Утопия (гет)

Выдолбленная отцовская лодка, легко слушаясь шеста в руках Вака, быстро преодолела почти закрытую от солнца склонившимися к воде лианами протоку и вышла на свет. Перед глазами — сколько мог различить взгляд — простиралась водная поверхность без малейшего признака земной тверди на горизонте. Вака болезненно поёжился, оглянувшись на родной остров. Нет, он доподлинно знал, что там за горизонтом десятки других островов, но всё равно страшился потерять свой дом из вида.

Страх заставил его замереть на месте — а жизнь понеслась перед мысленным взором. Вака вспомнил, как загорал на белом песке и прятался от солнца под сенью подпирающих голубое небо деревьев; как купался в тенистых протоках, изрезавших остров семейства Те, — родители не ограничивали его ни в чем, были нежны и ласковы — возможно, ещё и поэтому он испытывал безотчетный ужас, лишаясь их опеки.

Вака ещё раз оглянулся, примерился к тени, отбрасываемой на воду растущим на вершине священного холма деревом, и оттолкнулся шестом от каменистого дна, направив лодку вперёд. Он должен был проделать этот путь — Тануми не сможет сделать это за него.

Преодолев небольшое расстояние, Вака замер и оглянулся ещё раз — нет, промедление было непозволительным: тень священного дерева вскоре исчезнет, и он может потеряться в океане. Вака разглядел фигуры обнявшихся родителей — они спустились к самой кромке воды — и взял себя в руки. Отец помахал ему на прощание, и парень последовал указанному направлению.

Уже через несколько гребков ему непреодолимо захотелось вернуться — перед его взглядом был бесконечный океан, и от осознания собственной незащищенности по спине бежали мурашки. Он стиснул зубы и принялся быстро толкать лодку шестом — солнце поднималось выше, жгло спину, позволяя чувствовать течение времени.

Упорство Вака закончилось в тот момент, когда солнце обожгло его макушку, — Вака оглянулся. Он не увидел фигур обнявшихся родителей за своей спиной, исчез покрытый белым песком пляж и буйно цветущие бледно-розовыми бутонами гирамы — всё исчезло. Изрезанный бесчисленными протоками остров не угадывался даже точкой на горизонте, а взметнувшееся свечкой в небо с вершины холма священное дерево больше не отбрасывало тень на воду, указывая направление к Тануми, и только раскалённый до бела солнечный диск жёг спину Вака, а вокруг шёл рябью и пенился под килем лодки бледно-голубой океан. Руки Вака задрожали, а на спине выступил холодный пот, — лодка вильнула вправо, и только чувство самосохранения заставило парня выровнять судно.

Нет, Вака знал со слов отца, что должен преодолеть этот так пугавший его путь, чтобы выжить, чтобы не остаться в одиночестве, чтобы не опустел остров Те, чтобы у него был сын, а, может быть, и дочь. Только в свои годы Вака не мог до конца понять, зачем для этого нужна Тануми. Уговаривая себя двигаться вперёд, он раз за разом повторял слова родителей и подтверждал их тем, что видел, наблюдая за ними.

Испокон веков сложилось так, что женщина не может жить без мужчины, а мужчина не может жить без женщины. Тануми не может править лодкой. Она не сможет высечь новые террасы в каменистых холмах, составляющих остров Те, и натаскать новый ил на замену тому, что рано или поздно смоет дождь, а Вака не сможет посадить в ил семена, потому что слишком устанет, таская его. Без него Тануми замёрзнет, потому что её слабые пальцы не смогут отодрать от стволов гирам старую кору и развести огонь. Будучи занят рыбной ловлей, сбором маслянистой коры, Вака не сможет ухаживать за ростками и даже собирать урожай. Он не будет ткать ночью, и его одежда без Тануми рано или поздно истреплется от работы, выгорит под солнцем.

Вака понимал, что без Тануми пропадёт, он допускал даже и то, что без неё будет скучно, но зачем им нужны дети и какую роль должна сыграть Тануми в их появлении, он уяснить не мог, и размышления об этом не дарили ему успокоения.

Вака отчаянно старался не оглядываться вокруг и работал — лодка шла рывками, преодолевая расстояние, превышавшее длину её корпуса, после каждого толчка, и замирала на месте. На лбу Вака выступил пот, физическое напряжение заставило забыться, но ненадолго. Вскоре он стал замечать, что лодка с каждым толчком уходит носом вправо, — его ум принялся считать, насколько он удалился от намеченного священным деревом направления, руки в панике вкладывались в каждый толчок, — и шест, соскользнув по каменистому дну, спружинил, лёгкая лодка приподняла нос над водой, и Вака повалился на спину.

Вака лежал в лодке, обнимая шест, и рыдал, не стесняясь слёз, — ему было не от кого скрывать их. За то время, пока он шёл в лодке, солнце поднялось из-за его спины в зенит, и мысль об отделившем его от родителей расстоянии и времени, которое потребуется, чтобы его преодолеть, ухудшала его страдания до тех пор, пока бурление в изголодавшемся желудке не заглушило слёзы.

Голод отвлёк Вака от переживаний. Он пристроил шест, выудил из-под себя завёрнутые матерью в листья мирамуи лепёшки и принялся за еду. Лепёшки раскрошились, сломавшись под его весом, пропитались сладковатым соком и показались Вака необычно вкусны. Он ел приготовленную матерью еду, а его ум был занят воспоминаниями.

Этим утром его всегда такие чуткие родители, склонные больше выслушивать, чем наставлять, впервые проявили твёрдость, заставив его сделать то, что он не хочет. Вака со страхом думал, что они почувствуют, когда узнают, что их сын не справился, и тот разговор оказался последним.

— Когда выйдешь из лодки и встанешь в полный рост перед Тануми, ты должен громко произнести своё гордое имя, чтобы она поняла, кто будет управлять её судьбой и чей остров опустеет, — Вака хорошо запомнил то чувство, с которым его мать произнесла эти слова, слегка запрокинув голову и выпрямившись; искорку тщеславия, промелькнувшую в её огромных тёмных глазах.

— Веди себя уверенно и твёрдо, но пожалей чувства родителей Тануми, — отец положил руку Вака на плечо. — Им будет тяжело без неё.

— К чему отрицать это? К чему беречь их чувства? — Вака впервые слышал раздражение в голосе матери. — У Ману и Ийоли нет сына, поэтому их остров опустеет с их смертью, а остров семейства Те будет принадлежать Вака и Тануми.

Вака уже знал, что смерть является закономерным завершением жизни и никого не минует — только вода, камень, воздух и деревья вечны — но слова матери всё-таки заставили его содрогнуться.

— Почему у Ману и Ийоли нет сына? — спросил он родителей.

— Их сил не хватило бы на то, чтобы прокормить двоих, — ответил ему отец.

Вака напился воды из выдолбленной тыквы, успокоил дрожь и совладал с собой. Он должен был преодолеть этот путь, слишком многое от этого зависело, в конце концов он не первый раз следовал ему.

Вака встал на ноги и поднял шест. Что изменилось со времени его первого путешествия к острову семейства Муи и почему бесконечный океан так пугает его? Тогда он сидел на носу этой же лодки и с интересом наблюдал за тем, как исчезает из виду его родной остров, как пенится вода за кормой, как мерно и уверенно движется шест в руках отца, как одобрительно тот улыбается ему, когда их утлая лодка оказывается между небом и водой. Вака вспомнил, как менялось выражение на лице отца, пока они шли на лодке к острову Муи, как подрагивал рот, как расширялись глаза, сдвигались брови — отец Вака тоже боялся.

Осознание этого внезапно придало Вака сил, он твёрдо встал на ноги и принялся работать шестом. Отец говорил, что в бесконечном океане невозможно заблудиться, рано или поздно лодка выйдет к какому-нибудь острову, и только… Вака покосился на бутыль воды и раздавленные в листьях мирамуи лепёшки — этого должно было хватить до вечера, а потом… можно будет пить воду из океана, хоть мать Вака и говорит, что это вредно. Вака вспомнил, как заботливо матушка процеживала для него воду сквозь высушенные листья мирамуи и кипятила в котелке над горящей корой гирам. Вода из океана считалась нечистой, но, по крайней мере, была пресной.

Вака толкал лодку вперёд, не имея никаких ориентиров, кроме солнца, которое не стояло на месте: сперва жгло макушку, а потом стало слепить глаза. Вака опустил голову и старался занимать себя только приятными воспоминаниями о том, как он вместе с Тануми прыгал с лодки в одну из тенистых проток острова Муи, плавал с ней наперегонки, как они висли на оплетающих мирамуи лианах, ныряли глубоко под воду, вытаскивая со дна ил, ракушки и разноцветные камни. Тануми скользила рядом невероятно гибкой, темной от загара змейкой и ни в чем не уступала ему.

Мысль о том, почему Вака и Тануми, такие сильные, не могут справиться со своими островами поодиночке, на секунду посетила Вака и умерла с последним лучом солнца. Красноватый закат быстро отгорел — Вака оказался в темноте и заметался в панике.

Он оказался слабее отца, потратил слишком много времени и сил на переживания и слёзы, сбился с пути… Глаза Вака медленно привыкали к темноте, а ночь становилась светлее: небосвод освещался белыми точками звёзд. В любом случае их света было слишком мало, чтобы двигаться вперёд. Лечь на дно лодки и ждать рассвета? Лечь на дно лодки и ждать смерти?

Огни, которые Вака заметил правее по ходу лодки, были ярче звёзд, светили жёлтым, тёплым и манящим… Парень заторопился к свету, лелея слабую надежду, когда внезапно взвившийся в небо столп голубоватого мягкого света, убедил его в близости острова — священное дерево отдавало накопленный за день свет. Через несколько отчаянных рывков лодка уткнулась носом в песчаный пляж. Вака торопливо переступил борт и едва удержался на ногах. Кто-то сильный подхватил его, не позволив упасть:

— Устал, сынок, с дороги.

— Те Вака Мауи, — Вака не смог выполнить материнский наказ — его гордое имя прозвучало тихо и даже заискивающе. Незнакомец, в котором Вака не сразу узнал Ману, в ответ усмехнулся и потащил его, едва переставляющего ноги, по песку.

— Ну и заставил же ты нас поволноваться, Те Вака Мауи!

Ступать Вака стало легче, как только он миновал песок, и за стеной голоствольных гирам потянулась каменистая тропинка.

— Ийоли, принимай дорогого гостя.

Освещенная плошками с маслом гирам тропинка шла между заваленными илом, выбитыми в черном камне террасами. Вака перешагивал ступени вслепую, чувствуя под спиной твёрдую ладонь гостеприимного хозяина. И только врезавшиеся глубоко в камень корни белого священного дерева надёжно осветили для него дорогу. Фосфоресцирующим столбом взвилось оно вверх, освещая пространство в несколько метров перед собой, а притулившийся между корней дом семейства Муи сразу же показался Вака очень уютным.

Вака опустился на скамью возле уставленного разнообразной снедью стола и огляделся — рука сама тянулась к еде, но приличия требовали сохранять равнодушный вид, пока хозяева не приступят к трапезе. Вака усилием воли поднял взгляд и посмотрел прямо перед собой — перед ним оказалась буйная грива волос, под которой с трудом угадывалось лицо.

— Священное дерево острова Муи совсем зачахло, — эта фраза была данью традиции и должна была служить сигналом к началу трапезы. Хозяин дома произнёс её с улыбкой и опустился на своё место во главе стола. — Масло в светильниках не успело выгореть — наш гость пришёл вовремя.

— Я благодарен за такую встречу, — Вака стыдливо потупился.

— Тот, кто покоряет бесконечный океан, получает в награду женщину, — хозяева дома переглянулись, и Ийоли погладила сидящую напротив Вака девушку по спине. — Тануми, подними голову.

Взгляд из-под копны вьющихся каштановых волос заставил Вака вздрогнуть.

— Наше священное дерево полно сил и будет цвести вечно, — произнесла девушка с чувством и обожгла его ненавистью.

— Тануми! — сердитый окрик матери заставил её замолчать, но не притушить взгляд.

Вака вздрогнул в растерянности, позабыл о еде и не сводил растерянного взгляда с рассерженного лица своей суженой. Тануми больше не произнесла ни слова, позволив Вака успокоиться, насытиться и забыться сном в чужом доме, хозяева которого были очень добры к нему.