Утопия (гет)

Выдолбленная отцовская лодка, легко слушаясь шеста в руках Вака, быстро преодолела почти закрытую от солнца склонившимися к воде лианами протоку и вышла на свет. Перед глазами — сколько мог различить взгляд — простиралась водная поверхность без малейшего признака земной тверди на горизонте. Вака болезненно поёжился, оглянувшись на родной остров. Нет, он доподлинно знал, что там за горизонтом десятки других островов, но всё равно страшился потерять свой дом из вида.

Страх заставил его замереть на месте — а жизнь понеслась перед мысленным взором. Вака вспомнил, как загорал на белом песке и прятался от солнца под сенью подпирающих голубое небо деревьев; как купался в тенистых протоках, изрезавших остров семейства Те, — родители не ограничивали его ни в чем, были нежны и ласковы — возможно, ещё и поэтому он испытывал безотчетный ужас, лишаясь их опеки.

Вака ещё раз оглянулся, примерился к тени, отбрасываемой на воду растущим на вершине священного холма деревом, и оттолкнулся шестом от каменистого дна, направив лодку вперёд. Он должен был проделать этот путь — Тануми не сможет сделать это за него.

Преодолев небольшое расстояние, Вака замер и оглянулся ещё раз — нет, промедление было непозволительным: тень священного дерева вскоре исчезнет, и он может потеряться в океане. Вака разглядел фигуры обнявшихся родителей — они спустились к самой кромке воды — и взял себя в руки. Отец помахал ему на прощание, и парень последовал указанному направлению.

Уже через несколько гребков ему непреодолимо захотелось вернуться — перед его взглядом был бесконечный океан, и от осознания собственной незащищенности по спине бежали мурашки. Он стиснул зубы и принялся быстро толкать лодку шестом — солнце поднималось выше, жгло спину, позволяя чувствовать течение времени.

Упорство Вака закончилось в тот момент, когда солнце обожгло его макушку, — Вака оглянулся. Он не увидел фигур обнявшихся родителей за своей спиной, исчез покрытый белым песком пляж и буйно цветущие бледно-розовыми бутонами гирамы — всё исчезло. Изрезанный бесчисленными протоками остров не угадывался даже точкой на горизонте, а взметнувшееся свечкой в небо с вершины холма священное дерево больше не отбрасывало тень на воду, указывая направление к Тануми, и только раскалённый до бела солнечный диск жёг спину Вака, а вокруг шёл рябью и пенился под килем лодки бледно-голубой океан. Руки Вака задрожали, а на спине выступил холодный пот, — лодка вильнула вправо, и только чувство самосохранения заставило парня выровнять судно.

Нет, Вака знал со слов отца, что должен преодолеть этот так пугавший его путь, чтобы выжить, чтобы не остаться в одиночестве, чтобы не опустел остров Те, чтобы у него был сын, а, может быть, и дочь. Только в свои годы Вака не мог до конца понять, зачем для этого нужна Тануми. Уговаривая себя двигаться вперёд, он раз за разом повторял слова родителей и подтверждал их тем, что видел, наблюдая за ними.

Испокон веков сложилось так, что женщина не может жить без мужчины, а мужчина не может жить без женщины. Тануми не может править лодкой. Она не сможет высечь новые террасы в каменистых холмах, составляющих остров Те, и натаскать новый ил на замену тому, что рано или поздно смоет дождь, а Вака не сможет посадить в ил семена, потому что слишком устанет, таская его. Без него Тануми замёрзнет, потому что её слабые пальцы не смогут отодрать от стволов гирам старую кору и развести огонь. Будучи занят рыбной ловлей, сбором маслянистой коры, Вака не сможет ухаживать за ростками и даже собирать урожай. Он не будет ткать ночью, и его одежда без Тануми рано или поздно истреплется от работы, выгорит под солнцем.

Вака понимал, что без Тануми пропадёт, он допускал даже и то, что без неё будет скучно, но зачем им нужны дети и какую роль должна сыграть Тануми в их появлении, он уяснить не мог, и размышления об этом не дарили ему успокоения.

Вака отчаянно старался не оглядываться вокруг и работал — лодка шла рывками, преодолевая расстояние, превышавшее длину её корпуса, после каждого толчка, и замирала на месте. На лбу Вака выступил пот, физическое напряжение заставило забыться, но ненадолго. Вскоре он стал замечать, что лодка с каждым толчком уходит носом вправо, — его ум принялся считать, насколько он удалился от намеченного священным деревом направления, руки в панике вкладывались в каждый толчок, — и шест, соскользнув по каменистому дну, спружинил, лёгкая лодка приподняла нос над водой, и Вака повалился на спину.

Вака лежал в лодке, обнимая шест, и рыдал, не стесняясь слёз, — ему было не от кого скрывать их. За то время, пока он шёл в лодке, солнце поднялось из-за его спины в зенит, и мысль об отделившем его от родителей расстоянии и времени, которое потребуется, чтобы его преодолеть, ухудшала его страдания до тех пор, пока бурление в изголодавшемся желудке не заглушило слёзы.

Голод отвлёк Вака от переживаний. Он пристроил шест, выудил из-под себя завёрнутые матерью в листья мирамуи лепёшки и принялся за еду. Лепёшки раскрошились, сломавшись под его весом, пропитались сладковатым соком и показались Вака необычно вкусны. Он ел приготовленную матерью еду, а его ум был занят воспоминаниями.

Этим утром его всегда такие чуткие родители, склонные больше выслушивать, чем наставлять, впервые проявили твёрдость, заставив его сделать то, что он не хочет. Вака со страхом думал, что они почувствуют, когда узнают, что их сын не справился, и тот разговор оказался последним.

— Когда выйдешь из лодки и встанешь в полный рост перед Тануми, ты должен громко произнести своё гордое имя, чтобы она поняла, кто будет управлять её судьбой и чей остров опустеет, — Вака хорошо запомнил то чувство, с которым его мать произнесла эти слова, слегка запрокинув голову и выпрямившись; искорку тщеславия, промелькнувшую в её огромных тёмных глазах.

— Веди себя уверенно и твёрдо, но пожалей чувства родителей Тануми, — отец положил руку Вака на плечо. — Им будет тяжело без неё.

— К чему отрицать это? К чему беречь их чувства? — Вака впервые слышал раздражение в голосе матери. — У Ману и Ийоли нет сына, поэтому их остров опустеет с их смертью, а остров семейства Те будет принадлежать Вака и Тануми.

Вака уже знал, что смерть является закономерным завершением жизни и никого не минует — только вода, камень, воздух и деревья вечны — но слова матери всё-таки заставили его содрогнуться.

— Почему у Ману и Ийоли нет сына? — спросил он родителей.

— Их сил не хватило бы на то, чтобы прокормить двоих, — ответил ему отец.

Вака напился воды из выдолбленной тыквы, успокоил дрожь и совладал с собой. Он должен был преодолеть этот путь, слишком многое от этого зависело, в конце концов он не первый раз следовал ему.

Вака встал на ноги и поднял шест. Что изменилось со времени его первого путешествия к острову семейства Муи и почему бесконечный океан так пугает его? Тогда он сидел на носу этой же лодки и с интересом наблюдал за тем, как исчезает из виду его родной остров, как пенится вода за кормой, как мерно и уверенно движется шест в руках отца, как одобрительно тот улыбается ему, когда их утлая лодка оказывается между небом и водой. Вака вспомнил, как менялось выражение на лице отца, пока они шли на лодке к острову Муи, как подрагивал рот, как расширялись глаза, сдвигались брови — отец Вака тоже боялся.

Осознание этого внезапно придало Вака сил, он твёрдо встал на ноги и принялся работать шестом. Отец говорил, что в бесконечном океане невозможно заблудиться, рано или поздно лодка выйдет к какому-нибудь острову, и только… Вака покосился на бутыль воды и раздавленные в листьях мирамуи лепёшки — этого должно было хватить до вечера, а потом… можно будет пить воду из океана, хоть мать Вака и говорит, что это вредно. Вака вспомнил, как заботливо матушка процеживала для него воду сквозь высушенные листья мирамуи и кипятила в котелке над горящей корой гирам. Вода из океана считалась нечистой, но, по крайней мере, была пресной.

Вака толкал лодку вперёд, не имея никаких ориентиров, кроме солнца, которое не стояло на месте: сперва жгло макушку, а потом стало слепить глаза. Вака опустил голову и старался занимать себя только приятными воспоминаниями о том, как он вместе с Тануми прыгал с лодки в одну из тенистых проток острова Муи, плавал с ней наперегонки, как они висли на оплетающих мирамуи лианах, ныряли глубоко под воду, вытаскивая со дна ил, ракушки и разноцветные камни. Тануми скользила рядом невероятно гибкой, темной от загара змейкой и ни в чем не уступала ему.

Мысль о том, почему Вака и Тануми, такие сильные, не могут справиться со своими островами поодиночке, на секунду посетила Вака и умерла с последним лучом солнца. Красноватый закат быстро отгорел — Вака оказался в темноте и заметался в панике.

Он оказался слабее отца, потратил слишком много времени и сил на переживания и слёзы, сбился с пути… Глаза Вака медленно привыкали к темноте, а ночь становилась светлее: небосвод освещался белыми точками звёзд. В любом случае их света было слишком мало, чтобы двигаться вперёд. Лечь на дно лодки и ждать рассвета? Лечь на дно лодки и ждать смерти?

Огни, которые Вака заметил правее по ходу лодки, были ярче звёзд, светили жёлтым, тёплым и манящим… Парень заторопился к свету, лелея слабую надежду, когда внезапно взвившийся в небо столп голубоватого мягкого света, убедил его в близости острова — священное дерево отдавало накопленный за день свет. Через несколько отчаянных рывков лодка уткнулась носом в песчаный пляж. Вака торопливо переступил борт и едва удержался на ногах. Кто-то сильный подхватил его, не позволив упасть:

— Устал, сынок, с дороги.

— Те Вака Мауи, — Вака не смог выполнить материнский наказ — его гордое имя прозвучало тихо и даже заискивающе. Незнакомец, в котором Вака не сразу узнал Ману, в ответ усмехнулся и потащил его, едва переставляющего ноги, по песку.

— Ну и заставил же ты нас поволноваться, Те Вака Мауи!

Ступать Вака стало легче, как только он миновал песок, и за стеной голоствольных гирам потянулась каменистая тропинка.

— Ийоли, принимай дорогого гостя.

Освещенная плошками с маслом гирам тропинка шла между заваленными илом, выбитыми в черном камне террасами. Вака перешагивал ступени вслепую, чувствуя под спиной твёрдую ладонь гостеприимного хозяина. И только врезавшиеся глубоко в камень корни белого священного дерева надёжно осветили для него дорогу. Фосфоресцирующим столбом взвилось оно вверх, освещая пространство в несколько метров перед собой, а притулившийся между корней дом семейства Муи сразу же показался Вака очень уютным.

Вака опустился на скамью возле уставленного разнообразной снедью стола и огляделся — рука сама тянулась к еде, но приличия требовали сохранять равнодушный вид, пока хозяева не приступят к трапезе. Вака усилием воли поднял взгляд и посмотрел прямо перед собой — перед ним оказалась буйная грива волос, под которой с трудом угадывалось лицо.

— Священное дерево острова Муи совсем зачахло, — эта фраза была данью традиции и должна была служить сигналом к началу трапезы. Хозяин дома произнёс её с улыбкой и опустился на своё место во главе стола. — Масло в светильниках не успело выгореть — наш гость пришёл вовремя.

— Я благодарен за такую встречу, — Вака стыдливо потупился.

— Тот, кто покоряет бесконечный океан, получает в награду женщину, — хозяева дома переглянулись, и Ийоли погладила сидящую напротив Вака девушку по спине. — Тануми, подними голову.

Взгляд из-под копны вьющихся каштановых волос заставил Вака вздрогнуть.

— Наше священное дерево полно сил и будет цвести вечно, — произнесла девушка с чувством и обожгла его ненавистью.

— Тануми! — сердитый окрик матери заставил её замолчать, но не притушить взгляд.

Вака вздрогнул в растерянности, позабыл о еде и не сводил растерянного взгляда с рассерженного лица своей суженой. Тануми больше не произнесла ни слова, позволив Вака успокоиться, насытиться и забыться сном в чужом доме, хозяева которого были очень добры к нему.

— Успокойся сама и не выводи его из равновесия. Ты же понимаешь, что полностью от него зависишь, а бесконечный океан не прощает ошибок.

— Если он выйдет из равновесия, я сама возьму шест в руки и вернусь сюда.

— Пожалей его родителей, они будут ждать вас и жечь масло.

— Ну сколько можно слушать эти глупости, мать?! Неужто нет никаких способов утихомирить её?

Доносившиеся снаружи рассерженные голоса разбудили Вака — он на мгновение открыл глаза, поморгал и тут же смежил слипающиеся веки.

* * *

— Просыпайся, Вака Мауи, тень священного дерева уже упала на воду.

Вака поднялся полностью выспавшимся и отдохнувшим, даже необходимость идти на лодке по бесконечному океану не пугала его. Простой завтрак: сладкий сок и тёплая лепёшка — позволил насытиться, и только тогда Вака ощутил лёгкое беспокойство.

— Где Тануми? — спросил он ласково поглядывавшую на него хозяйку дома.

— Она ждёт тебя возле лодки, — ответила та, не прогоняя улыбку с лица.

Вака поторопился покинуть гостеприимный дом. Увидеть Тануми — этого он хотел сейчас больше всего. Прежде он собирался осмотреть остров Муи перед отъездом, поклониться священному дереву, которое должно было из-за него зачахнуть, но теперь он выбежал из дома, поправ любые приличия, и, опираясь на вылезший из земли белый корень, как на поручень, поспешил вниз с холма.

— Тануми! — Вака быстро миновал стену гирам, отделяющую каменистый холм от песчаного пляжа, и утонул по щиколотку в песке. Девушка сидела в нескольких шагах от него, но даже не откликнулась на зов.

Вака подошёл ближе — неподвижность девичьей фигурки пугала его, ветер трепал лёгкие вьющиеся волосы, а Тануми даже не пыталась их поправить. Вака встал перед ней, присел на корточки и посмотрел девушке в лицо. Тануми остановившимся взглядом смотрела сквозь него в сторону океана.

— Не бойся большой воды, я дошёл на лодке сюда, дойду с тобой обратно. С тобой я пойду быстрее! — Вака одобрительно погладил Тануми по волосам и удивился их мягкости. Ладони было невыразимо приятно, и сразу захотелось погладить ещё.

Вака улыбнулся и потянулся, чтобы последовать своему желанию, — Тануми сфокусировала взгляд на его лице, и исказившая черты девушки злоба заставила Вака отпрянуть.

— Вака, постой! — донёсшийся из-за стены гирам окрик заставил его отвлечься от ужасающей картины, и сознание тут же сочло рассерженное выражение лица Тануми наваждением. Ману шёл по песку к оставленной на берегу лодке. — Ты так быстро убежал, даже оставил еду. Так нельзя. Мы должны проститься.

Упрёк был справедливым, и Вака стыдливо потупился. Ийоли показалась из-за высоких пышно цветущих деревьев вслед за мужем и вскоре встала рядом, прижавшись к нему плечом.

— Пусть бесконечный океан благословит ваш союз, — произнесла она с всхлипом.

— Я не потеряюсь. Я найду свой остров! — уверенно заявил Вака. В присутствии Тануми он чувствовал себя готовым и на большие свершения.

Ману и Ийоли по очереди обняли его. Вака с удовольствием принял их объятия, уверенным шагом подошёл к лодке и потащил её по песку к воде. Тануми внезапно оказалась рядом, неожиданно легко подхватила противоположный борт, и вскоре лодка закачалась на воде.

Тануми вошла в воду по колено, смело перешагнула борт лодки и уселась на носу. Ожидавший слёзных прощаний суженой с родителями Вака растерянно оглядел их, замерших на берегу, оперся на шест, перешагнул борт, выпрямился и оглянулся. Нет, он не испытывал прежнего страха перед бесконечной водной поверхностью, он просто хотел видеть то, на что таким стеклянным взглядом смотрела Тануми. Да, остров Муи был прекрасен, а священное дерево, казавшееся черным в свете рассветного солнца, никак нельзя было назвать увядающим: мощные, пробившиеся сквозь камень корни сплетались между собой и уходили свечой в рассветное небо.

Вака уверенно оттолкнулся шестом, направил лодку вперёд и ещё раз оглядел свою спутницу — украшенная вышивкой по вороту и в разрезах на бёдрах туника намокла и теперь обтягивала, открывая взгляду, сильные загорелые ноги. Вака почувствовал, как кровь прилила к лицу, и опустил взгляд — Тануми, как будто почувствовав его смущение, недовольно фыркнула и повернулась спиной.

Нет, сперва Вака даже радовался тому, что больше не видит её сходящихся чашей в промежности ног, — эти проступившие сквозь мокрую ткань контуры рождали в его руках постыдную слабость — но вскоре ему стало скучно.

— Священное дерево острова Муи полно сил и ещё расцветёт, — произнёс Вака первую пришедшую на ум фразу. — Ты была права. Расскажи мне про свой остров.

— Мой остров? — Тануми повернулась к Вака вполоборота и сверкнула рассерженным взглядом из-под упавших на лицо кудрей. — Мне не повезло родиться женщиной — у меня нет своего острова.

Злоба во взгляде суженой в очередной раз больно ранила Вака — он замолк, Тануми отвернулась, и какое-то время лодка, слушаясь уверенных движений, шла вперёд в прерываемой лишь шёпотом воды тишине. Вака не мог найти себе места. Нет, окружающая лодку бесконечная водная поверхность совсем не занимала ум парня — он не мог оторвать взгляд от пушистой макушки и закрытых каштановыми кудрями плеч, с трудом подавляя желание их погладить. Вскоре он нашёл, что вид пушистого шарика, который напоминала сидящая к нему спиной девушка, действует на него точно также, как и контуры лобка, проступившие сквозь намокшую рубашку. Кровь бросилась Вака к лицу, а сердцебиение участилось. Чтобы отвлечься, он попытался занять себя разговором:

— Тебе повезло родиться женщиной — у тебя уже есть остров твоих родителей, а будет ещё один — остров мужа. У меня же есть только один остров — тот, который достанется по наследству.

Тануми ещё раз оглянулась, Вака поймал её взгляд и попытался улыбнуться. Тануми фыркнула в ответ на его улыбку:

— В чём смысл, если ничего из этого не принадлежит мне? Это принадлежит родителям и мужу.

— Ну, знаешь… — Вака отчаянно старался игнорировать дурное настроение своей спутницы. — Моя матушка считает остров Те своим. Я уверен, что отца посещают сомнения в принадлежности острова гораздо чаще, чем мать. А потом… когда ты работаешь, высекаешь террасы в камне, собираешь ил, то урожай ты уже будешь считать своим. Вот и остров… — Тануми демонстративно зевнула, улеглась на дно лодки, подобрала ноги под себя и смежила веки. — Поспи! — улыбнулся Вака. — Как проснёшься, поедим лепёшек. Моя матушка готовит их не хуже твоей. Ты скоро обвыкнешься, тебе понравятся мои родители. А остров станет твоим после первого собранного урожая. Тяжёлый труд придаёт смысл нашему существованию. Это я понял после того, как преодолел бесконечный океан, чтобы получить тебя в собственность. — Тануми при этих словах болезненно дёрнулась и обняла себя руками. — Холодно? — Вака не дождался ответа на свой вопрос — Тануми сделала вид или в действительности заснула.

Вака улыбался, оглядывая свернувшуюся калачиком на носу лодки девушку, и уверенно толкал лодку вперёд. Он собирался успеть к родному острову до того, как его родители зажгут светильники, — и когда только они успели заготовить столько масла?!

— Ты видела, как твои родители выжимали масло? — спросил он Тануми, мало надеясь на ответ.

— Я воровала и прятала кору гирам, — произнесла она в нос, не поднимая веки.

Вака посчитал ответ строптивицы шуткой:

— Я тоже не видел, — усмехнулся он. — Родители берегут нас, пока позволяют их силы, не занимают работой, — недовольное фырканье, донёсшееся снизу, заставило его уточнить. — Только ты не подумай, я всё умею.

— Я тоже всё умею! — ответила Тануми с большим чувством, чем ожидал Вака, внезапно открыла глаза и воззрилась на него.

Вака слегка растерялся под пристальным взглядом суженой и замолчал, но Тануми не отводила от него глаз, и, поборов смущение, Вака продолжал:

— Мой отец и матушка много работали, чтобы у нас были кров и пища. Когда мы приедем, ты увидишь результаты трудов нескольких поколений семейства Те. Ты знаешь, мой отец сделал вокруг террас ограждение из щепы священного дерева, и теперь ил не вымывает дождём. А эта лодка — ты же знаешь, что каждый мужчина должен сделать новую — так вот, мой отец сделал её так, что она прослужит не одному поколению семейства Те. Благодаря моим родителям, у нас будет больше времени на отдых и, возможно, мы сможем обиходить твой остров. Ты же этого хочешь?

— Вы пустили священное дерево на щепу, и его вершина не сместилась. Это любопытно.

За оставшуюся часть пути Вака и Тануми перемолвились лишь парой фраз. Вака пытался и не мог понять причину недовольства Тануми — всё: от её голоса до взгляда — изливалось ядом в его душу. Вака дважды будил её, заставляя поесть, — она ела, что дают, молчала, позволяла обнять себя, погладить и опять засыпала или делала вид.

Вака хотел разделить с ней тяжёлый путь и радость момента, когда остров Те показажется на горизонте. Он разбудил её криком, когда это произошло.

Солнце клонилось к закату, грело спину, Вака увидел, как отец вскочил на ноги, заметив лодку на горизонте, замахал руками, как поднялась вслед за ним мать, обняла, прижалась к его груди и зарыдала.

Вака рассмеялся, почувствовав, как вся его душа согрелась родительской любовью и радостью от возвращения, посмотрел на Тануми и застыл на месте — черты девушки были искажены отвращением.

Вака был уверен, что сытный ужин, ощущение безопасного берега под ногами и добрые лица его родителей изменят настроение Тануми. Сам он, поглощая приготовленную матерью обильную и вкусную пищу, был попеременно счастлив: смеялся, встречая влажные от восхищения взгляды родителей, и умолкал, будто находил в улыбке что-то постыдное, едва посмотрев на жену. Нет, Тануми не сменила гнев на милость: сидела в молчании, не отзываясь на ритуальные чествования, и сосредоточенно насыщалась.

— Ты невежлива с нами, Тануми, мы теперь одна семья, от наших совместных усилий, от теплоты, с которой мы относимся друг к другу, зависит существование этого острова, — матушка Вака сделала замечание невестке. — Ты должна нам открыться.

— Существование острова и священного древа не зависит от людей… — слова Тануми остались незамеченными, потому что Тохо, отец Вака, перебил её:

— Оставь ребёнка в покое, Мия, дай ей в себя прийти.

— Тануми очень испугалась океана, ей не хотелось уезжать из дома и… — Вака пылко поддержал слова отца, покраснел, стыдливо опустил голову и улыбнулся.

Мия рассмеялась:

— Вот посмотри, как они тебя защищают, — обратилась она к равнодушно жующей Тануми, — оба на меня накинулись. Не волнуйся, сынок, жить мы будем мирно. Сколько жизни нашей с отцом хватит, во всём поможем. Священное дерево острова семейства Те пустит новые побеги. — Вака поднял голову и с благодарностью посмотрел в глаза матери — та в ответ на светящийся любовью взгляд сына поджала губы, сдержав дрожь в подбородке, и всхлипнула. — Наелись, дети? Теперь идите спать. Мы с отцом постарались, чтобы вам было удобно.

— Не плачь, мать! Не ко времени и не к месту, — отец Вака первым поднялся из-за стола и погладил Мия по спине.

Вака встал и в подражание прежде не раз им замеченной между отцом и матерью нежности взял Тануми под локоть и потянул, пытаясь помочь подняться, — она отдёрнула руку. К счастью, движение было достаточно слабым, чтобы задеть посуду на столе и быть замеченным родственниками.

Вака виновато посмотрел в глаза жены, встретил уже привычный полный ненависти взгляд и поплёлся следом. Страх, поднимавшейся в душе, жёг его изнутри. Нет, по сравнению с этим чувством бесконечный океан был приятной прогулкой.

Вид заботливо прибранной родителями комнаты заставил Вака позабыть страх через несколько мгновений. Мягкий голубовато-белый свет служившего небольшому помещению потолком корня священного дерева заливал застеленное несколькими слоями серой плотной ткани ложе, выбеленные, вышитые красной нитью простыни, а в дальнем углу стоял ларь с подношениями для Тануми.

— Спать будет мягко, — отец похлопал Вака по спине и усмехнулся.

— Как вы это сделали? — Вака в непритворном восхищении разглядывал убранство своей комнаты: слегка фосфоресцирующие в мягком свете кувшинки в плошках с водой, расставленные на невысоких плетёных тумбах; украшенную розовыми бутонами цветов гирам, скрывавшую кровать плетёную занавесь. — Как вы достали их, ведь по стволу невозможно залезть наверх?

— Я заставила твоего отца помахать шестом, сынок, а потом собрала уцелевшие бутоны. Мы очень долго ждали тебя и не находили себе места, — речь Майя прервалась всхлипом, и оба, Ваха и Тохо, нежно обняли её, успокаивая.

Вака прижался к матери и поверх приклонённой к его плечу головы посмотрел в глаза отцу — наблюдавшаяся эту сцену семейного единения с кровати Тануми отчетливо фыркнула и отвернулась. Майя посчитала этот звук обидным и, сдержав слёзы, отстранила сына:

— Ну-ка выйди, — Вака почувствовал угрозу в этих словах матери и поспешил предупредить её намерение:

— Матушка, Тануми очень устала. Мы ляжем спать, — попытался возразить он.

— Она не устала, — в глазах Майя промелькнула уже знакомая Вака искорка, влага высохла, а сама она выпрямилась и гордо подняла голову.

— Тануми была напугана и расстроена, — Вака обычно быстро терял способность сопротивляться матери, но на этот раз проявил нехарактерную для себя твёрдость.

— Твоя молодая жена не работала и не устала. Это ты вёл лодку через бесконечный океан, а она, судя по виду, спала.

— Матушка! — выдохнул Вака, пытаясь голосом и взглядом выразить мольбу о снисхождении.

— Выйди вместе с отцом! — голос, которым Майя произнесла эту фразу, не допускал возражений.

— Ты полегче там, — успел проговорить Тохо, прежде чем вывести слегка упирающегося сына, который, оказавшись за плетеной занавеской, сразу же опустился на опоясывавшую стол низкую каменную скамью и вцепился руками в волосы.

— Послушай, я просто хочу, чтобы моему сыну было хорошо. Твоё сопротивление и злоба бессмысленны… — эти слова Мия пробивались сквозь плетёную занавеску, и отец вывел Вака из дома.

— Посмотри на звёзды, сын.

Вака не хотел этого делать — его сердце билось от беспокойства за Тануми, готовясь вырваться из груди, — но невозмутимость полностью сосредоточенного на наблюдении за небесным сводом отца и настойчивость крепкого рукопожатия заставили его оставить попытки вернуться в дом.

— Твоя матушка хочет для тебя только хорошего, — произнёс отец после некоторого времени, проведённого в молчании.

* * *

Вид матери — уставший и расстроенный — заставил Вака позабыть недавно обретённое спокойствие и поспешить обратно в дом. Он отвёл приласкавшуюся к его рукам нежными бутонами гирам плетёную занавеску и сел на кровать — Тануми лежала на боку, зарывшись лицом в подушку и натянув покрывало до подбородка. Вака погладил её по ногам:

— Матушка не хотела обидеть тебя.

Вака не ожидал ответа на свои слова: он представлял, как ляжет рядом, обнимет Тануми, прижмёт к себе, как она забудется слезами облегчения у него на груди — тем ужаснее показался ему полный ненависти взгляд, которым, резко отбросив одеяло и приподнявшись, воззрилась на него жена.

— Ты такой слабак! — шёпот, которым это было сказано, был едва слышен, но он заставил Вака вздрогнуть. — Ты заставляешь мать просить за тебя.

— Я ни о чём её не просил, — попытался оправдаться Вака, но, к счастью, быстро понял, что это бессмысленно — его жена была слепа и глуха от ярости.

Вака печально обошёл кровать и лёг с другого края, повторив позу своей жены, но сон к нему не шёл — он привык занимать собой всю кровать, спать, широко раскинув руки и ноги.

— Послушай, ты спишь? — Вака повернулся с бока на спину и задел Тануми тыльной стороной ладони — девушка вздрогнула и разрыдалась в голос. — Да что ты?! — Вака быстро преодолел отделявшее его от жены расстояние, обнял её со спины и прижался. Попытки Тануми оттолкнуть его локтем были слишком слабыми из-за слёз — в следующее мгновение она повернулась к Вака лицом и спряталась у него на груди. — Тише-тише, — Вака обнял жену и улыбнулся. Осознание того, что всё так внезапно и счастливо закончилось, наполнило всё его существо необычной лёгкостью, заставив удивиться тому, как его готовое воспарить тело всё ещё сохраняет соединение с поверхностью кровати. Слёзы Тануми больше не пугали — Вака обнял жену и погладил по пушистой голове, она ответила на нежность, заколотив кулачками ему в грудь, но Вака только рассмеялся в ответ, повернулся на спину, пристроил голову жены у себя на груди и вскоре погрузился в глубокий сон.

К счастью, Тануми быстро сдалась и успокоилась сном на груди мужа, но пробуждение Вака не было столь же приятным — его грубо растолкали незнакомые руки.

— Вставай, тень священного дерева уже упала на воду.

Вака открыл глаза — незнакомые руки принадлежали Тануми — и посмотрел на потолок: корень священного дерева у него над головой почернел.

— Матушка ещё не приготовила завтрак. Когда будет готово, она позовёт, — Вака перевернулся на другой бок и собирался погрузиться в сладкий сон, но Тануми не хотела оставить его в покое:

— «Матушка приготовит завтрак», — повторила она слова Вака с издёвкой. — Вставай! Ты же говорил, что остров теперь наш, так зачем ты ждёшь мать? Ты должен вырубить новые террасы, наносить ил, собрать кору с гирам, чтобы у нас в доме был огонь, и, главное, выдолбить новую лодку.

Вака потёр одну ступню о другую, перевернулся на другой бок и ощупал кровать в поисках покрывала:

— Ты уже приготовила завтрак? Ты должна накормить меня перед работой.

— Почему это: «я должна?» Ты хочешь есть — вот и ешь!

Тон, которым Тануми произнесла эту фразу, полный злобы и отвращения, заставил Вака окончательно проснуться и сесть на кровати:

— Ты не будешь есть? — спросил он и удивлённо воззрился на молодую жену. — Я говорил, что остров наш, но он не только наш, понимаешь? Ещё я говорил, что здесь трудились несколько поколений моей семьи, помнишь? Остров просто покрыт террасами — негде выдолбить новые. Моя матушка уже посадила в ил семена, и сейчас мы ждём всходов. Я накормлю тебя, ты же хочешь есть, а ты скажи мне, почему ты так со мной говоришь и так на меня смотришь. — Тануми фыркнула в ответ, отвернулась и села на кровати. — Я понял вчера, что ты расстроена и не хочешь уезжать из дома, а сейчас не понимаю… — Вака не дождался ответа, с тяжёлым вздохом поднялся с постели и отодвинул закрывавшую вход в комнату занавесь — цветы гирам, вплетённые в неё, за ночь завяли и теперь были неряшливыми, пачкающими руки соком, липкими…

Его родители, измученные сутками ожидания, спали. Вака порылся среди объедков вчерашнего праздничного стола, не удовлетворился результатом, добежал до берега ближайшей протоки, выловил несколько моллюсков из закреплённой на ветвях мирамуи сетки и собрал нехитрый завтрак.

— Я разбужу родителей, — Вака не заметил, как его жена вышла из спальни и уселась за стол, — а ты разожги огонь под жаровней.

— Пускай спят. Огонь не нужен, эти моллюски и сырыми вполне съедобны. Открой мне!

Вака повиновался — просунул каменный нож между створками раковины и перерезал державшую их мышцу моллюска. Тануми забрала раковину из его рук и шумно затянула в рот её содержимое.

— Ты же не хотела есть, — Вака никак не мог объяснить себе поведение жены: только что она отказывалась говорить с ним, сидеть за одним столом, а сейчас тщательно пережёвывала приготовленную им пищу.

— Вкусно! — Тануми вытерла губы тыльной стороной ладони и улыбнулась. — Теперь ты должен срубить один из побегов священного дерева и сделать из него лодку.

— Послушай, — Вака в задумчивости опустился на опоясывавшую стол каменную скамью напротив Тануми и сосредоточил взгляд на её лице, — я рад, что ты больше не злишься на меня, но мы не должны так жить.

— Кто тебе сказал, как мы должны жить? — Тануми произнесла эти слова без тени прежнего недовольства, глядя Вака в глаза и весело улыбаясь.

— Я вижу, как живут мои родители, и мы должны жить также. Мы должны делить труды днём и постель ночью. Ты должна готовить еду, собирать урожай и ткать, а я должен таскать ил, рыбачить и разводить огонь.

— Это неправильно! — с уверенностью заявила Тануми. — Мы будем жить так: я буду говорить тебе, что делать, а ты будешь послушно исполнять все мои поручения.

Вака погрузился в размышления:

— Ты издеваешься надо мной, — произнёс он после некоторого времени, проведённого в молчании.

— Нет! — отрицание Тануми было насмешливо-искренним — она замотала головой так быстро и весело, что её кудряшки поднялись с плеч. — Ты же приготовил завтрак по моей просьбе — мне понравилось, тебе тоже.

Вака задумчиво взял раковину, вскрыл каменным ножом и быстро заглотил содержимое:

— Нет, матушка готовит моллюсков в жаровне, добавляет травы и коренья — так они вкуснее. Смысл нашей жизни — делать всё вместе, понимаешь?

— Ты скучный, — Тануми надула губки и отвернулась от Вака, но через несколько мгновений повернулась обратно. — Хорошо! Покажи мне остров.

Вака в задумчивости отломал кусочек от приготовленной матерью лепёшки — его ум отчаянно отказывался понимать поведение молодой жены.

— Пойдём! — согласился он, дожевав, и Тануми с улыбкой поднялась из-за стола и последовала за мужем. Вака переступил порог и ощутил, как нежные тонкие пальчики сжали его локоть — прикосновение было приятным и отозвалось посасыванием в недокормленном за завтраком желудке. — Вот, взгляни! — Вака широким жестом обвёл окрестности — он стоял на вершине высокого холма, и чёрный камень, составлявший его, почти терялся под дружными всходами. — За тыквами почти не надо следить, а плоду они дают большие, матушка толчёт в ступе семена, вываривает муку вместе с соком мирамуи и получается сладость. А твоя матушка делает так?

— Не вижу смысла толочь, а потом варить. Эти семена вкусны, когда высушены на солнце. Я люблю сидеть на берегу, болтать ногами в воде, есть их, а кожуру бросать рыбам.

— Мы выкидываем измельченную кожуру в протоки, но не всю. Матушка держит её в бочках, пока она не сгниёт, а потом добавляет в ил. Он становится гуще, лучше держит корни и впитывает воду, — Тануми промолчала в ответ на эти слова, и Вака, опасаясь потерять недавно обретенный контакт с женой, поспешил продолжить: — Я знаю, что тебе понравится. Они сладкие и их не надо готовить. Мы мало из сажаем, потому что их надо быстро съесть, но теперь, когда нас стало четверо, будем сажать больше.

Растение, на которое указал Вака, было небольшим: три имевших извилистую кромку листа с ярко-зелёными прожилками на пушистых тонких стеблях отходили от корня.

— Арбузы? — лицо Тануми впервые на памяти Вака засветилось искренним удовольствием:

— Не только! — он поспешил развить успех. — Вот дыня. Всего один плод, зато очень сладкий! Корень этих растений уходит неглубоко, стелется сеткой под тонким слоем ила, но это не мешает им давать большие плоды. — Ещё мы сажаем кабачки, но они придутся тебе не по вкусу, — Вака увлёкся, почувствовав на секунду, искреннюю заинтересованность жены, с видом хозяина повёл её по узким тропкам, широко размахивал руками. — Сегодня будет солнечный день, ты с матушкой пойдёшь к выдолбленным в камне колодцам, вы будете размешивать бобы, чтобы они быстрее превратились в солёный сок. Хлопок уже цветёт, но собирать его рано. Я всегда помогаю матушке делать это. Когда батюшка проснётся, мы с ним пойдём рыбачить и собирать водоросли, а ты с матушкой станешь делать пряжу. Она плетёт такие тонкие ткани — абсолютно прозрачные на солнце. Я хочу, чтобы у тебя было такое платье. Мы с тобой будем спать на берегу, чтобы не беспокоить родителей, подниматься с рассветом, приветствовать солнце. Я буду любоваться тем, как его лучи ласкают твоё тело.

Вака оглянулся, чтобы посмотреть на жену сейчас, и не обнаружил её за собой:

— Тануми! — Вака повернулся вокруг своей оси так быстро и вскрикнул так громко, что его голова закружилась. Каменная дорожка под его ногами была влажной от росы, но он побежал по ней назад, не думая об опасности поскользнуться и отчаянно оглядываясь сторонам. Тануми нашлась на вершине холма, и испугавшийся Вака обнял её со спины и прижал к себе.

— Ваше священное дерево зачахло. Я обошла его по кругу и не нашла ни одного достаточно толстого для лодки ствола.

Вака был слишком рад опять обрести потерянную мгновение назад жену, чтобы обратить внимание на её слова. Он прижимал к себе тёплое, будто напитанное солнечным светом тело, и непослушные кудри Тануми нежно защекотали его щеку, шею, проникли под рубашку...

— Ты должен сделать для себя новую лодку!

— Я же объяснял, — Вака не желал шевелиться, тело наполнялось негой и тяжестью, тянуло лечь, ласкать, прижиматься… — мой отец сделал хорошую лодку из толстого корня. Она прослужит мне и моему сыну, а, может, и внуку.

— Каждый мужчина должен сделать лодку! — произнеся это слишком эмоционально, Тануми повернулась в объятиях лицом к мужу и требовательно воззрилась ему в лицо.

— Да, это так, — Вака был удивлён внезапно овладевшим ей, такой равнодушно-отстранённой, возбуждением. Он успокаивающе погладил Тануми по плечам и сдался: — Ну хорошо! Я сделаю лодку. Ты видишь молодой стебель, который едва пробился сквозь камень. Тебе не говорили, женщинам не положено знать, но именно из таких стеблей и получаются хорошие лодки. Вот этот стебель, — Вака обнял жену за плечи и подвёл к выглядывавшему из-под камня белому ростку, — он маленький, но на самом деле он очень сильный и уходит неглубоко под поверхность, ещё не укоренился.

— Но как вытащить его наружу? — Тануми впервые с нескрываемым интересом смотрела в глаза мужу.

Ответив на её взгляд, Вака рассмеялся:

— Что сильнее камня, жена?

— Священное дерево, — ответила Тануми.

— А ещё вода и люди. Если долго лить воду в трещину, то она станет больше, и неукоренившийся стебель можно будет вытащить.

Занятый созерцанием окрестностей и душевным разговором с Тануми Вака не расслышал торопливых шагов, и окрик матери заставил его вздрогнуть:

— Вот вы где. Почему не разбудил нас, сынок?

Вака повернулся к Мия и ответил на её встревоженный взгляд, не разжав объятий на плечах жены, — Тануми толкнула его под рёбра недостаточно сильно, чтобы заставить отпустить.

— Вы устали вчера, мы не хотели будить.

— Но почему вы не разожгли жаровню и не поели горячего? Я видела, что ты наловил моллюсков, у вас были овощи, могли бы…

— Тануми сказала, что предпочитает моллюсков сырыми.

— Сырыми, значит? — в голосе Мия звучала обида, а взгляд показался Вака колючим, и он поспешил успокоить мать.

— Ты испугалась, мама, не найдя нас? Но куда бы мы могли деться?

Мия улыбнулась в ответ на эти слова сына, но ему эта улыбка показалась натужной.

— Конечно, вам некуда деваться, — усмехнулась Мия. — А раз вы поели, то пора и за работу. Мы с Тануми откроем колодцы, чтобы бобы напитались солнцем, и перемешаем их, чтобы они быстрее перебродили, а тебя, сын, ждёт отец. Наловите побольше рыбы.

— В доме достаточно еды, а мой муж должен доказать, что готов продолжить род… — Тануми замолкла под прожигающим взглядом Мия, и Вака поспешил пояснить слова жены.

— Тануми считает, что я должен сделать лодку.

Взгляд матери заставил Вака вздрогнуть.

— Вчера ты говорила, что наше священное дерево зачахло, а теперь хочешь уничтожить один из ростков, — Мия была в ярости, и Вака впервые видел мать такой. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Пойдём, работа с Вака у вас разная, и её нельзя отложить.