Диагностика (джен)

— О, доктор Джонс. С возвращением. Как отдохнула?

— Хорошо, просто отлично.

Марта, натягивая привычный белый халат, улыбнулась помощнице. Две недели на Маврикии представились вдруг каким-то сном. И хорошо. Если она сейчас будет вспоминать, чем всё закончилось…

— Наверное, купалась в океане при луне?

Рачана Марвари должна была получить сертификат психиатра-эксперта уже этой осенью, но до сих пор иногда вела себя как девчонка. Вот и сейчас она мечтательно закатила глаза, а потом прыснула от хохота — и так заразительно, что Марта не могла не улыбнуться, хотя на душе скребли кошки. Их с Микки отношения начали стремительно разлаживаться с ликвидацией Точвуда. Раньше они могли себе позволить много общаться, но теперь Марта устроилась на работу в центр диагностики и лечения психических расстройств (восстановить квалификацию хирурга после стольких лет перерыва оказалось практически невозможной задачей), а Микки стал полицейским из отдела убийств. Ненормированные смены убивали и сами по себе, но ещё быстрее они разрушали их семью.

Марта даже всерьёз рассматривала возможность стать патологоанатомом: чтобы снова быть поближе к работе Микки. Но почему-то, когда то же самое предложил он, — отказалась. Вдруг поняла, что иметь дело с живыми, пусть и странными, людьми для неё важнее. А ещё — предотвращать и спасать, а не мстить и восстанавливать справедливость.

Какое-то время они пытались наладить отношения. Поворотным моментом, как ни странно, стали не разлуки, а совместный отдых. Оба выложили на эту авантюру почти все свои накопления, в какой-то детской надежде переломить рутину чудом. Не вышло. Они ругались десять дней из четырнадцати, а в аэропорту рассорились окончательно. Если Марта не швырнула в Микки обручальным кольцом, то только потому, что внезапно подумала, что скажут на работе, увидев её без него. Меньше всего доктор Джонс хотела ещё и стать поводом для слухов.

Поэтому на реплику Рачаны Марта только улыбнулась и наморщила нос:

— Нет, что ты. Спала по двадцать часов, только с коктейлем в руке и под шум океана.

— Всё равно тебе завидую!

— Ла-адно, — протянула Марта и решила перевести разговор. — Что изменилось за время моего отсутствия? Новые пациенты поступали? Много?

— Не-а, — сразу поскучнела Рачана. — До осени ещё далеко, а весна уже прошла, сама понимаешь. В отдел диагностики поступили семеро, но толку-то? Двое отправились в дом престарелых — обычная деменция, один в больницу — отдел сосудистых нарушений. Двоих выписали. Один умер. Единственный интересный случай был позавчера: у молодого парня диагностировали отравление атропином. Его уже выписали, но по делу открыли следствие: подозревают, что отравление было умышленным. Думаю, — она перешла на доверительный шёпот, — это происшествие будет расследовать твой Микки.

Марта поморщилась. Рачана недоумённо на неё посмотрела, так что пришлось оправдываться, пока она ни о чём не догадалась:

— Он был в отпуске. Дело, конечно же, уже передали кому-то другому. А жаль: то, что ты говоришь, и правда звучит интересно. Атропин? Хотели совсем отравить или только вызвать галлюцинации, не знаешь?

Рачана пожала плечами.

— Кто знает… Полицейский, который приходил нас опрашивать, так ничего и не рассказал, хотя я ему строила глазки, можешь поверить… С этими новыми законами они, по-моему, постоянно боятся сболтнуть лишнего. Да, кстати, вот файл оставшегося пациента. Может, хоть его к нам в стационар определишь?

Она улыбнулась, передавая Марте довольно объемистую папку.

— Ничего себе файл, — озадаченно округлила глаза Марта. — Когда же он поступил?

— Почти сразу, как ты уехала. Доктор Пирс провёл уже кучу процедур… — Рачана закатила глаза. — И даже начал писать заключение.

Дэниэл Пирс был ровесником Марты, но начал работать в Центре сразу после получения диплома. Иными словами, он был тем, что называется «опытный психиатр». Диагностика, которую по правилам должны проводить «двое врачей соответствующей квалификации», на деле обычно превращалась в бенефис Пирса.

Только поступив на работу, Марта принимала такое положение вещей как должное и наоборот радовалась возможности адаптироваться, не выдавая свою неопытность. Однако со временем Пирс начал её раздражать. Вот и сейчас она скривилась со смесью облегчения (не надо проводить весь курс диагностических процедур) и раздражения (опять он решил всё без неё).

— Так мне опять «только подписать»?

Вид у Рачаны стал какой-то заговорщицкий:

— А вот и нет… — почти пропела она, сверкая глазами. — Хочешь узнать, что у нас произошло?

— Ну-ка, — против воли, Марта почувствовала себя заинтригованной.

— Пациента доставили к нам десять дней назад, — издалека начала Рачана. — Чистенький, смирненький, но вообще не помнит, кто он и откуда. Привёл его какой-то прохожий. Мы думали, придётся оформить как потеряшку, а при нём все документы: водительские права, страховка, даже паспорт.

Это всё было, конечно, интересно, но с тем же успехом Марта могла бы прочесть и файл. Но она продолжала заинтересовано улыбаться и кивать, понимая, что если сбить Рачану с мысли, она потом начнёт рассказ заново. Лучше уж перемучится один раз.

Нет, не подумайте: Рачана Марте нравилась. Более того, служила своеобразной отдушиной. Психиатрическое отделение — довольно мрачное место, и персонал здесь подбирается собранный, немногословный и с тяжёлым характером. Будущая доктор Марвари — обаятельная болтушка, всегда готовая улыбнуться и, кажется, никогда не устававшая, сколько бы часов ни провела на работе, — разительно отличалась от всех них.

— Дэниэл взялся за его диагностику. В анализах что-то не сходилось, но он не унывал, наоборот: радовался, что в такой мёртвый сезон попалась интересная задача. Плюс, это был хороший повод оставить пожилого джентльмена на полный курс диагностики. Ни одна страховая компания не стала бы пытаться это оспорить.

С ужесточением финансовой политики на рынок медицинского страхования пришли так называемые «раздельные страховки» — и спокойная жизнь закончилась. Компании привлекали клиентов скидками: мол, зачем страховать здоровье вообще, если можно за меньшую цену застраховать только те направления, которые могут понадобиться? И многие на это шли. Но для врачей раздельное страхование стало настоящим адом.

Компании сплошь и рядом требовали от них вернуть «нерационально потраченные средства». Слишком долгая диагностика? «Вы должны были успеть раньше». Неправильный диагноз, когда сначала были выявлены симптомы застрахованной болезни, а потом выяснилось, что это не она? «Попытка мошенничества». И требование возврата денег на лечение под угрозой подачи иска в суд.

Медики, скрепя сердце, пытались приспособиться. Несколько клиник было уличено в том, что, даже поставив правильный диагноз, продолжали лечить пациентов от того, чего у тех не было, чтобы получить страховку. Один пациент даже умер, и тогда клиника попыталась подкупить патологоанатома — нет, не чтобы избежать уголовного преследования, а чтобы не пришлось отдавать долги.

Дэниэл Пирс на первых порах шутил, что психиатрические отклонения можно найти у любого, главное начать исследовать. Но быстро понял, что несколько погорячился. Финансирование отделения происходило теперь в основном за счёт диагностики, да и там на каждую фразу и процедуру приходилось писать длинный, длинный отчёт. Поразительно, но жители Британии ели фастфуд, курили (несмотря на повсеместные запреты), портили себе здоровье стрессами — но абсолютно не были настроены сходить с ума.

Поэтому Марта прекрасно понимала, почему случай с нестыкующимися симптомами вызвал у Пирса прилив энтузиазма. Но что же случилось потом?

— Он склонялся к обычной деменции или Альцгеймеру. Не спрашивай, как можно спутать — с анализами там действительно было что-то очень странное. А вчера произошло нечто, — Рачана округлила глаза, и Марта подалась вперёд, приготовившись слушать самое интересное. — Пациент днём посещал комнату досуга для спокойных пациентов. Ты знаешь, там есть фортепиано, — Марта кивнула. — И ты знаешь, что оно всегда настроено, не то что в других клиниках, потому что Пирс по-ме-шан на музыке?

Марта кивнула снова. Да. То, что когда-то показалось ей просто частью имиджа (ну какой же психиатр без странностей?), на самом деле было подлинной страстью Дэниэла Пирса. Он сам играл на фортепиано и виолончели, а потому расстроенное пианино в комнате отдыха привело его когда-то в ярость.

«Как можно требовать от них вернуться к норме, если они окружены патологией? Как можно требовать от них гармонии, если они окружены фальшью?» — и так далее. Вот как хорошо быть гением. Заяви нечто подобное сама Марта, начальство в лучшем случае покрутило бы пальцем у виска, а в худшем — сделало ей строгий выговор и намекнуло, что в следующий раз такой номер будет стоить ей работы. Но гениям всегда всё сходит с рук, верно? За них обычно расплачиваются другие…

Одним словом, уже одиннадцать лет фортепиано в комнате досуга было безупречно настроено. Иногда Пирс делал это сам.

— Пациент так плохо играл? — предположила Марта.

— Плохо? — переспросила Рачана. — Хорошо! Отлично. Великолепно. Лучше чем сам Моцарт, насколько я понимаю. По крайней мере, Дэниэл прослезился.

— Прослезился?!

— Именно. И… — она развела руками. — Сунул мне его историю болезни, пробормотал что-то о том, чтобы я передала её тебе, что теперь это твой пациент, а он подпишет любое заключение, которое ты сделаешь.

— Ничего себе, — округлила глаза Марта. — А Дэниэл, он…

Она сделала какой-то неопределённый вопрошающий жест, который объединял в себе все самые нелепые предположения от «накурился» до «напрочь съехал с катушек». Рачана тихо хохотнула:

— Нет, он вполне нормальный. Ну, насколько Пирс вообще нормальный. Просто у него всегда был пунктик: он боится раннего слабоумия. Два года назад я от него слышала, что если для поддержания памяти ему придётся вживить в голову чип, то он согласится, не раздумывая… — Рачана вздохнула, внезапно становясь серьёзной. — Представляешь? А ведь у него в Кэнери Уорф погибла сестра.

Марта поёжилась. Кэнери Уорф до сих пор был объединяющей точкой для лондонцев: кто где был в тот день, что видел, кого потерял… Исследования по искусственному интеллекту и моделированию работы мозга были свёрнуты почти полностью, потому что каждый раз натыкались на массовые протесты и пикеты с лозунгом «Больше никогда». Искусственные люди, кажется, напугали Лондон навсегда.

— А пока он уцепился за исследование, что, мол, интенсивная совместная работа обоих полушарий мозга может служить профилактикой деменции всех видов. Вот почему он так помешан на музыке.

— И тут он видит человека, полностью сохранившего музыкальный талант, да ещё какой, но при этом с признаками деменции? — догадалась Марта. — Да уж. Наверное, это было сильным ударом… Но чтобы вот так отказываться от кейса? Это ведь непрофессионально…

Рачана только извинительно развела руками в жесте «Я человек маленький, это не моё дело, разбирайтесь сами». И Марта взяла папку. Что же, значит, скоро она лично познакомится с этим необычным пациентом…

Картина действительно не складывалась. Совсем не складывалась. На первый взгляд, это вообще была никакая не деменция: сохранная речь, движения, навыки личной гигиены. Мозг выглядел здоровым: никаких заметных дегенеративных изменений, а височные доли казались даже более развитыми, чем в норме для этого возраста. Картина была схожа с обычной ретроградной амнезией.

Но амнезия без малейшего повода? МРТ не показывала ни гематом, ни инсультных повреждений, ни опухолей — ничего. Это было бы похоже на классическое фуговое бегство, но после фуги неизбежно происходит «вспоминание» (выдумывание) новой личности — причём очень быстро. Этот пациент за десять дней ничего не вспомнил и не придумал. Впрочем, Марта не слишком верила ни в фугу, ни в множественную личность. Конечно, амнезия могла быть результатом не травмы, а психологического потрясения. Однако, доктор Пирс уже проверил реакции пациента на эмоциональные раздражители, но так и не выявил признаков недавнего шока.

Как и вообще эмоциональных реакций. Данные энцефалограммы во время предъявления нейтральных и негативных изображений не отличались. Время реакции — тоже. Это был профиль, схожий с психопатическим: позитивные, негативные и нейтральные изображения вызывали одинаковую реакцию, то есть ничто не могло удивить, напугать или заинтересовать этого человека. А вот соотношение серого и белого вещества скорее указывало на возможность шизофрении. Диагнозы спорили друг с другом едва ли не в каждом тесте.

Двигательные пробы и вовсе не были ни на что похожи. Пациент ходил легко — но буквально каждый шаг отличался от предыдущего, понятий «ритм» и «одинаковость» для него как будто не существовало. Повреждение мозжечка? Но нет, мозжечок тоже выглядел на сканировании здоровым и весьма развитым (что соответствовало данным о том, что пациент играл на фортепиано, но совершенно не соответствовало его походке и жестам). На болезнь Паркинсона и рассеянный склероз Марта проверила пациента уже от отчаяния. И результат получила предсказуемо отрицательный.

Здоровый мозг. Но со странностями. Но на МРТ выглядит почти нормально, если не считать лёгкого повышения количества белого вещества.

Проиграв на поле «чистой диагностики», Марта попыталась подойти к делу прагматически. Если болезнь явно есть — обычно люди помнят, кто они и откуда, — а неврологических, сосудистых и прочих чисто медицинских патологий нет, то проблема явно из области психиатрии. Вот на этом и порешим.

Марта решительно вписала в список возможных причин шок (повторная проверка не помешает) и шизофрению. Пока негусто, конечно. Но давало право на доступ к расширенному тестированию и дополнительным сеансам психотерапии с этим пациентом. Может быть, он всё же что-то расскажет.

* * *

О себе он не говорил никогда. Только о других. Травил байки из истории, причём в подробностях, достойных археолога. Пару раз пациент заговаривал с персоналом, как со старыми знакомыми, припоминал, что они «росли вместе» (независимо от возраста последних), спрашивал о семье и друзьях.

Факты при этом называл точные — что про пирамиды, что про семью санитара Мэтью. Следовательно, где-то слышал и запомнил, но потом знания исказились и превратились в ложное узнавание. Тем более странным было то, что пациент до сих пор не выдумал себе никакой ложной биографии — с объёмом информации, которым он владел, это было простейшим путём кристаллизации бреда.

На любые вопросы Марты о нём самом пожилой джентльмен отвечал тихо, но твёрдо: «не помню», — и поджимал губы. На сеансе арт-терапии он срисовал вазу с цветами — хорошо срисовал, кстати, — и всё. Никаких картинок из подсознания. Ему не снились сны. Он не реагировал на резкие звуки. Он действительно распознавал нейтральные и негативные образы с одной и той же скоростью. Тупик.

Тогда Марта решила зайти с другой стороны. В бумагах значилось, что он математик, и она как-то притащила ему несколько задач: две сверхсложные, сочинённые профессорами кафедры высшей математики, и одну простую, но неразрешимую: доказательство теоремы Ферма.

Увидев формулы, пациент слегка улыбнулся краем губ. Взял фломастер.

После первой дописал «= 0», после второй — «- х + 3». Над теоремой Ферма призадумался — но только на секунду. Потом написал всего несколько формул и обвёл последнюю, размашисто приписав «доказано».

Как же Марта потом жалела, что не усадила его так, чтобы формулы были видны на камере наблюдения! Потому что сразу после этого пациент с стремительностью, неожиданной для такого хрупкого и обычно медлительного старичка, разодрал лист в клочья и высыпал в стакан с водой. Широко ухмыльнулся и заявил:

— Человечеству об этом знать пока рано!

Фломастер на мокрой бумаге, разумеется, расплылся мгновенно. Но профессора сказали Марте, что решения первых двух задач были найдены верно.

Возможно, тогда она и начала кое-что подозревать.

* * *

После первого «выхода на контакт», пациент стал более словоохотлив. Между его «не знаю» всё чаще мелькали короткие, порой оборванные на середине реплики, в которых он говорил что-то о своей собственной личности. Марта собирала эти реплики, всё больше убеждаясь, что они соответствуют профилю проградиентной шизофрении.

Эти фразы каждый раз звучали, будто сигнал, пробивающийся сквозь помехи.

— Люди слишком тёплые, — сказал он как-то раз.

И на разъясняющие вопросы Марты добавил:

— Прохлада гораздо лучше. Естественней. Ненавижу, какие у них горячие руки.

Тогда она спросила пациента, что значит «у них» и добавила:

— Разве вы не человек?

Он посмотрел ей прямо в глаза:

— Нет. Конечно же, нет.

Казалось, само предположение, будто он относится к людям, его оскорбило. Но едва Марта задала следующий вопрос:

— К кому бы вы отнесли себя? — как старичок моргнул и затих.

Она всё ещё надеялась, что он просто подбирает слова, но пациент медленно, словно бы нехотя, сказал:

— Обычный человек, ничем не примечательный. У меня даже мозолей на руках нет. Знаете, в древней Месопотамии люди гадали по мозолям, узнавали так профессию, возраст, даже склад характера. А у меня ни мозолей, ни линий на руке…

И так повторялось каждый раз. Разговор обрывался в никуда, а проективные методики не давали никакого конкретного результата.

Однажды Марта спросила прямо:

— Из-за чего вы потеряли память?

И старичок, неожиданно хитро прищурившись, заявил:

— Вы меня отравили! Вот почему.

— Я? — переспросила Марта.

— Не вы! А все вы. Врачи. Врачи, врачи и ни одного доктора. А ведь я говорил, что меня нельзя лечить аспирином…

Марта едва сумела справиться с смятением. Что? Ладно, ударение на слове «доктор» ей могло померещиться, но аспирин? Аспирин! Неужели…

Психиатр в ней мгновенно сменился на бывшего сотрудника Торчвуда. Если вы перестаёте заниматься инопланетными аномалиями, это ещё не означает, что они перестают заниматься вами. Что, если в коротких странных фразах он не бредил, а говорил… правду?

Да-да, его сканировали и он полностью напоминает человека, но… Два слова: «Арка Хамелеона». Она видела, как это работает. Полное подобие. И фальшивая память, сквозь которую только иногда пробиваются настоящие воспоминания.

— Вы… — от волнения Марта схватила пациента за руку, — что-то ещё помните? Может быть… да-да! Может быть, у вас были такие… часы! Серые часы с откидной крышкой и… узором… то есть буквами… на задней стенке?!

— Отцепись от меня! Не смей! Ненормальная!

Она не заметила, как почти вцепилась в щуплую ручку пациента ногтями, и только когда он стал вырываться и орать, отпустила его.

И это она ещё говорила о непрофессионализме! Спустя полчаса, сидя в кабинете и нянча в руках чашку кофе, Марта не могла не признать, что вела себя ужасно глупо. Наверное, ей просто до смерти надоела «обычная» жизнь и она соскучилась по инопланетным аномалиям. Аспирин! И это всё, что у неё было? Такое могло быть обычным совпадением. Тем более, что сакраментальное «Меня хотят отравить» — настоящая классика бреда преследования. У пациента была аномально жидкая кровь — впрочем, без риска внутренних кровотечений, — так может он когда-то читал что-то страшное про побочный эффект аспирина?

Всё было так. Но для самоуспокоения Марта решила проверить и вторую версию. На следующий же день она перерыла все личные вещи старичка — сначала те, с которыми он поступил в больницу, а затем и остальное имущество, дожидавшееся хозяина в его крохотной квартирке в Ковент-Гардене. Навыки обысков, полученные в Торчвуде, пригодились: хоть часов Марта нигде не нашла, зато теперь была точно уверена, что их и не было.

Но аспирин старичку и правда давали. И он правда протестовал, — за что даже получил дозу успокоительного…

Если бы Марте удалось посоветоваться с Доктором, всё бы разрешилось в одно мгновение. Но его телефон не отвечал. Впрочем, он не отвечал уже давно. Что было более странно — не удавалось выйти на связь и с Джеком Харкнессом.

Марта надиктовала обоим полные сдержанной паники послания и стала думать дальше. В самом крайнем случае, если вдруг никто так и не откликнется, сможет ли она сама отличить шизофреника от таймлорда, прошедшего через Арку Хамелеона?

В конце концов, это всего лишь вопрос диагностики, верно? А она хороший диагност. Признаки шизофрении Марта знала назубок. Осталось только вспомнить, что ей категорически запрещал делать Доктор, чтобы не нарушить фальшивую личность и не всколыхнуть воспоминания.

Не задавать наводящих вопросов, не спрашивать о фантастических событиях, никогда не заронять идею, что его сны или фантазии могут быть основаны на реальности. Не показывать вещи из «настоящего мира».

Итак, вот и ответ. Шизофреник, услышав чужой бред, не совпадающий с его собственным, не подхватит его. Таймлорд, ставший человеком, начнёт вспоминать. Порывшись в своих записях, Марта нашла несколько образцов галифрейской письменности: задумавшись во время разговора, Доктор часто изображал на полях что-то, что казалось Марте просто рисунками, но он объяснил, что это слова, правда, не сказал, какие именно, а листок посоветовал выбросить. Марта сказала, что так и сделает, но, разумеется, не могла его не сохранить.

На следующую встречу она принесла такой «рисунок».

— Снова формула? — оживился старичок.

— Не совсем, — улыбнулась Марта. — Можете понять, что это значит?

И выложила перед ним отсканированное изображение пересекающихся кругов и линий. Лицо старичка стало хмурым. Он пробежался пальцами по линиям. Его губы сжались в тонкую полоску.

— «Все мертвы. Они все мертвы. И только когда я присоединюсь к ним, наступит покой…» — пробормотал он. Поднял взгляд на Марту. — Ты тоже хочешь меня убить?

— Нет, — понимая, что он может вот-вот сорваться в очередной приступ, Марта изо всех сил пыталась говорить спокойно и убедительно. Могут ли эти фразы быть проекцией? Не могут. Скорее, она теперь знает, почему Доктор попросил её уничтожить тот листок… — Нет. Не хочу. Я даже не знала, что там написано. Но… Откуда вы родом?

— Я не помню, — выражение лица старичка из агрессивного моментально стало потерянным. — Я… что-то вертится на языке, но… — он схватился за голову, — оранжевые шпили, жёлтые цветы, моря красной травы. Не помню.

— Галифрей? — «никогда не подсказывай ответы», «никогда не выдавай желаемое за действительное» — роилось в голове Марты, но это годилось только для обычной амнезии. А она нащупала кое-что посложнее. — Созвездие Кастеробус?

— Галлифрей, — подтвердил старичок, только вот слово он произнес немного по-другому: с двойной «л», чёткой «р» и почти нечитаемой первой «г», превратившейся в «х».

Марта улыбнулась. Как ни странно, этот акцент её убедил. Зачем произносить слово со странным акцентом, которого только что не было? Если только это и было правильным произношением. Таймлорд… Настоящий таймлорд.

Она почти была готова назвать старикана «Доктором», но в последний момент осеклась. Кому как ни ей знать, что бывают и другие. Хоть Доктор и говорил ей, что никого не осталось… он ошибся, верно? Мог ошибиться ещё раз. Или… или это тот второй, который Гарольд Саксон. Может быть, он всё же выжил?

Старичок казался милым, но и профессор Йана Марте нравился, пока не вернул себе подлинную личность.

— Мы с вами поговорим завтра, ладно? — пробормотала она. — А на сегодня сеанс закончен.

* * *

Дома она снова набрала Доктора. Никакого ответа.

— Доктор… этот человек… он точно не человек. Он один из вас. Может быть, ты. Может быть, Мастер… Если это ты — я хочу тебе помочь, но если это кто-то другой… я не справлюсь с ним сама. Я боюсь. Пожалуйста, свяжись со мной. Может быть, ты не отвечаешь потому, что он — это ты? Тогда хотя бы дай мне подсказку — скажи, где его часы…

Второй писк автоответчика дал знать, что сообщение записано и сохранено.

Спала Марта плохо.

На следующий день во время сессии пациент был мрачен.

— Я умираю, — заявил он вместо приветствия.

Марта открыла папку с результатами новых анализов пациента — и замерла. Он действительно умирал. Но не могли же об этом сказать пациенту? Неужели кто-то проболтался? Что вообще творится с квалификацией персонала в этой больнице?!

— Почему вы так думаете? — резко спросила она.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я знаю. Нет. Мне никто не говорил. Но я знаю. Как знаю, что вы считали меня шизофреником. Это просто… — он постучал себя пальцем по лбу, — здесь. А умираю я от аспирина.

— Я… — Марта понимала, что прозвучит более безумно, чем любой из её пациентов, но не могла промолчать. — Мой друг разбирается в таких вещах. Он… не отсюда. Он обязательно вам поможет, надо только немного подождать.

Старичок безрадостно усмехнулся.

— Я не могу ждать. Мне надо… обратно, — он посмотрел куда-то вверх, и взгляд его впервые подёрнулся эмоциями: упрямством, нетерпением и чем-то, похожим на тоску. — Обязательно надо, иначе там будет плохо.

— Я бы отправила вас обратно, но я не знаю, где ваши часы…

«Диалог двух сумасшедших». Неужели она будет просто сидеть и ждать, пока он умрёт? Анализы были очень нехорошими. Впрочем… Марта вспомнила. Когда-то она спросила Доктора, что будет, если он умрёт, пока будет человеком. Доктор ответил «я снова стану таймлордом и регенерирую. Но только если это будет внезапная смерть или смерть от старости, болезни в раскладе не учитываются».

Она ещё спросила его тогда — в шутку, но и не очень — что будет, если он заразится какой-нибудь неизлечимой хворью начала двадцатого века. Или той же испанкой, например. А Доктор очень серьёзно посмотрел ей в глаза и посоветовал в этом случае немедленно идти за пистолетом. Болезни не считались, и это было плохо. Но внезапная смерть считалась.

— Разве аспирин не убьет вас, если даже вы вернётесь?

— У меня есть противоядие. А ты знаешь, как меня вернуть, Марта?

Он посмотрел на неё своими доверчивыми серо-голубыми глазами. «Не может это быть Мастер», — решила Марта. И попыталась ободряюще улыбнуться.

— Знаю.

Теперь осталось только принести оружие.

* * *

Из новостей:

«Вчера в центральной клинической больнице Лондона произошёл странный инцидент. Подробности тщательно скрываются, но нашим корреспондентам после беседы с источником удалось кое-что выяснить. В 3 часа пополудни пациенты и персонал слышали выстрел, раздавшийся из комнаты для проведения психотерапевтических сеансов. Комната была заперта, однако, когда прибывшие сотрудники полиции взломали дверь, внутри никого не оказалось. Бесследно пропали двое человек — пациент лечебницы, страдавший амнезией (мужчина, 68 лет) и один из врачей больницы. В стене комнаты было обнаружено отверстие от пули, калибра, которым пользуется британская военная полиция, однако ни самой пули, ни гильзы обнаружено не было. По информации наших источников, пропавший врач до недавнего времени состояла в одном из вооружённых подразделений полиции. Сами представители полиции и разведки пока никак не комментируют произошедшее».

* * *

Золотистый свет взмыл из его груди навстречу потолку. «Получилось!»

Или… нет. Внезапно свечение стало меркнуть, будто затухающая свеча — и погасло совсем. Марта выронила пистолет (который, разумеется, должна была сдать, но ликвидация Торчвуда происходила слишком быстро, чтобы кто-то озаботился инвентаризацией имущества).

Она упала на колени перед пожилым джентльменом, на свитере которого уже начало расплываться тёмное пятно. Приложила ухо к груди. Сердце не билось. Два — тем более. Хотя как глупо говорить «тем более», если слушаешь то, чего нет.

Но она же видела свет! Марта вгляделась в черты лица своего бывшего пациента. Так и есть. Он выглядел моложе, гораздо моложе. Ни одной морщинки, кроме мимических — в углах глаз, на переносице и в носогубных складках. А ведь буквально пять минут назад его лицо напоминало древний пергамент с картой местности.

Значит, ей не померещилось. Он действительно… был таймлордом. Но почему выстрел его убил, а не заставил регенерировать? И что теперь делать? Если бы Доктор…

Весь ужас ситуации дошёл до Марты только сейчас: она убила Доктора. И его больше нет. Нигде. Никогда. Отныне и вовеки веков.

Она убила единственного, кто мог защитить Землю (да и всю вселенную) от хаоса.

— Нет… — из глаз текли слёзы, но она их не ощущала. — Нет. Пусть это будет кто-то другой, пожалуйста.

Она всё ещё плакала, склонившись над телом мёртвого таймлорда, когда во вспышках телепортации по всему кабинету начали возникать инопланетяне с носорожьими головами. Джадуны.

— Именем Протокола Теней вы арестованы за убийство лорда-президента Галифрея, Рассилона.

Когда Марту уводили — в силовых наручниках — она всё ещё хохотала. Ей было всё равно, кто этот Рассилон и что с ней теперь будет. Главное, что она не убила Доктора. А значит самое страшное не произошло.

Часть бригады джадунов осталась собирать улики. Пистолет. Пуля. Гильза. Запись с камеры наблюдения. Тело на полу. Пятна крови на полу. Брызги на ножке стола.

Забирая очередную улику, джадуны квантовым восстановителем создавали точную копию участка пространства до убийства, создавая полную иллюзию, что здесь никогда ничего не происходило. Они уничтожили остатки крови и уже собирались выровнять стену, убрав пулевое отверстие, когда раздался странный шум.

Один из Джадунов, услышав его, вздрогнул — или так могло показаться стороннему наблюдателю. В комнате материализовалась синяя полицейская будка с фонарём наверху, а из неё выбежала растрёпанная белокурая женщина в пальто, на ходу вытаскивая из кармана удостоверение, в котором значилось «посол Земли».

— Куда вы её направили?

— В суд Протокола Теней, — ответил старший джадун.

Белокурая женщина нахмурилась:

— Вы не имеете права! Земля не находится в зоне юрисдикции. Вас здесь быть не должно, граница вашей территории проходит по Луне! — и приказала: — Немедленно верните Марту Джонс!

Старший джадун повёл ушами:

— Посол Земли! Довожу до вашего сведения, что сегодня, в 100/24.006 по общегалактическому времени, в отношении планеты «Галифрей» (в дальнейшем — «объект агрессии») со стороны гражданина и представителя планеты «Земля» (в дальнейшем — «агрессор») произведено нападение. Так как погибший являлся легитимным главой планеты — объекта агрессии, данное происшествие рассматривается как casus belli, в связи с чем на Землю прекращает распространяться действие статьи 57 Протокола. Галифрей имеет приоритетное право по желанию ликвидировать агрессора, либо вступить в военное противостояние, либо решить ситуацию путём ведения переговоров, либо призвать остальные планеты, подписавшие Протокол Теней для совместной ликвидации агрессора. До официального уведомления о полном улаживании конфликта экстерриториальный статус Земли приостановлен.

С этими словами джадун телепортировался.

* * *

Спустя несколько дней после загадочного происшествия, к Дэниэлу Пирсу подошла девушка в кожаной куртке и джинсах. Она была довольно похожа на доктора Марвари, поэтому, поздоровавшись, он предположил:

— Вы ищете Рачану?

— Рачану Марвари? — удивилась девушка.

— Вы не её родственница? — в свою очередь спросил Пирс.

Она вздохнула и закатила глаза, как будто её не первый раз об этом спрашивали:

— Нет, я из полиции, — перед носом Пирса промелькнуло удостоверение. — Вы можете что-то сказать о том дне, когда был принят пропавший пациент?

— О дне, когда он поступил? — переспросил Дэниэл. В том понедельнике, по его соображениям, не было ничего особенного. И полиция ещё ни разу не интересовалась обстоятельствами, при которых к ним попал пианист-математик с амнезией. Другое дело день исчезновения и двое суток до этого… — Эм… ничего существенного. Днём, около двух часов, я полагаю, к нам поступил пожилой мужчина с признаками амнезии…

— Он пришёл сам? — быстро спросила девушка.

Её имя и звание на удостоверении Пирс разобрать не успел. Он покачал головой:

— Нет, его привёл какой-то прохожий. По его словам, наш будущий пациент заговорил с ним на улице.

— И кто был этот прохожий? — она достала блокнот. — Да-да, я знаю, его имя вы не записали. Меня интересует внешность. Рост? Возраст? Цвет кожи?

Доктор Пирс пожевал губу:

— Мужчина, приблизительно моего роста… нет, чуть ниже. Около 35 лет. Мм… простите, как в полиции называют людей из… ну, со Среднего Востока?

— Арабов? — предположила девушка.

— Нет… — он беспомощно взмахнул рукой. — Индия, Пакистан, Непал, цыгане…

Он ещё что-то говорил, а Ясмин что-то записывала, но Доктор, смотревшая за их диалогом по мониторам ТАРДИС, уже ничего не слышала. Мастер! Снова Мастер.

Доктор не знала, по какой причине Марта решила убить похищенного и превращённого в человека Рассилона, но догадывалась, что именно такую реакцию Мастер и предвидел.

Это был вызов…

Когда Ясмин Кхан вернулась к тому месту, где была припаркована ТАРДИС, там было пусто. На газоне перед госпиталем остался квадрат примятой травы — и всё.