The Force Shall Free Me - Сила даст мне свободу (джен)

Энакин думал, что трёп про волшебность и нереальность Илума — ну, просто трёп. Взрослые любят приврать, а поскольку детей они держат за дураков, врут чаще всего именно детям. Причём непонятно зачем и в самых очевидных случаях: чего только стоили смущённые объяснения старой Зиры про невидимых птиц, которые якобы крадут у богов детей и приносят их людям.

Но невидимых птиц так никто и не видел, хотя они с Китстером облазили весь дом Донеганов, рассудив, что если у тех каждый год по ребёнку, то это не может быть просто так, а вот Илум...

...Илум был ужасно настоящий.

Не только жуткие видения, которые и в самом деле пришли к нему в пещерах.

Видений он ждал, внутренне к ним готовился и в общем-то в итоге почти не испугался. Если знать заранее, что — да, покажут мёртвую маму, покажут Учителя, который смеётся и уходит прочь вверх по трапу, оставляя Энакина глотать песок, поднятый стартующим кораблём, покажут Падме, которая, как в том кино про короля и старика, — «Мальчик, ты кто? Я тебя не знаю»... Если всё это знать, то почти не больно и почти не страшно. Так, вроде ужастика: нервы щекочет, ёкает иногда что-то, но в целом даже скорее интересно и прикольно.

Нет, это странное, страшное почти чувство настоящего накрыло Энакина, когда он по дурости поднял голову вверх и увидел тьму, сияющие голубые облака и ленты белоснежных звёздных дорог, пересекающие небо.

И под этим чёрным небом — белый снег, белее, чем вообще что-либо на свете, и холоднее, чем подвал-склад в мясной лавке. Илум был пугающе настоящим. Волшебным. Невозможным. Нездешним.

И мысли здесь были пугающие. Невозможные. Запрещённые. Приходили внезапно и искушали сомнениями — так не должно было быть.

Мама не говорила, что ждет его впереди. Энакин сам это знал: он родился рабом, рабом и умрёт, но он был уверен, что умрёт собственной смертью. Им обоим сказочно повезло. Ни один раб на Татуине большего желать бы не стал: когда рабов у хозяина предостаточно, всегда есть шанс, что подвернешься под горячую руку. Уотто мог быть зол как тысяча ранкоров, но он скорее бы себе самому что-нибудь отрубил, чем активировал чип раба.

Мама говорила, что им повезло с хозяином — пусть так остаётся и впредь. Она говорила — за тебя все равно все решат, раб ты или свободный.

Энакин даже не знал, жива мама или Уотто не выдержал. Разорился, проиграл, активировал ее чип, умер... мало ли что.

Именно поэтому Энакин сжал в кулаке два бесцветных кристалла, добытых в пещере, и поклялся этому небу, этому снегу и этим звёздам, что он не отступит, пока не продаст кристаллы, не вернётся на Татуин и не выкупит маму.

Другие падаваны Энакина сторонились, но ему хватало общества Оби-Вана, пусть тот не мог рассказать о многом. Например, как там мама — одна. Сам не знал? Не желал отвечать? Позже Энакин догадался — с такими вопросами в Храме лучше вообще никого не трогать, никто не знает ответов и в жизни их не искал. Нет никаких волшебных и умных формул, самоуспокоения, потому что достаточно немудреной искренней лжи.

В космопорту Энакину сказали, что без разрешения на посадку джедаям покидать Илум нельзя, а разрешение на посадку выдают только рыцарям. И на предложение пустить его за кайбер только рассмеялись. На Илуме хватало кайберов. Здесь недоставало тепла, солнца, зелени или хотя бы песка, — но кайберов было более чем достаточно.

Тогда Энакин пробрался на кухню местной столовой, телекинезом приманил две бутылки, воняющие низкосортным ирдисом, и купил право прохода за них. Солнца и зелени в ирдисе не было, но тепла хватало.

...Илум был кошмарный.

Корабли, ждавшие в порту, походили на ледяные глыбы: холодные и неживые, они будто примёрзли к стылой земле. Здесь не было ни хвастливых контрабандистов, ни весёлых начинающих пилотов, ни стариков, всегда готовых разбить желающим и нежелающим их розовые очки. Только корабли и пилоты в чёрных комбинезонах без эмблем — или в зеленых с эмблемами «Черки».

Равнодушные, словно вымерзшие изнутри.

Словно потерявшие где-то душу.

В тёмных тоннелях, где к Энакину приходили видения, было уютнее. Он знал, для чего идёт, знал, куда идёт, знал за чем — за кристаллом, в страшную пещеру, чтобы выкупить маму. Всё просто и понятно. А тут, под этим сумасшедшим звёздным небом...

— Ступай себе, малой, — и только.

— Но кайбер!

Кайберов на Илуме хватало, и в ирдисе эти ребята не нуждались.

Тогда Энакин просто обвалил на них снежную глыбу с крыши, пробежал вверх по трапу, провожаемый сиренами скорой, и затаился в трюме — дожидаться отправления.

Думать. Прикидывать, согласится ли Уотто на сделку, сколько запросит и где это «сколько» взять. Вне Илума кайбер — целое состояние, он слышал, но... но цена — ещё не всё. Вдруг ему ещё нужна мама? Да нет, едва ли. Он купит себе другого раба. Но Уотто мог измениться. Его могли изменить — обстоятельства, люди... Сила. Энакин был тогда слишком мал, но понимал, где в торговле обман простителен, если бы он ещё сознавал в тот момент, что может попробовать обмануть сам!

С Уотто они обязательно договорятся. Бывший раб и бывший его хозяин, у них больше общего, чем выглядело со стороны. Мама говорила — за тебя все равно все решат, раб ты или свободный. И ведь так и вышло, мама была права. Два раба, один свободный, но за них приняли это решение. Сделали вид, что так надо, так лучше. Удачный случай — для всех. Какое везение. Какие странные мысли, как будто бы и не его. Недоверие, сомнение, страхи, вот это и есть темная сторона.

Корабль летел где-то в гиперпространстве. Неизвестно куда, неизвестно зачем. Где-то был Татуин, где-то был Корускант, и Энакин не знал, где будет чувствовать себя дома. Да и есть ли он вообще, его дом?

Но разве о нём сейчас речь? Разве о его бедах и горестях? Нет.

Он обещал — бескрайнему небу над головой, снегу и льду, и Силе, что таилась среди этого всего.

Обещал прилететь на Татуин, выкупить маму и чтоб с ней было всё хорошо.

Ради этого он был готов на всё: на путешествие в непонятную темноту, на сидение в трюме, на то, что тех двоих точно увезли на скорой. Всё неважно в сравнении с целью: спасти.

Защитить. Уберечь.

Он джедай, он сильный, он справится. Мама хотела, чтобы он стал сильным. Она так сказала прежде, чем его навсегда отпустить.

* * *

По щекам катились слёзы обиды и разочарования, в кулаке горел огнём единственный кристалл — тёмно-синий, кристалл защитника, как ему объяснили.

— Запомни, что видел ты. Обдумай, — сказал Йода. — В этом жизнь твоя. Твоя цель как джедая.

Но Энакин не хотел ничего обдумывать, он просто плакал.

Потому что попался в ловушку. Потому что всё было ложью. Потому что бесполезно пытаться найти, бесполезно пытаться спасти, бесполезно верить звёздному небу: обманут, запутают и используют в своих целях. Канцлер не зря говорил: мало кто так умеет врать, как джедаи.

Канцлер умный и честный, в отличие от них. Он прямо сказал, что Энакин сильный, вот ему и интересен. А эти притворяются — будто учат чему-то, будто добра ему хотят... ха!

— Я ничего не видел, мастер, — ответил он. — Только странные видения. Просто устал очень.

Ему страшно хотелось выбросить бесполезный кристалл, но нет.

Он попался, ему не дадут убежать. Значит, как и учила мама: надо играть по правилам новых хозяев.

— Я счастлив, что буду джедаем-защитником. Защищать слабых — это моё, правда?