Точка. Точка. Тире. Точка (джен)

Я знаю, что я — не ты.

И никогда не буду тобой.

Со временем я привык, что люди, которые хорошо знали тебя, узнав моё имя, замирают на секунду, пытаются разыскать во мне тебя и не находят; и вот тогда я вижу в их взглядах… Разочарование? Боль?

Они старательно отводят глаза, им неловко от этой паузы, которая на одно нелепое мгновение позволила поверить в чудо.

Мои волосы не рыжие, не торчат непослушным ёршиком во все стороны — они мягкие, иссиня-чёрные.

Глаза не голубые; в них не отражаются облака и бездонное небо.

У меня никогда не было веснушек, хотя я искренне надеюсь, что и людей со смуглой кожей так же любит солнце.

Я не обладаю таким феноменальным чувством юмора, как и молниеносной реакцией на ситуацию.

Мне не нравится разыгрывать людей, и я вряд ли займу когда-нибудь твоё место в магазине.

Больше мне по душе моторы и двигатели: с тех самых пор, когда я впервые увидел их на картинке у дедушки в отделе на работе. Я заболел автомобилями, узнав ту историю о стареньком форде «Англия», который до сих пор ждёт своего часа в дебрях Запретного леса, и я верю, что однажды он выкатится ко мне, подсвечивая ухабы разбитыми фарами, потому что признает во мне настоящего хозяина, как верный пёс.

Я знаю, что первая буква твоего имени, как и первая буква имени моего отца, напоминает о двух смелых отчаянных парнях, которые давно растворились в дымке времени, но всё ещё бережно хранятся в сердце бабушки.

Я знаю о тебе столько, что мне кажется, я родился уже с этими знаниями. О твоих привычках, особенностях, манерах, предпочтениях. Вкусах, планах, мечтах…

Новорождённый ребёнок приходит в этот мир с чистым листом воспоминаний, памяти и впечатлений о прошлом.

Или нет?

Ребёнок, получившийся случайно; в браке, далёком от пламенной романтики и страстных слов признаний. В браке по расчёту двух одиночеств, когда один пытается жить половиной, которая от него осталась, а другая жалеет и видит в нём ту, потерянную навсегда половину.

Что ж, не самый печальный случай; двое тянутся иногда друг к другу за теплом, даже когда это тепло не греет, а проходит мимо, как бы они ни старались.

И однажды она говорит о своей беременности, а он вздрагивает, пожимает плечами и болезненно дёргается, будто ему зябко, потому что он живёт только половиной, а половиной жить по-настоящему невозможно.

Он смотрит на её растущий живот, подставляет ладони, с удивлением чувствуя, как там внутри бьётся новая жизнь, и вымученно улыбается.

Его потерю нельзя заменить ничем. Даже новой жизнью.

Но когда стремительные роды случаются на несколько недель раньше дома, он будто впервые просыпается. В его глазах неподдельная тревога и нежность, он вытирает губкой обильный пот со лба измождённой роженицы, наотрез отказывается выходить из комнаты, когда прибывают колдомедики, чётко и быстро выполняет все просьбы, умудряясь сохранять ясной голову, хотя его руки отчаянно трясутся, когда он держит её за руку в то время, когда врачи выдавливают плод. Их холодная реплика «Плод замер» морозит сознание, заставляет замереть пульс, но он до последнего верит, что судьба не посмеет дважды отобрать у него самое дорогое.

И когда мёртвый комок, покрытый странной белой пеной, выпадает в руки колдомедика, он рывком открывает нижний ящик прикроватной тумбочки, выхватывает из него коробочку с вензелем «W» на крышке и раскрывает её, молясь лишь о том, чтобы это не было очередной твоей шуткой.

После твоих похорон он нашёл эту коробочку в столе управляющего вашего магазина. По-видимому, ты положил её туда ровно перед тем, как отправиться в своё последнее путешествие. К коробочке была приложена записка, в которой ты с изрядной долей юмора — а по-другому ты и не умел — желал воспользоваться этим сокровищем по назначению. Ты писал, что внутри находится твоё дыхание.

И он раскрывает коробочку, не видя, как переглядываются угрюмо колдомедики.

Ребёнок с синюшными губами ещё лежит рядом с матерью, откинувшейся в забытье на подушки, её жизнь всё ещё в опасности.

Из коробочки выплывает белое облачко, тянется к бездыханному тельцу и растворяется где-то под сердцем. Ребёнок дёргается, но прежде, чем спальню оглашает его крик, изумлённые колдомедики слышат пронзительный писк, схожий с позывными радиоволн.

Точка. Точка. Тире. Точка.

Вы с Ли доставили немало хлопот врагам с нахальными эфирами «Поттеровского дозора». Ты прекрасно знал азбуку Морзе, а уж выбить первую букву твоего имени не составляло для тебя никакого труда.

Я знаю, что я — не ты.

Никогда не буду тобой.

Я — другой, но я горжусь своим именем.

Я — Фред Уизли.