Подменыш (джен)

"Баю-баюшки-баю, не ложися на краю..." — заунывно пел найденный на чердаке потрёпанный синий медведь.

Марина больше часа качала стоящую возле окна детскую кроватку, сидя рядом на узкой тахте. С каждой минутой её веки наливались тяжестью. Хотелось зажмуриться, забыться, избавиться от нестерпимой саднящей рези, но стоило остановиться хоть на мгновение, как ребёнок начинал кричать. Бросив взгляд на отсыпанную белым гравием дорогу, уходящую в почерневший лес, она потёрла холодными пальцами виски. Стрелки часов давно перевалили за полночь, но среди кривых стволов деревьев всё ещё не было видно даже отблеска фар съехавшей с трассы машины мужа.

"Придёт серенький волчок и ухватит за бочок..."

С каждым часом в стоящем на отшибе большом доме становилось всё холоднее. Из-за налетевшего на пригород урагана отключили свет, генератор почему-то оказался разряжен, а от горящих на кухне конфорок совсем не было толку.

Марина исступленно качала люльку, без интереса наблюдая за метавшимися в лесной чаще тенями. Она не замечала ни онемевших ног, ни стреляющей боли в запястьях.

В тот день, когда Виктор предложил переехать из пыльного города ближе к природе, она согласилась, представляя маленького Стёпу босиком на зелёной траве, но сейчас дом казался ей клеткой.

Муж всё чаще задерживался на работе, родители и друзья остались далеко. С приходом осени лесная дорога раскисла так, что даже такси отказывалось приезжать. Связь не ловила, до соседей не докричишься, а в лесу — маньяк и волки. Ни фонарей, ни асфальта, ни Пятерочки. Да и ребёнок постоянно кричал. Жизнь из цветной внезапно стала чёрно-белой.

"Он потащит во лесок, под ракитовый кусток..."

В лесу застонал ветер, поднимая с рваных макушек елей стаи чёрных птиц. Куст калины с колючими ветками и пучками кроваво-красных ягод постучал в стекло, где-то скрипнула дверь, заставив Марину вздрогнуть. Сердце забилось о рёбра.

Ребёнок кричал.

"Под ракитовым кустом, закопает во песок..."

Рука сжалась на поручне детской кроватки. В центре, на матрасе, широко раскрывая чёрный бездонный рот, лежало обнажённое, покрытое безобразными синими пятнами существо. Его крохотные скрюченные пальцы хватались за белоснежную простыню, оставляя на ткани грязные серые полосы.

" Закопает во песок..."

Во дворе мелькнула размытая тень. Проскользнув возле живой изгороди, она сиганула через низкий забор, прижимая к груди свёрток, в котором Марина узнала одеяло сына.

— Стёпа?!

Подменыш, скрючился и завопил сильнее, заставляя сжиматься нежное материнское сердце. Брезгливо подхватив существо на руки, Марина выскочила на улицу. Ветер кидал в лицо опавшие листья, ноги, в напитавшихся холодной водой шерстяных носках, моментально онемели. Увидев движение между деревьев, она бросилась следом, под аккомпанемент душераздирающего нечеловеческого воя. До воспалённого мозга не сразу дошло, что так звучал её собственный голос.

Подменыш брыкался и царапался. Сумев дотянуться до её ладони, он вонзил мелкие зубки в кожу, заставив Марину зашипеть. Ей хотелось избавиться от него, не видеть пугающее, искаженное морщинами лицо, не слышать скрипучего крика. Хотелось заставить его заткнуться.

Очередной порыв ветра пробрал её до костей. Изломленные ветки цеплялись за кофту, ноги натыкались на острые камни. Грудь горела огнём. Поскальзываясь на склизкой листве, Марина бежала, но не становилась ближе к мечущемуся в темноте белому пятну. Деревья кружились хороводом, стеная по сворованной ветром листве, мелькали перед глазами безликими стволами — близнецами. Ветер свистел в ушах голосами сов, заставляя пригибаться к земле и прикрывать голову.

Выдохнувшись, Марина остановилась возле толстой сосны и взглянула на притихшего, самозабвенно сосущего её прокушенный палец подменыша: серые впалые щеки, зелёные завитки редких волос, ко лбу прилипло несколько листиков ряски. Опустившись на колени она прижала комок к груди, ощущая как холод от крохотного тела проникает в грудную клетку, пробирается за грудину, растекается по венам сонной тяжестью.

— Эй! — её голос подхватил ветер. — Кем бы ты ни была, верни моего ребёнка!

Чаща ответила заунывным скрипом.

— Иначе я убью его! Слышишь?!

Одной рукой она отчаянно принялась рыться в вялой траве и раскидывать листья. Горло саднило от крика, ногти ломались о корни. Наконец нащупав обломанный сук, она что есть силы замахнулась, но всхлипнув, лишь сильнее прижала подменыша к себе, укрывая от начавшегося дождя, впивающегося в его голую кожу ледяными иглами:

— Убью...

Со стороны дома послышался шум двигателя. Обернувшись, Марина увидела бледные лучи фар:

— Виктор? — вместо крика из горла вырвались надсадные хрипы.

Её бледные губы тряслись от холода, руки и ноги онемели, а скованное страхом, хрупкое тело под тонкой, заляпанной грязью ночнушкой и вымокшей кофтой отказывалось повиноваться. Перед глазами всё помутилось, к горлу подступила тошнота. Собрав последние силы, она вскочила на ноги и чуть не ударилась лбом о нависший над ней подбородок:

— Виктор?

Комната была залита ярким утренним светом, на улыбающемся лице мужа прыгали солнечные зайчики.

— Ну как вы тут? Не замёрзли? Прости, что не позвонил, связи не было, — он чмокнул Марину в макушку и снял пиджак. — На дорогу упало дерево, пришлось ждать МЧСников. Всё время думал как вы тут без меня, чуть с ума не сошёл...

— Мы? — Марина потерла глаза. От осадка, оставленного дурным сном, перехватило дыхание — чёртова депрессия и недосып! Схватившись за поручень детской кровати, она перевесилась через край — Стёпа. Её Стёпа. Он лежал под голубым одеялом и безмятежно чмокал пухлыми розовыми губами. Солнце играло на завитках светлых волос, заставляя их переливаться золотом. Улыбнувшись, Марина погладила костяшками пальцев бархатную кожу, но тут же испуганно отдёрнула руку, заметив рыжую грязь под собственными ногтями. Сердце пропустило удар:

— Не может быть...

— Милая? — голос Виктора, донёсшийся со стороны ванной комнаты, прозвучал встревоженно. — А что случилось с твоей одеждой?

Упавшая на пол игрушка монотонно затянула:

"Баю-бабшки-баю, не ложися на краю..."