Диагностика (джен)

— О, доктор Джонс. С возвращением. Как отдохнула?

— Хорошо, просто отлично.

Марта, натягивая привычный белый халат, улыбнулась помощнице. Две недели на Маврикии представились вдруг каким-то сном. И хорошо. Если она сейчас будет вспоминать, чем всё закончилось…

— Наверное, купалась в океане при луне?

Рачана Марвари должна была получить сертификат психиатра-эксперта уже этой осенью, но до сих пор иногда вела себя как девчонка. Вот и сейчас она мечтательно закатила глаза, а потом прыснула от хохота — и так заразительно, что Марта не могла не улыбнуться, хотя на душе скребли кошки. Их с Микки отношения начали стремительно разлаживаться с ликвидацией Точвуда. Раньше они могли себе позволить много общаться, но теперь Марта устроилась на работу в центр диагностики и лечения психических расстройств (восстановить квалификацию хирурга после стольких лет перерыва оказалось практически невозможной задачей), а Микки стал полицейским из отдела убийств. Ненормированные смены убивали и сами по себе, но ещё быстрее они разрушали их семью.

Марта даже всерьёз рассматривала возможность стать патологоанатомом: чтобы снова быть поближе к работе Микки. Но почему-то, когда то же самое предложил он, — отказалась. Вдруг поняла, что иметь дело с живыми, пусть и странными, людьми для неё важнее. А ещё — предотвращать и спасать, а не мстить и восстанавливать справедливость.

Какое-то время они пытались наладить отношения. Поворотным моментом, как ни странно, стали не разлуки, а совместный отдых. Оба выложили на эту авантюру почти все свои накопления, в какой-то детской надежде переломить рутину чудом. Не вышло. Они ругались десять дней из четырнадцати, а в аэропорту рассорились окончательно. Если Марта не швырнула в Микки обручальным кольцом, то только потому, что внезапно подумала, что скажут на работе, увидев её без него. Меньше всего доктор Джонс хотела ещё и стать поводом для слухов.

Поэтому на реплику Рачаны Марта только улыбнулась и наморщила нос:

— Нет, что ты. Спала по двадцать часов, только с коктейлем в руке и под шум океана.

— Всё равно тебе завидую!

— Ла-адно, — протянула Марта и решила перевести разговор. — Что изменилось за время моего отсутствия? Новые пациенты поступали? Много?

— Не-а, — сразу поскучнела Рачана. — До осени ещё далеко, а весна уже прошла, сама понимаешь. В отдел диагностики поступили семеро, но толку-то? Двое отправились в дом престарелых — обычная деменция, один в больницу — отдел сосудистых нарушений. Двоих выписали. Один умер. Единственный интересный случай был позавчера: у молодого парня диагностировали отравление атропином. Его уже выписали, но по делу открыли следствие: подозревают, что отравление было умышленным. Думаю, — она перешла на доверительный шёпот, — это происшествие будет расследовать твой Микки.

Марта поморщилась. Рачана недоумённо на неё посмотрела, так что пришлось оправдываться, пока она ни о чём не догадалась:

— Он был в отпуске. Дело, конечно же, уже передали кому-то другому. А жаль: то, что ты говоришь, и правда звучит интересно. Атропин? Хотели совсем отравить или только вызвать галлюцинации, не знаешь?

Рачана пожала плечами.

— Кто знает… Полицейский, который приходил нас опрашивать, так ничего и не рассказал, хотя я ему строила глазки, можешь поверить… С этими новыми законами они, по-моему, постоянно боятся сболтнуть лишнего. Да, кстати, вот файл оставшегося пациента. Может, хоть его к нам в стационар определишь?

Она улыбнулась, передавая Марте довольно объемистую папку.

— Ничего себе файл, — озадаченно округлила глаза Марта. — Когда же он поступил?

— Почти сразу, как ты уехала. Доктор Пирс провёл уже кучу процедур… — Рачана закатила глаза. — И даже начал писать заключение.

Дэниэл Пирс был ровесником Марты, но начал работать в Центре сразу после получения диплома. Иными словами, он был тем, что называется «опытный психиатр». Диагностика, которую по правилам должны проводить «двое врачей соответствующей квалификации», на деле обычно превращалась в бенефис Пирса.

Только поступив на работу, Марта принимала такое положение вещей как должное и наоборот радовалась возможности адаптироваться, не выдавая свою неопытность. Однако со временем Пирс начал её раздражать. Вот и сейчас она скривилась со смесью облегчения (не надо проводить весь курс диагностических процедур) и раздражения (опять он решил всё без неё).

— Так мне опять «только подписать»?

Вид у Рачаны стал какой-то заговорщицкий:

— А вот и нет… — почти пропела она, сверкая глазами. — Хочешь узнать, что у нас произошло?

— Ну-ка, — против воли, Марта почувствовала себя заинтригованной.

— Пациента доставили к нам десять дней назад, — издалека начала Рачана. — Чистенький, смирненький, но вообще не помнит, кто он и откуда. Привёл его какой-то прохожий. Мы думали, придётся оформить как потеряшку, а при нём все документы: водительские права, страховка, даже паспорт.

Это всё было, конечно, интересно, но с тем же успехом Марта могла бы прочесть и файл. Но она продолжала заинтересовано улыбаться и кивать, понимая, что если сбить Рачану с мысли, она потом начнёт рассказ заново. Лучше уж перемучится один раз.

Нет, не подумайте: Рачана Марте нравилась. Более того, служила своеобразной отдушиной. Психиатрическое отделение — довольно мрачное место, и персонал здесь подбирается собранный, немногословный и с тяжёлым характером. Будущая доктор Марвари — обаятельная болтушка, всегда готовая улыбнуться и, кажется, никогда не устававшая, сколько бы часов ни провела на работе, — разительно отличалась от всех них.

— Дэниэл взялся за его диагностику. В анализах что-то не сходилось, но он не унывал, наоборот: радовался, что в такой мёртвый сезон попалась интересная задача. Плюс, это был хороший повод оставить пожилого джентльмена на полный курс диагностики. Ни одна страховая компания не стала бы пытаться это оспорить.

С ужесточением финансовой политики на рынок медицинского страхования пришли так называемые «раздельные страховки» — и спокойная жизнь закончилась. Компании привлекали клиентов скидками: мол, зачем страховать здоровье вообще, если можно за меньшую цену застраховать только те направления, которые могут понадобиться? И многие на это шли. Но для врачей раздельное страхование стало настоящим адом.

Компании сплошь и рядом требовали от них вернуть «нерационально потраченные средства». Слишком долгая диагностика? «Вы должны были успеть раньше». Неправильный диагноз, когда сначала были выявлены симптомы застрахованной болезни, а потом выяснилось, что это не она? «Попытка мошенничества». И требование возврата денег на лечение под угрозой подачи иска в суд.

Медики, скрепя сердце, пытались приспособиться. Несколько клиник было уличено в том, что, даже поставив правильный диагноз, продолжали лечить пациентов от того, чего у тех не было, чтобы получить страховку. Один пациент даже умер, и тогда клиника попыталась подкупить патологоанатома — нет, не чтобы избежать уголовного преследования, а чтобы не пришлось отдавать долги.

Дэниэл Пирс на первых порах шутил, что психиатрические отклонения можно найти у любого, главное начать исследовать. Но быстро понял, что несколько погорячился. Финансирование отделения происходило теперь в основном за счёт диагностики, да и там на каждую фразу и процедуру приходилось писать длинный, длинный отчёт. Поразительно, но жители Британии ели фастфуд, курили (несмотря на повсеместные запреты), портили себе здоровье стрессами — но абсолютно не были настроены сходить с ума.

Поэтому Марта прекрасно понимала, почему случай с нестыкующимися симптомами вызвал у Пирса прилив энтузиазма. Но что же случилось потом?

— Он склонялся к обычной деменции или Альцгеймеру. Не спрашивай, как можно спутать — с анализами там действительно было что-то очень странное. А вчера произошло нечто, — Рачана округлила глаза, и Марта подалась вперёд, приготовившись слушать самое интересное. — Пациент днём посещал комнату досуга для спокойных пациентов. Ты знаешь, там есть фортепиано, — Марта кивнула. — И ты знаешь, что оно всегда настроено, не то что в других клиниках, потому что Пирс по-ме-шан на музыке?

Марта кивнула снова. Да. То, что когда-то показалось ей просто частью имиджа (ну какой же психиатр без странностей?), на самом деле было подлинной страстью Дэниэла Пирса. Он сам играл на фортепиано и виолончели, а потому расстроенное пианино в комнате отдыха привело его когда-то в ярость.

«Как можно требовать от них вернуться к норме, если они окружены патологией? Как можно требовать от них гармонии, если они окружены фальшью?» — и так далее. Вот как хорошо быть гением. Заяви нечто подобное сама Марта, начальство в лучшем случае покрутило бы пальцем у виска, а в худшем — сделало ей строгий выговор и намекнуло, что в следующий раз такой номер будет стоить ей работы. Но гениям всегда всё сходит с рук, верно? За них обычно расплачиваются другие…

Одним словом, уже одиннадцать лет фортепиано в комнате досуга было безупречно настроено. Иногда Пирс делал это сам.

— Пациент так плохо играл? — предположила Марта.

— Плохо? — переспросила Рачана. — Хорошо! Отлично. Великолепно. Лучше чем сам Моцарт, насколько я понимаю. По крайней мере, Дэниэл прослезился.

— Прослезился?!

— Именно. И… — она развела руками. — Сунул мне его историю болезни, пробормотал что-то о том, чтобы я передала её тебе, что теперь это твой пациент, а он подпишет любое заключение, которое ты сделаешь.

— Ничего себе, — округлила глаза Марта. — А Дэниэл, он…

Она сделала какой-то неопределённый вопрошающий жест, который объединял в себе все самые нелепые предположения от «накурился» до «напрочь съехал с катушек». Рачана тихо хохотнула:

— Нет, он вполне нормальный. Ну, насколько Пирс вообще нормальный. Просто у него всегда был пунктик: он боится раннего слабоумия. Два года назад я от него слышала, что если для поддержания памяти ему придётся вживить в голову чип, то он согласится, не раздумывая… — Рачана вздохнула, внезапно становясь серьёзной. — Представляешь? А ведь у него в Кэнери Уорф погибла сестра.

Марта поёжилась. Кэнери Уорф до сих пор был объединяющей точкой для лондонцев: кто где был в тот день, что видел, кого потерял… Исследования по искусственному интеллекту и моделированию работы мозга были свёрнуты почти полностью, потому что каждый раз натыкались на массовые протесты и пикеты с лозунгом «Больше никогда». Искусственные люди, кажется, напугали Лондон навсегда.

— А пока он уцепился за исследование, что, мол, интенсивная совместная работа обоих полушарий мозга может служить профилактикой деменции всех видов. Вот почему он так помешан на музыке.

— И тут он видит человека, полностью сохранившего музыкальный талант, да ещё какой, но при этом с признаками деменции? — догадалась Марта. — Да уж. Наверное, это было сильным ударом… Но чтобы вот так отказываться от кейса? Это ведь непрофессионально…

Рачана только извинительно развела руками в жесте «Я человек маленький, это не моё дело, разбирайтесь сами». И Марта взяла папку. Что же, значит, скоро она лично познакомится с этим необычным пациентом…