О величии драконов (джен)

Эйгон Таргариен, четвертый этого имени, король андалов, ройнаров и прочая, прочая, прочая, с хрустом потянулся, зевнул, подвинул поближе к себе тарелку с лучшими пирожными и винный штоф и нехотя поднялся с кресла. Как и любой настоящий король (а не задохлик вроде не-понять-чего-сына Дейрона), он не любил долгой и утомляющей работы, но тут дело касалось процветания и величия династии Таргариенов. После того, как результат его труда увидит свет, ни одно ничтожество (особенно дорнийское!) не посмеет посягать на то, что по праву принадлежит дракону, потому что все узрят его мощь и склонятся перед ним.

Недовольно крякнув, Эйгон вытащил из потайного ящика стола весьма увесистую рукопись. Вот он, труд всей его жизни — «Будуарныя дела с матронами», полное описание его многолетнего и разнообразного опыта; чем скорее оно разойдется по королевству, тем сильнее все подданные, от грандлорда до простого крестьянина, уверуют в могущество и силу своего короля. Эйгон не любил писать — за него это делал десница, — но такое важное дело, как добавление новой главы к известнейшей и славнейшей книге королевства — в недалеком будущем, когда ее перепишут и разошлют по всем замкам, деснице доверить было никак нельзя. Поэтому Эйгон глотнул из штофа, закусил пирожным и склонился над пергаментным листом.

…Я приложился сначала к левой сиське Барбы, потом к правой. Она недовольно застонала: обычно я шел справа налево. Некстати вспомнил Мисси. Ей-то было без разницы, у нее вообще сисек не было, можно было не заморачиваться. Моему орудию страсти воспоминания о милессиных равнинах, однако, не понравились, и он огорченно обвис дорнийской колбасой, в которую повар забыл добавить перца. Любви не хотелось. Смутно хотелось жрать…

Так, нет, про колбасу лучше вычеркнуть. Мало ли что может подумать чернь.

Эйгон недовольно нахмурился, потер бровь и перелистнул несколько страниц. Про Барбу писать как-то не хотелось; она опять присылала ему ворона, а в письме ныла, что хочет увидеться с сыном. При дворе Эйгон не хотел ее видеть, а в Речные земли Эйгора никто не повезет — мал еще, тут ублюдок Дейрон прав. Вот подрастет — пускай сам и едет… если еще будет помнить про мать, в чем Эйгон сильно сомневался.

Так, вот здесь пустое место. На чем он остановился в прошлый раз? Ах да…

…Я запустил руку Касселе под юбку. Она захихикала и с готовностью подалась вперед. Не юбка. С юбкой вообще было трудно. На четвёртом слое я вспотел, устал, только самолюбие не давало мне остановиться на полпути. Кто ж так шьет? До лона страсти, изголодавшегося в ожидании нефритового господина, поди доберись сквозь все эти тряпки…

Настроение у Эйгона упало еще сильнее. Кассела тоже его донимала — на свой, правда, лад. Кому нужна помешанная кляча, когда вокруг столько молодых и свежих розочек?

…Стон Мег напоминал ржание течной кобылы, и мой жеребец восстал, откликнувшись на ее зов судорогой страсти. Сыто урча, я навалился на нее. В Мэг что-то пискнуло — возбужденно и грязно.

Последняя фраза вышла немного странной, но Эйгон решил оставить как есть — мейстеры исправят, в случае чего. Ах, Мег-Мегетт… хорошо с ней было, своих семи драконов она определенно стоила. Даже жаль, что он не успел насладиться ей в полной мере.

…Мягкая округлость сосочков-бусинок так и притягивала взгляд. Ее груди стояли гордо и прямо, точно драконьи головы. "Говорят, у летнийцев есть бабы с тремя грудями. Вот бы трахнуть такую, — подумал я. — ибо три головы у дракона, а сисек много не бывает".

Последнее предложение Эйгон подчеркнул особыми, тирошийскими красными чернилами — это будет его наставлением потомкам. Правильным потомкам, а не недоразумениям богов, вроде Дейрона.

…В ее вратах любви я без труда нащупал горошину наслаждения. Сия горошина была вполне готова к встрече со стручком. Я запустил маленького дракона в драконье логово, влажное и горячее. Казалось, оттуда вот-вот полыхнет пламя, и все задымится…

Дописав абзац, Эйгон воровато оглянулся и, нервничая, съел еще одно пирожное. Конечно же, у него в покоях не было соглядатаев, но… мало ли, как кузина Дейна прознает о том, как он описывает их страстные ночи в своей книге. Если прознает, то уж точно не оценит, а рука у нее тяжелая.

С другой стороны, он же не называет ее по имени? Так что бояться ему нечего. Наверное.

Эйгон сдул с книги песок и вновь перелистал страницы. Кажется, он что-то упустил.

…Фалена развратно усмехнулась, глядя на меня снизу вверх. Такой, коленопреклоненной, с губами, надежно вмятыми в мое сладкое копье, она мне нравилась еще больше. Она была особенной, моя умелая Фалена. Даже Джейн не могла с нею сравниться. Хотя, бесспорно, у нее были свои таланты. И позже я не видел никого, кто бы так умело преклонял колени. Впрочем, это оттого, что со временем мой истинно королевский живот надежно загородил мне обзор, оберегая от созерцания разврата…

Хотя… там было на что посмотреть, определенно. Фалена действительно была очень умелой.

Эйгон задумчиво почесал бороду. Он все еще не решил, как ему описывать Фалену и Джейн — вместе или по отдельности; и в том, и в другом случае получалось крайне… познавательно для несведущих. Надо посмотреть, что там далее по тексту…

…Шлепать Бетани было сплошным удовольствием. Она хныкала, возилась и ерзала, но всякий раз подставляла круглую розовую задницу под удар.

— Ты будешь плохой девочкой?

— Буду, — отвечала Бетани и каждый раз почему-то косилась на двери, за которыми стояли рыцари Королевской гвардии. Она была не только очень плохой, но и послушной.

Настроение у Эйгона вновь упало что та дорнийская колбаса. Коварная изменщица Бетани не заслуживала увековечивания в его великом труде… с другой стороны, не упомянуть ее и ее умения было бы достаточно большой потерей для потомков.

К слову, о потерях. Кажется, в прошлый раз он не закончил с экзотикой.

…Беллегер хоть и выглядела настоящей летнийкой, но под платьем обнаружилась всего пара грудей. Назвать их заурядными мало кто бы отважился, но я разочарованно вздохнул. Хотелось чего-то особенного. Час спустя, опутанный шелковыми лентами, удовлетворенный и только самую малость униженный, я понял — в привычном тоже есть своя прелесть. Задница, утратившая свою неприкосновенность, болела.

— Я вышью тебе панталоны черным жемчугом, — пообещала Беллегер…

О да. Тогда он и его любопытство были полностью… удовлетворены. Беллегер, кажется, тоже в обиде не осталась.

Эйгон захлопнул рукопись и вытряхнул из бороды крошки. На сегодня все, но… Джон Хайтауэр, старый пройдоха, аккурат накануне привез из Лиса такую штучку, что при одном взгляде на нее дух захватывало. Не то чтобы Эйгон не пробовал девок из Вольных городов, но… каждый раз узнавал что-то новое.

Возможно, эта новенькая… Серенея, да, Серенея, удостоится в его труде нескольких отдельных строк. А может, и целой главы — смотря как себя поведет.

* * *

Эйгор Риверс был зол. Очень-очень-очень зол. Его великий поход не оправдывал ожиданий с самого начала.

Ну в самом деле, он уже два раза облазил отцовскую спальню сверху донизу, а пирожных так и не нашел. Хотя Мервин Лотстон, вчера прислуживавший здесь чашником, клялся и божился, что у короля на столе стоит во-о-от такая тарелка с воздушными пирожными, которые готовит присланный из Лиса кондитер; конечно, отец мог их и спрятать… но куда? Не под кровать же!

Тем более, что под кроватью Эйгор тоже смотрел.

Эйгор плюхнулся на пол и сердито сдул со лба черный вихор. Вообще-то лезть сюда, в отцовскую спальню, было рискованно — влететь могло по не-хочу-куда, но пирожных хотелось больше. Эйгор в свои неполные семь прекрасно понимал, что на языке взрослых означает «соразмерный риск» — это когда то, чего ты хочешь, стоит неприятностей, которые ты можешь получить; пирожные трепки определенно стоили. Кроме того, Эйгор был далеко не дурачком (а то, что он пишет до сих пор кое-как, еще ничего не значит, ему просто лень с буквами возиться!), и перед тем, как отправиться за пирожными, основательно подготовился. Для того, чтобы пройти в отцовскую спальню так, чтобы гвардейцы у дверей ничего никому не сказали, у него было свое оружие — похожее на одуванчик и умильно хлопавшее красными глазками.

Правда, сейчас это оружие скорее мешалось.

— Эйго-о-ол! А где пило-о-оженые?

— Я пока не нашел, — буркнул Эйгор и поднялся с пола. — Ты тоже ищи, Бринден, хватит хныкать!

— Угу, — Брин с ногами залез в отцовское кресло. — Ой! Тут…

— Тарелка? Пустая? — Эйгор, решивший было поискать под подушками, выглянул из-за полога кровати.

— Не-а. Книжка, — Брин не без труда открыл толстую книгу. — Эйгол, а что тут написано? Я еще не все буквы выучил…

Эйгор закатил глаза, но к столу подошел. Честно говоря, он и сам читал не очень, но терять этот, как его… ав-то-ри-тет в глазах мелкого братца не хотелось.

— Ни… нифритовый жезыл, — запнувшись, прочел он. — А разве слово «жезл» так пишется?

Брин нахмурил светлые бровки.

— А что такое нифлитовый?

— Не нифлитовый, а нифритовый. Или нефритовый. Не знаю, — Эйгор, наморщив нос, вглядывался в непонятные записи. — «Нифритовый жезыл праник в ее пищеру страсти»… глупости какие-то.

— А что такое стласть?

— Не знаю.

— А что жезл делал в пещеле?

— Говорю же, не знаю. Отстань! — Эйгор сердито фыркнул и отошел обратно к кровати. — Не хочешь мне помогать — картинки посмотри… если они есть.

Брин затих, переворачивая страницы. Эйгор посмотрел под подушками (и ничего не нашел), под одеялом (нашел, но не пирожные, а женскую юбку), еле-еле приподнял матрас (там в изголовье почему-то лежал конский хлыст) и собрался уже заново покопаться в сундуках — ну а вдруг там где-нибудь потайное дно, которое он пропустил? — как вдруг Брин подскочил в кресле и завопил:

— Эйгол! Эйгол! Тут калтинки, только стланные!

Эйгор заглянул ему через плечо и недоуменно помотал головой. Картинки и впрямь были странными: дяденьки и тетеньки, все почему-то без одежды… и все в непонятных позах.

— Глупости какие-то, — повторил он. — Слушай, если тебе так интересно, давай Деймону эту книжку покажем. Он уже почти совсем взрослый, может, объяснит, что это такое.

— Или Дейлону! — оживился Брин. — Дейлон не почти, он совсем взлослый, у него даже дитенки есть! Он точно знает, что здесь написано и почему тут такие калтинки!

Эйгор тяжело вздохнул, но согласился. Если они пойдут к Дейрону, то придется рассказывать, где они взяли книгу, а значит, пирожных точно не видать. С другой стороны, Брин иначе не уймется… а между разошедшимся Брином и отсутствием пирожных Эйгор абсолютно точно предпочитал отсутствие пирожных.

* * *

Дейрон Таргариен, кронпринц Семи королевств, вот уже битый час после ухода маленьких братьев пытался восстановить душевное равновесие. И заодно не менять цвет лица с красного на белый и обратно.

Нет, ему докладывали, что король по вечерам что-то подолгу пишет… но Дейрону даже в голову не приходило, что папаша пишет про такую грязь. И таким отвратительным стилем. И в таких гнусных выражениях описывает своих любовниц, в том числе и благородных дам. Да что там любовницы, даже на его, Дейрона, покойную мать вылили ушат грязи в этой… с позволения сказать, писанине!

А уж того, что папаша будет снабжать свою писанину откровенно мерзкими по качеству и содержанию иллюстрациями, Дейрон тем более не ожидал. И он совсем не предполагал, что до этого… до этой книги доберутся дети — хоть его собственные, хоть сестры с братьями.

Слава Семерым, Эйгор и Брин ничего не поняли. Но поговорить с ними о том, где можно лазить, а где нет, все же стоит. И что можно брать, а что нельзя. И отдельно побеседовать с сиром Гвейном…

Сзади раздался шелест юбок — подошла Мария. Присела рядом, перелистала папашин опус и как-то очень по-дорнийски усмехнулась:

— Как ты думаешь, которую часть… этого составляет вранье нашего возлюбленного короля?

— Практически все, — проворчал Дейрон, все еще погруженный в невеселые мысли. — Хочешь спросить у него?

— Ну зачем же? Есть более приятный способ проверки, — Мария приобняла его за плечи, и Дейрон не сдержал улыбки, заметив в ее глазах знакомых чертенят. — Как насчет того, чтобы проверить… м-м-м, скажем, страницы с девяноста второй по девяноста пятую? Свиту отошлем…

— И пусть этот хряк треснет от зависти, — Дейрон приобнял ее в ответ и осторожно поцеловал за ушком. — Согласен.