Гипсовые котики мадам Ленорман (джен)

* * *

Зима в этом году затянулась.

Я проснулась — как обычно, раньше всех, — оделась, нашла в мозаичном окне своей спальни простое стеклышко и смотрю сквозь него в сад. Вчера под окнами столовой, на самом солнечном месте, появились проталины — клумбы выставили наружу свои черные земляные бока. А сегодня там опять снег. Пасмурно.

Время готовить завтрак. Я прохожу через галерею и мимоходом ласково глажу резные балясины. Половицы приветствуют меня легким скрипом.

В большой двусветной зале тихо. Дверь каровского кабинета закрыта, но веревочная лесенка, по которой Кристофер забирается в свою башенку-чердак, уже спущена. Мальчик скучает — зимние развлечения давно приелись, а обещанное Каровым катание на глупнях все откладывается и откладывается — они ленивы и не покинут свои зимние гнезда, пока не настанет тепло. Каров тоже мается от скуки и безделья — аномальные явления как будто впали в спячку вместе с глупнями, и работы для него нет.

На кухне я режу хлеб и мажу его тончайшим слоем масла. Нет работы — нет денег. Покупая виллу, мы с Каровым вывернули все карманы, так что на переезд пришлось даже занимать. Спасибо инспектору Клаусу — не просто выручил, но и не требует срочно вернуть долг. Я вяжу теплые чулки и свитера, чтобы тратить поменьше угля на отопление, пироги пеку теперь только по воскресеньям и пытаюсь сама учить Кристофера грамоте, потому что не на что отправить его в школу — но я не жалею, нет. «Черный дрозд» — дом с большим потенциалом, годик-другой — и в нем заведутся чудеса.

Круглый стол в столовой нежится под чистой скатертью с вышитыми незабудками. Три тарелки горячей овсянки, хлеб с маслом, в розетку налито вишневое варенье — гостинец госпожи Вероники. Большая чашка кофе — Карову, две с чаем — Кристоферу и мне. Вареные яйца и сэндвичи с сыром уже завернуты в бумагу и сложены в сумку, которую я возьму с собой.

Механическая птица-секретарь выезжает из часов в зале, прочищает горло и громко чирикает восемь раз подряд.

* * *

Уже на подъезде к Хельму не протолкнуться. Раз в три года, в первых числах апреля, здесь, в университетском городке, проходит Выставка-ярмарка чудес и научных изобретений — и народу на нее съезжается немало. Изобретатели, торговцы, но больше всего — любопытных зевак. Мы не относимся ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Каров переломил свою гордость и намерен попроситься на работу в Хельмский университет, который эффектно покинул пару лет назад прямо посреди семестра: все его руководство, конечно, тоже будет здесь. Ну а я покажу Кристоферу ярмарку.

На университетском поле для игры в мяч ровно в полдень должна начаться церемония открытия, к которой приурочено главное событие ярмарки — демонстрационный запуск цеппелина. Всю дорогу я гадаю про себя, как выглядит штуковина, которую назвали таким вкусным словом.

К счастью, к открытию мы не опоздали, хотя самоходную повозку пришлось оставить почти на окраине городка. Здешний бургомистр, произнеся речь приличествующей случаю длины, перерезает ленточку и под ор, свист и улюлюканье толпы в тускло-серое небо всплывает огромная стального цвета сигара с коричневым брюшком.

— Вот так выглядит последнее слово науки и знамя технического прогресса! — Каров часто бывает патетичен. — Так, кажется, я вижу господина ректора…

С этими словами он ссаживает Кристофера с плеч на землю и немедленно ввинчивается в толпу. По рядам зевак передается новость — раз первый полет прошел успешно, значит, после обеда на борт будут брать пассажиров. Кристофер дергает меня за рукав:

— А мы могли бы покататься на цеппелине?

— Сейчас мы вряд сможем себе это позволить, милый. Может быть, в другой раз, когда дела пойдут лучше… Или, если хочешь, я могу полетать с тобой дома.

— Ну вот еще, — смеется Кристофер. — Ты и до моей башенки подняться не сможешь.

Что верно, то верно — с грузом я далеко не улечу. И без того спина болит.

Так что я беру Кристофера за руку, и мы идем гулять по ярмарке. Сначала людской поток увлекает нас в здание университета, где расположился главный выставочный зал, а потом в ряды палаток и прилавков на прилегающих к нему улицах.

Кристофер с горящими глазами тащит меня от палатки к палатке, ему нравится решительно все. Механические человечки, которые умеют снимать цилиндры и кланяться. Заключенный в бутылку фрегат с белоснежными бумажными парусами. Музыкальные шкатулки. Самопишущие перья. Приспособления для завязывания шнурков. Устройства для отпугивания привидений…

В одной из палаток мы задерживаемся. Торговец, маленький человек в жилете и с рыжими усами, только что расхвалил нам свой чудо-товар — самонагревающийся чайник, кипяток за пять минут, год и один день гарантии, всего восемь золотых, со скидкой, только для вас, мадам, и вы навсегда забудете о том, что такое возиться с углем по утрам.

— Тебе было бы меньше хлопот... — робко говорит Кристофер. Я только улыбаюсь и качаю головой: чайник тоже оставим на следующий раз. Между светлых бровей Кристофера залегает озабоченная складка.

Бурные торговые улочки выбрасывают нас на неожиданно тихий островок: припорошенная снегом скамейка и два чахлых кустика. Очень кстати. Я счищаю со скамейки снег и присаживаюсь отдохнуть, а Кристофер внезапно достает из-за пазухи свою флейту.

— Чудо! Чудо! Кто хочет увидеть настоящее чудо! — звонко выкрикивает он. — Кто хочет увидеть весну посреди зимы? Сейчас этот куст зазеленеет!

Не успеваю я опомниться, как вокруг нас собирается кружок любопытных. Несколько мелких монет падает в шапку, которую Кристофер стянул с головы и сунул мне в руки. «Давай, парень, покажи, что умеешь», — подзадоривают его.

Мне бы прекратить все это, но я не успеваю… Кристофер подносит флейту к губам с выражением блаженства, и меня накрывает тонкая теплая мелодия, похожая на теплый весенний ветерок. Снег вокруг кустов как будто начинает подтаивать. Не так ли появились проталины под окном нашей столовой?..

Но зрители, по-видимому, мелодию не слышат, потому что одобрительные поначалу смешки переходят в издевки. «Довольно кривляться, мальчик, где твое чудо?» Мимо проходит какой-то господин с женой в хорошенькой муфте. У него гаснет сигарета, и господин громко, не стесняясь, ругается.

Из волшебства меня выдергивает громкий, пронзительный свист. Минута — и у кустиков нас остается трое: собранный, серьезный Кристофер, суровый на вид констебль в форменном мундире и растерянная я.

— Ну и ну, — цокает языком констебль, разглядывая улики — монетки в шапке, которая так и осталась лежать у меня на коленях. — Попрошайничество и незаконное предпринимательство... Молодой человек, вы хоть представляете, сколько стоит лицензия на торговлю на этой ярмарке?

— Простите, сэр, — говорит Кристофер. — Я не… я не знал этого раньше.

— Незнание закона не освобождает от ответственности, — нравоучительно говорит констебль. — Пройдемте...

* * *

В участке тепло и очень шумно. По случаю ярмарки весь личный состав трудится «в поле», а обязанности дежурного выполняет сам начальник участка, сержант Финнеас — так гласит табличка на его мундире, — и бедолага, похоже, скоро потеряет голову от хлопот. Поминутно звенит дверной колокольчик, возвещая о прибытии очередного посетителя. Какие-то торговцы не поделили место для своих палаток. У какой-то дамы украли часы. Какая-то девочка потерялась, ревет в три ручья, и сержанту немалых трудов стоит успокоить ее и выяснить, как ее зовут и кто ее родители. Поймали карманника с поличным, и теперь ищут даму без часов, чтобы устроить опознание. Носятся туда-сюда подростки-рассыльные.

Мы не торопимся привлекать к себе внимание сержанта: я быстро устаю вдалеке от дома и рада возможности передохнуть, а к Кристоферу, который сейчас придавлен сознанием содеянного, вряд ли скоро вернется способность наслаждаться ярмаркой. Он глубокий и ранимый мальчик — полная противоположность Карову с его легкомыслием и бурным темпераментом. Поэтому мы находим местечко за низенькой деревянной загородкой для задержанных, и я с наслаждением грею спину и руки об изразцовую печь.

Кристофер, прикорнувший было рядом, вскакивает, уступая место новоприбывшей. Это невысокого роста пожилая женщина, можно сказать, старушка. Из-под чепца торчат седые букольки и ястребиный нос. Странный контраст.

— Сами они дураки, раз не умеют желание толком загадать, — ворчит старушка. — Кстати, мое имя мадам Ленорман. Элиза Ленорман.

Я бы лучше вздремнула, но хорошее воспитание не позволяет мне уклониться от светской беседы. Точнее, я время от времени подаю односложные реплики, а мадам Ленорман журчит, как ручеек... Моя лавочка здесь под вывеской «Элизиум» — это от «Элиза», забавно, правда? Я торгую желаниями. Как? Коммерческая тайна, милочка. А они выдумают какую-нибудь ерунду, а потом бегают в участок жаловаться…

— Разве можно купить желание? — недоверчиво спрашивает Кристофер.

— Наверное, милый, — говорю я. — Я как-то по случаю в Биргенау купила рецепт счастья…

Журчание мадам Ленорман ненадолго затихает, и она бросает на меня не по возрасту острый и цепкий взгляд.

— И в чем же он заключался?

— Не имею ни малейшего представления — я так его и не испробовала, а сам рецепт потом куда-то задевался...

Урчащий желудок Кристофера напоминает мне об обеде. Я расстегиваю сумку и делю нехитрую трапезу на троих. Порция Карова достается мадам Ленорман, но о докторе я не слишком беспокоюсь — перекусит где-нибудь, а то и вовсе обойдется без еды: желудок у него такой же луженый, как и глотка.

Последний сэндвич я кладу на стол начальника участка, беру скучающую с утра чашку и держу ее в ладонях минуту-другую, пока кофе не становится приятно теплым. Сержант Финнеас рассеянно благодарит и откусывает сэндвич прямо с салфеткой.

К пяти часам ярмарка сворачивает свою торговлю, и ярмарочный народ растекается по кабачкам, ресторанам и гостиницам — отдыхать и обмывать удачные сделки. Участок тоже понемногу стихает, и очередь доходит до нашего правонарушения.

Сержант подзывает нас с Кристофером к себе и находит нужную запись в своем регистрационном журнале.

— Уличный музыкант, верно?

Бледный серьезный Кристофер говорит, запинаясь, но держится не без достоинства.

— Не совсем так, сэр, я просто хотел, чтобы куст зазеленел и...

— Не торопитесь, юноша. Сначала мы должны установить вашу личность. Имя? Возраст? Место жительства?

— Меня зовут Кристофер, сэр, мне почти десять лет, и мы живем на вилле «Черный дрозд» и…

— Его опекун — доктор Генри Каров, вы могли знать его, когда он преподавал в Хельмском университете, — вмешиваюсь я.

Сержант переводит взгляд на меня, словно впервые замечает.

— Каров? Наслышан, наслышан... А вы, мадам, кем приходитесь мальчику?

Ох, не так-то просто объяснить стороннему человеку, что связывает нашу нетипичную семью.

— Пожалуй, фея-крестная, — решаюсь я. — Но для протокола можете записать меня няней или гувернанткой.

Сержант Финнеас кивает, делает пометку в бумагах и снова сосредотачивает свое внимание на Кристофере.

— Итак, личность установлена, перейдем к фактам. Констебль Дженкинс докладывает, что вы собрали плату за представление, но никакого представления не показали…

— Я просто не успел, сэр, нас быстро прервали… Но я намеревался заработать деньги честно, чтобы купить ей, — кивок в мою сторону, — саморазогревающийся чайник и…

— Строго говоря, вам вообще не следовало это делать, — снова прерывает замявшегося Кристофера сержант.

-...и покататься на цеппелине! Вы бы предпочли, чтобы ради этого я стал воришкой и лазил по чужим карманам? — неожиданно смело парирует Кристофер.

Полицейский откидывается в кресле, скрестив руки на груди, и весело смеется.

— Мне нравится ваша логика, юноша, и ваше почтение к закону. И вот что я вам скажу — не пренебрегайте впредь знанием уголовного кодекса. Во время Хельмской ярмарки нелицензионная торговля чудесами карается штрафом, а мошенничество — тюремным заключением… В случае же задержания уличного музыканта мы можем ограничиться устным предупреждением, и считайте, что я вам его уже сделал.

Слава Всевышнему — кажется, инцидент исчерпан. Сержант Финнеас делает еще несколько записей в журнале, дует на чернила и, убедившись, что они высохли, нарочито громко его захлопывает.

— А теперь могу я взглянуть — в частном порядке, разумеется — на вашу дудочку?

Поколебавшись, Кристофер достает свою флейту и вручает сержанту. Тот подносит ее к губам и пытается извлечь из нее хоть какой-нибудь звук, но безуспешно. Осмелевший Кристофер подсказывает:

— Эта флейта не для музыки, она собирает огоньки…

— Флейта собирает огоньки... — задумчиво повторяет сержант. — А вы не из Магленбурга часом?

— Ага…

Сержант осторожно кладет флейту поверх кипы бумаг, и по всему участку разносится его веселый голос:

— Джееееенкинс! Дженкинс, поздравляю, ты зацапал самого Мрачного Преступника!

Похоже, известность Кристофера распространилась далеко за пределы Магленбурга, потому что кроме самого Дженкинса к нам мигом собираются и остальные полицейские. Под их шуточки и любопытные вопросы Кристофер показывает свое диковинное умение — собирает окрестный свет в маленькое солнышко, а потом бережно возвращает огоньки по местам.

И когда заканчивается волшебная мелодия, кажется, только я замечаю, что мадам Ленорман в участке больше нет.

* * *

Мы находим Карова во дворе выставочного павильона. Наш доктор сидит на скамейке, вытянув длинные ноги, и созерцает городской пейзаж. В лучах заката высокие металлические крыши Хельма отливают тревожно-оранжевым, а снежок на тротуаре под сотнями ног превратился в грязную ледяную кашу. Огромная неповоротливая туша цеппелина оседает на поле. И впрямь есть на что полюбоваться.

— Ну, как успехи?

— Ректор обещал вынести мое прошение на ученый совет, — обычно энергичный Каров выглядит немного подавленным. Неудивительно: я достаточно наслышана об университетских порядках и знаю, что ученый совет — это бесконечные споры и проволочки. Значит, еще недели неопределенности и ежеутреннего подсчета тающих запасов.

Чтобы развлечь Карова, я рассказываю ему о наших с Кристофером приключениях. Помогает.

— Элизиум — от Элизы? Ха-ха, ловко придумано! Пожалуй, я тогда буду звать тебя Лара, моя дорогая, в честь домашних ларов, — хохочет доктор. — Или, может быть, тебе больше нравится Пенни — от пенатов?..

На окраине Хельма Каров чуть не переезжает своей самоходной повозкой какого-то человечка, который выскакивает из-за угла нам наперерез. Саквояж отлетает в сторону. Каров — я и глазом моргнуть не успела — уже помогает человечку встать и отряхнуть пальто и шляпу от грязно-снежного уличного месива.

— Вы в порядке? Отвезти вас к врачу? — участливо спрашивает Каров.

— Ни в коем случае! — голос у человечка неожиданно писклявый. — Вам в сторону Яблоневых холмов? Тогда подбросьте к дилижансу.

Человечек подбирает свой саквояж, водворяется на заднее сиденье, рядом с Кристофером, поднимает воротник и нахлобучивает шляпу так, что наружу торчит только кончик носа. Общаться наш спутник явно не расположен, и мы в молчании проделываем большую часть пути до дома. Смеркается.

На одной из развилок он бурчит: «Здсь останвите, пжлста», — и вот уже ни человечка, ни саквояжа…

«Даже спасибо не сказал», — обиженно заявляет Каров и сворачивает на проселочную дорогу, ведущую к «Черному дрозду».

* * *

Посылка и инспектор Клаус прибывают аккурат к обеду. Протяжная трель звонка отзывается во мне теплым предчувствием, и оно меня не обманывает: за дверью стоит наш магленбургский друг, а в руках у него — бумажный сверток с темно-красным почтовым штемпелем.

— Представьте, я уже почти на пороге, как меня нагоняет какой-то мальчишка, спрашивает: «Вы к этим?», сует посылку в руки и исчезает, — немного растерянно говорит инспектор вместо приветствия. — Кстати, чудесно выглядите, моя дорогая, сельский воздух вам на пользу.

— Спасибо, инспектор, — смеюсь я. — По всей видимости, это был Роберт с соседней фермы, он исполняет в наших краях обязанности почтальона. Славный мальчик, но ужасно невоспитанный.

На звуки наших голосов в залу с галереей собираются остальные обитатели виллы. Кристофер ловко спускается по веревочной лесенке из своей башни и робко жмет Клаусу руку — кажется, инспектора он все еще немного побаивается. Из кабинета выходит зевающий Каров в домашнем халате — накануне доктор зачитался «Вестником научного мира» и поздно лег.

Пока я накрываю на стол, инспектор Клаус делится новостями. Молодой стажер Йоржи окончательно поправился после осенней стычки с преступным миром и вернулся на службу уже в чине полицейского. Сыщики Петер и Олаф до сих пор вспоминают пироги, которые я совала в карманы их пальто. Госпожа Вероника Вернер, вдова, у которой мы снимали дом в Магленбурге, передает поклон и приглашение на свадьбу летом. Сам Клаус взял неделю отпуска, чтобы съездить на ярмарку чудес и навестить нас на обратном пути, а в Хельме застал целое преступление — кто-то похитил чертежи цеппелина.

— Этим недотепам и дырявый сапог нельзя доверить, не то что ценные документы, — с чувством профессионального превосходства говорит инспектор. — Только и умеют, что детей арестовывать. Единственное, что они смогли установить точно, это то, что чертежи были выкрадены из выставочного зала к вечеру первого дня…

После обеда дело наконец доходит и до посылки. Право развернуть ее мы предоставляем Кристоферу.

В бумагу завернута обычная картонная коробка, а в ней лежат три одинаковые плоские гипсовые фигурки в виде котят. Они отличаются только цветом — черный, белый и рыжий.

Кристофер, водя пальцем по строчкам, читает вслух записку: «Сердечно благодарю за помощь и сэндвичи. Используйте моих котиков с толком. Э. Ленорман».

— Не та ли эта дамочка, которую задержали за мошенничество с исполнением желаний? — осведомляется Каров.

Я нахожу на столе разорванную обертку, вглядываюсь в почтовый штемпель, и разрозненные события вдруг складываются в осмысленную мозаику.

— Вы несправедливы к своим коллегам, инспектор Клаус. Тот, кто похитил чертежи цеппелина, весьма ловкий человек и настоящий артист. И помогли ему скрыться именно мы, пусть и невольно. Ох, простите...

— Объясните свою мысль, пожалуйста, — инспектор, который в обычной жизни выглядит добродушным увальнем, подбирается, как собака, напавшая на след глупня. Мне даже становится немного не по себе под его пронзительным взглядом, и я с трудом подбираю слова.

— Старушка, которая торгует желаниями, — это только маска. Прикрытие… Безобидная мадам Ленорман арендует палатку и крутится на ярмарке, чтобы разведать обстановку. Ее задерживают, но по случайному совпадению в это же время в участке появляется мальчик с чудесной флейтой, который отвлекает на себя внимание полицейских. Мадам Ленорман незаметно выскальзывает из участка, похищает чертежи и быстро покидает город на первой же самоходной повозке, которая движется в нужную сторону…

— Но я точно помню, что подвозил мужчину… — заинтригованно перебивает меня Каров.

—…с тонким голосом. Добавьте немного грима, седой парик и юбки — и вас легко примут за пожилую женщину. Я думаю, он потому так невежливо себя вел, что побоялся, что мы с Кристофером узнаем его по голосу — мы ведь битый час слушали его в участке.

— Или по носу, — тихо замечает Кристофер. — У него такой длинный нос…

— Так что Элиза Ленорман вполне может оказаться каким-нибудь Элоизом, — заключаю я. — Но наш воришка оказался настолько любезен, что отправил нам сувениры с первого же почтового отделения на своем пути.

— Что ж, версия не лишена интереса… — инспектор Клаус вертит в руках обрывок обертки со штемпелем почты Яблоневых холмов — из которых, к слову, расходятся десяток маршрутов дилижансов. Судя по блеску в глазах, инспектор не прочь утереть нос своим хельмским коллегам. — Сообщу ее инспектору Оллебранду, пожалуй. Хотя это можно отложить до завтра — если вы верно сопоставили факты, моя дорогая, этот молодчик уже за тридевять земель отсюда…

— Но можно прикинуть, где его ловить! — Каров срывается с места и уносится в кабинет, видимо, за картой местных дорог.

Кристофера интересуют дела более насущные:

— Значит, эти котики исполняют желания? А как?

Инструкции к гипсовым статуэткам не прилагается, и мы втроем ломаем головы. Версии одна другой забавнее: гладить? чесать за ушком? прятать под подушку?

Возвращается Каров в обнимку с тяжеленным атласом и на лету ловит наши разговоры.

— Желание? Отлично. Мне как раз позарез нужно одно исполнить желание — я хочу получить работу в Хельмском университете!

Выкрашенный черным котенок крошится под стальным пальцами Карова, секунда — и фигурка превращается в горсточку обломков и гипсовой пыли. Это производит неприятное впечатление, так что я поскорее убираю сомнительный подарок с глаз долой, и больше в этот день мы о нем не вспоминаем. Каров учит Кристофера читать карты, и мы отлично развлекаемся, разрабатывая маршруты путешествий Ленормана и свои собственные — вплоть до самых Южных пределов, можно сказать, на край света.

Остаток вечера мы коротаем за игрой в лото и «приручи дракона», а на ночь я устраиваю гостя в комнатке с эркером. Мне кажется подходящим сюжет мозаичного окна — охотник с луком преследует дичь.

* * *

И снова письмо — Карову, с гербом Хельмского университета. Очень долго, очень аккуратно Каров вскрывает конверт, читает недлинную записку и, не говоря ни слова, уходит в кабинет. Оттуда доносятся глухие удары.

Мы бросаемся следом. Инспектору и Кристоферу предстоит пережить легкий шок, но я уже догадываюсь, что мы увидим: в докторском кабинете, уставленном книжными шкафами, есть свободный простенок, и Каров бьется о него головой — это знак настоящей душевной бури. За время нашего знакомства я видела подобное всего два или три раза. Ничего, кстати, страшного — лоб у Карова железный.

— Что, отказали?

— Хуже! Приняли!

Инспектор Клаус стряхивает с ближайшего кресла книги, разрозненные листочки с заметками, курительную трубку, пепел, плед и заботливо усаживает туда Карова, а я вынимаю из его руки письмо и читаю его вслух. Послание гласит:

«Дорогой друг и коллега! Старина Кнедлик, прокатившись на цеппелине, окончательно сбрендил, подал прошение об отставке и вместе с хозяином цеппелина собирается в так называемый кругосветный полет — они, видите ли, намерены доказать, что земля круглая. Должность заведующего университетской библиотекой занял его бывший помощник Грейсон, и вакансия помощника пока свободна. Эта должность не требует утверждения Ученым советом, так что, если пожелаете, можете приступить к работе хоть с завтрашнего дня. Дайте знать о своем решении. Искренне ваш, и т.п.»

— Ого, желание исполнилось! — радуется Кристофер. Он еще слишком юн, чтобы понять раздирающие доктора противоречивые чувства.

— Мне нужна была должность преподавателя, а не какой-то паршивой библиотечной крысы!

— Это на целую библиотечную крысу больше, чем ничего, — жестко говорю я. — И между прочим, Генри, если мне не изменяет память, вчера ты сказал, что хочешь «получить работу в Хельмском университете». Пожалуйста, вот она! Именно то, что ты попросил.

Внимательного инспектора интересует кое-что другое.

— Вы полагаете, дело в загаданном желании? — скептически говорит он. — Взгляните, письмо отправлено вчера — до того, как Каров разбил котенка…

— А вот это как раз элементарно! — ничто не способно вернуть доктора к жизни быстрее и надежнее, чем хорошая загадка. — Просто это желания обратного действия: мы в состоянии пожелать только то, что уже готово случиться. Давайте поставим эксперимент. Где остальные фигурки?

Пока Кристофер бегает за ними, мы с инспектором переглядываемся: его взгляд полон недоумения, мой выражает что-то вроде: «Ну это же Каров, чего вы от него хотите?»

В коробке под смятой оберточной бумагой дожидаются еще две фигурки. Я предупреждающе поднимаю руки:

— У меня и желаний-то никаких нет. Давай лучше ты, Кристофер.

Мальчик берет белого котенка и вертит в руках.

— Надо непременно вслух, да? — нерешительно спрашивает он. — Ну тогда… Хочу, чтобы поскорее закончилась зима и наступила весна и чтобы снег скорее растаял. Пойдет?

Гипс крошится в детских руках. Несколько мгновений Кристофер стоит на месте, а потом срывается с места и убегает. Хлопает входная дверь — один раз, потом второй. Кристофер возвращается разочарованный:

— Ничего…

* * *

После обеда Каров уезжает в город — обсуждать условия контракта. Следом за ним в путь собирается и инспектор Клаус, которому пора возвращаться к службе. Вещи уложены, самоходная повозка готова, но сам инспектор почему-то медлит.

— Может, прогуляемся? — предлагает он.

Я соглашаюсь, и мы идем по тропинке вдоль живой изгороди, которая окружает нашу виллу, и пересекаем крошечную рощицу. Влажный воздух забирается под одежду, и я зябко кутаюсь в шубку. За рощей, с пригорка, открывается вид на наш поселок: лоскутное одеяло полей и огородов и на нем — разноцветные заплаты домов и хозяйственных построек. И серое зимнее небо.

— Кристофер здорово подрос, — как-то невпопад замечает инспектор, но я радуюсь поводу прервать неловкое молчание:

— Если с университетом все выгорит, я надеюсь после пасхальных каникул отдать Кристофера в местную школу — кстати, вон она. Чтобы заниматься его образованием, Карову не хватает систематичности и терпения, а мне мозгов…

— Но вы очень умны! — восклицает инспектор Клаус с неожиданной экспрессией. — Умны и на редкость наблюдательны. Если бы все свидетели были такими же, полицейская служба стала бы сущей синекурой!

Это что, комплимент? Мне? И не за стряпню?.. Это так непривычно, что я, кажется, даже забываю за него поблагодарить.

Насмотревшись на поселок с пригорка, мы поворачиваем обратно. Я видела инспектора за трубкой и холодным пивом — добродушного, сыплющего анекдотами. Видела и за работой — собранного, цепкого, как бульдог. Сегодняшний инспектор Клаус тих и мечтателен— такого я вижу впервые.

— Вы позволите писать вам? — спрашивает он, когда мы доходим до его повозки.

— Но вы же и так нам пишете, — не понимаю я.

— Я хочу сказать — только вам одной… Кстати, как вас зовут?

Ох, ну и денек у меня сегодня…

— Где это видано, чтобы феи-крестные носили имена? — от растерянности я отвечаю язвительно. — Сколько живу, все прекрасно обходятся «милочкой» и «дорогушей».

— Как вам угодно, моя дорогая. А меня зовут… Вы только не смейтесь, пожалуйста, — просит инспектор. — Мое имя Исидор…

Удружили папа с мамой... Мне требуется весь мой запас самообладания, чтобы ограничиться легчайшим намеком на улыбку.

— Прекрасное имя, инспектор. Если вы насолите вашим подчиненным, они всегда смогут отвести душу, просто проехавшись на этот счет между собой.

— Вы самая воспитанная и деликатная женщина, которую я когда-либо встречал. Все остальные начинали смеяться, стоило мне представиться. Позвольте высказать вам свое восхищение еще раз! — провозглашает инспектор, целует мне руку на прощанье и отбывает наконец восвояси, а я отправляюсь готовить ужин.

Только чудом мне удается не превратить котлеты в угольки, а подливка, которую я в рассеянности поперчила трижды, целиком достается Карову.

* * *

Я выныриваю из глубин сна со странным ощущением того, что бок припекает, и с меня льется пот. Вся комната усыпана разноцветными солнечными зайчиками — окно выходит на восток, и сквозь витраж ярко светит солнце. На моем витраже изображена белокурая дева (я считаю ее принцессой), и у ее ног — менестрель с лютней. Судя по выражению принцессиного лица, сегодня ей играют что-то веселое. Если прислушаться, то можно расслышать тихий шелест капели снаружи.

Я слетаю с постели — слетаю в буквальном смысле слова, потому что радость меня окрыляет, — и танцую по дубовым половицам босиком. Получилось! У Кристофера получилось!

На туалетном столике, прислонившись плоской спинкой к зеркалу, стоит рыжий гипсовый котенок. Значит, Ленорман нас не обманул — его фигурки действительно исполняют желания. Стоит только разломить грубо раскрашенный гипс… Тысяча мыслей разом пытается привлечь мое внимание, но в конце концов их все вытесняет образ Вероники Вернер, которая летом выходит замуж за помощника бургомистра — это с ним вместе она организовывала памятный магленбурский карнавал. Надо же, а я была уверена, что рано или поздно веселая вдовушка пойдет к алтарю с инспектором Клаусом…

— Нет уж, — говорю я вслух сама себе и ставлю котенка обратно. — Глупости это все. Живи.

Потом я долго причесываю свои длинные медно-красные волосы и в честь первого дня весны достаю из гардероба свое самое яркое платье — дымчато-голубое, с кружевным воротничком, — а когда возвращаюсь к туалетному столику, гипсовой фигурки на нем уже нет, и я успеваю увидеть только рыжий хвостик, исчезающий за свисающим с кровати одеялом.

Точнее, отражение хвостика за отражением одеяла…

Вот это да! Я ждала первых чудес не раньше следующего Рождества, но вилла «Черный дрозд» превзошла мои ожидания с лихвой. Я надеваю домашние туфли и бегом спускаюсь в кухню. Интересно, удастся ли выманить котенка из-под кровати отражением блюдца с молоком?..