Гипсовые котики мадам Ленорман (джен)

* * *

Зима в этом году затянулась.

Я проснулась — как обычно, раньше всех, — оделась, нашла в мозаичном окне своей спальни простое стеклышко и смотрю сквозь него в сад. Вчера под окнами столовой, на самом солнечном месте, появились проталины — клумбы выставили наружу свои черные земляные бока. А сегодня там опять снег. Пасмурно.

Время готовить завтрак. Я прохожу через галерею и мимоходом ласково глажу резные балясины. Половицы приветствуют меня легким скрипом.

В большой двусветной зале тихо. Дверь каровского кабинета закрыта, но веревочная лесенка, по которой Кристофер забирается в свою башенку-чердак, уже спущена. Мальчик скучает — зимние развлечения давно приелись, а обещанное Каровым катание на глупнях все откладывается и откладывается — они ленивы и не покинут свои зимние гнезда, пока не настанет тепло. Каров тоже мается от скуки и безделья — аномальные явления как будто впали в спячку вместе с глупнями, и работы для него нет.

На кухне я режу хлеб и мажу его тончайшим слоем масла. Нет работы — нет денег. Покупая виллу, мы с Каровым вывернули все карманы, так что на переезд пришлось даже занимать. Спасибо инспектору Клаусу — не просто выручил, но и не требует срочно вернуть долг. Я вяжу теплые чулки и свитера, чтобы тратить поменьше угля на отопление, пироги пеку теперь только по воскресеньям и пытаюсь сама учить Кристофера грамоте, потому что не на что отправить его в школу — но я не жалею, нет. «Черный дрозд» — дом с большим потенциалом, годик-другой — и в нем заведутся чудеса.

Круглый стол в столовой нежится под чистой скатертью с вышитыми незабудками. Три тарелки горячей овсянки, хлеб с маслом, в розетку налито вишневое варенье — гостинец госпожи Вероники. Большая чашка кофе — Карову, две с чаем — Кристоферу и мне. Вареные яйца и сэндвичи с сыром уже завернуты в бумагу и сложены в сумку, которую я возьму с собой.

Механическая птица-секретарь выезжает из часов в зале, прочищает горло и громко чирикает восемь раз подряд.

* * *

Уже на подъезде к Хельму не протолкнуться. Раз в три года, в первых числах апреля, здесь, в университетском городке, проходит Выставка-ярмарка чудес и научных изобретений — и народу на нее съезжается немало. Изобретатели, торговцы, но больше всего — любопытных зевак. Мы не относимся ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Каров переломил свою гордость и намерен попроситься на работу в Хельмский университет, который эффектно покинул пару лет назад прямо посреди семестра: все его руководство, конечно, тоже будет здесь. Ну а я покажу Кристоферу ярмарку.

На университетском поле для игры в мяч ровно в полдень должна начаться церемония открытия, к которой приурочено главное событие ярмарки — демонстрационный запуск цеппелина. Всю дорогу я гадаю про себя, как выглядит штуковина, которую назвали таким вкусным словом.

К счастью, к открытию мы не опоздали, хотя самоходную повозку пришлось оставить почти на окраине городка. Здешний бургомистр, произнеся речь приличествующей случаю длины, перерезает ленточку и под ор, свист и улюлюканье толпы в тускло-серое небо всплывает огромная стального цвета сигара с коричневым брюшком.

— Вот так выглядит последнее слово науки и знамя технического прогресса! — Каров часто бывает патетичен. — Так, кажется, я вижу господина ректора…

С этими словами он ссаживает Кристофера с плеч на землю и немедленно ввинчивается в толпу. По рядам зевак передается новость — раз первый полет прошел успешно, значит, после обеда на борт будут брать пассажиров. Кристофер дергает меня за рукав:

— А мы могли бы покататься на цеппелине?

— Сейчас мы вряд сможем себе это позволить, милый. Может быть, в другой раз, когда дела пойдут лучше… Или, если хочешь, я могу полетать с тобой дома.

— Ну вот еще, — смеется Кристофер. — Ты и до моей башенки подняться не сможешь.

Что верно, то верно — с грузом я далеко не улечу. И без того спина болит.

Так что я беру Кристофера за руку, и мы идем гулять по ярмарке. Сначала людской поток увлекает нас в здание университета, где расположился главный выставочный зал, а потом в ряды палаток и прилавков на прилегающих к нему улицах.

Кристофер с горящими глазами тащит меня от палатки к палатке, ему нравится решительно все. Механические человечки, которые умеют снимать цилиндры и кланяться. Заключенный в бутылку фрегат с белоснежными бумажными парусами. Музыкальные шкатулки. Самопишущие перья. Приспособления для завязывания шнурков. Устройства для отпугивания привидений…

В одной из палаток мы задерживаемся. Торговец, маленький человек в жилете и с рыжими усами, только что расхвалил нам свой чудо-товар — самонагревающийся чайник, кипяток за пять минут, год и один день гарантии, всего восемь золотых, со скидкой, только для вас, мадам, и вы навсегда забудете о том, что такое возиться с углем по утрам.

— Тебе было бы меньше хлопот... — робко говорит Кристофер. Я только улыбаюсь и качаю головой: чайник тоже оставим на следующий раз. Между светлых бровей Кристофера залегает озабоченная складка.

Бурные торговые улочки выбрасывают нас на неожиданно тихий островок: припорошенная снегом скамейка и два чахлых кустика. Очень кстати. Я счищаю со скамейки снег и присаживаюсь отдохнуть, а Кристофер внезапно достает из-за пазухи свою флейту.

— Чудо! Чудо! Кто хочет увидеть настоящее чудо! — звонко выкрикивает он. — Кто хочет увидеть весну посреди зимы? Сейчас этот куст зазеленеет!

Не успеваю я опомниться, как вокруг нас собирается кружок любопытных. Несколько мелких монет падает в шапку, которую Кристофер стянул с головы и сунул мне в руки. «Давай, парень, покажи, что умеешь», — подзадоривают его.

Мне бы прекратить все это, но я не успеваю… Кристофер подносит флейту к губам с выражением блаженства, и меня накрывает тонкая теплая мелодия, похожая на теплый весенний ветерок. Снег вокруг кустов как будто начинает подтаивать. Не так ли появились проталины под окном нашей столовой?..

Но зрители, по-видимому, мелодию не слышат, потому что одобрительные поначалу смешки переходят в издевки. «Довольно кривляться, мальчик, где твое чудо?» Мимо проходит какой-то господин с женой в хорошенькой муфте. У него гаснет сигарета, и господин громко, не стесняясь, ругается.

Из волшебства меня выдергивает громкий, пронзительный свист. Минута — и у кустиков нас остается трое: собранный, серьезный Кристофер, суровый на вид констебль в форменном мундире и растерянная я.

— Ну и ну, — цокает языком констебль, разглядывая улики — монетки в шапке, которая так и осталась лежать у меня на коленях. — Попрошайничество и незаконное предпринимательство... Молодой человек, вы хоть представляете, сколько стоит лицензия на торговлю на этой ярмарке?

— Простите, сэр, — говорит Кристофер. — Я не… я не знал этого раньше.

— Незнание закона не освобождает от ответственности, — нравоучительно говорит констебль. — Пройдемте...