Сектумсемпра (джен)

Лето в Шотландии было совсем нежарким — больше похоже на май в более южных краях, где Дельфини выросла и училась. Было даже несколько некомфортно, когда ветерок продувал тонкую материю мантии и становилось слишком уж свежо. Люди же казались, словно в противовес погоде, тёплыми — и её знакомые, и сама она считала себя намного более сдержанной, не радовалась всему на свете, как её ровесники здесь, в Хогвартсе. Да, они тоже заканчивали обучение, но что ждало их дальше? Если время в школе оставило у них положительные впечатления, зачем радоваться окончанию последнего учебного года? Дельфи Роули не радовалась. Пусть в этом году ей не придётся возвращаться к матушке (если повезёт и удастся устроиться на работу с проживанием, конечно), но это не значит, что впереди что-то хорошее. Даже если она и сдала ТРИТОН хорошо, у неё не было ни друзей, ни родительских связей — ничего, чтоб устроиться на хлебную должность. В Магической Британии высокие выпускные оценки теперь мало что значили. Говорят, раньше это было не совсем так — впрочем, тогда многое значила и чистая кровь, что теперь сменилась на связи, зачинавшиеся ещё в Хогвартсе. А у неё не было ничего.

Иногда ей казалось, что этот мир словно не её. Словно она идёт по тонкой корке декораций, под которой бурлит его нутро, и весь её путь здесь к кабинету директора отражается там, снизу, внутри. Только сейчас она не может разглядеть, куда же и зачем идёт. Возможно, даже её воображаемые друзья в детстве были откуда-то оттуда — из настоящего, пробивались сквозь пелену иллюзорной безрадостной жизни. Проступали, словно на портретах в кабинете директора — черты давно умерших её предшественников. Она, конечно, читала о многих из них, в особенности из последних.

Но действительно, кто не знал того же Альбуса Дамблдора! До сих пор все только и твердили, как же жаль, что нет сейчас человека его масштабов. Припоминали и двенадцать способов использования драконьей крови, и работу с Фламмелем, и прочие военные и политические заслуги — что там, даже нынешний директор нет-нет да и поглядывала на его портрет с нескрываемым благоговением.

— Подождите немного, — сказала она Дельфи. — Кажется, ваши бумаги в другом кабинете. Прошу ничего здесь не трогать — это может быть небезопасно, — бросила она напоследок, прежде, чем раствориться за дверью.

Дельфи только пожала плечами и снова глянула на портрет Дамблдора. Говорят, портреты не являются абсолютным посмертием, жизнью после ухода на тот свет. Всего лишь отблески того, кто некогда был человеком, полноценной личностью. Отпечаток его устремлений, характера, следа, который он оставил в этом мире. Ничего особенного, по большому счёту, — по мнению Дельфи, гораздо больше о человеке могли сказать его заклинания. Это не было чем-то общеподтверждённым, но она просто знала: в любом заклинании остаётся частичка того, кто его создал — именно она позволяет получить конечную формулу, конечное действие, именно так волшебник влияет на мир. Тот же Дамблдор был многогранен, обладал множеством секретов и неожиданных сторон — это видно было даже по изощрённости и тонкости его рецептов с драконьей кровью, никто в подобном возрасте не изобретал ничего и близко настолько филигранного.

Большинство волшебников не изобретали ничего: они как-то жили, взаимодействовали между собой, использовали волшебные вещи и подчас даже какие-то заклинания. Если повезёт, какие-то из этих заклинаний были даже чуточку отличными от «классических» своих версий — но по большей части они не оставляли какого-то своего следа. Всего лишь очередные — движущиеся — декорации, они исчезали бесследно и бессмысленно.

Дельфи казалось, её жизнь тоже была лишена смысла. Она иногда задумывалась, какими бы были её заклинания, её воздействие на мир, что она сама может дать, что изменить. Недавно она, наверное, нашла ответ. Сектумсемпра. Заклинание, которое… конечно же, изобрели до неё — последний директор Хогвартса до Макгонагалл, восседавший в этом кресле всего лишь неполный год. Северус Снейп. Собственно, от него осталось всего два заклинания — Сектумсемпра и Левикорпус. В принципе, Дельфи больше ничего не нужно было знать о Снейпе — заклинания говорили сами за себя. О его убогом детстве и отрочестве, о его метаниях, о стремлении вырваться куда-то, реализоваться, прорвать грань этого фальшивого мира… как и о том, что ему это, видимо, не удалось. Мир был всё тот же, и даже трещин на его маске было не разглядеть. Наверное, он что-то делал не так, и его вспарывающее заклинание было несовершенно. Возможно, это было её, Дельфи, предназначением? Она посмотрела, как осунувшийся носатый человек на портрете развернулся и ушёл внутрь холста, и снова вернулась к своим мыслям.

Жизнь казалась Дельфи безрадостной, безликой, какой-то ненастоящей. Наверное, и Юфимия Роули не была её настоящей матерью, и всё, что с ней случилось, — всего лишь сон. Однажды она сможет проснуться и увидеть настоящих родителей, которые покажут ей настоящий мир, с её настоящими воображаемыми друзьями — но что для этого надо сделать в этом мире, как проснуться? Вряд ли просто покончить с собой или начать целенаправленно идти против всех течений здесь поможет — это не вязалось бы с тем, как всё устроено, с взаимосвязями между вещами, между магией и волшебниками. Нет, если ей что-то и нужно, то это какая-то магия — надо её только найти, нащупать и привнести вместе с собой.

Директор МакГонагалл вернулась и принесла с собой нужные бумаги. Теперь Дельфи официально подтвердила свои экзаменационные оценки наравне с остальными, настоящими выпускниками Хогвартса (даже забавно давать им такой эпитет, зная, что все они — менее настоящие люди, нежели она) — не то чтобы это что-то сильно меняло в её жизни. Тем не менее, она встала, поблагодарила директора и попрощалась с ней, бросила последний взгляд на портреты и пошла вниз, из холодных каменных коридоров в прохладное шотландское лето.

Снаружи она пошла в сторону Хогсмида. Следующий поезд в Лондон был завтра, аппарировать ей не хотелось, и теперь она мельком смотрела за теми, с кем ей придётся делить Хогвартс-экспресс на обратной дороге. Дети играли в плюй-камни прямо на траве, кто-то тренировался в полётах на метлах над стадионом — каждый ловил свой кусочек лета. Большинство из них растворится в этом лете — или в одном из следующих, станет той же частью фальшивых декораций, что и небо, солнце, облака и деревья. Так же ни на что не влияя, не отдавая себя — ибо отдавать нечего. Дельфи же… Дельфи знала, что где-то есть мир, в котором всё по-другому, иначе. Где жизнь не похожа на однообразную идиллию, где министр и главный аврор занимаются в первую очередь работой, а не семейными проблемами, учась этому у бывших Пожирателей, не хранят у себя артефакты, которые нарушают все известные представления о магии и законы логики, где волшебники — не однообразные болванчики, словно слепленные по одному лекалу и окрашенные потом в различные цвета… Если Дельфини тоже принадлежит этому миру, если она такая же, и если б ей дали возможность всё изменить — она бы предпочла стереть эту пошлую иллюзию ради настоящего, даже если бы в настоящем её уже не оказалось. Сейчас же…

Сейчас Дельфи знает, что она будет пытаться изобрести, в каком направлении двигаться, реализовывать, отдавать себя, выплёскивать наружу. Сектумсемпра. Вспарывающее заклинание. Когда-то запертый в этом цирке мальчик по имени Северус уже попробовал, проторил часть дороги. Да, у него не получилось, и его заклинание могло вспороть только обычных существ, лишённых настоящей жизни, как и всё в этом мире. Возможно, ей тоже ничего не удастся, и она станет такой же фальшивкой, примет правила игры, и все стремления и знания её нынешней пропадут втуне. Фальшь заставит растерять ту живую искру, что есть в ней, потратить на бесплотную погоню за несуществующими призраками, за такими декоративными, как и окружающее пространство, целями. Но всё же, это не повод не пытаться. И она будет изо всех сил стараться пройти путь до конца, чтоб её Сектумсемпра, её аналог заклинания вспорол как плоть сам холст декораций, чтобы наружу чёрным потоком, заполоняя сущее собой, хлынула живая кровь, обнажая внутренности настоящего мира, освобождая то, что должно быть.