Луна и кровь (гет)

Занавески плясали на ветру, то раздуваясь как паруса, то безжизненно опадая. Из-за приоткрытых створок широкого окна в комнату проникал сладкий запах приближающейся осени. Ночное небо сверкало точками разбросанных от горизонта до скалистых гор звезд. Контур гор, больше напоминающий хаотично расставленные острые камни, рос к центру, где массив упирался в небо пикой вершины. Над ней, будто венчая, слабо горел худой новорожденный полумесяц.

В полумраке комнаты подрагивал огонек свечи, выхватывая из темноты силуэты — их тени сливались на противоположной стене в исступленном танце. Легкое стрекотание сверчков по ту сторону жадно хватающих воздух занавесок затихало в жадных вдохах внутри комнаты. Одна из занавесок дрогнула на гардине, натянулась и слетела с петель. Кружево опало на шелк простыней, сминаемое под тонкими напряженными пальцами.

Свеча вспыхнула. Ногти впились в кружево. Ткань затрещала, разрываясь. Широкая ладонь легла сверху. Створки окна застучали, занавеска раздулась. Стрекот сверчков исчез. Тишина ночи взорвалась последним прерывистым выдохом. Ворвавшийся в комнату ветер взвыл, захватывая все, до чего мог дотянуться. Свеча загорелась столбом огня и погасла.

— Это ты?

Голос во мраке. Чуть хриплый и все еще немного подрагивающий.

С закрытыми глазами она могла видеть, как пляшет улыбка на его пухлых алых губах. Она плотнее сомкнула веки и увидела ровные белые зубы, широкий чувственный рот, карие, почти черные глаза, разглядывающие выбеленный потолок. В своем сознании она провела рукой по его гладким, почти мраморным щекам. Ее пальцы гладили высокие скулы, усыпанные еле заметными веснушками, задевая ногтями длинные ресницы.

— Прекрати! — рассмеялся Эрик и поднялся на локте, нависнув над ней.

— Я ничего не делала!

Она чувствовала его жаркое дыхание на своем лице. Кончик его носа почти касался кончика ее носа. Его волосы струились по обеим сторонам его лица и щекотали ее кожу, касаясь ее розовых щек.

— Я почувствовал, Лав.

— Прости, — коротко ответила она и протянула руку, теперь по-настоящему дотронувшись пальцами до его веснушек.

Эрик шумно выдохнул и прижал ее к постели, накрыв своим обнаженным телом. Его нога заскользила между ее ног, губы слились с губами в неистовом поцелуе. Он запустил руку под простыни, и Лаветт почувствовала, как его пальцы впиваются в ее разгоряченную кожу. Она застонала и задрала подбородок, позволяя ему целовать ее шею, опускаясь все ниже.

— Так это ты? — спросил он ее ключицы.

— Возможно, — пожала плечами Лаветт.

Он вернулся к ее лицу, его глаза хитро поблескивали, и, казалось, были единственным светом в этой темной комнате.

— Разожги ее снова.

— Мне нравится мрак.

— Я хочу видеть тебя.

Лаветт зажмурилась. Искра огня тронула фитиль, распаляя его. Свеча вспыхнула вновь.

— Так-то лучше, — ухмыльнулся Эрик.

Блики заплясали на его черных волосах, тени принялись лизать его щеки. Лаветт, утопая в подушках, впервые радовалась тому, что не может пошевелиться — так крепко он прижимал ее к шелковым простыням. Она чувствовала его жар низом живота, а после чрево разверзлось пылким желанием, и Лаветт задрала ноги, обвив ими его бедра, еще крепче прижимая его к себе. Ее снова обдало жаром его дыхания. Он не двигался, лишь смотрел на нее с напускным любопытством.

Лаветт провела рукой по его лицу, а после обвила вокруг пальца свисающую черную прядь и заправила ее за его ухо. Свет свечи озарил его светлую кожу.

— Я не хочу отпускать тебя. Никогда, — сказала Лаветт, сильнее сжимая ноги вокруг его бедер.

— Не отпускай.

— Ты ведь уедешь.

— Только с тобой.

Его крепкая грудь прижалась к упругим холмикам ее грудей. Он чувствовал кожей ее твердые соски, его душа сгорала от жара ее лона. Ее тонкие пальцы оказались на его спине, но он даже не скривился, когда по его коже потянулись, будто линии под кистью художника, продолговатые царапины из-под ее ногтей.

Вторая занавеска упала на пол. Воск растекся по подсвечнику и капал через край на дерево комода. Огонь погас. Звезды заволокли тучи. Скалы были более не венчаны. Створки окна замерли.

Эрик, тяжело дыша, перекатился на спину, просунул руку под тонкую талию, и притянул Лаветт к себе. Она тут же обвила его торс руками. Ее длинные светлые волосы разметались по простыням, покрывая ее спину и падая на его живот.

— Я никого и никогда так не любил, — сказал Эрик. — Никогда и никого, как тебя, Лав.

— А ты когда-нибудь влюблялся? — спросила Лаветт.

Эрик задумался и услышал смех прежде, чем понял, что смеется он сам.

— Нет, — наконец сказал он.

Лаветт провела рукой по его груди от ключиц, по животу, пока не остановила свою ладонь у самого паха. Она нежно коснулась губами выступа его челюсти чуть ниже уха и отстранилась, поднимаясь. Она не стала утруждаться, прижимая к грудям простыню, и без притворной скромности села перед ним обнаженная.

Ловким движением она скрутила за спиной волосы. Эрик ничего не сказал, ему нравилось, как теперь в свете, исходящем от окна, просматривается ее тело. Но ему так же нравилось и когда ее длинные волосы закрывали его, словно воздушный шелковый плащ. Он лишь положил руку на ее бедро. Без призыва к близости. Он хотел, чтобы она чувствовала, что они все еще рядом и неразрывно связаны. Пусть хотя бы и ладонью, лежащей на ее ноге.

— А ты когда-нибудь влюблялась?

Лаветт хихикнула и, хитро сузив глаза, чуть нагнулась, заглянув в его глаза.

— Думаю, когда была совсем маленькой, — сказала она. — В деревню приехали бродячие артисты. Они играли спектакль про девочку и волка. Они оказались у нас проездом. Направлялись в ближайший город. Но решили отыграть мимоходом и заработать денег. И остались почти на месяц. Неделю они ставили одно и то же представление. Я ходила смотреть его каждый день. Я упрашивала бабушку до слез, чтобы она отвела меня на базар, только бы увидеть его снова. Спектакль. Я хотела смотреть его снова и снова. Пока вдруг не поняла, что хочу-то я снова и снова смотреть не на спектакль, а на волка. Он был пугающим, страшным…

— Спектакль?

— Волк.

Лаветт снова запустила руки за спину и скрутила волосы.

— Он был таким только на сцене. А по вечерам, когда вся деревня собиралась за столами, на которых днем фермеры продавали овощи со своих ферм, он вдруг становился совсем другим.

— Он был твоей первой любовью? — спросил Эрик.

— Мне было шесть лет, дурачок! — захохотала Лаветт.

Ее руки вновь устремились к волосам, но замерли на плечах. Лаветт горько усмехнулась и покорно сложила ладони на своих коленях.

— Тогда я впервые почувствовала… это. Я радовалась, что соседям нравится спектакль, и артисты не уезжают. Только просыпаясь, я бежала за бабушкой и тащила ее на базарную площадь. А потом я поняла, что ей спектакль давно надоел… И сценарий начал меняться. Убегая от волка, девочка ломала все больше костей. С каждым днем. Все больше. Наши лекари залечивали ее раны, и на следующий день спектакль начинался снова. К концу месяца сцена покрывалась кровью. В последние дни представлений кровь капала со сцены на землю.

— И они перестали выступать?

— Бабушка сказала, что они уехали, — ответила Лаветт. Ее лицо помрачнело, глаза забегали, будто она пыталась отыскать ответ.

— Лав, чем закончился последний спектакль? — спросил Эрик, поднявшись. Он схватился за деревянную спинку кровати, придвинулся к ней и потянул за собой Лаветт.

— Я… Там… Кровь… Там была кровь…

— Ты видела, как они уезжали?

— Нет, — замотала головой Лаветт. — Когда я проснулась и начала искать свое праздничное платье, бабушка сказала, что спектакля не будет. Артисты уехали.

— Лав…

— Они уехали, — твердо сказала Лаветт. — В дальние города. Они объехали все страны. — Ее голос дрогнул. Эрику на грудь упала горячая слеза.

Лаветт задрожала. Створки окна распахнулись, и Эрик обрадовался, что они сидят по центру кровати — оконная рама лишь слегка задела его ухо. В подсвечнике вспыхнул воск, огонь пробежал по комоду и перебросился на деревянную рамку с фотографией. На фотографии еще совсем маленький Эрик сидел на коленях у своей старшей сестры Джо. Под фотографией ровным почерком было выведено: «Эрик — 4. Джо — уже 21, 16». Огонь задел лишь край ее сарафана. Полез выше, к ее локонам, за которые маленький Эрик пытался ухватиться руками, но Лаветт быстро вдохнула и изо всех сил ударила себя рукой по лицу. Огонь исчез, будто его и не было.

— Прости… — еле слышно прошептала Лаветт.

Эрик неотрывно смотрел на рамку.

— Все хорошо, — быстро ответил он, и Лаветт отстранилась, поняв, что его сейчас по-настоящему волнует.

Эрик вытянулся на кровати, дотянулся до рамки и схватил ее, внимательно осматривая нанесенный урон.

— Все хорошо, — сказал Эрик, и Лаветт облегченно вздохнула.

— Прости… Я совсем не хотела…

— Все в порядке, Лав, — искренне сказал Эрик и, притянув ее к себе, чмокнул в лоб. — Просто теперь у Джо платье чуть темнее. У нас много фото. И мы сделаем еще. — Эрик внимательно посмотрел на Лаветт. — И на следующих фото нас уже будет трое.

— Трое? — удивилась Лаветт.

— Да, — кивнул Эрик. — На них всех. На всех, что будут дальше, будешь ты.

Лаветт улыбнулась и смахнула с лица слезы.

Эрик, не глядя, вернул рамку на комод. Он не мог оторвать взгляд от Лаветт. Он ласкал взглядом ее узкие плечи, ее чуть вздернутые груди, он желал ее тонкие руки и впалый живот, который уводил его мысли все ниже, туда, откуда пути назад уже не было.

— А ты ведь не это хотел спросить, — сказала Лаветт.

— О чем ты?

— Не о том, влюблялась ли я, — сказала Лаветт, подмигнув ему. — Тебе было интересно, любила ли я.

— Теперь-то я уже и так знаю.

— Да ну?

— Я думаю, что так, — кивнул Эрик. — Но я предлагаю тебе сделку.

Лаветт удивленно вскинула брови.

— Ты расскажешь мне о своей первой любви. И если окажется, что я не прав, я дам тебе то, что ты хочешь.

— Откуда тебе знать, что я хочу? — спросила Лаветт, но тут же заулыбалась, ее щеки раскраснелись.

Теперь уже Эрику предстояло вскидывать брови. Но без притворного удивления. Он опустил взгляд на свою грудь, пробежал взглядом по животу, ниже, пока у пояса не наткнулся на коленки Лаветт. И посмотрел на нее.

— А как я узнаю, что победила, если я не знаю, о чем ты думаешь? — спросила Лаветт.

— Ты ведь не считаешь, что я могу тебе соврать, — уверенно сказал Эрик.

Лаветт покачала головой. Узел ее волос распустился, и волосы рассыпались по плечам. Она потянулась к ним рукой, но Эрик нежно схватил ее за запястье.

— Не надо, — выдохнул он.

— А если выиграю я?.. — эхом отозвалась Лаветт.

— Тогда ты дашь мне то, чего я желаю больше всего на свете.

Лаветт было открыла рот, но не успела произнести и слова. Эрик еще обхватывал пальцами ее запястье. Его рот растянулся в улыбке, язык пробежал по ровному ряду зубов, взгляд остановился на ее губах, сорвался, вцепившись в ключицы, утонул в районе груди, скатился по животу… И Лаветт расхохоталась.

Она перекинула ногу через его бедра, высвободила руку из его руки и оперлась ладонями на его живот.

В глазах у Эрика на миг стало черно. Он даже успел испугаться, что больше не видит ее, но, почувствовав жар ее тела, понял, что она сидит на нем, а ее пальцы скользят вокруг его пупка. Зрение вернулось.

— Ты слишком далеко, — выдохнул Эрик.

Лаветт улыбнулась, и ее бедра заскользили по его ногам ближе к коленям.

— Так ты еще не выиграл, — сказала она.

— Хорошо, — сдался Эрик. — Рассказывай.

Лаветт сладко улыбнулась, тряхнула головой, ее волосы взмыли в воздухе, опав на ее бледные плечи. Она провела руками по ногам Эрика, по животу, ее груди коснулись его бедер, ее тело выгнулось. Словно змея, она ползла по нему, пока они вновь не слились воедино. Не так, как желал Эрик чувствовать ее, когда их спор завершится. Но не меньше, чем ему хотелось ощущать ее. Лаветт дышала ему в грудь, кожей живота Эрик чувствовал ее упругую грудь и торчащие соски, ее живот согревал все, что было ниже.

Не удержавшись, Эрик провел руками по ее голове, от висков к шее, по волосам, собрал их в «хвост» и скрутил на затылке.

Лаветт заговорила.

— Бабушка говорила, что для каждого человека всегда есть «свой» человек. Он только один. «И ты сразу поймешь, Лави, когда его увидишь». Она говорила, что это будто молния, ударившая с небес.

Пальцы Лаветт пересчитали его ребра, скользя ниже, к бедру. По его груди, под ее щекой, покатилась слеза.

— Когда я увидела его впервые, я остолбенела. Меня словно молнией пробило. Я не могла пошевелиться. Шабаш уже подходил к концу. Там далеко, в деревне, горели огни. Где-то далеко за спиной. Я не могла быть там. Они читали заклинания, факелы пылали, былое и сущее встречались в той ночи. Вся площадь утопала в том первобытном безумии. И я понимала, что должна быть там, но никак не могла. Я смотрела на ту площадь, но видела только уже давно исчезнувший помост и капавшую с него кровь бродячих артистов. Я ускользнула. Не знаю, что мне было нужно. Я просто сбежала. Я бежала со всех ног. Пока не добежала до скалистых гор. Знаешь, там больше деревьев, чем кажется отсюда. Я бежала со всех ног по вытоптанным у подножий гор тропинкам, но хотела взобраться все выше. Когда тропинки оборвались и остались только скалы, я цеплялась за них, но ползла. Иногда останавливалась, и тут же слышала пение шабаша. И карабкалась еще рьянее. А потом это случилось. Я помню, как вдруг поняла, что это конец. С вершины скалы, по которой я взбиралась, послышался волчий вой. Да… Не молния прошибла меня. Тот вой. Я ухватилась за корягу, я думала, что сейчас сорвусь, но смогла подтянуться и забраться на выступ в скале. И я увидела… Силуэт на фоне полной луны в черном-черном небе. И это был не волк, Эрик. Он стоял на двух ногах. И он был огромен. Таких больших оборотней я еще не видела. И вот тогда-то я все и поняла. Это была та самая молния с небес.

Лаветт поднялась на руках и заглянула ему в глаза.

— Так кто проиграл? — с неожиданно хитрой улыбкой спросила она.

— Я не знаю… — ответил Эрик.

— Что же ты думал? — засмеялась Лаветт.

— Я думал о нашей первой встрече на том базаре, — нехотя признался Эрик. — Думал, тогда ты меня полюбила.

— На базаре я тебя увидела только на следующий день.

— Не разжигай свечу, ты спалишь мне всю комнату, — прошептал Эрик, притягивая Лаветт к себе.

Комод почернел, рамку с фотографией Эрик успел сбросить на пол, Лаветт виновато поглядывала на него снизу вверх.

— Так кто же проиграл? — все еще задыхаясь, спросила Лаветт.

— Кажется, мы оба, — ответил Эрик. — Или, может, мы оба выиграли. — С этими словами он прижал ее к себе еще крепче и зарылся лицом в ее волосы.

В дверь постучали. Эрик нехотя ослабил объятия. Он попытался встать, но Лаветт положила ладонь ему на грудь.

— Лежи.

Лаветт схватила простыню, дернула ее на себя и чуть не упала, не рассчитав, что Эрик лежит на большей ее части. Эрик, захохотав, приподнял бедра, Лаветт быстро выдернула из-под него простыню и обмотала ее вокруг груди. Она повернулась к двери и уже сделала пару шагов, но дойти до нее все равно не успела. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Эрик возмущенно прикрылся подушкой и приподнялся на локте, когда Лаветт со смущенным смешком направилась к появившемуся в проеме свету.

Эрик хотел прикрикнуть на Джо. На его губах все еще плясала улыбка, пусть теперь и несколько смущенная. Насколько бы они с сестрой не были близки, подобные моменты всегда заставали врасплох. Но лицо Джо не выражало хоть какой-нибудь озадаченности или неловкости. Она в упор смотрела на Лаветт, и по позвоночнику Эрика пробежал неожиданный холодок.

Глаза Джо вдруг почернели. Кожа на лице будто стала тоньше. Вены на лбу набухли, устремляясь к вискам. Эрику был знаком этот взгляд. Он уже видел его. Впервые — еще ребенком. Когда они шли с телегой с запряженным в нее ослом. В поисках нового дома. На ферме, мимо которой пролегал их путь, тучный фермер в забрызганном кровью фартуке забивал свинью. Глаза Джо почернели. А позже, к вечеру, когда осел издох, Джо и Эрик разбили небольшой лагерь у дороги. У Эрика в животе урчало, но он отказался вспороть брюхо ослу. Вода в котле над костром уже начинала бурлить. Тогда Джо взяла нож. И только кровь хлынула — ее глаза почернели.

Эрик, выбившийся из сил, уснул у костра. Во сне он видел, как на лице сестры появился хищный оскал. Ее зубы словно вытянулись и стали острее. Он заворочался во сне, когда Джо прильнула к брюху осла, глотая его кровь. Жар костра сделался невыносимым, и, распахнув глаза, Эрик увидел испуганное лицо сестры, сбивающей пламя с его волос и одежды. Нижняя часть ее лица была залита кровью.

А после все случилось как в тумане.

Эрик услышал хруст костей. И спина Лаветт раскрылась алым цветком с сердцевиной из сомкнутых пальцев, сжимающих что-то…

Она даже не успела вскрикнуть.

Эрик отбросил подушку и вскочил.

Лаветт упала на потертый деревянный пол.

Локоны Джо, ничуть не отросшие со времен фотографии, лежащей у комода, обагрились кровью.

Эрик поскользнулся и упал, встретившись взглядом с потускневшими глазами. По полу разливалась кровь.

Джо все еще сжимала в руке сердце Лаветт.