Они копошатся (гет)

— Анализы чистые, — сказал врач.

— Спасибо. Доктор, а никто не узнает, что я обращалась в вашу клинику? — тревожно спросила Тина.

— Не волнуйтесь, все обследования анонимны. Вы совершенно здоровы. Но вы перенесли лечение антибиотиками, а это серьёзная нагрузка для организма. Поэтому хорошо бы сделать маленький укольчик для укрепления иммунитета.

— Но только маленький, — улыбнулась Тина и послушно закатала рукав.

Врач взял ампулу из стенного шкафа, сломал её и набрал шприц-двоечку. Желтоватая жидкость с мелкими пузырьками выглядела мутной. Тина привычно поёжилась, вспомнив школьную вакцинацию, и отвернулась. Ледяная ватка со спиртом обожгла руку. Вонзилась игла.

Тина поморщилась от боли.

— Вот и всё! — бодро сказал врач.

Странно, но его голос прозвучал будто издалека. Тина вдруг почувствовала незнакомый едкий запах, который начал буквально душить её. Она попыталась опустить рукав, но тело не слушалось — пальцы стали ватными и словно проходили сквозь ткань кофты. Тина удивлённо посмотрела на врача и увидела вместо него искажённую расплывчатую фигуру с грушевидной головой. Тысячи колокольчиков оглушительно зазвенели над ухом, и Тина мешком свалилась на пол.

Она ничего не видела и не могла двигаться, но прекрасно слышала успокаивающий голос врача: «Это нервное, вы просто немного испугались укола. Сейчас пройдёт». И действительно, стало проходить: голос, шаги и звон медицинских инструментов становились всё тише и тише, таяли, сливаясь со звоном в голове, пока не исчезли совсем. И Тина тоже исчезла.

* * *

…Сначала ей показалось, что она лежит дома в своей постели. Приоткрыла глаза: точно, вот окно, занавеска, угол стола, едва различимые в ночной темноте. Родная комната, в которой прошло всё детство. Тина успокоилась и закрыла глаза. Ура, ещё темно, утро не скоро, и можно спать дальше. Школа, а затем институт приучили её ценить каждое мгновение сна, и она расслабилась в ожидании какого-нибудь интересного сновидения.

Шли минуты. Сон, вместо того чтобы захватить Тину с головой, завис где-то на полудрёме, когда окружающая темнота кажется более глубокой, чем есть на самом деле, и преследует ощущение, что кровать стоит в другой комнате. Чувствуя приступ бессонницы, Тина решила почитать книгу и потянулась к выключателю, но сколько ни била на клавишу, лампа не загоралась.

«Отключили электричество. Чёрт, как не вовремя!» — Тина попыталась встать, чтобы зажечь свечу, и неожиданная тяжесть собственного тела испугала её. Тина поняла, что всё это время пролежала на спине без движения, а попытки включить лампу ей приснились — как и предметы обстановки. Да, она была в сознании и снова воспринимала окружающий мир, но её ложе находилось не дома, а в совершенно чужом месте. «Я, наверно, в больнице, — подумала Тина, вспомнив «маленький укольчик» и непредвиденную реакцию своего организма. — Скорее всего, случилась аллергия на лекарство. Что ж, жива, и на том спасибо. Но почему так темно?»

Действительно, темнота стояла непроглядная, и это тревожило: ведь даже самой глубокой ночью в больничную палату должен проникать свет с улицы или слабый лучик из-под двери. Неужели аллергия была такая сильная, что вызвала потерю зрения? Эта мысль заставила Тину похолодеть. Ведь бывали же случаи…

— Кто-нибудь! — хотела позвать она, но не смогла произнести ни звука. Все старания напрячь горло и издать хотя бы стон не привели ни к чему — тело сковал полный паралич. Состояние было крайне неприятным. Когда-то она уже впадала в подобное оцепенение во сне и знала, что пытаться вырваться бесполезно, а нужно лишь ещё немного полежать, и всё пройдёт само. Чтобы успокоиться, она стала думать о хорошем.

Думать о хорошем для Тины значило думать о любви. В памяти всплыло доброе, улыбчивое лицо Вани. Вот кто умеет красиво ухаживать! Он задаривал её цветами и водил по ресторанам, а однажды усыпал всю комнату лепестками роз, и в ванной тоже плавали лепестки. С ним она чувствовала себя женщиной. Подруги завидовали ей, когда она появлялась на людях с Ваней, и это блаженство было едва ли не острее самой любви. Она, такая красивая и яркая, торжествующе смотрела на своих однокурсниц — серых мышек, и ждала, пока Ваня откроет перед ней дверь своего порше. А самое главное — Ваня никогда не ревновал, и с ним она могла, не боясь, обсудить остальных своих парней. «Ты мне как подружка!» — частенько говорила она ему, смеясь, а он широко улыбался и клал ей на плечо свою смуглую руку.

С Серёжей было не так. При нём она держалась скромнее и никогда не болтала лишнего: побаивалась. Мало ли, как он отнесётся к её прочим связям? Вдруг ревнивый? Проверять не хотелось: вид у Серёжи был суровый, пришибёт ещё. Она и полюбила-то его за силу. Их ночи были жаркими — бывало, она уходила от него лишь под утро. Ещё в двенадцать лет Тина прочитала в молодёжном журнале, что оставаться у мужчины на ночь — плохо, и всегда соблюдала это правило.

От Серёжи мысли плавно перетекли к Юре — студентику со второго курса. Он был простой, невзрачный, худенький — одним словом, ботан. Фрик. Почти не пропускал пары. Не курил. Тину он подкупал своей чистотой и непосредственностью, да к тому же на полном серьёзе верил, что он у неё первый и единственный. Ну да, на первом свидании она устроила с ним небольшую шутку, и он повёлся, поверив в её неопытность. Это придавало их отношениям особый шарм. Иногда ей даже казалось, что она любит его.

Впрочем, любовь любовью, а связать себя узами брака Тина хотела бы с более взрослым и надёжным человеком. С таким, например, как Гоша, но его, к сожалению, уже окольцевали. Тина смотрела на жизнь трезво и понимала, что ей ничего не светит, кроме коротких свиданий в машине дважды в неделю и редких денежных презентов. Жену Гоша любил и разводиться не собирался, поэтому Тина продолжала поиски — в соцсетях, на улице, в клубах. У неё было постоянно три-четыре парня, кто-то отваливался, кто-то подключался, а за плечами их уже были десятки.

Но розы, тёмно-красные розы ей дарил только Ваня, и мысли её вновь и вновь возвращались к нему. Возможно, она не любила его, но эти шикарные розы сводили её с ума. В них будто заключалась магия. Стоило ей увидеть букет роз и ощутить их аромат, как она таяла; ей хотелось, чтобы серебристый порше увёз её далеко-далеко, на край света, и чтобы Ваня всегда был рядом. Сама Тина была девушкой спокойной и знала, что ревность — гадкое чувство, но в такие минуты жалела, что Ваня не ревнивый. Ей хотелось хоть раз услышать от него что-то вроде: «Я никому тебя не отдам!» или: «Я не желаю тебя ни с кем делить!» Хотелось просто почувствовать себя нужной, важной, дорогой. Знать, что он хочет дарить розы только ей. Розы...

Тина вдруг ощутила их запах, сильный и явственный, словно букет стоял у изголовья. Паралич, так напугавший её, начал отступать, и одновременно с этим стало проясняться сознание. Глупые фантазии о любви растаяли без следа. Чувства быстро возвращались — вслед за обонянием вернулся слух, и Тина отчётливо услышала собственное дыхание. Она протянула затёкшую руку, пытаясь нашарить букет, но пальцы упёрлись в стену. Тина хотела вытянуть вторую руку, но точно так же наткнулась на твёрдую поверхность, покрытую тканью, как будто кровать стояла в узком коридоре с занавесками. Чувствуя нарастающий приступ клаустрофобии, Тина резко дёрнулась, чтобы сесть в постели, но ударилась обо что-то головой.

— Ай! — вскрикнула она и поразилась тому, как глухо прозвучал её голос. Она вспомнила, как в детстве играла в прятки и сидела в шкафу — ощущение было похожим. Так же тесно и темно. Она покрылась испариной. Происходящее не было сном, теперь она это знала точно, но тогда где она? Почему кровать такая узкая? Тина повернулась на бок, и ей в голову впились шипы. Она принялась ощупывать подушку и нашарила влажные холодные цветы. Розы! Их она не могла спутать ни с чем. Откуда в кровати розы? Или это не кровать?!

Ни встать, ни свесить ноги не удалось — со всех сторон её окружали стены, обитые тканью. Руки обшаривали пространство и натыкались на твёрдую преграду. Медленно осознавая, куда она угодила, Тина забилась в истерике, с криками колотя руками и ногами по крышке изнутри и путаясь в тонкой ткани, в которую была завёрнута поверх одежды. Как бы сейчас пригодился телефон!

Сколько минут прошло, она не знала. Возможно, долгие часы. Припадок страха изнурил её, и теперь она лежала на боку, тихонько всхлипывая, а в мозгу кипела работа: как выбраться? Крышка… того, в чём она лежала, была прибита на совесть, и Тина уже убедилась, что выломать её не удастся. Оставалось звать на помощь.

— Э-эй! Кто-нибудь! Помогите! — хрипло кричала она время от времени, но зловещая тишина была ей ответом.

Память, ясная как никогда, услужливо подбрасывала события последних дней. Тина в очередной раз проходила курс лечения от одной из мелких неприятностей, о которых в обществе не принято упоминать, и Ваня заметил таблетки. Конечно, она испугалась, но зря — он повёл себя благородно. Не стал читать ей мораль, а наоборот, пожалел и даже посоветовал по окончании курса провериться у его знакомого доктора в частной клинике.

Тина помнила, как согласилась на укол. Звон инструментов, короткая боль, падение… А что произошло дальше, нетрудно догадаться. Она впала в кому, но её сочли мёртвой и закопали в землю, и вот теперь она лежит в гробу, не в силах докричаться до людей на поверхности. Паника от того, что самый жуткий из её детских кошмаров воплотился, обессиливала Тину и заставляла тихонько выть. Время шло, а она то стонала, то кричала, срывая голос, но её не слышал никто. Что, если сейчас ночь? На кладбище (её передёрнуло от этого слова) и днём-то мало посетителей, а уж ночью — кричи не кричи, никто на помощь не придёт.

Мучила жажда. От запаха роз, которые теперь казались мерзкими, накатило удушье. Стукаясь локтями о крышку и стенки, Тина кое-как собрала цветы с подушки и бросила в ноги. Ужас, охвативший всё её существо, не давал думать ни о чём, кроме скорого и страшного исхода. «Мои родные стояли здесь, рядом, кидали землю, и не знали, что я жива! А теперь они дома и неизвестно, когда придут. Дождусь ли я их, или умру от голода? И услышат ли они мои крики из-под земли?» — и Тина снова зарыдала.

Внезапно её темница содрогнулась. Тина застыла, окрылённая надеждой. Неужели пришла помощь, и её откопают? Но в следующий миг раздался гул мотора, и она вздрогнула. Значит, её ещё не зарыли? Значит, она спасена?!

— Выпустите меня отсюда! — отчаянно заверещала Тина и из последних сил замолотила руками. — Я живая! Произошла ошибка!

Машина тронулась. Никто на жалобные мольбы о помощи так и не отреагировал, и Тина умолкла, решив поберечь силы. Наверно, в кузове никого нет, и нужно просто дождаться остановки. Если её везут, значит, сейчас день. Скоро доедут до места, откроют кузов, и её крики будут услышаны. Тина почти успокоилась. Она вытерла слёзы и сказала себе:

— Всё будет хорошо! Нужно только немножко потерпеть.

Ехали явно по грунтовке, и Тину немилосердно трясло. То, в чём она лежала, никто не потрудился закрепить, так что натерпеться ей пришлось не только страху. Дорога казалась бесконечной, и когда машина наконец-то остановилась, Тина вздохнула с облегчением. Сейчас сюда войдут люди, она позовёт на помощь, и этот кошмар закончится.

Однако проходила минута за минутой, а ничего не менялось. Обострившийся слух уловил звуки ударов заступа о землю.

— Эй! — несмело позвала Тина. — Кто-нибудь!

Но ответа не было. Два мучительных часа она ждала, когда на неё обратят внимание, и за это время к ней вернулась способность размышлять. Вопросы, которые пришли на ум, ничуть её не успокоили. Почему она избежала вскрытия, если её сочли мёртвой? И почему могилу не выкопали заранее, как это обычно делается? Где рыдающие родственники, и почему не слышно духового оркестра? Что-то во всём этом было странное.

Раздались негромкие мужские голоса, и машину легонько тряхнуло. Скрип дверцы показался Тине оглушительным. Снаружи донёсся запах сигаретного дыма.

— Кто-нибудь! — севшим голосом простонала она и слабо постучала в крышку.

— Ну, как ты там? Не соскучилась в одиночестве? — спокойно спросил знакомый голос.

— Ваня! — обрадовалась Тина и заплакала от счастья. — Как я рада, что ты нашёл меня! Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. Я думала, что меня похоронили заживо! Я думала, что лежу в могиле, — всхлипнула она.

— В могиле ты бы в первые же пять минут задохнулась, — хмыкнул Ваня. — Скажи спасибо, что я в крышке дырочку просверлил.

— Ваня, это не смешно. Знаешь, как я испугалась?

— На то и расчёт был.

— Выпусти меня быстро! — потребовала Тина и заколотила руками.

— Зачем? — откликнулся скучающим голосом даритель роз.

— Хватит шутить!

— А я не шучу, — сказал Ваня. — Шутить начну, когда докурю, — добавил он и обратился к кому-то другому: — Тащи их сюда.

— Ваня! Я же тебя любила!

— А ещё — Юру, Серёжу, Петю, Артурика, Гошу… Кого там ещё?

— Но ты же не ревнивый!

— Представь себе, ревнивый. Да и подарочки твои, признаться, поднадоели.

— Но я же вылечилась. Ты сам направил меня к доктору!

— А это не доктор был.

— А кто? — опешила Тина.

— Мой друган. Вколол тебе что надо, а ты, как овца, подставилась. Ладно, заболтался я с тобой. Да и тебя твои приятели ждут не дождутся… — Раздался треск открываемого пластикового контейнера. — В общем, так, куколка: сейчас мы тебя закопаем по-настоящему, а чтобы ты не скучала, я к тебе в гроб запущу всех твоих возлюбленных. Им как раз дело найдётся. Ты успокоишься, а они в тебе копошиться будут… — Где-то в ногах сверкнул луч света, и Тина ощутила, как на покрывало упало что-то малюсенькое. — Это Юра. — Снова что-то упало, и заскреблось, и Тина покрылась холодным потом. — Это Петя, — приговаривал бывший бойфренд.

— Что это? — взвизгнула Тина.

— Жуки-мертвоеды — слышала? По количеству твоих хахалей. Должен же кто-то о тебе позаботиться. А этого я нарекаю Гошей…

— НЕЕТ!!! — хрипло заорала она и забилась в судорогах, но он лишь издевательски захохотал. — Вы оба сядете в тюрьму! Меня обязательно найдут!

— Не найдут, — ответил другой мужской голос, и Тина узнала «доктора». — Мы хлоркой присыплем.

Не слушая её криков, Ваня с каким-то наслаждением перечислял имена её парней и с каждым именем бросал в гроб жука. Почувствовав, как что-то ползёт по подбородку, она резко подняла руку и поймала мерзкое создание размером с жёлудь. Жук шевелился в кулаке и колол кожу своими лапками. Тина его раздавила, воя от ужаса и брезгливости, и обтёрла выступившую на ладони жижу о саван, а жуки-мертвоеды всё падали и падали. Они ползали вокруг неё, по ней, по савану, они копошились, и это было невыносимо.

— Тридцать три штуки, — подвёл итог Ваня. — Извини, если не всех вспомнил. Ну, не скучай там. Пора. А то до свету не управимся. Где верёвки-то?

Они вдвоём столкнули гроб и волоком потащили из машины, не особо церемонясь.

— Раз-два, взяли!

У Тины захватило дух от падения. Удар, смягчённый верёвками… А потом на крышку посыпались комья земли. Тина просила, умоляла, обещала быть верной, но всё втуне. Она отбивалась от гадких тварей, а звуки снаружи становились всё тише и тише, пока не пропали совсем.

В какой-то момент она поняла, что дышать становится нечем. Она давно разорвала в лоскуты обивку крышки и сорванными ногтями царапала ставшее скользким от крови дерево. Над ней находилось два метра песка, искусно уложенный, словно рос тут всегда, слой дёрна и пересаженная осинка толщиной в руку.

Через некоторое время даже чуткие уши лесных мышей перестали слышать приглушённые стоны из-под земли.