В глубине темной крипты (гет)

Крипта хранила могильную тишину, когда Дени медленно приблизилась к Джону, продела руку под его локоть и внимательно вгляделась в его лицо — мрачное, задумчивое и застывшее, точно лицо статуи, на которую он неотрывно смотрел.

— Кто это? — спросила Дени, тоже устремив взгляд на суровое каменное изваяние, стоявшее в скорби и безмолвии на своем постаменте, среди извечного полумрака, освещенного лишь факелом и дюжиной тусклых свечей.

— Лианна Старк, — Джон выглядел чем-то обеспокоенным; казалось, это что-то делало его северный лик еще более угрюмым, чем прежде, и Дени никак не могла понять природу этой его угрюмости: еще вчера он был с нею весел и ласков, а теперь сторонился, точно она взаправду отрастила крылья и начала изрыгать огонь.

Еще раз взглянув на высокую статую леди Лианны, Дени негромко сказала:

— Мой брат Рейегар... Мне говорили, что он был добрым и порядочным, любил петь и давал деньги бедным детям... А ее он изнасиловал.

— Нет, — неожиданно отозвался Джон, и лицо его отразило некую внутреннюю борьбу. — Он любил ее.

Дени подняла на него удивленный взгляд. Джон хмурился, смотрел мрачно и явно намеревался что-то сказать, нечто важное, судя по его волнительному настрою. Дени открыла рот, уже собираясь задать вопрос, собираясь выразить свою поддержку и помочь разобраться в том, что вынуждало Джона прятаться ото всех в темноте, но вместо этого нарушила тишину крипты весьма непочтительным звуком, а именно — громко икнула.

Джон тут же уставился на нее, от удивления даже перестав хмуриться.

— Прошу прощения, — сконфуженно произнесла Дени, и ее щеки начали заливаться краской. — Это вышло случайно. Мне с утра было нехорошо, поэтому... — Дейенерис вдруг осеклась, и из ее рта стала выходить рвота, очень много рвоты — она попала на волосы, потекла вниз по одежде, брызнула на мех плаща Джона и с отвратительным звуком приземлилась на грязный каменный пол.

Дени выглядела очень смущенной, и, затметив, какой у нее был несчастный, растерянный вид, Джон почувствовал в глубине сознания какую-то смутную мысль, а когда до него в полной мере дошло, что это за мысль, сразу поспешил ухватить ее за хвост и вынуть наружу.

— Дени! — воскликнул он, глядя на нее новым, внимательным взглядом. — Неужели ты?..

— Я была уверена, что это невозможно... — прошептала она, утираясь шерстяным рукавом плаща. — До сегодняшнего дня я думала, что все это от грубой северной пищи, но ваш мейстер сказал, что я, скорее всего, жду дитя.

У Джона напрочь вылетело из головы все, о чем он хотел ей поведать. Он плохо представлял, что теперь говорить, да и соображал с трудом, поэтому просто приблизился к Дени вплотную и осторожным, немного неловким жестом взял ее руки в свои. Она сжала с благодарностью его пальцы; раскрасневшаяся, смущенная и испуганная внезапным открытием, сильно испачканная рвотой, но при всем при этом сохранившая свое королевское достоинство, Дени казалась Джону еще прекрасней, чем прежде.

— Я очень надеюсь, что это так, — только и сказал он, глядя ей прямо в глаза.

— Я тоже... — тихо отозвалась Дени. — Но, Джон... Почему ты сказал, что Рейегар любил леди Лианну? С чего ты это взял?

Он только сжал губы, ничего не ответив; не желая лгать, Джон, тем не менее, не чувствовал себя готовым открыть правду кому бы то ни было, учитывая новые обстоятельства.

Дени вздохнула, задавая другой вопрос:

— Ты целый день избегал меня, почему? Что тебя тревожит?

— Мне просто нужно было собраться с мыслями.

— Но для чего?

— Чтобы... чтобы просить твоей руки. Дени, ты согласишься за меня выйти? — выпалил Джон, и на несколько долгих мгновений, что показались ему длиннее целого века, в крипте повисло безмолвие — слышно было только, как капельки с отсыревшего потолка падали в небольшие лужицы на полу.

— Буду этому рада, Джон Сноу, — улыбнулась наконец Дейенерис; их пальцы по-прежнему цеплялись друг за друга, уверенно переплетаясь между собой, и такое положение дел королеву, судя по всему, более чем устраивало. — Что ж, теперь ты просто обязан пережить грядущие битвы.

— Мы оба обязаны, — со всей серьезностью сказал Джон и, кашлянув, добавил: — В других обстоятельствах я бы сделал все как полагается, встал бы на колени и произнес красивую речь, но... — он бросил выразительный взгляд на пол, покрытый плесенью, рвотой и грязными лужами.

Дени рассмеялась, на мгновение снова почувствовав себя беззаботной девочкой, что жила в доме за красной дверью и не знала никаких горестей, и в порыве необъяснимой легкости радостно обняла Джона, обвила руками за шею, почувствовав, как его ладони уверенно легли ей на спину.

— Тебе вовсе не нужно говорить красивые речи, — сказала она, зарываясь носом в густой волчий мех его плаща, слегка отсыревший и пахнущий чем-то родным, домашним. — Будь рядом, просто рядом — это все, о чем я прошу.

Джон только кивнул, давая безмолвное обещание, когда с улицы донесся звук сигнального рога.

О прочем они подумают позже.

Тайну, что скрывает его рождение, они обсудят потом — когда одержат победу в этой войне.

Когда — а не если, потому что теперь они оба точно знали, за что сражались.