Прости, Лисенок (джен)

Она гнала по шоссе как безумная. Слава всем, не забыла включить глушилку на резервном коме — а то давно бы уже объяснялась в полиции о причинах своего противоправного поведения. Пустынное шоссе и однообразный пейзаж должны бы успокаивать и навевать скуку, но ее это, наоборот, будоражило. Да кого она обманывает? Дело же было вовсе не в шоссе и не в пейзаже — дело в ней.

Фокси покосилась на тетрадь на соседнем сиденье — кажется, уже тысячный раз за это утро. Что она ему скажет? Как она ему скажет?! Как это вообще можно сказать? Ну почему, почему именно она?

"Потому что больше некому, — попыталась урезонить Фокси саму себя. — Не помогло", — мрачно констатировала она.

На горизонте показались белые шапки знакомого с детства горного хребта. Значит, скоро она въедет в лес, а оттуда до дома уже рукой подать, особенно на такой скорости. А она так и не придумала, как ей говорить с ним, что сказать и как понять, что именно стоит рассказать. Только необходимость следить за дорогой не давала ей биться головой обо все подряд.

"Ну зачем ты все так запутала?" — с тоской думала она.

Лес встретил ее узорчатой тенью на дороге, щебетом птиц и умиротворяющим запахом, который проникал даже в наглухо задраенный кар. Фокси опустила стекла, и в кар ворвались запахи и звуки — ей как никогда нужно было чувствовать лес.

"Ну же, сосредоточься, — понукала она себя. — Думай, что ты будешь говорить".

Она посмотрела по сторонам, еще раз глянула в камеры заднего вида, кивнула сама себе и притормозила у обочины. Никаких посторонних звуков, только обычная жизнь леса. Фокси посидела еще пару минут, прислушиваясь, потом аккуратно загнала кар под низкие ветви огромного дуба, росшего неподалеку, решительно распахнула дверь и вышла из кара, в последнее мгновение все-таки схватив тетрадь.

Она уверенно шла вглубь леса, по одной лишь ей заметным признакам определяя тропинку к полянке, которую они нашли давным-давно, когда Фокси была еще маленькой. Поляна земляники, ежевичник, старое поваленное дерево, и вот она — их полянка. Притормозив в последнее мгновение, Фокси осторожно оглядела полянку, убедилась, что никого нет, и вышла из тени деревьев. Было бы глупо попасться сейчас: хотя она могла бы списать свое поведение на произошедшее событие, но на что списать включенную глушилку в каре? Фокси еще раз осмотрелась. Давно она здесь не была — года два, как минимум, с тех пор, как уехала учиться. Полянка была небольшой, здесь никогда не росла слишком высокая трава, а ближе к деревьям на другой стороне располагалась группа покатых валунов: сначала низкий и плоский, а за ним — высокие и ровные. "Наш диванчик", — говорила когда-то ма и расстилала плед. Боже, как это было давно… Ближе к обеду камни укроет причудливая тень, такая же, как на дороге. Маленькой Фокси любила лежать на этом "диванчике" и смотреть, как тени листьев тихонько шевелятся на камнях, вещах, ее руке, создавая затейливые узоры. Иногда ма тихонечко что-то пела, иногда рассказывала ей разные истории, а чаще просто читала книгу, пока Фокси ловила бабочек и собирала букетики.

Фокси села на камни, на свое обычное место — они уже успели нагреться на солнце, — и ее вдруг охватило странное оцепенение: не хотелось ни ехать куда-то, ни даже просто шевелиться, ничего не хотелось. Она легла и вытянулась на теплом камне. Мысли текли вяло и сонно — сказывалось напряжение этого утра. Наверное, она задремала. Показалось, что знакомые руки перебирают ей волосы, гладят по голове.

"Ма, почему все так?" — пришло ей в голову, и оцепенение спало.

Нет времени лежать здесь, надо ехать, она все равно не придумает ничего путного.

"Пусть будет как будет!" — решила Фокси, встала и, не оглядываясь, пошла обратно к кару.

Тени на дороге стали увереннее и плотнее, день явно перевалил за полдень. Странно, что он до сих пор не справился, где же они. Дорога постепенно пошла в гору, лес поредел, и на следующем повороте она выехала на луг. У нее каждый раз дух перехватывало от этого вида и от контраста узорчатой тени леса и открывающегося простора. Чуть в стороне уже были видны первые домики ее Сферы, скоро покажутся и пограничные столбики у дороги. Фокси сбросила скорость. Теперь она плелась медленно-медленно, втайне надеясь, что эти последние километры не закончатся никогда. Въехав в поселок, она зачем-то сделала совершенно ненужный крюк — проехать мимо школы — потом притормозила у садика тети Мод, поймала себя на этом и направила кар к дому, больше никуда не сворачивая. Улицы были тихи и безлюдны, будто вымерли все. Оставив кар на дорожке, Фокси подхватила тетрадь и пошла к крыльцу. Было тихо, только стрекот кузнечиков нарушал тишину — привычные звуки жаркого дня. Пахло разогретой на солнце травой и яблочным повидлом. Все было так невыносимо обычно и напоминало кадр из фильма — ма любила такие старые неспешные фильмы, где сначала камера с минуту показывает траву на лужайке, потом находит среди травинок божью коровку и дальше еще пару минут следит за ней — как она карабкается вверх по стеблю, медленно расправляет крылья и улетает ввысь — и дальше камера еще с минуту показывает нам безоблачное голубое небо, а потом нехотя возвращается на лужайку, по которой идет почтальон — сейчас он доставит письмо с сообщением о смерти.

"Какая редкостная чушь лезет в голову. Интересно, я похожа на почтальона? — вяло думала Фокси, подходя к крыльцу. — На перилах совсем облупилась краска. Почему никто не покрасит заново?"

На двери до сих пор висел рождественский венок. Пожалуй, теперь его уже бессмысленно было снимать — до нового Рождества времени оставалось уже меньше, чем прошло с предыдущего. Каким оно будет — будущее Рождество? И День Единства? Теперь все будет иначе.

"Я не хочу! Не хочу! Не хочу! — стучало в голове в такт ускоряющимся ударам сердца. — Это — истерика. Ее нужно немедленно прекратить, иначе я не смогу поговорить с ним нормально", — отстраненно подумал кто-то в голове Фокси. Кажется, это была она сама.

Ее заметили: она еще не успела постучать, а в доме уже послышались шаги, дверь распахнулась — Фокси едва успела изобразить улыбку, улыбка вышла вымученной.

— Привет, па! — она старалась говорить непринужденно, но получалось отвратительно. — Отлично выглядишь!

А ведь он теперь всегда будет так выглядеть. Всю жизнь. Возможно, когда-нибудь он даже будет выглядеть лучше нее, Фокси. По крайней мере, некоторое время, а потом она тоже станет такой же, как он. Фокси замутило. Она сделала быстрый шаг вперед и обняла отца — лишь бы не видеть, не смотреть, не думать… не сейчас.

— Привет, рыжее солнце мое, — похлопал ее по спине отец. — А где мама? Вы же должны были вместе приехать.

— Ну… понимаешь… — Фокси замялась, в горле встал ком, и ей пришлось не очень-то вежливо мотнуть головой в сторону прихожей. — Поговорим внутри?

Отец посмотрел на нее, поднял бровь, но посторонился, давая пройти. Фокси влетела в дом и сразу ринулась в гостиную, на ходу утирая слезы. Отец вошел следом. Она устроилась в кресле, взглядом приглашая его сесть напротив. Потом подумала и аккуратно положила на столик между ними тетрадь. Чуть подвинула ее влево — ей показалось, что тетрадь лежит не по центру. Отец не отрываясь следил за ее действиями.

— Что-нибудь выпьешь? — спокойно спросил он.

"Да! Стакан чего-нибудь покрепче!" — хотелось сказать ей, но она все-таки взяла себя в руки.

— Стакан… воды, пожалуйста.

Все было как-то не так, неестественно, неправильно. Хотя откуда она могла знать, как правильно? Едва дождавшись, когда отец снова сядет на свой диван, Фокси спешно схватила стакан и тут же поняла, что делать этого не стоило — рука дрожала так, что вода чуть не расплескалась. Она осторожно поставила стакан на место, немного поколебалась и все-таки спрятала ладони между колен. Отец смотрел на нее с вежливым удивлением. Интересно, он всегда бы так на это смотрел или тому виной его новое лицо?

— Так где мама, солнце? — вновь поинтересовался отец.

Интересно, па всегда называл ее солнцем, а ма — лисенком… В горле снова засаднило, она судорожно вдохнула и проговорила, стараясь, чтобы голос звучал ровнее:

— Ма больше нет.

— Что, прости? — отец все еще смотрел на нее с вежливым вниманием — с таким видом, с которым один воспитанный человек хочет намекнуть другому воспитанному человеку, что тот несет несусветную чушь.

— Ма больше нет, — чуть громче повторила она.

Ей хотелось добавить "па", но она не могла — этот человек не был па, тем па, которого она знала, он был какой-то неуловимо другой, чужой. Этому человеку отлично бы подошло "отец", но это было странное, неестественное для нее слово, которое она просто не смогла бы сейчас произнести. Часть ее сознания, выбравшая роль стороннего наблюдателя, равнодушно отметила, что она опять отвлекается на постороннюю ерунду.

— Что ты имеешь в виду? — деловито поинтересовался отец. — Что-то произошло? Ее отправили в диагностический центр раньше?

— Нет. Ее больше совсем нет. Окончательно. Вот, — она торопливо подтолкнула тетрадь чуть вперед, потому что отец явно собирался что-то уточнить, — все здесь. Она надеялась, что ты поймешь.

Фокси вздохнула и отвернулась. Она знала, что он там прочтет — она сама читала это сегодня утром — и не хотела видеть. Она посмотрела сначала на руки, потом на пол. В солнечном квадрате от окна медленно двигались тени листьев — это все орех, который мама посадила под окном, когда появилась Фокси. Она вдруг вспомнила, что под окном маминого номера в пансионате тоже рос орех. Или это был не орех?

Прости, Лисенок...