьи Скайуокеров на его голову не обрушится, преподнёс Бену ионный двигатель. Лея бы за такой подарок сшибла Хану голову — Бен пришёл в восторг. Они с Чуи просидели над ним полночи, пристраивая его к старому, побитому гравициклу. Счастье Бена готово было пробить головой потолок, но оказалось, что Хан и Чубакка улетают рано утром. Чуи извинялся и лез с убийственно крепкими объятиями. Хан нахмурился при виде вмиг похолодевшего сына и просто поднялся на борт «Сокола».

На следующий вечер, когда ожидание превратилось в глухую тоску, Бен и решил, что окончательно устал от общества Трипио и что дуться на опоздавшего к празднику Люка как минимум глупо, и вышел из комнаты. Аккуратно притворил за собой дверь, дабы не помешать медитирующему дяде, и меланхолично отмахнулся от проплывшей мимо него диванной подушки: всё, что не приколочено к полу, взмывало в воздух всякий раз, как Люку приходило в голову очистить разум в помещении. Спотыкающиеся о парящий беспорядок случайные прохожие магистра не беспокоили, а своим умением не реагировать на короткие возгласы боли и злости Люк искренне гордился.

— Почему в честь «единственной надежды»? — спросил он и прислонился к дверному косяку. — Ты рассказывал, что мама не успела познакомиться с Оби-Ваном лично.

Не прибитая мебель и мелкие предметы интерьера плавно опустились на свои места, и Люк открыл глаза.

— Понятия не имею, как это просочилось в ГолоНет, — вздохнул он и опустился на пол. — После того, как повстанцам удалось выкрасть чертежи «Звезды смерти», твоя мама записала сообщение, в котором просила Оби-Вана помочь. Она называла его единственной надеждой Альянса.

— Потому что он был джедаем?

Люк негромко фыркнул.

— Люди, на своём веку ни разу не видевшие чувствительных к Силе, часто грешили одним и тем же: думали, что мы всесильны.

— А это разве не так? — Бен расцепил руки на груди и подошёл к дяде. Сел напротив него, неловко подтянув острые коленки к груди, и постарался выглядеть не слишком заинтересованным.

— Нас ранишь — кровь потечёт, — с непонятной интонацией ответил Люк. Взгляд его на мгновение поплыл, но он быстро взял себя в руки и улыбнулся: — Правда, чутьё твою маму не подвело: благодаря этому посланию я познакомился с Беном и Ханом. А затем и с ней.

— Оби-Вана убил дедушка?

— Я искренне надеюсь, что ты не называешь его дедушкой при маме. — Мальчик смешно фыркнул в ответ на вздёрнутую бровь дяди. — Но, да, старик Кеноби умер от его руки. Однако то была не смерть в обычном её значении, скорее переход в иную форму Силы.

Бен нахмурился немного сердито, как и всякий раз, когда чего-то не понимал.

— В чём разница?

— В намерении, —мягко улыбнулся Люк. — Он сам выбрал время, место и зрителей. Теперь, много лет спустя, мне хочется видеть в его поступке прощение, попытку вернуть старого друга семье, но… — Дядя взъерошил тёмные, кудрявые волосы мальчика и поднялся. — Но Оби-Ван был человеком дела и чести. Он умер, чтобы дать мне цель.

Бен с легким раздражением тряхнул головой и поднялся вслед за дядей.

— Как смерть может быть прощением?

Люк замер над голографическим изображением Леи, Хана и совсем маленького Бена и еле слышно ответил:

— Иногда собой жертвуют не ради мира, а ради убийцы.

— Но разве…

Магистр поднял раскрытую ладонь и качнул головой.

— Я надеюсь, ты никогда не поймёшь. — Бен обиженно насупился, но расстроиться по-настоящему не успел: Люк едва заметным движением пальцев сбросил с дивана подушки и подозвал к себе племянника. Когда они устроились друг напротив друга, песочные часы со стола взмыли в воздух и повисли между ними. — На чём мы остановились в прошлый раз?

Смена темы была очевидна, но предложение продолжить урок оказалось слишком заманчивым. Бен скрестил ноги, выпрямил спину, скопировав позу дяди и с готовностью ответил:

— Ощущение.

— Верно. Техники, классифицируемые Орденом джедаев как Ощущения, учили падаванов расширять сферу их способностей Контроля. Глубже погружая в Живую Силу, способности Ощущений позволяли адептам Силы погружаться в окружающую среду. Предполагалось, что к концу своего обучения падаваны будут использовать Силу как дополнительное чувство, воспринимая колебания в ней. Орден джедаев считал, что способности Ощущений делятся на четыре основные группы...

— Прима витэ, тактус оциум, тай вордракс или психометрию и телепатию.

— Именно. Прима витэ — традиционное название для способности, известной также как Поиск жизни. Это одна из основных способностей. С её помощью адепт мог отслеживать живые формы на огромных расстояниях. Каждая из них имела свой уникальный отпечаток, и при должном уровне мастерства адепт мог найти нужного человека, даже если он находился за тысячи парсеков от него. — Люк хитро прищурился на парящие в воздухе часы и, прежде чем Бен разгадал его намерение, на выдохе произнёс: — Лови.

Часы зависли в каком-то жалком сантиметре от пола. Рука мальчика чуть подрагивала, в тёмных глазах читались восторг и предвкушение, а в глазах магистра — грусть и торжество. Люк кивнул каким-то своим мыслям, подбодрил племянника мимолётной улыбкой и чуть подался вперёд.

— Сегодня их держишь ты.

За панорамными окнами взрывающиеся фейерверки рвали на части красноватые сумерки Чандрилы. Ракеты взметались в небо, с грохотом рассыпались на миллиарды искорок и исчезали в густой, по-летнему чёрной мгле.

Еле-еле кренящиеся на левый бок часы отсчитывали секунды, минуты и часы. Планета, приютившая на своей земле Новую Республику и её Сенат, готовилась, наконец, ко сну. Приглашённые политики и их свита друг за другом покидали аэродромы — продлившаяся долгих пять дней приятная, но утомительная суета, наконец, подошла к концу. Во всех этих заседаниях и торжественных балах было немного смысла: планеты всё ещё не доверяли и притирались друг к другу, на окраинах Внешнего кольца продолжалась война, но здесь и сейчас, на маленьком островке спокойствия они создавали иллюзию мира. Говорили, это первый шаг. Говорили, что Империя пала. Говорили, что где-то в Неизведанных регионах зреет новая Сила, но сейчас…

Сейчас Лея вернулась после последнего выматывающего светского раута и обнаружила в гостиной спящих брата и сына.

Над двумя макушками, тёмно-русой и почти чёрной, парили продолжающие счёт времени песочные часы.

Калист VI, 34 ПБЯ

Ремонт «Ревана» продвигался быстро. За прошедшую с Совета неделю были ликвидированы все пробоины в корпусе, иллюминаторы на мостике и в каютах заменили на транспаристил. Теперь связисты принялись за обновление интеркома, а инженеры бегали по Базе, добавляя в и без того длинный список всё новые и новые позиции: большая часть мебели в каютах пришла в негодность, кресла на мостике грозили отвалиться при первой же нештатной ситуации, сорок процентов репликаторов вышли из строя лет тридцать назад, а часть камер в тюремном блоке открывались и закрывались самопроизвольно. Горячая вода в трубах случалась через раз, обеззараживатели с переменным успехом вместо антисептического пара приятной, комнатной температуры выдавали раскалённый пар, дроиды-румбы имели дурную привычку бросаться с технических мостиков в пропасть. Стоянка файтеров в транспортном блоке не годилась для современных моделей истребителей, а один из ведущих к доку траволаторов периодически начинал крутить ленту в другую сторону.

Что было в идеальном состоянии несмотря на возраст, так это оружие и гиперпривод. Оставалось доработать щиты, и потрёпанное, доисторическое корыто снова станет достойным своего имени.

База преображалась с каждым днём, на голове Хакса с каждым последующим пришедшим от инженеров счётом прибавлялось седых волос, а в первых трёх тюремных блоках девятой палубы по-прежнему содержался набранный генералом экипаж. Что с ними делать, Рен не знал. В том, что нужно избавиться от штурмовиков, Кайло не сомневался: их списывали не за просто так, а если уж даже в дивизионе Фазмы обнаружился один хромой моралист, то от толпы плохо подготовленных, нестабильных штурмовиков ничего хорошего ждать точно не приходилось.

Экипаж — другое дело.

Военная Академия воспитывала кадетов в строгости и скупости, благополучно заканчивали её лишь те, кому хватило не только ума, но и определённого уровня стрессоустойчивости. Так что часть отчисленных была отнюдь не глупа: кто-то из них неправильно реагировал на повышенный голос вышестоящих, кто-то чувствовал себя до глубины души оскорблённым недобрым словом в свой адрес, а кто-то оказался слишком своеволен для тех, кто привык всё держать под контролем — конкретно эти Бену не подходили, но вот в первых двух категориях порой обнаруживались неплохие кадры.

Не потеряй Первый орден большую часть личного состава, Рен бы не стал размениваться на когда-то сильно обиженных кадетов. Но ситуация была критической: им нужны были люди на мостиках, а Хакс не мог присутствовать везде и сразу. Доверять выбор экипажа Армитажу Кайло тоже пока не хотел: ещё не отгремело эхо провалившегося бунта. Он мог бы оставить это Аллену, но тот занимался форслоком, Руи и Руми могли не заметить обмана, попадись человек, ментально чуть выше абсолютного нуля, и в итоге оставался только он сам.

После мелдинга десятого терпение Кайло кончилось окончательно. Отдав приказ переслать этих десятерых вниз на планету в распоряжение моффа Кроуэл, Бен решил оставить остальных на потом и вышел из блока в отвратительном настроении и с гудящей от вороха чужих мыслей головой. Телепатия давалась ему легко, но здесь времени на деликатность не было, а задавать наводящие вопросы не было желания — Кайло действовал грубо и быстро, перетряхивая сознание сверху донизу в поисках хотя бы одного стоящего кадета-недоучки. Пока выходило, что из Академии их отсеяли не зря.

Митака, встретивший взбешённого лидера на выходе из блока, закрыл открытый было рот и сделал вид, что пришёл на инспекцию охраны тюрьмы. Повернувшие в коридор на второй палубе инженеры при виде него крутанулись вокруг своей оси и почти побежали в обратном направлении, а сам Бен едва не проломил дыру в только что отремонтированной стене, ударив по биометрическому ключу двери своей каюты.

— Заткнись, — рыкнул он на взметнувшегося к нему Трипио.

— Но я же ещё ничего не сказал, — растерялся дроид и отшатнулся в сторону.

— Громко думал.

Рен снял перчатки и бросил их на стол.

Когда лейтенант показал ему обнаруженных дроидов, у Бена было три варианта: скопировать их жёсткие диски и уничтожить, скопировать их жёсткие диски и оставить до мирного саммита и последний — перепрограммировать. Подсунуть Сопротивлению переписанных дроидов было мыслью заманчивой, но едва ли осуществимой: проблему бы быстро обнаружили, а с Дэмерона сталось бы в отместку за подобное надругательство отправиться в одиночный крестовый поход.

Первый вариант казался самым разумным, но идиотское «мастер Бен!» Трипио спутало ему все карты. Смерив двух астродроидов зверским взглядом, Кайло велел Митаке перевести их в его каюту. Силой обездвижив всех трёх, скопировал жёсткие диски и запросил с Калиста транспаристиловую капсулу: оставаться ночью в одном помещении с жаждущим мести BB-8 желания не было ни малейшего. Оставив содержимое карты памяти на сладкое, он отключил вокалайзер Трипио, запер троицу в капсуле и, усилием воли заставив себя переодеться, завалился спать.

На следующий день Трипио продолжал болтать, R-2 молчал как очень упрямый партизан, а мелко подрагивающий BB-8 всё ещё яростно и непонятно бубнил. Ко второму дню Рену удалось вычленить из бестолкового набора нулей и единиц отдельные слова, и тогда стало ясно, что это не поток угроз медленной и мучительной смерти, а банально закоротивший вокалайзер и вырванная с корнем антенна. Должно быть, его неслабо приложило при захвате «Сокола» магнитным лучом.

К концу первой недели ничего не изменилось.

— Мастер Бен, — снова заговорил Трипио. — Я сформулировал деловое предложение.

— Да что ты. — Кайло открыл нижний ящик рабочего стола и достал набор отвёрток. Выбрал три подходящих и снял с плеч накидку.

— Вы переправляете нас на Денон, и ВВ-8 не устраивает на борту диверсию.

— Сам придумал или вместе с ВВ-8?

— У ВВ-8 повреждён вокалайзер, ему трудно изъясняться связными предложениями, но мне кажется, я уловил суть, — с готовностью отчитался Трипио. — Пока у нас не получилось подключиться к вашей сети с помощью сетевых портов этой каюты, но я уверен… ВВ-8, что ты делаешь?!

Газовая горелка подпалила болтливому протокольному дроиду краску под правым коленным сочленением. ВВ-8 с чувством выполненного долга откатился в сторону и продолжил еле слышно верещать.

— Я не «сливал» мастеру Бену наш план! — оскорблённо воскликнул Трипио. — Что? Потому что это его имя, неразумная ты консервная банка!.. — Дроид-механик выдал ещё одну возмущённую трель. — Ну разумеется мастер Бен знает бинарный код. Мастер Бен, к твоему сведению, рос в одной из самых…

— Трипио, закрой рот, — процедил Кайло.

— Я вынужден отметить, что, формально, мой рот всегда открыт и… — Протокольный дроид сконфуженно дёрнулся и нервически всплеснул руками. — О. Вы имели в виду замолчать.

— В точку.

Бен выкатил металлическое кресло на середину каюты и, сев, уставился на оранжево-белого дроида.

— Твой бубнёж сидит у меня в печёнках. Либо ты даёшь мне починить вокалайзер, либо отправишься к ВВ-13.

Дроид-механик очень убедительно изобразил мелкую дрожь и яростно завертел головой. Невнятно промямлил просьбу не подпускать к нему этого маньяка и напоказ вытащил все имеющиеся манипуляторы.

— Так мы договорились? — Кайло приподнял брови и показал ему безобидную отвёртку.

ВВ-8 неуверенно обернулся на стоящего в углу R-2.

— Его вокалайзер в порядке, — раздражённо процедил Бен. — Ну?

Оранжево-белый дроид поёрзал на месте и под еле слышную тревожную трель неуверенно подкатился к сидящему по центру комнаты Рену. Повернулся боком, подставляя панель вокалайзера, и тихонько пискнул.

— Ты дроид, — ворчливо напомнил ему Бен и ловко открыл панель. — Болеть не может.

За десять лет, проведённых, в Первом ордене, ему редко приходилось что-нибудь чинить. Он никого не подпускал к своему «Сайленсеру», но командирский ипсилон был ответственностью технической службы. Сломанных дроидов просто заменяли новыми, оружием занимались поставщики, да и вообще мастерящий что-нибудь Кайло Рен едва ли оставил бы равнодушным экипаж хотя бы одного корабля, на борту которого ему довелось побывать за последние годы. Так что занять руки можно было только световым мечом или файтером, а те не требовали настолько частого ухода, чтобы времени, проведённого за работой, хватило Бену на медитацию.

Приходилось возвращаться к старым привычками и медитировать, представляя себе процесс сборки новых ионных двигателей.

Но в этот раз руки действительно были заняты. С головой погрузившись в крошечный голосовой центр астромеханика, он с ювелирной точностью отсоединил друг от друга контакты и почти не заметил, как медленно соскользнул в место без пространства и времени. Всё ещё докучающие ему чужие мысли выветрились из головы, и он остался наедине с гудящей тишиной.

Медитация напоминала границу между сном и бодрствованием, когда любое лишнее, неосторожное движение могло рывком выдернуть из тьмы. Он дрейфовал в мареве из еле заметных нитей Силы, уже не видел перед собой крохотный механизм внутри дроида, но чувствовал, как один провод переплетается с другим, как потрескивает электричество, как неритмично, неправильно звучит Сила там, где случилась поломка. Пальцы решали проблему, мысли были далеко.

Стремительно промчавшись мимо десятков планет, мимо скоплений астероидов и редких торговый суден, Бен осторожно потянул носом воздух и изумлённо распахнул глаза. Где-то там, далеко, в каюте на «Реване» руки продолжали методично перебирать вокалайзер ВВ-8. Сознание же, случайно скользнув по тонкой нити уз, оказалось в уютной темноте чужих ярких, суетливо мечущихся мыслей. По коже бегали табуны мурашек, холод вокруг пронизывал до костей. Снег скрипел под ногами, мех от тёплой накидки щекотал шею и едва ли грел, а два блёклых полуденных солнца слепили глаза и бликами отражались от новенькой рукояти пока ещё не готового меча.

Покрасневшие на морозе пальцы ловко справлялись с магнитным стабилизирующим кольцом, а к запаху снега и мороза отчётливо примешивался незабываемый запах гари.

Какого чёрта ты делаешь на Рен-Варе?

Рей вздрогнула, и Бен поморщился от прошившего девушку испуга. Мысленно отгородился от чужих ощущений и сосредоточился на тонких проводах вокалайзера, стараясь не выдать овладевшего им гнева.

Пошёл прочь из моей головы!

Кончики пальцев закололо — Рей подняла упавшую в снег рукоять меча. Он почти почувствовал, как она завертела головой, ища его взглядом, но в этот раз связь снова сыграла с ними шутку. Посетовав на свою неосторожность во время медитации, Кайло понадёжней перехватил отвёртку.

Отвечай.

И не подумаю!

Зло выдохнув, Бен не слишком ласково протаранил слабые пока ещё, неумелые ментальные щиты и пренебрежительно уставился на образ проклятой Мегары.

Кайло, перестань, ты…

Она ни капли не изменилась. Всё тот же хитрый кошачий прищур и гибкий, скользкий нрав. В ночь пожара её не было на планете, она отправилась за провизией на ближайшую обитаемую планету, а когда вернулась, наверняка пришла в ужас. Старая зайгеррианка была одной из немногих, кто и по сей день вызывал у Рена исключительно уважение, но видеть её в мыслях дорвавшейся до учителя девчонки, прилетевшей на ненавистную ему ледяную планету, было…

Бен!

Лея, — с горечью подумал он. — Она вас познакомила.

Ты делаешь мне больно.

Отпрянув от болезненно сжавшегося сознания Рей, Бен закрыл панель вокалайзера, поправил погнутую антенну, проигнорировал тихий, разборчивый теперь писк и, шикнув на Трипио, вышел из каюты. Добрался до пустой смотровой площадки, закрыл за собой дверь и, вынырнув из чужой головы, уставился на стоящую у противоположной стороны Рей. Та горбилась, защищаясь то ли от промозглого ветра, то ли от бесцеремонного вторжения. На лице застыло дикое выражение раненного, готового защищаться зверя, и выглядела Рей так, словно вот-вот набросится на него с кулаками.

— Что? — сконфуженно прорычал он.

— Я не разрешала.

Рен заносчиво фыркнул и отвернулся к смотровому окну. «Реван» был припаркован в ремонтных доках поистине исполинских размеров, и вместо звёзд за стеклом была видна только сухая, неживописная почва промышленной планеты.

— Почему Рен-Вар?

— Мегара привела меня сюда, — не убедительно оправдалась Рей. — Я не знала, что здесь…

— Не ври.

Рей раздражённо выдохнула и всплеснула руками.

— А знаешь что? Мне плевать. Мне был нужен учитель, и теперь он у меня есть. И учусь я там, где магистр сочтёт нужным. Если избегать все планеты, на которых ты устроил резню, то и десяти лет не хватит на поиски парковки, так что можешь запихнуть своё недовольство в…

Мусорщица запнулась и, гордо поджав губы, отвернулась. Бен с недоброй насмешкой вздёрнул бровь и скрестил руки на груди.

— Ну. Договаривай.

Рей сердито отмахнулась и сделала несколько шагов из стороны в сторону. Волосы, вопреки отсутствующему на смотровой площадке ветру, колыхались вокруг лица, мех на капюшоне покрылся инеем, а изо рта при разговоре вырывались клубы пара.

Ей было очевидно холодно, не нужно было квартировать в чужом сознании, чтобы разглядеть подрагивающие плечи и синие губы. Бен помнил, что после устроенного ими погрома, там осталось едва ли два целых здания. Значит, спать ей приходилось либо в слишком большой, чтобы быть тёплой, столовой, либо в крохотной комнатушке в доте, которая когда-то заменяла им оружейную. Так или иначе, выбор был невелик, а мусорщица не знала и половины из того, что в своё время помогало ему выжить на снежной планете.

Потеряв всякое желание злиться, Бен выругался про себя и примирительно проговорил:

— Есть техники, с помощью которых можно согреться.

— И не надейся, — в каре-жёлтых, странного цвета глазах Рей появился намёк на веселье, и Бен смущённо отвернулся.

— Я не собирался тебя им учить.

— Но ты бы хотел, чтобы я попросила.

Самоуверенное довольство в голосе Рей раздражало, и, судя цветущему на лице мусорщицы удовлетворению, ей это весьма льстило. Не дождавшись в ответ ничего, кроме угрюмого молчания, она переступила с ноги на ногу и, поёжившись от очередного дуновения ветра, с любопытством спросила:

— А вы сейчас где?

— Так я тебе и сказал.

Изумленное выражение лица стоило любого дискомфорта секундой раньше.

— То есть? Ты знаешь, где я…

— Но не скажу тебе, где мы.

— Это нечестно!

Праведное возмущение бальзамом лилось на потревоженную гордость Бена. Он почти улыбнулся, когда она сжала кулаки и угрожающе двинулась на него.

— Ты же не ожидала, что я вот так просто выдам наше местоположение одной из сопротивленцев?

— Ты мерзкий, самовлюблённый… — Рей ткнула его пальцем в грудь и замолчала, когда указательный палец вместо того, чтобы пройти сквозь, встретил на своём пути твёрдую преграду.

Она смотрела на него, словно только что увидела. Сглотнула и вдруг, вместо того, чтобы в ужасе отпрянуть, положила ему ладонь на грудь. Дикое ощущение грубой ткани собственного камзола и гулкого биения сердца эхом отразилось на коже своей руки — он почти почувствовал охвативший Рей трепет. Контраст обветренной кожи и чёрного хлопка завораживал. Гулко сглотнув, он опустил на неё взгляд, и едва слушающимися губами прошептал:

— Монстр, надо думать.

Рей вздрогнула всем телом и вот теперь дёрнулась в сторону. Поскользнулась на заснеженном льду, и Бену пришлось схватить её за запястье, дабы она не завалилась на спину. Ландшафт Рен-Вара мало подходил для подобных приключений. Прикосновение кожи к коже как и тогда, на Эч-То, искрой пронеслось от крепко сжатой ладони к самому сердцу, и на одно мгновение Кайло показалось, что если сейчас связь оборвётся, а он продолжит её держать, Рей вопреки всяким законам физики останется здесь.

Мысль появилась и исчезла, а когда узы действительно неслышно лопнули, чужое запястье в его руке испарилось как дым. Посмотрев на свою опустевшую ладонь, Рен сжал её в кулак и прислонился к стальным перилам.

Под брюхо «Ревана» то и дело подъезжали грузовые машины, доверху забитые новым оборудованием. На комлинке мигало входящее сообщение от Хакса, а в каюте верещали проклятые дроиды Сопротивления. С таким трудом организованный за десять лет порядок в мыслях и жизни пошёл хатту под жирное пузо, стоило ему притащить на «Старкиллер» чёртову мусорщицу.

Галопом стучащее сердце культивируемый гнев ни капли не унимал.

Рен-Вар, 34 ПБЯ

Ункар Платт зарабатывал на сведущих контрабандистах. Случайные люди на Джакку не заглядывали, обычные торговцы со всех чёрных рынков Галактики о товаре Платта слышали мало, да и прознав о специфическом ассортименте сального кролута верить не спешили: путь до планеты-помойки был неблизкий, качество неизвестным, степень надёжности самого Платта ни подтвердить, ни опровергнуть никто не мог. Чего ради переться к чёрту на рога, ответить мог не каждый, но зато те, кто прожжённого торговца знал хорошо, за своим добром всегда возвращались.

Суть была в том, что после того, как Сиена Ри впечатала свой дредноут в планету, Ункар Платт перестал быть рядовым старьёвщиком и заделался едва ли не самым известным в узких кругах поставщиком сверхдорогого у производителей имперского добра: ионных двигателей, лазерных пушек, вагона целёхоньких ТАЙ файтеров (или двух вагонов деталей исправных истребителей в зависимости от желания и платёжеспособности клиента) и целой горы свалившегося на планету транспаристила. Это для простых клиентов. Для клиентов посложнее были чёрные ящики, километры кабелей, пережившие чистку жёсткие диски, интеркомы, комлинки и прочее крошечное, но уникальное барахло.

Для простых клиентов товар добывали мусорщики низкого и среднего пошиба. Для клиентов сложных требовались острые глаза, интеллект выше среднего, относительная компактность и ловкость. Таких у Платта было двое: старуха Шакти, несмотря на свой почтенный возраст всё ещё достаточно пронырливая, и мелкая мусорщица Рей, доставшаяся ему почти за даром в восхитительно удачном для его ремесла возрасте и размере.

И ту, и другую покупатели хорошо знали. Постоянные клиенты даже имели наглость с рабочим людом Платта контактировать, и хотя сам кролут рад этому не был, Рей лихим контрабандистам радовалась.

Так она в свои шестнадцать лет познакомилась с синеглазым пилотом с планеты Исено по имени Гермус Ли. Того вышибли из лётной академии и он, решив, что это не повод расставаться с мечтой, потратил последние деньги на старый корабль и подался в контрабандисты.

Встретились они с Рей, когда ему уже было ближе к тридцати, чем к двадцати, и не видевшая на Джакку ни одного мало-мальски приятного лица Рей решила, что влюбилась.

Глупая, тревожная радость не покидала её всякий раз, как он заглядывал на планету. Сердце заполошно билось в груди, а с обветренных губ не сходила дурацкая улыбка. Гермус был дружелюбен, имел в запасе сотни рассказов о бескрайнем космосе и никогда не отказывал в разговоре. Они часами говорили о звездолётах, лазерных пушках и торпедах. Сравнивали транспаристил и дюрасталь, Рей жаловалась ему на придирчивых констеблей и жадного до наживы Платта. Рей не видела в своей симпатии ничего постыдного, и когда они в очередной раз прогуливались среди добытой Платтом рухляди, она перестала суматошно тараторить и выпалила признание с обескураживающей, простой искренностью. Такая была свойственна не имеющим ничего за душой детям, и, надо отдать должное синеглазому контрабандисту, обошёлся он с очаровательной влюблённостью худенькой мусорщицы с достойной джентльмена осторожностью.

Тогда было жарко, под ногами шуршал раскалённый песок, а красное солнце медленно клонилось к закату. Сейчас под сапогами скрипел снег, ледяной ветер царапал обветренные щёки, а от бледного солнца не хотелось даже щуриться. Тогда она чувствовала себя обиженной, но всё равно счастливой, едва ли не впервые ощутив и невероятный по своей силе душевный подъём и столь же восхитительное падение.

Сейчас кожу жгло чужое прикосновение, а в ладони всё ещё билось чужое сердце. Не было ни радости, ни счастья, — только пугающее смятение, неподъёмная, душная тяжесть в груди и ноющая боль внизу живота.

Щёки жёг румянец.

О жалящих минус сорока вокруг Рей забыла — внутри разливалось ядовитое, бурлящее тепло.