Возмездие (джен)

Коты жили в поместье О’Муров всегда. Или, по крайней мере, с шестнадцатого века, когда, как гласила семейная легенда, во время длительной осады их замка, когда внутри осаждённых стен царили отчаяние и голод, и надежда оставалась только на милосердие Господа — потому что не ждать же её от врага — кот опрокинул свечку в палатке командующего осадой. Говорили, что в ту ночь случился страшный пожар, в котором сгорели все их припасы и ещё половина лагеря, и осаду пришлось частично снять, что позволило защитникам тайком пополнить припасы и продержаться до прихода подкрепления. Легенда утверждала, что это не было волшебной случайностью, а стало результатом договора между Рори О’Муром и демоном Белетом, приславшим к нему на помощь одного из своих детей. И платой за эту помощь была клятва О’Мура демону в том, что его потомки всегда станут заботиться о потомстве этого хвостатого спасителя.

Впрочем, люди вокруг знали только то, что однажды кот спас род О’Муров от врагов, и поэтому все графы всегда заботятся о котиках и кошках. И лишь члены семьи знали правду — что это не было обычное спасение.

Это была сделка.

Говорили ещё, что этих демонических котов легко было отличить по «испачканным в саже» лапам, и какого бы окраса ни был зверёк, его пальцы до самых щиколоток всегда были чёрными. Так же, как и левое ухо.

Именно такие коты и кошки и водились в поместье О’Муров больше четырёхсот лет — и, сказать по правде, они жутко бесили его нынешнего наследника. Коннор О’Мур вообще не любил кошек. Собак он тоже недолюбливал, но готов был с ними смириться — особенно когда он, наконец, переедет жить из их, прямо сказать, тесноватой квартиры в поместье.

Владела старинным поместьем О’Муров его тётушка, Орна О’Мур — и чем дальше, тем больше Коннор понимал принца Чарльза. С каждым годом вероятность так и помереть принцем становилась для него всё менее призрачной — и с каждым годом Коннор всё крепче ощущал своё родство с ним. Духовное — но от этого ничуть не менее крепкое. В самом деле: его тётке уже было далеко за восемьдесят, не за горами был и девяностолетний юбилей — а она продолжала в любую погоду в компании одного или нескольких своих мерзких питомцев совершать после ланча обход поместья, чтобы, вернувшись к вечеру, покормить гадких котов, коих у неё была едва ли не дюжина. И ведь ничего её не брало! Ни грипп, ни простуда, ни какой-нибудь перелом шейки бедра, в конце концов! Нет, тётка была бодра и здорова, и, судя по всему, вступила в гонку долгожителей, твёрдо намереваясь обыграть хотя бы королеву Елизавету.

Коннор был, конечно, младше принца Чарльза, но ему уже давно исполнилось пятьдесят… да что там — его шестой десяток угрожающе приблизился к половине. И он-то, в отличие от тётки, не мог похвастаться идеальным здоровьем!

И что, что ему оставалось делать? Ждать? Пока вся его жизнь пройдёт в небольшой тесной квартирке, пока тётка шикует в поместье одна с дюжиной котов и кучей прислуги? И ведь она даже не звала своего единственного, между прочим, племянника и его супругу жить с ней! Нет! Приглашать в гости приглашала, да. Два раза в год — на Рождество и Пасху. А жить не звала, хотя Коннор ей намекал, и весьма прозрачно: говорил, что они с женой устали от Дублина, и что они волнуются за свою дорогую тётушку — а ну как случится что? Пожилые люди так хрупки… Н-да, пожалуй, это он зря добавил — но он просто не выдержал! Старая ведьма тогда так мерзенько ухмыльнулась и проквакала, что, мол, пожилые — может быть, а у них в семье никогда никаких пожилых не было. Все всегда умирали в самом расцвете сил. Так что Коннору совершенно не о чем беспокоиться.

Ведьма.

Ну ведь как есть же ведьма! Тощая, и ходит, словно проглотила оглоблю. Таскается вечно в своём дождевике и шляпе, и, кажется, с каждым годом лишь здоровеет. Да у неё и волосы почти не поседели — так и остались чёрными всего-то с несколькими седыми прядями! Если, конечно, это она их не красит вот так странно.

И что ему оставалось делать? Он просто должен, он обязан был позаботиться о них с супругой — и, конечно же, о сыне. Рори уже второй год учился в прекрасном колледже, и было бы правильно, если бы он по окончанию обучения мог с гордостью говорить о себе как о наследнике О’Муров, а не непонятно ком.

Коннор не был плохим человеком — отнюдь нет. При других обстоятельствах он бы ни за что не решился на подобное, однако в нынешних Коннор просто не видел другого выхода.

Он был вынужден. Да. Ему просто пришлось!

И потом, он ведь не сделал ничего по-настоящему ужасного. Его тётка уже прожила долгую достойную жизнь, и потом, разве не она всегда мечтала умереть «в расцвете сил», а не тихо угасать неделями или даже месяцами в кровати? Нет — так, определённо, будет лучше. Прежде всего, для неё самой.

Самым сложным было принять такое решение — а вот воплотить его в жизнь оказалось просто: поместье О’Муров было весьма обширным, и уединённых мест на маршруте его владелицы хватало даже с избытком. Сталкивать старуху с тропинки прямо в мелкий ручей, чьё дно представляло из себя скопище крупных камней, было, конечно, крайне неприятно, но совсем несложно. Главное было всё правильно рассчитать — Коннор не был большим специалистом в анатомии, тем более, судебной, однако детективы смотрел, и примерно представлял себе все эти вскрытия и расследования. Главное — сила удара, траектория падения и, конечно же, полное отсутствие свидетелей. Что ж — он даже не стал её толкать. Просто подкараулил и аккуратно схватил за лодыжку — чего на полном ходу хватило, чтобы старуха упала. Коннору осталось лишь отследить, чтобы её лицо оказалось в воде, и слегка придержать голову, радуясь, что тётка не слишком и дёргалась — видно, в самом деле хорошо головой приложилась.

Если бы ещё не эти чёртовы кошки! Сегодня они сопровождали тётку втроём и словно бы обезумели, кидаясь на него, кусаясь и царапаясь. Хорошо, что Коннор предполагал подобную неприятность и оделся в плотные широкие штаны, высокие ботинки и свободную брезентовую куртку. Хуже было с головой и с руками, но, к счастью, котам не понравилось купание в ручье, и они от него отстали.

А больше никаких свидетелей не было.

Алиби, конечно, представляло некоторую проблему, но он надеялся, что справился с ней — и оказался прав. Хотя оно особенно и не понадобилось, ибо смерть Орны О’Мур без проблем признали несчастным случаем. Так что Коннор с женой вскоре после похорон, наконец, смогли переехать туда, где, как он считал, им давным-давно пора была жить. Правда, тётка и мёртвой пыталась не дать им спокойно делать это, указав в завещании отдельным пунктом, что поместье наследуется исключительно вместе с котами, и новому хозяину следует заботиться о них и оберегать.

Что ж… Коннор знал, чем на это ответить.

Ещё на похоронах он начал сетовать, что эти коты были сильно привязаны к своей хозяйке и так тяжело переживают её уход, что он всерьёз переживает о них. В конце концов, они тоже уже немолоды… некоторые, мол, с тех пор даже и не выходят, а где их искать в большом доме, они с женой и не знают.

Ах, если бы это было так! Но увы — коты по-прежнему являлись к своим мискам, требуя ежедневной еды, и лишь злобно шипели на Коннора при любых попытках приблизиться к ним хотя бы на расстояние вытянутой руки. Однако же деваться никуда не собирались.

Что ж… Коннора их планы интересовали мало. И через пару недель, когда всё успокоилось, он просто подмешал в их еду снотворное, а когда они, наконец, заснули, сложил в четыре большие спортивные сумки всю дюжину — и, когда стемнело, увёз подальше.

Миль так за восемьдесят.

Пусть теперь живут там. В конце концов, мир объединяется и всё такое — пускай осваивают новые территории.

Коннор бы и сам не мог сказать, почему он этих тварей попросту не отравил. Пожалуй, он всё же опасался, что кто-нибудь станет задавать вопросы — хотя кому их было задавать тут? И потом, этот пункт в завещании… не то чтобы Коннор был суеверен — нет. Конечно же, нет, он был современным образованным человеком без предрассудков — в конце концов, он ведь убил тётку! Однако, одно дело — убить зажившуюся старуху, и совсем другое — столь возмутительным образом нарушить один из пунктов завещания. Это всё-таки неловко. А так… Ну, он ведь принял наследство целиком, не так ли? И он вовсе не навредил этим шерстяным поганцам — он просто отвёз их попутешествовать. Им же будет и лучше — когда они ещё побывали в большом городе? А горожане кошек любят — так что эти мохнатые твари наверняка без проблем найдут себе дом. Не один, разумеется: кто в здравом уме возьмёт себе дюжину котов и кошек? Так что он оставил их на задворках Дублина — в таком крупном городе никто и внимания не обратит на новую дюжину бездомных котов.

Коннор выгрузил котов в небольшом овраге у дороги — и, положив на траву среди какого-то мусора, поднялся к дороге и уехал с чувством глубокого облегчения.

…Первым проснулся крупный белый кот с чёрными лапами, хвостом и ушами. Чувствовал он себя прескверно: его мутило и одновременно клонило в сон. А главное — вокруг были очень, очень странные и незнакомые запахи. Немного покачиваясь, он сел и принялся вылизываться. Так он постепенно привёл в порядок себя — а затем принялся вылизывать лежащего совсем рядом очень похожего на него кота, у которого было ещё два чёрных пятна на спинке.

Ближе к утру они все вполне пришли в себя — и при этом были очень, очень злы. Они могли бы смириться с потерей той О’Мур, что за ними ухаживала — хотя и сочли поступок нового хозяина поместья возмутительным. Но того, что новый хозяин дома выставил их, они простить не могли.

Наскоро перекусив местной живностью, коты долго сидели в том овраге, обсуждая, что они теперь могли бы сделать. Их вердикт был однозначен: новый владелец дома позабыл о чести рода и о данном обещании, и должен быть наказан.

И когда решение было принято, поднялись — и пошли. Они, разумеется, не знали никаких дорог — только направление. Но котам не писаны ни законы, ни границы — и они шли через деревни и поля, через рощи и леса, медленно, но неотвратимо приближаясь к тому месту, что больше четырёх веков было домом для их рода.

Они не спешили. Устраивались отдохнуть в пустых домах или в амбарах, разгоняя заодно мышей и ими же обедая, а если в нужный час поблизости не оказывалось ни тех, ни других, коты устраивались под деревьями, разгребая сырую траву и старые листья и докапываясь до сухой земли. Но в конце концов они дошли — и под покровом ночи подошли к старому дому.

Сказать честно, им было его немного жаль. Он так долго был их родовым гнездом! Но порой приходит время распроститься с прошлым — и, в конце концов, не они ведь это начали.

Дом они все знали хорошо. Намного лучше, чем его новые хозяева. И знали, где есть старая проводка.

Оставалось позаботиться о том, чтобы рядом в тот момент, когда на кончиках полуоборванных торчащих — теперь — проводов мелькнут искры, оказались старые газеты и журналы. И промасленные тряпки — благо, масла в кладовой хватало. Так же, как и виски в погребе — хотя, сказать по правде, дотащить бутылку с ним до комнаты было намного сложнее, чем растащить тряпьё с бумагой.

Они передвигались быстро и бесшумно, одиннадцать котов и кошек — а одна из них, черепаховая, маленькая, чернолапая и черноухая, сидела на пороге спальни и смотрела, чтобы новые владельцы дома не проснулись.

Ближе к утру все приготовления были закончены, и сразу в нескольких окнах старого дома вспыхнул — всего на секунду — свет: не так и сложно было допрыгнуть до выключателей. Искры брызнули на старые газеты, упали на старые пропитанные маслом тряпки и в блюдце с виски — и пламя занялось. И когда его оранжевые язычки весело заплясали, перепрыгивая на ковёр и стены, коты с кошами ушли — теперь уже и вправду навсегда.

И, добравшись до дороги, попрощались. Их общая жизнь под покровительством людей, чей предок когда-то получил в дар их родителя, закончилась, и пришла пора осваивать новые земли и искать новые семьи, готовые дать им своё покровительство взамен за заботу и пригляд за их здоровьем и благополучием.

Они уже не увидели, как разгорелся тот пожар, и как в призванном ими огне сгорел дотла весь старый дом — и не увидели, как выбежали из него Коннор О’Мур вместе со своей супругой. Выбежали как были — в одних пижамах, тапках, ну и с телефонами. Единственном, что у них теперь осталось из имущества.

О’Муры их больше не интересовали.

Они разбрелись по всей Ирландии, и потомки их теперь расходятся по миру, появляясь тут и там и меняя и окрасы, и породы — ибо кровь их смешивается с самыми разными породами. И только родовой их признак остаётся неизменным: та часть их лап, что касается земли, всегда черна, так же как черно и ухо. Левое, конечно.

И если вы однажды встретите кота с такой отметиной, теперь вы знаете, что делать. И чего не делать — ибо они столь же мстительны, сколь благодарны, как и тот, кто их привёл на землю.

* * *

Рассказывают, что через восемь лет после того пожара маленький мальчик, названный в честь деда Коннором, принёс домой с прогулки маленького чёрнолапого котёнка с чёрными ушами и хвостом. И его родители на удивление охотно разрешили этого зверька оставить, посмеявшись, что зато теперь тот самый дед с своею бабкой наверняка прекратят свои внезапные визиты к ним, после которых папа мальчика обычно начинал с остервенением готовить рубленный бифштекс, а мама шла с остервенением гонять на ноутбуке монстров. Потому что кошек дед и бабка мальчика буквально ненавидели — а детям, сочли его мама с папой, будет весьма полезно общение с животным.

Тем более, таким очаровательным, как этот маленький котёнок.