Староста Факультета (джен)

Я родился и вырос в небольшой деревушке Оттери-Сент-Кэчпоул. Там же и прошло мое детство, там я получил свое первое письмо из Хогвартса. У нас большая семья, я был третьим из семи детей.

Мне до сих пор сложно представить, как мои родители решились на такое, потому что, поверьте мне, никто из нас не мог бы сойти за “милого и спокойного ребенка”. Все действо в целом напоминало растревоженное гнездо докси: если успокаивались одни, то немедленно выяснялись какие-то проделки других.

Мои отец и мать, Артур и Молли Уизли, были, наверное, единственными людьми на свете, которым хватило бы чувства юмора и характера со всем этим справиться. По старшинству, набор проблем и неприятностей моих родителей составляли: Билл Уизли, Чарли Уизли, я — Перси Уизли, близнецы Фред и Джордж Уизли, Рон Уизли и Джинни Уизли.

Итак, в чем же было дело с каждым из нас.

Начну, конечно, с себя. Ваш покорный слуга был положительный молодой человек, занудный, как сонное зелье, въедливый, как гной бубонтюбера, и высокомерный, как стадо гиппогрифов. Помимо этих чудесных качеств, у меня было и что-то вроде любимого хобби, сущность которого станет ясна позже.

Самый старший из нас, Билл Уизли, был вполне спокойным и покладистым ребенком — до тех самых пор, пока, лет в тринадцать, ему не попался в руки тот злополучный альбом группы “Вервольфы”. Группа была известна тем, что солист обращался прямо на сцене и дотягивал вокал в виде волка. Наша матушка, конечно, пришла от их музыкального стиля в ужас.

— Билл! Что это?! — с содроганием спросила она, влетев к нему в комнату и выкрикнув заглушающее заклятие.

— Это метал, мама!

Будучи последовательным молодым человеком, следующим ходом Билл отпустил волосы и вдел в ухо серьгу в виде клыка. Наша матушка восприняла это едва ли не как свой личный провал, но не оставляла попыток поправить дело и каждый раз за ужином не уставала повторять, что:

— Дорогой, думаю, тебе следовало бы стричься покороче.

Сам Билл, разумеется, считал, что уже пошел на многие компромиссы хотя бы потому, что не забил татуировками предплечья.

Немного позже его волосы, впрочем, перестали быть такой уж новостью: он достал где-то очень старую и очень разбитую гитару. Эта гитара выглядела так, словно кто-то раздробил ее на мелкие кусочки, выкинул половину и на оставшихся применил заклятие репаро. Биллу она очень нравилась — за бесподобный тембр предсмертного хрипа, а уж когда он брался за волшебную палочку, чтобы “вжарить погромче”, дом сотрясался до самого основания. Звук взбалтывался в коктейль дребезжавшего безумия, и заставлял сердце пропускать несколько ударов. Стоит ли говорить, как Билл был собой доволен.

Я, впрочем, был тут как тут, чтобы немного подпортить ему настроение:

— Билл должен бросить, — с серьезным видом говорил я за ужином. — Звук невыносимый. Он мешает мне заниматься. И пугает Рона.

— Вранье! — спешил вставить тот. — Это Джинни боится.

— А вот и не боюсь! — возражала та.

— Ронни боится, — хихикали близнецы.

— Ронни очень боится. Он думает, что ночью придет вервольф…

— И съест его.

— Мальчики, — строго говорила наша мать, — не надо шутить такими вещами. И Билл, Перси прав, почему ты не можешь заниматься нормальной музыкой? Хочешь, я попрошу миссис Лавгуд давать тебе уроки? Она прекрасно играет на гитаре…

Миссис Лавгуд, наша соседка, была увешана фенечками с ног до головы и писала расплывчатые песни о мире во всем мире. Билла это не слишком интересовало: мурашек такая музыка не вызывала, а значит:

— Это вообще не музыка.

— Ладно тебе, — пожимал плечами наш отец, — другое поколение. Такой период.

Наш отец любил говорить: «учится он нормально, а волосы — это всего лишь волосы».

— А когда у меня будет такой период, мне тоже можно будет выводить всех из себя? — с скрупулезностью опытного крючкотвора уточнял Чарли.

Этот вопрос должен был бы очень насторожить моих родителей, но они, конечно, предпочитали надеяться на лучшее. Долго, впрочем, эта надежда не прожила — только лишь до тех пор, пока Чарли не притащил и не спрятал в сарае очень грязную и ободранную метлу Нимбус 1000. Ее он купил с рук и, когда кое-кто рассказал об этом нашей матери, ее едва не хватил удар.

— Чарли, это не безопасно, — причитала она.

— Поэтому я собираюсь сам наложить все чары заново, — обстоятельно объяснял тот.

У наших родителей, впрочем, возникли кое-какие сомнения в квалификации Чарли, так что метлу отобрали, но это, конечно, его не остановило. Он и по сей день не сказал мне, как ему удалось заполучить ее обратно, и где он ее прятал все это время, но кончилось все тем, что он упал вместе с этой метлой с высоты десяти ярдов и сломал себе ногу. Как он сам сказал:

— Полностью того стоило.

— Да, — язвительно ответила на это наша мать. — Ты получил важный жизненный урок, и больше не повторишь такой глупости.

С этими словами, она протянула ему кружку с лечебным зельем.

— Пей.

Чарли отпил глоток и тут же выплюнул его обратно.

— Не вкусно? И поделом, — мне иногда казалось, что наша мать считала, словно целительные средства были нужны главным образом для того, чтобы отучить людей болеть.

Впрочем, очевидно, это действовало не на всех, так как не прошло и нескольких дней, как Чарли снова колдовал над своим драгоценным Нимбусом. Наш отец, впрочем, взял с него слово, что тот не будет пробовать летать, пока он сам все не проверит.

Могу поспорить, после этих двух случаев, наши родители думали, что теперь то их ничем не удивишь. Это, впрочем, было довольно-таки наивно с их стороны.

Если были на свете два человека, которые идеально подходили для того, чтобы помочь им осознать всю глубину заблуждений, то это, конечно, были мои братья Фред и Джордж. Они, как вы знаете, впоследствии даже превратили учинение беспорядков в свою профессию.

Со своего первого дня в Хогвартсе Фред и Джордж взрывали навозные бомбы в коридорах, заставляли библиотечные книги вылетать с полок и гоняться за учениками, а один раз даже случайно заколдовали коридор на четвертом этаже так, что там лил нескончаемый дождь.

С того же самого первого дня Фреда и Джорджа в Хогвартсе, я был тем, кто пытался предотвратить по крайней мере некоторые из этих проделок. Я применял заклятие исчезновения на навозных бомбах, писал интересные письма нашей матери, и гонялся за Фредом и Джорджем по всей школе — в целом, тоже развлекался на всю катушку.

Впрочем, если рассказывать обо всем подробно, то выйдет повесть потолще “Истории Магии” Батильды Бэгшот, так что лучше остановлюсь на одном особенно занимательном случае.

Эта история началась в прекрасное утро первого сентября 1991 года. Меня тогда сделали старостой факультета, и я ужасно этим гордился.

Началось все за завтраком. Надо сказать, тот завтрак был довольно необычным для нашего семейства: в первый раз за несколько лет у нас действительно было время посидеть за столом, а не шарахаться туда-сюда по дому, запихивая в чемодан последние вещи.

— Ронни, пожалуйста, не забывай писать, — с лестницы услышал я взволнованный голос нашей матушки. — И не волнуйся, если что, Перси, Фред и Джордж за тобой присмотрят.

— Не надо за мной присматривать, — бурчал тот.

— Доброе утро, — я вошел в столовую, уселся за стол и положил новенький значок старосты рядом со своей вилкой. Со значком я не расставался с тех пор как его прислали в письме пару недель назад — и даже купил специальный состав, чтобы полировать его.

Джордж прыснул в кулак.

— Перси, ты уверен, что не забыл взять значок? — поинтересовался Фред.

Я откусил кусок тоста и, как полагается раздражающему всезнайке, поделился любопытными фактами:

— Мам, а ты знаешь, что Фред и Джордж смешивали светящийся порох?

Те недовольно покосились на меня, наша мать нахмурилась:

— Фред, Джордж, это правда?

— Конечно нет! — с праведным возмущением вскричал Джордж.

— Перси все врет, — серьезно добавил Фред.

— Но я точно видел порох, — с наигранным волнением сказал я. — Мам, я думаю, тебе лучше забрать его, чтобы кто-нибудь не поранился.

— Никакого пороха, понятно? — наша мать грозно посмотрела на Фреда и Джорджа, поднимаясь из-за стола. — Идите со мной, оба!

Я меланхолично дожевывал тост, слушая, как этажом выше что-то грохотало и взрывалось.

— Какую еще гадость вы тащите в школу?!

Когда мы всем составом наконец выбрались из дома, Фред и Джордж сохраняли скорбный вид, но, кажется, не были слишком расстроены, из чего я заключил, что нашей матушке не удалось найти все их заготовки.

До вокзала мы добрались без особенных приключений. Я первым прошел через разделительный барьер и, не дожидаясь остальных, сразу же отправился к поезду, уложил свой чемодан в одно из купе в вагоне для старост, и переоделся в школьную форму. Мне, конечно, не терпелось приколоть на грудь значок. Шутка ли, я ждал этого все лето.

К слову, за этим важным занятием я пропустил момент, когда вся моя семья знакомилась с Гарри Поттером, но это совсем другая история.

Закончив полировать значок, я выяснил, что одной из старост Когтеврана сделали не кого-нибудь, а Пенелопу Кристал — девочку, в которую я был тайно и довольно безнадежно влюблен с четвертого курса. “И совсем не удивительно!” — говорил я себе. — “Кого же, если не ее!”

Разумеется, я считал, что теперь, когда у меня будет возможность лицезреть свою любовь по два раза каждую неделю на собрании старост, мне наконец представится возможность сблизиться с ней. Одним словом, все шансы были за меня, и, казалось, сами звезды дарили мне удачу. Вполне не удивительно поэтому, что я почти ни словом не перемолвился с Пенелопой следующие полгода.

Мы встречались на собрании старост — я едва мог обсуждать дела, так как при взгляде на нее голова моя пустела, и умнейшие идеи с искрометными остротами приходили в нее только и исключительно после того, как разговор уже перекинулся на другую тему.

С каждым днем отчаяние мое росло, и к Рождеству я даже охладел к своим привычным радостям. Например, я совсем почти перестал сообщать нашей матушке о проделках Фреда и Джорджа. Те тоже были слегка разочарованы. Поэтому, когда в Рождественское утро я попытался отчитать их за балаган, они решили выяснить, в чем дело.

— Что тут за шум? — недовольно спросил я.

Фред выхватил у меня из рук свитер — традиционный подарок нашей матушки — и со словами: “Рождество это семейный праздник” — принялся натягивать его на меня.

— Сегодня сядешь не со старостами, а с нами, — нравоучительно добавил Джордж, вытолкав меня в общую гостиную.

— Какой смысл мне садиться со старостами? — уныло спросил я, а потом, незаметно для себя выложил им все и про Пенелопу, и про мои страдания. Джордж потом говорил, что они с Фредом долго смеялись.

— Она меня не замечает. Да и вообще, как такой как я может ей понравиться? — патетически закончил я.

Фред и Джордж переглянулись. У этих двоих был какой-то особенный нюх на моменты, когда человека можно было вдохновить на какую-нибудь глупость.

— Я слышал, она о тебе хорошо говорила!

— Да? — недоверчиво переспросил я.

— Считает, что ты ужасно умный!

Не знаю, как я дал убедить себя, что так все и есть. И какого Мерлина поверил этим ухмыляющимся физиономиям. Поистине, глупости моей не было предела.

— А знаешь, напиши ей письмо, — продолжил Фред.

— Мы передадим, — кивал Джордж.

И я, конечно, сел писать письмо. Привожу сей образчик творчества, как он остался в моих воспоминаниях:

“Дорогая Пенелопа,

Я знаю, что ты считаешь, что я очень умный. И в этом письме я хочу сообщить тебе, что тоже считаю, что ты очень умная. Сообщаю также, что я уже давно влюблен в тебя. И, если ты испытываешь ко мне схожие чувства, думаю, нам нужно встретиться. Прошу известить меня о своем решении.

Искренне ваш,

Перси Уизли”

Это письмо некоторое время являлось мне в ночных кошмарах, хотя, могу поспорить, если бы Фред и Джордж не давали мне наперебой советы, один хуже другого, вышло бы не настолько ужасно.

— Я перечитаю, — сказал я, выдохнув и поставив точку.

Джордж вырвал у меня листок и тут же запечатал в конверт.

— Не надо, — едва сохраняя серьезное выражение лица, сказал он.

— Правильно, — добавил Фред. — Слова должны идти от души.

Они обещали передать мое письмо Пенелопе, и я, совершенно успокоенный и довольный собой, сел играть в шахматы.

А примерно через час меня словно молния ударила.

— Отдайте письмо! — крикнул я.

— Не отдадим!

— И покажем Пенелопе, если будешь писать про нас маме!

Как в старые добрые времена, я гонялся за ними весь вечер. А потом, как будто мало было письма, они еще и стащили мой значок старосты.

Этим Фред и Джордж так извели меня, что я был просто вне себя от раздражения, и, когда на следующий день они, исполнив наконец свой давний замысел, взорвали туалет на пятом этаже, мое терпение лопнуло.

Тем вечером я вломился в гостиную, злой как десяток огнедышащих драконов.

— Отдайте или я напишу маме про туалет!

— Мы покажем твое письмо Пенелопе! — крикнул Фред, для пущей убедительности размахивая в воздухе конвертом.

Я выхватил волшебную палочку:

— Экспеллиармус! — конверт взвился в воздух. Фред попытался снова ухватить его. Я бросился наперегонки. Мы оба тянулись за письмом, словно это был золотой снитч.

— Держу! — Джордж обхватил меня поперек туловища.

— Акцио! — выкрикнул я.

Письмо скользнуло между пальцев Фреда и полетело в мою сторону. Я рванулся, пытаясь ухватить его, Джордж потянул меня в сторону, мы покатились по полу.

— Есть! — услышал я голос Фреда.

— Быстрее, отдай его Пенелопе! — крикнул Джордж. Я оттолкнул его и бросился вслед за Фредом к выходу из гостиной.

Своротив Потрет, мы на полной скорости пронеслись по коридору, то ли сбежали, то ли скатились по центральной лестнице, едва не сбив с ног профессора Синистру с кафедры астрономии.

— Стой! — кричал я.

Мы влетели в раскрытые двери Большого Зала, разметав в клочки компанию пуффендуйцев, промчались между столами Когтеврана и Гриффиндора, расталкивая студентов. Впереди я рассмотрел светлые волосы Пенелопы Кристал.

Фред прыжком подскочил к ней, вытянув вперед зажатое в руке письмо.

— Читай! — закричал он, сунув конверт ей под нос. Она немного отшатнулась от неожиданности и непонимающе посмотрела на него.

В следующую секунду мне удалось наконец настигнуть Фреда.

— Не читай! — закричал я, отобрав, наконец, письмо, и для пущей убедительности тут же, на месте разорвал его на мелкие кусочки.

Мне показалось, что в Большом Зале воцарилась тишина, такая, что, казалось, можно было расслышать, как муха пролетит. Пенелопа Кристал непонимающе смотрела на наши с Фредом взмыленные физиономии. Мне показалось, что хуже уже просто не будет.

— Перси Уизли, староста Гриффиндора, — сказал я, протягивая ей руку. — Очень приятно наконец познакомиться.

Пенелопа нерешительно пожала мою руку, все еще, кажется, не находя слов.

— Что было в письме? — спросила она.

— Лучше не знать, — честно сказал я. Фред хмыкнул. — Мы, пожалуй, пойдем.

Этот случай избавил меня от волнений — благодаря тому, что, как я думал, глупее выглядеть у меня уже не получится. Двумя днями позже я пригласил Пенелопу на свидание и она, совершенно неожиданно, согласилась. Я был безумно счастлив, но, на всякий случай, зарекся рассказывать о своем успехе Фреду и Джорджу и даже сказал им будто Пенелопа отшила меня и именно из-за их выходки с письмом. Они, могу поклясться, целую секунду выглядели пристыженными.

Немного позже тем вечером я размышлял, стоило ли написать нашей матери про взрыв в туалете, и уже почти решил этого не делать, когда Фред и Джордж в очередной раз спрятали мой значок старосты. Как я и говорил, комедия не прекращалась ни на секунду.

Взросление самых младших из нас, Рона и Джинни, пришлось на вторую магическую войну. Не думаю, что у них, как у нас, было столько же времени чтобы дурачиться и подшучивать друг над другом. Наверное, они повзрослели раньше, хотя именно из-за этого, стоили нашим родителям многих волнений. Нашей матери хотелось немного дольше оставить их в безопасности рядом с собой, когда они, даже не достигнув совершеннолетия, рвались в бой.

Моя семья состояла из самых невероятных характеров. Это был в чем-то удивительный симбиоз многих непохожих людей, которые поддерживали друг друга, даже когда это становилось не просто. Думаю, я никогда не забывал, что рядом с этими людьми навсегда останется мой дом.