Я сплю на бомбе замедленного действия (гет)

Я задыхаюсь, несмотря на воздух.

 

Рон Уизли убивает себя в воскресенье утром.

Он берёт метлу и направляется в сторону холма, с которого открывается чудесный вид на Оттери-Сент-Кэчпоул. Трое местных жителей наблюдают, как он ныряет лицом о землю, разбивая череп об острые камни. Двоим свидетелям — магглам — незамедлительно стирают память.

Гарри Поттер недоступен для комментариев, он игнорирует нескончаемый поток соболезнований, который приходит по совиной почте.

Джинни Уизли пускает заклятие в первого же репортёра, дерзнувшего попросить её об интервью.

Ближе к вечеру «Ежедневный пророк» публикует разворот на пять страниц, где — среди прочей информации — официальное заявление Министра Магии, краткая биография Рона, описывающая его детство, время, проведенное в Хогвартсе, его роль в победе над Волдемортом, Орден Мерлина, карьеру в «Пушках Педдл» — все собранные воедино кусочки его жизни, с самого рождения и до последнего рокового падения.

«Во время выполнения финта Вронского случилось непоправимое!» — не могут удержаться от сенсационных заявлений таблоиды.

Запись в дневнике Драко Малфоя в тот день, выведенная до смешного идеальным почерком, гласит: «Война редко щадит своих героев».

Через неделю, а может, и целую жизнь спустя после похорон Гермиона Грейнджер возвращается к работе.

 

Всё, что требуется, — лишь немного веры и большое сердце,

Любимая.

 

Когда она проходит Отдел Тайн, всё внимание сотрудников приковано только к ней. Она даже не останавливается, чтобы удостоить ответом робкие приветствия и сочувствующие взгляды коллег. Она направляется прямиком в свой кабинет, который занимает на пару с Драко Малфоем и громко хлопает дверью, оставляя по ту сторону шепотки и неуместное внимание.

Малфой сидит за своим рабочим столом, уткнувшись в огромную кипу документов. И делает он это с той же непринуждённой элегантностью, которая явно противоречила высоким отметкам, что он получал в школе. Подобная необыкновенно заурядная сцена заставляет Гермиону задуматься, но лишь на мгновение. Серые глаза удивлённо следят за ней, стоит ей поудобнее устроиться в своём рабочем кресле в другом конце кабинета.

— Грейнджер, — он прочищает горло.

— Малфой, — порывисто отвечает ему Гермиона. Её перо бойко царапает подпись за подписью на документах, которых изрядно накопилось за время её отсутствия. — Пока меня не было, ты, полагаю, покончил со всеми бюрократическими процедурами, связанными с нашей миссией в Антарктике?

— Ты всё-таки едешь? — недоверчиво вырывается у него.

Она приподнимает бровь:

— Естественно. Вряд ли мне стоит рассчитывать, что ты справишься с этим расследованием самостоятельно.

— Уверен, министр с радостью перепоручит это кому-нибу…

— Да заткнись ты уже, — огрызается она.

Драко пристально изучает её, и Гермионе становится интересно, что именно он сейчас видит: выпирающие из-под одежды острые ключицы? тонкую, почти прозрачную кожу? фиолетовые синяки под сухими от невыплаканных слёз глазами?

— Ну, как скажешь, Грейнджер, — пожимает он плечами.

 

Антарктида, моя единственная живая родня,

Антарктида, я не в силах больше ждать.

 

Днём накануне отъезда к ней в квартиру аппарирует Гарри.

— Шоколадные кексы от Молли, — он протягивает Гермионе коричневую коробку.

Она принимает её, не желая даже думать, сколько любви и отчаяния вложила Молли в выпечку; каким мужеством обладает эта женщина, потерявшая за четыре последних года сразу двоих сыновей.

— Как только вернусь обратно, первым делом заскочу в Нору.

Гарри молча помогает ей собрать вещи. Они обвязывают веревкой коробки с книгами и инструментами Гермионы. Его узлы слабые и корявые, и когда они пытаются распутать их уже в девятый раз, Гермиона с досадой вздыхает:

— Тебе точно не быть бойскаутом.

Уголки рта Гарри приподнимаются в грустной усмешке, и на Гермиону внезапно накатывает чувство острой несправедливости, потому что сегодня здесь их должно быть двое, двое её мальчишек. Они бы оба помогали ей укладывать вещи, но у них ничего бы не выходило, а Рон ворчал бы из-за того, что ей придётся на несколько месяцев застрять в ледяной пустыне с долбаным Драко Малфоем…

— Гарри…

— Что?

Она всерьёз размышляет о том, чтобы спросить его: каково это — умереть. Возможно, ему удастся подобрать нужные слова, которые наконец дадут ей некое понимание.

Однако слова застревают в горле: потому что война давно закончилась, а она так и не научилась быть достаточно храброй. Вместо этого она довольствуется простым вопросом:

— С тобой всё будет хорошо? А со мной?

Зелёные глаза Гарри теплеют. Он ещё вздрагивает от неожиданных громких звуков, резко подпрыгивает и оборачивается с поднятой наготове палочкой, а с его языка готов сорваться десяток атакующих заклинаний. В то время как Рон всегда инстинктивно отклоняется в её сторону, блокируя от любого заклинания нападающего. Отклонялся. Прошедшее время.

— Я буду скучать по тебе, Гермиона, — произносит Гарри. Он раскрывает объятия, и она ныряет в них. Они долго стоят, обнявшись, в свете заходящего солнца, пока тени не заползают обратно внутрь.

 

Мы все терпим неудачи.

 

Артефакт обнаружила команда британских исследователей. Среди них оказалась ведьма, которая смутно припомнила несколько рунических символов, знакомых ей ещё со времён Хогвартса, о чём она незамедлительно проинформировала Министерство.

Вскоре после этого исследователям экспедиционной группы подправили память, а на том самом месте развернули базу, ставшую ненаносимой и защищённую всевозможными маскировочными чарами и антиаппарационным барьером, дабы защитить её от любопытных глаз китайской и российской разведывательных сетей.

К сожалению, портключ Гермионы и Малфоя переносит их на небольшой островок тонкого льда, который — стоит им там только появиться — тотчас же отделяется от основной льдины. Им остаётся лишь беспомощно наблюдать за берегом, уплывающим вдаль.

— Просто отлично, — протягивает Малфой. — Ты умеешь летать, Грейнджер?

— Я — нет, — Гермиона присаживается на корточки, — а вот лёд может. Вингардиум Левиоса!

От внезапного толчка Малфой падает на колени. Он хватается за край льдины под ними, и глыба льда, потрескивая, поднимается в воздух. Гермиона ведёт запястьем, и они начинают парить над тёмной водой.

Приготовившись к удару, они откатываются назад, и льдина тотчас же разбивается о промёрзший грунт.

— Могла бы и предупредить! — ворчит Малфой. Он поднимается на ноги и стряхивает снег с одежды. — Но идея и впрямь отличная.

— Жаль, что исполнена не идеально. Ты же не свалился, — Гермиона замечает ухмылку на его лице.

— Я не использовал это заклинание со времён Хогвартса, — признаётся он, когда они направляются к базе.

— Есть вещи, которые вряд ли забудешь, — после этих слов Гермиона слегка отворачивается, ему не следует видеть выражение её лица.

Надо говорить Леви-о́-са, а не Левио-cа́.

 

Но чтобы никогда не сожалеть, нужно забыть,

А я думаю, что не смогу.

 

Антарктида — это завывающий ветер и ослепительная белизна. Она невероятно манит Гермиону. Ей кажется, что она с лёгкостью могла бы затеряться здесь, на самом краю земли, где ледяные башни встречаются с бумажным небом. Она могла бы зарыться глубоко в снег и уснуть навечно или позволить суровым катабатическим порывам ветра обглодать её кожу и кости до самого основания.

Но сейчас она занята совершенно иным делом: она изучает артефакт. Он представляет собой прямоугольную плиту из грубо отёсанного чёрного обсидиана, около двух метров высотой, и своим присутствием нарушает идиллическую первозданную и пологую симметрию здешнего ландшафта.

На поверхности артефакта выгравированы рунические символы, большинство из которых кажутся Гермионе смутно знакомыми, но вот порядок расположения лишён всякого смысла.

Малфой слегка касается поверхности камня пальцами и сразу же вздрагивает, точно обжёгшись.

— Неудивительно, что Министерство держит всё в строжайшем секрете. Он буквально искрится магией.

— Тёмной? — интересуется Гермиона.

Он одаривает её странной кривоватой улыбкой. Здесь, в Антарктиде, Драко выглядит каким-то более настоящим, более проницательным. Его волосы — словно бледный маяк, а глаза — огниво.

— Любая магия может быть тёмной, — отвечает он.

 

Даже звёзды иногда выцветают до серого цвета,

Даже звёзды прячутся.

 

В Антарктиде сейчас конец лета, и земля застывает в бесконечном световом дне. Чтобы создать хоть какую-то видимость нормальности, они переходят на стандартное время Новой Зеландии, общепринятое в месте, где сходятся все часовые пояса.

По утрам Драко Малфой и Гермиона Грейнджер вылезают из палатки; ёжась от холода, они кутаются в пальто, обматываются шарфами и накладывают согревающие чары. Они часами рассматривают руны, пытаясь выработать некую закономерность в рисунках. Они до головной боли спорят о значении того или иного символа, вглядываясь в таинственные надписи, пока не наступает время обедать.

Во второй половине дня они проводят различные диагностические мероприятия, в попытке установить происхождение и точное предназначение камня. Когда они ведут вдоль него своими палочками, он издаёт некий гул и накаляется.

А по ночам их чаще обычного мучают дурные сны.

Гермионе снятся ножи, леса и крылья дракона. Она просыпается, задыхаясь, а с её губ срываются имена давно умерших людей.

Сны Драко наполнены леденящим душу смехом, молнией и огнём. Он просыпается от собственного крика.

Иногда они просыпаются одновременно.

 

Мы переплетём вместе наши дни,

Как волны переплетаются с частичками света.

 

— Возможно, нам стоит поговорить, — в палатке раздаётся равнодушный шёпот Малфоя.

— О чём?

— Да о чём угодно. Пока снова не уснём.

Лёжа на спине, Гермиона пытается разглядеть тёмную крышу палатки, которую совершенно не видно.

— Однажды я посетила могилу Крэбба.

У него перехватывает дыхание:

— Зачем?

— Ну, я же знала его. Ходила с ним в школу. Будь всё иначе, мы даже могли бы стать друзьями.

Он смеётся. Резко, неприятно, словно с издёвкой.

— Ты такая идиотка. Он же чуть не убил тебя.

— Да, но это совсем не значит, что я его не помню, — она прекрасно помнит Крэбба, ведь память — это её проклятье. Потому что пережить войну означает смириться с тем, что выжил и продолжаешь жить. Неужели ей действительно нужно напоминать ему об этом? Разве он не знает? — Он был единственным слизеринцем на нашем курсе, кто погиб. И это даже забавно.

— У тебя какое-то херовое чувство юмора.

Совершенно неожиданно она ловит себя на том, что почти улыбается, слыша от него подобное ругательство, которое он произносит в свойственной только ему надменной аристократичной протяжной манере.

— В ту ночь, четыре года назад, в вашем поместье, почему ты не выдал нас своей семье? Они могли бы вызвать Волдеморта раньше.

Какое-то время он хранит молчание. Порывы ветра снаружи бьют о тонкие стены палатки, и в момент гулкого завывания он произносит:

— Возможно, ты только что сама ответила на собственный вопрос.

 

Я ухожу,

А ты остаёшься.

 

Для них это становится чем-то вроде рутины. Просыпаясь посреди ночи от кошмаров, они изматывают друг друга разговорами, пока не устают насколько, что звуки голосов убаюкивают их снова.

Подобное Гермиона проделывала и с Гарри, а ещё раньше — в Англии — с Роном. И кажется совершенно сюрреалистичным, что на этом огромном ледяном континенте, среди льдов и снега, Малфой каким-то непостижимым образом сумел заполнить это пространство.

— А знаешь, ты мне нравился. Временами, — говорит она, зевая. — Когда мы ещё учились в Хогвартсе.

— Только временами? — шутит он, однако очевидно, что ему интересно.

— Бывали дни, когда ты казался невероятно красивым. Но потом ты открывал свой мерзкий рот, и я снова ненавидела тебя.

— Ну, это типичная школьная влюблённость.

Она кивает в знак согласия и только потом запоздало понимает, что в палатке кромешная темень, и Драко не видит её со своей кровати.

— Именно. Появлялась и исчезала. И с каждым разом ты становился всё неприятнее и злее, пока в конце концов не превратился в карикатуру на самого себя.

— Карикатуру, — кажется, он слегка обескуражен и ему не нравится, в каком русле пошёл разговор.

— Словно мальчик, сделанный из бумаги. Настолько тонкий по краям, прозрачный, что я практически видела сквозь тебя. Казалось, ты исчезаешь с каждым днём.

— Может, так оно и было.

— Да, — она пытается подавить очередной зевок. — К концу шестого курса тебя не стало…

 

Мгновенья пролетают так быстро,

Отпусти их.

 

Однажды ночью ей снится Рон.

Не тот бледный и холодный Рон в деревянном ящике, каким она видела его в последний раз. Ей снится Рон, который широко улыбается и болтает с набитым блинчиками ртом; этот Рон машет ей, зависая на своей метле в воздухе во время тренировки по квиддичу, и в результате получает сотрясение мозга от бладжера, который попадает ему прямо в голову. В её сне он сильный и тёплый, он рядом с ней и от него пахнет свежескошенной травой. Во сне он жив, и именно поэтому она понимает, что всё ещё спит.

Гермиона резко садится, тянется рукой к лицу и проверяет, нет ли слёз, но щёки сухие. Она слышит, как зашевелился Малфой.

— Все нормально, Грейнджер?

По его настороженному голосу она понимает, что он уже не спит какое-то время и, скорее всего, ждал, когда она проснётся.

— Я в порядке, — с хрипом вырывается у неё.

— Что тебе снилось?

Вопрос пугает её, потому что за все прошедшие недели ночных разговоров ни один из них не осмеливался задать его. Она колеблется, чувствуя всю важность этого момента, ведь он может всё изменить.

В конце концов, она вновь устраивается в кровати и закутывается в одеяло, потому что война закончилась и есть вещи, которые она может оставить лишь себе.

— Я не собираюсь рассказывать тебе о своих снах, — говорит она Малфою. — Я уже и так поделилась с тобой многим.

 

Я думал о тебе и куда ты ушла,

А мир бешено вращается.

 

Недели медленно перетекают в месяцы, и следом наступает зима. Полярный круг серебряной вуалью окутывает ночь.

Гермионе Грейнджер и Драко Малфою при помощи диагностических заклинаний удаётся в конце концов выяснить, что артефакт создан Друидами. Гермиона приводит убедительные доводы в пользу теории, что кельты приплыли в Европу из Галлии, что находит подтверждение в различных источниках по истории магических исследований, но руны продолжают ставить их в тупик.

Они уже вечность как не контактируют с внешним миром — Министерство настаивает на высшем уровне секретности.

Месяцы изоляции и едва заметного прогресса берут свое: вместе с понижением температуры воздуха начинает расти и накаляться взаимное раздражение. Они то набрасываются друг на друга по пустякам, то едят в полном молчании.

Ночные кошмары становятся страшнее, а разговоры уже не помогают и сходят на нет, и Гермиона уверена, что больше вообще не сможет спать.

Кровь Драко густеет от холода, делая его вялым и медлительным. Он не спит, а только дремлет тяжелыми судорожными рывками, и каждое утро Гермионе приходится буквально силой вытаскивать его из постели, что только увеличивает градус и без того серьёзного взаимного напряжения.

Однажды Гермиона разглядывает через плечо Драко его записи и с насмешкой указывает на неточность в последовательной цепочке рун, которую он пытается разгадать.

Не успевают они опомниться, как уже орут друг на друга в тесной маленькой палатке. Оскорбления, которыми они осыпают друг друга, звучат настолько по-детски, что появляется ощущение, что они вновь вернулись в Хогвартс.

— Мы бы серьёзно продвинулись, не спи ты как сурок всё это время! — кричит Гермиона. — Лень — это что, настолько ценный актив Пожирателей Смерти? В таком случае неудивительно, что ваша сторона проиграла войну!

Она совершает непростительную ошибку, затронув столь щепетильную тему, и Драко пятится назад, инстинктивно накрывая рукой заклейменное предплечье, как постоянное напоминание о прошлом, от которого невозможно убежать.

— При чём здесь война, Грейнджер? — выкрикивает он в ответ. — Вновь пытаешься воскресить в памяти дни былой славы, а? Жаль себя стало? Ведь тогда был единственный раз, когда грязнокровка вроде тебя действительно что-то значила.

Слово за слово, и старые грехи оживают, принося с собою былое уродство, всколыхнув всё самое худшее друг в друге, всё, что заставляет бередить раны.

Гермиона прищуривается:

— Ты упрямый, высокомерный ублюдок, Малфой! И мне жаль, что мы встретились. По крайней мере, Рон… — она замолкает и инстинктивно зажимает рот обеими руками, стоит ей только произнести его имя.

Вне себя от гнева и отчаяния, Драко делает шаг вперёд, его подбородок подрагивает от напряжения:

— Уизли мёртв, Грейнджер! — выпаливает он ей прямо в лицо. — Он умер, язвительная ты идиотка! Он покончил с собой, потому что так и не смог смириться с мыслью, что остаток жизни ему придётся провести с такой невыносимой всезнайкой, как ты!

Оба застывают на месте, острые слова зависают в воздухе словно сосульки. Во взгляде Драко читается паника.

— Постой, я не это имел в виду! Я…

Гермиона молча выходит из палатки.

 

Я помню, что ты сказал мне,

Только так хотелось бы забыть.

 

Она сидит в снегу и наблюдает, как прямо над головой, закручиваясь в спирали и освещая усыпанное мириадами звёзд небо красными, фиолетовыми, зелёными и золотистыми огнями, движется полярное сияние Aurora Australis.

Сначала она слышит мягкие шаги Малфоя, а затем и видит его самого.

— Знаешь, а ты ведь ни капельки не изменился, — устало и с горечью произносит Гермиона. — Всё такой же агрессор. Используешь слабость человека против него. Бьёшь туда, где больнее всего.

— Ты тоже так делаешь, — его глухой голос звучит беззлобно.

— Пожалуй.

Он присаживается рядом с ней.

Огни полярного сияния мерцают на его бледной коже и в светлых волосах, они отбрасывают тени, отчего и без того острые скулы кажутся похожими на ятаганы, а в глазах плещется серебро. Он выглядит пугающе юным и почти эфемерным, подобно одному из её призраков. От этого в груди всё сжимается и причиняет боль.

— У нас с Гарри проблемы со сном, — говорит она Малфою, а может быть, снегу. — А Рон вообще не мог спать. Требовалось три порции зелья, чтобы вырубить его, и то только на короткое время. У него всё время дрожали руки. Долгое время он даже не мог смотреть на Джорджа, не то чтобы заговорить с ним. Квиддич стал для него единственной отдушиной, и какое-то время это помогало, но потом перепады настроения стали все более непредсказуемыми и беспорядочными. Он то смеялся, то впадал в ярость. Я даже стала носить одежду с длинными рукавами, потому что всякий раз, как он видел шрамы, которыми наградила меня Беллатриса, он закрывался ото всех, уходил в себя.

Малфой вздыхает:

— Я вовсе не горю желанием слушать всё это, Грейнджер. Какой в этом смысл?

— Мне нужно это сказать, — парирует она. — Так что или слушай, или уходи.

Он не двигается с места, и она, сделав глубокий вдох, продолжает:

— Я не плакала, когда Гарри сообщил мне о смерти Рона. И на похоронах тоже. Я совсем по нему не плакала. И вот теперь я здесь, в Антарктиде, отмораживаю свою задницу, занимаясь проектом, который ведёт в никуда. Я здесь, с тобой. Из всех людей со мной именно Драко Малфой. Это какая-то нелепая шутка, — она издаёт смешок, и звук словно ударяется об лёд. — Всё так запуталось. Полная безысходность. Может быть, Рон был и прав, что покинул этот мир.

Гермиона прикрывает глаза, и отблеск южного сияния трепещет на её веках.

— Но я слишком большая трусиха, чтобы решиться на нечто подобное.

Малфой тянет к ней холодную руку, будто хочет схватить её, но в последний момент передумывает и лишь едва дотрагивается до её пальцев.

— Что за чушь! — его голос резкий, напряженный. — Он поступил глупо. Это не храбрость.

— А что… — шепчет она. — Что ты знаешь о храбрости?

Драко не отвечает ей, и Гермиона открывает глаза. Он смотрит на небо, а ветер осыпает снежинками его волосы.

— Я разорвала помолвку.

Он явно потрясён признанием.

— И когда же?

— А ты как думаешь? — криво усмехается Гермиона. — После того, как мы с тобой трахнулись.

 

Я хожу по тонкой грани

Все это время.

 

За два месяца до самоубийства Рона Гермиона Грейнджер занималась сексом с Драко Малфоем.

Это произошло случайно. Незапланированно. В день третьей годовщины битвы за Хогвартс на всей территории магической Британии гремели фейерверки и салюты. Газеты пестрели торжественными заголовками, министерские чиновники произносили напыщенные речи, люди обнимались на улицах.

Гарри Поттер вместе с семейством Уизли спокойно поужинали в Норе. Время от времени кто-нибудь из них украдкой поглядывал на часы, где стрелка Фреда отныне и навсегда замерла над надписью «Дом».

Невилл Лонгботтом, Дин Томас и Симус Финниган весь день проторчали в маггловском пабе. Они ввязались в пьяную заварушку, за что были выгнаны взашей. Невилла рвало выпивкой и полупереваренными чипсами прямо на тротуар, а Симус и Дин смеялись до слёз, не обращая внимания на ссадины на губах.

Деннис Криви отправился на могилу брата и просидел там до самой темноты.

Драко и Гермиона в тот день решили работать сверхурочно. Они отсиживались в кабинете за написанием отчётов и лишь время от времени переговаривались.

Когда окна задребезжали от внезапного громкого удара, они моментально нырнули в укрытие за столами, лишь спустя долю секунды осознав, что это всего-навсего праздничный фейерверк. Вслед за осознанием пришло чувство неловкости и сильное смущение, и когда они поднялись с пола, на Гермионе лица не было, а у Драко дрожали руки.

Она тогда подумала о том, что происходит дома, о молчании Рона и о том, как Гарри рассеянно трогает шрам, который больше не пульсирует.

Малфой же вспомнил об отце, который ожидал отпущения грехов в полумраке Азкабана. И выражение лица Крэбба в тот самый момент, когда тот отпустил его руку.

Возможно, именно Драко первым поцеловал её. А может, их порыв был обоюдным. Может быть, просто закончилась война. А возможно, она никогда не закончится.

 

О, посмотри, во что я превратился.

 

Гермиона внимательно изучает руны при свете волшебной палочки. Она так долго и сосредоточенно смотрит на них, что всякий раз, стоит ей только закрыть глаза, они плывут перед ней. Каждый день она снова и снова прокручивает в голове рунические символы и рисунки, она выводит их на пергаменте, но они так и не поддаются разгадке. Она чувствует, что балансирует на грани. Она уже несколько месяцев не видела солнца.

— Это какая-то бессмыслица, — раздражённо бросает она Малфою и отступает на шаг от артефакта. — Похоже, что Друидам, как и всем остальным, сильно нравились розыгрыши.

— Может, стоит вернуться в Англию? — спрашивает Драко. С виду он не менее уставший, чем Гермиона, а ещё нервный и больной от этой бесконечной арктической тьмы. Им всего-то и нужно активировать защитный порт-ключ, который лежит в палатке, и уже через мгновение они окажутся в своём кабинете в Министерстве Магии.

Ей не нравится признавать поражение, но Гермиона достаточно умна, чтобы понять одну простую вещь: останься она здесь ещё хоть на пару дней — и она точно сойдёт с ума.

— Давай уедем завтра.

Она запрокидывает назад голову, вдыхает ледяной воздух и не отрываясь смотрит на угол артефакта на фоне иссиня-чёрного неба, усыпанного звёздами.

И вдруг она видит его, тот самый недостающий кусочек пазла, который теперь идеально вписывается в общую картину. Это похоже на внезапную яркую вспышку на солнце.

— Малфой!

 

Я знаю, каким мрачным ты становишься

Поздно ночью.

 

Друиды нанесли часть небосвода на артефакт, вырезав звёзды на камне; их руны изображали Южное полушарие, а послание было зашифровано в расположении созвездий.

При помощи звёздных карт и нумерологических формул Драко Малфой и Гермиона Грейнджер моментально взламывают код. К тому времени, как небо начинает слегка заметно светлеть, что в этой части света подразумевает утро, им удаётся извлечь полный текст послания.

Гермиона полна решимости незамедлительно взяться за перевод, но Драко достаточно одного взгляда на её изнеможённое лицо, чтобы всё-таки уговорить её прерваться на сон.

Когда они просыпаются, снова наступает ночь. Они выбегают из палатки, радостно предвкушая, что работа вот-вот завершится. В мерцающем свете красочных сполохов сияния Aurora Australis они без устали трудятся над текстом, переводя древние символы и слова на понятный язык.

 

И когда свет приглушён,

С кем-то, кого я не знаю.

 

— Я закончил, — Малфой неспешно опускает свои заметки. — Готово!

Гермиона отчасти раздосадована, что Драко удалось опередить её, но вместе с тем она испытывает огромное облегчение и искреннее любопытство:

— И что же это?

Представляет ли она себе в этот момент, с каким трудом ему даются слова, как сильно напряжены его плечи?

— Это глава из «Книги Мёртвых», — наконец произносит он. — В ней описан ритуал возвращения к жизни.

Первая мысль, которая проносится в голове Гермионы: как это можно использовать, чтобы вернуть Рона. Но за ней следом приходит другая: почему она никогда так не поступит.

И совершенно не имеет значения, как сильно вы облажались в прошлом; не важно, насколько невыносима ваша тоска по человеку и ваше тело каждой своей клеткой ощущает это; независимо от всего этого — существуют границы, которые нельзя переступать, потому что это означало бы предать и забыть всё то, ради чего вы отказались от собственного детства.

Война закончена, Рона больше нет.

Здесь, на краю света, среди бескрайних льдов, где холод пронизывает насквозь, а южное сияние раскрашивает окружающий пейзаж морозными красками, Гермиона падает на колени и наконец даёт волю слезам. Она плачет впервые с тех пор, как умер Рон, впервые за много лет.

 

Но я тот, кто ждёт,

Пока солнце не взойдёт снова.

 

После Антарктиды Англия кажется невероятно тёплой, воздух — влажным и густым, а день слишком ярким. Гермиона почти испытывает тоску по бескрайнему чёрному океану и ослепительно-белому снегу; по одиночеству и завыванию суровых арктических ветров. Она провела там семь месяцев, а по ощущениям — целую жизнь. Но теперь это всего лишь давние воспоминания, похороненные под лавиной документов и ежедневной рутины.

— Грейнджер.

Она как раз собирается уходить и поворачивает ручку двери, но голос Малфоя останавливает её.

Он медлит, тщательно подбирая слова, перед тем как сдавленно произнести:

— Не хочешь пообедать со мной?

Ей не нужно оборачиваться и видеть его, она заранее знает выражение лица, с которым он будет смотреть на неё — этот странный, чуть ускользающий взгляд, такой же уязвимый, как в ту самую ночь, когда он пропускал сквозь её волосы тонкие пальцы, в камине потрескивали угли, а комната была наполнена звуками их прерывистого дыхания.

— Нет, — отвечает она и выходит из кабинета.

 

Звёздный свет, поцелуй меня,

Я так скучала.

 

Она аппарирует в квартиру Гарри и чувствует, как охранные чары пропускают её. Они проводят вечер за совместным просмотром телевизора, их плечи неловко соприкасаются, что всякий раз напоминает о пустоте, которую когда-то заполнял собою Рон, и Гермионе трудно переключиться на дребезжащие голоса и мелькающие на экране картинки.

— Почему он так поступил? — задаёт она вопрос.

Наступившую в комнате тишину заполняет прошлое, все старые обиды, упрёки, боль…

— Ты должен был остановить его…

— Я не знал!..

— Надо было поговорить с ним, тебя бы он послушал…

— Нет, не послушал…

— Нас должно было быть трое, нас всегда должно было быть трое!..

— А разве теперь это имеет значение? — вздыхает Гарри. — Я тут вот о чём подумал: временами жизнь — это полная херня. Происходит нечто такое, после чего ничто уже не будет как прежде. Речь о том, чтобы научиться держать удар. Да, это непросто, порой изнурительно. Кажется, что это не жизнь, с этим трудно справиться.

— К чему ты клонишь, Гарри? Хочешь сказать, что Рон устал держать удары и больше не захотел бороться?

Он выключает телевизор, и от одного его взгляда Гермионе становится стыдно. Как же легко она забыла, что всё это время была не единственным человеком, который потерял всё.

— В этом нет твоей вины, Гермиона, — тихо произносит мальчик, нет, мужчина, который до сих пор отчаянно пытается спасти этот мир. — То, что сделал Рон, — не было желанием сбежать, сдаться. Нет. Не совсем. Люди не перестают удивлять нас независимо от того, насколько хорошо мы их знаем. Хорошо это или плохо, но люди вечно преподносят сюрпризы. И у каждого из них свой собственный способ обрести благодать.

Она кивает. И подобно одной из тех внезапно нагрянувших арктических метелей, в голове вновь всплывает давно мучивший её вопрос. Но на этот раз она не отступает и решает идти до конца:

— Каково это — умереть, Гарри?

Мальчик-Который-Выжил неожиданно улыбается и произносит:

— Слишком просто.

 

Ты сказал, что на фотографии я кажусь такой далёкой,

Я смеялась и улыбалась, но не призналась, что мне немного страшно находиться здесь.

 

На следующий день Драко старательно избегает любых разговоров. Всё утро, сидя за столом, Гермиона, не отрываясь, пишет отчёты, но как только часы в кабинете пробивают полдень, она поднимает на него взгляд.

— Малфой.

— В чём дело? — бормочет он и с ещё большим рвением продолжает что-то строчить на пергаменте, но его брови настороженно сдвигаются.

Солнечные лучи проникают в окно, путаются в его светлых волосах и отражаются на коже. И она вспоминает Антарктиду: его нос, покрытый снежинками, его голос в темноте, его лицо, мерцающее в свете волшебной палочки, то, как осторожно он обнимал её, пока она плакала, как не произнёс ни слова, а лишь бережно гладил рукой по спине.

Гермиона Грейнджер делает глубокий вдох, для храбрости:

— Пошли обедать?

И именно так ты выжила после войны.