Гарри Поттер и Герой с Тысячей Лиц (гет)

Человек умирает не тогда, когда должен, а когда может.

— Габриэль Гарсиа Маркес, "Сто лет одиночества"

15:00

20 сентября 2008

Рон Уизли уже несколько минут сидел неподвижно, рассматривая занавески в своей комнате.

— Или я их, или они меня, — сказал он.

Рон давно уже не испытывал чувства неловкости, говоря с самим собой: в конце концов, больше поговорить было не с кем.

— Великолепно, Уизли. Прямо-таки Оскар Уайльд на все случаи жизни.

Занавески издевались над ним. Висят тут, такие полосатые и аккуратно подшитые… думают, что они великолепны. Они не были бы такими самодовольными, знай они, что никакого окна позади нет. Они просто висят на отполированном карнизе из красного дерева с декором, закрывая глухую стену. Иллюзия окна там, где окна просто не могло быть. В этой квартире вообще нет никаких окон. Ведь они не нужны, если ты живешь в двадцати метрах под землей.

И все-таки там висели шторы — всегда задернутые, всегда идеально отглаженные.

— Вы пытаетесь кого-то обмануть? — подумал Рон.

Ясно же, что и подоконника здесь нет.

— Что делаешь? — послышался чей-то любопытный голос из-за спины Рона.

Он даже не вздрогнул; это всего лишь Боб. Он ждал его, ведь тот всегда приходил каждый день в одно и то же время.

— Ненавижу эти занавески, — ответил Рон.

Боб взглянул на него.

— Хм, а по мне так очень ничего, симпатичные.

— Ну конечно они симпатичные. Просто они ... такие лживые, — Рон встал из-за стола, — как будто им нечего скрывать. Но у нас не может быть окон, так что давайте просто повесим бесполезные шторы. Как по мне, лучше уж повесить вместо них какой-нибудь пейзаж Моне или одну из тех вычурных фотографий Лондона с воздуха.

Боб вытащил ежедневную доставку Рона, как всегда в картонной коробке с крышкой.

— Я достал ту газету. Помнишь, ты просил.

— О, отлично, — сказал Рон, прерывая осмотр занавесок. — А то я уже почти все прочитал.

— Хочешь я их переплету?

— Да, давай, — Рон прошел через всю комнату к своим записям, которые он хранил во внушительном ящике с бумагами и аккуратно положил их в пустой ящик, который отдал Бобу. — Вот, держи.

— Принесу тебе обратно через несколько дней.

— Великолепно, — Рон уже вернулся к своим мыслям и, роясь в содержимом своей посылки, побрел вместе с ней прочь.

Боб ушел, как всегда не попрощавшись, вероятно возвращаясь к ... каким-то своими делам, которыми он был занят, когда не приносил Рону посылки. Где-то в этом подземелье находилась комната Боба, которая, как полагал Рон, была очень похожа на его собственную, с одним единственным отличием.

Боб мог ходить, куда ему вздумается. Рон же не покидал своей комнаты уже десять лет.

19:43

К тому моменту, когда Гарри вышел из ванной с белым как снег лицом, Гермиона уже успела рассказать Джорджу о своем открытии. Он решительно покачал головой.

— Нет, нет, нет. Этого не может быть, — сказал он.

— Джордж, да послушай меня…

— Нет! — закричал он, не давая ей договорить. — Гермиона, не надо! Мой брат мертв! Зачем ты это делаешь?

— Я всего лишь хочу знать правду о моем друге! — ответила Гермиона, чувствуя, что вот-вот скатится в истерику.

— Правду?! — завопил Джордж. — Правда в том, что он ушел из замка, думая, что вам двоим нужна помощь, и поплатился за это жизнью!

Гермиона резко выдохнула. Она впервые слышала, чтобы кто-то из семьи Уизли хотя бы косвенно винил их с Гарри в смерти Рона.

— И какой-то идиотский Омут памяти этого не изменит, — закончил он.

— Джордж, ты ошибаешься, — тихо сказал Гарри. — Я уверен: то, что она видела — правда.

— Но это… это всего лишь воспоминание! Я даже не вспомню, что ел на завтрак!, — возразил Джордж.

— Это не просто воспоминание, это Омут памяти. Я могу не помнить все о той ночи, но мой мозг записал всю сцену до мельчайших подробностей. Воспоминание, которое видела Гермиона, правдиво, — он сделал шаг вперед, казалось, его ноги подкашиваются. — Джордж, я знаю, саму мысль, что он мог быть жив все эти годы… даже допустить невыносимо. Но если есть хоть малейший шанс на это, мы должны сделать все, чтобы найти его.

Джорджа, очевидно, разрывали противоречия, за минуту он несколько раз изменился в лице.

— Да, но как мы это докажем?

Гарри вздохнул.

— Есть только один способ окончательно в этом убедиться.

2:49 утра

21 сентября 2008

Гермиона сидела на низкой каменной скамье на заднем дворе Норы, подтянув колени к груди, и наблюдая как звезды мерцают в чернильном безлунном небе. Где-то внутри выжившим детям Уизли сообщали правду о смерти брата. Гарри остался там, чтобы поддержать Артура и Молли в их попытке объяснить всем, как такое могло случиться и не сойти с ума, но сама она сбежала в сад, не найдя в себе сил присутствовать при этой выбивающей землю из-под ног сцене.

Им с Гарри потребовалось время, чтобы объяснить Молли и Артуру то, что они сами считали правдой. Гермиона ожидала такую реакцию. Они были потрясены, напуганы, опустошены… и теперь, когда первый шок отступил, — полны надежды. Может ли их младший сын быть жив? Гермиона понимала их, потому что чувствовала то же самое. Ее сердце бешено билось при мысли о том, что она может вскоре снова увидеть его, и все же неизбежная мысль о том, какой могла быть его жизнь все это время, безжалостно сменяла эйфорию.

Артур и Молли согласились с тем, что потребуется эксгумация тела, найденного в ту ночь в долине, чтобы раз и навсегда установить, были ли это Рон или нет. Они незамедлительно вызвали всех своих детей, не сообщив, что именно случилось, лишь давая понять, что все чрезвычайно серьезно. И теперь, в эти темные часы, потерянные между поздней ночью и ранним утром, все Уизли прибыли, чтобы услышать наконец правду.

Внезапно из дома послышался шквал восклицаний. Она услышала гневный голос, похожий на Чарли. Слышала, как Джинни что-то кричала, но не могла разобрать слов. Слышала, как плакала Молли. А затем узнала низкий и ровный голос Гарри, пытающегося контролировать ситуацию.

Гермиона не понимала, как Гарри мог оставаться таким спокойным. С тех пор, как он вернулся к ней с Джорджем после небольшого отсутствия в ванной, он был неестественно сдержан и рационален. Поначалу это было даже… жутковато. Гарри был довольно эмоциональным человеком, и она привыкла видеть его таким… хотя затем ей пришлось вспомнить, что вероятно только она его таким и видела. Для остальных же Гарри сохранял свою ледяную выдержку с недюжинным упорством. Его самообладание позволило ему пережить ужасное детство, и как она предположила, такое качество определенно требуется и в его работе.

Отчасти она гордилась его поведением, и в то же время оно пугало ее. Она не так часто видела Гарри волшебником, каким он на самом деле был, ведь для нее он был просто Гарри, ее другом и партнером по жизни. Она задавалась вопросом, не было ли это его профессиональное поведение просто способом самозащиты, которое позволяло ему оставаться в холодном рассудке. Впервые увидев его послужной список, описания его многочисленных проявлений спокойного и разумного руководства, храбрости, даже она впечатлилась, уже знавшая о нем целый мир. Сейчас в Норе был как раз тот человек.

Гермиона услышала, как открылась и тут же захлопнулась входная дверь, и до нее донеслись шаги по каменным плитам.

— Как все прошло?, — спросила она, когда Гарри подошел к скамье и встал позади нее.

— Да как сказать? — ответил он. — Как я могу судить о реакции людей на настолько значительную новость? Как люди вообще должны реагировать? Они пытаются это осознать. Думаю, им нужно время наедине со своими мыслями.

Она кивнула, все еще прижимая подбородок к груди.

— И что будет дальше?

Гарри вздохнул.

— Я говорил с Сакешем, он организует извлечение и транспортировку тела в наш морг, и там осмотрит. Он просил приехать к пяти.

Еще несколько мгновений она сидела, не проронив ни слова.

— Мне кажется, я распадаюсь на миллион кусочков, — наконец произнесла Гермиона. — Я как будто сошла с ума.

— Понимаю.

— Ты так спокоен. Хотела бы и я быть такой.

— Я спокоен, потому что должен, — натянуто ответил он. — Поверь мне, где-то в глубине души я бегаю по кругу и рву на себе волосы.

— Гарри… что, если это правда? Что, если он жив? Боже, где он? Что с ним сделали? — она могла бы позволить вопросам и дальше вырываться из нее, но прикусила язык.

— Давай все по порядку, — ответил Гарри. — Сначала нужно изучить тело. А затем задать правильные вопросы.

5:35 утра

Гермиона дрожала, хотя в комнате не было холодно. Гроб стоял на столе перед ней, источая запах плесени и гнили. Она искренне надеялась, что ей не придется смотреть на то, что внутри, даже если это не будет телом ее друга.

Гарри стоял напротив, скрестив руки на груди. Уизли толпились вокруг изголовья гроба, и все они так или иначе держались друг за друга. Джинни была бледной и молчаливой, взъерошенная, будто только что из кровати, что, как подозревала Гермиона, было недалеко от правды. Артур и Молли держались друг за друга, будто не давая себе упасть, одна рука Молли была в руке Чарли. Семью доставили в Р.Д. на условиях строжайшей секретности, к которой, как полагала Гермиона, им всем совсем скоро придется привыкнуть.

Арго стояла справа от Гермионы. Ее незамедлительно проинформировали о ситуации, и она заверила Гарри с Гермионой в своей полной и безусловной поддержке. Уизли, вне всяких сомнений, понятия не имели, кто она такая и, похоже, им было все равно.

Дверь открылась, и вошел Сакеш, неся перед собой большую полированную серебряную коробочку. Он поставил ее на ближайший к себе стол и повернулся к Уизли.

— Министр, — сказал он своим самым успокаивающим голосом. — Миссис Уизли, господа. Я доктор Субраманиам. Я понимаю, сейчас для вас очень трудное время. Важно, чтобы вы понимали, что я собираюсь сделать.

Он положил руку на коробку.

— Мы называем это устройство Оракулом. Это идентификационный талисман, и очень мощный; фактически, он единственный в своем роде, нигде в мире такого больше нет. Он может видеть сквозь любое зелье, любой гламур и любую маскировку, созданную магическими или физическими средствами. Его нельзя обмануть, нельзя принудить. Его сила простирается за пределы физической материи. Я хочу сказать, что он чрезвычайно надежен при опознании умершего. У нас в Корпусе магического правопорядка нет неопознанных мертвецов: Оракул расскажет, кто они такие, независимо от того, как они были обнаружены. Вы понимаете? — все кивнули. — Я кратко продемонстрирую его функции.

Сакеш открыл коробку, из которой появился мерцающий серебристый Оракул. Доктор направил его к голове Джинни, стоявшей к нему ближе всех. Оракул на мгновение закрутился.

— Уизли, Вирджиния Кэтрин, — произнес он своим неопровержимым бесполым голосом. — Основатель и главный редактор журнала Цирцея.

Оракул замолчал. Сакеш направил его к Артуру.

И снова момент раздумий.

— Уизли, Артур Аллен, — произнес он. — Министр магии, министерство Соединенного Королевства.

Сакеш остановил Оракула и взял его в руки.

— Сейчас я проведу идентификацию тела этого человека, — сказал он, направляя Оракула к изголовью гроба.

— Вам не нужно… открывать его?, — спросил Артур.

— Нет необходимости. Оракул видит сквозь дерево, — он подтолкнул Оракула в нужном место и отошел назад.

Гермиона обняла себя за талию, из-за ожидания у нее скрутило живот. Никто не шевелился, не издавал ни звука. Казалось, что никто даже не дышал, в то время как Оракул вращался намного дольше, чем это было с Джинни или с Артуром. «Оно думает», — поняла Гермиона.

Наконец, Оракул выдал свое заключение. Два слова, которые гильотиной перерезали жизнь Гермионы на «до» и «после». Всего лишь два слова, и она знала, что ничего уже не будет как прежде.

— Личность не опознана.

И хотя эти слова не слишком удивили ее, официальное подтверждение было сродни хорошему хуку в челюсть.

Она услышала сдавленный крик Молли и видела, как Джинни прижалась к груди Фреда, ее плечи дрожали. Все Уизли выглядели полностью ошарашенными. Гермиона взглянула на Гарри, который стоял неподвижно с закрытыми глазами. Она почувствовала, как Арго успокаивающе положила руку ей на плечо, и была за это благодарна. Она была парализована, и в то же время дрожала всем телом, как будто ее мышцы дергались прямо под кожей.

Гарри вышел вперед, и она почти увидела на нем невидимую мантию Ответственности.

— Хорошо. Теперь мы знаем, — сказал он.

— Мы ничего не знаем! — воскликнул Билл. — Гарри… как мы допустили это? Как это могло произойти?

— Где он? — потребовал ответа Артур, хотя прекрасно понимал, что никто из присутствующих в комнате не мог дать его. — Где наш сын?

— Все, послушайте меня, — сказал Гарри, заламывая руки. — Я знаю, что вы чувствуете. Я чувствую то же самое…сейчас я едва могу связать два слова в своей голове. Но послушайте, давайте соберемся. — Он пристально посмотрел на каждого в комнате. — Я его найду. Вы меня слышите? Мне плевать, сколько времени это займет или что мне потребуется для этого сделать. Я узнаю, что с ним сделали. Но прямо сейчас вы должны понять: никто не должен знать об этом.

Его слова вызвали бурю негодования.

— О чем ты говоришь? — возмутился Перси. — Мы должны доложить в соответствующие органы, начать расследование, мы должны….

Он замолчал под суровым взглядом Гарри.

— Окей, внимание. Никто из вас не знает, чем мы с Гермионой зарабатываем на жизнь. Хотя, я полагаю, у вас есть определенные догадки, правда же? Дело в том, что мы и есть соответствующие органы. Расследование будет, и проведем его мы. — Он посмотрел на Артура и Молли. — Я найду его, — повторил Гарри уже более мягко. — Сможете мне довериться?

— Ну… конечно мы верим тебе, Гарри, но… он наш сын, мы не должны оставаться в стороне.

— Нет, — твердо сказал Гарри. — Вы не можете в этом участвовать.

Очередной шквал протестов.

— Послушайте! — Гарри попытался перекричать их вопросы. — Просто выслушайте меня, хорошо? Я могу представить себе несколько вариантов того, что случилось с Роном. Но скорее всего, его увезли в ночь предполагаемой смерти и удерживали против воли, до сих пор удерживают. Кто бы ни похитил его, у него были на то причины. Если они пронюхают, что мы вышли на них, что мы знаем правду ... они могут решить не рисковать и убить его или постоянно менять его местоположение, так что мы никогда его не найдем. Теперь вы поняли? Мы должны держать это в очень, очень большой тайне, иначе мы подвергнем опасности Рона.

Уизли все еще обменивались обеспокоенными взглядами, но Гермиона видела, что Гарри убедил их.

— Хорошо. Вот что мы сейчас должны сделать. Все вы должны вернуться к своей обычной жизни и вести себя нормально, как будто ничего не случилось. Я должен знать, сможете ли вы это сделать. Сможете ли продолжить вести себя как ни в чем не бывало? Сможете держать это при себе? Если нет, скажите мне об этом прямо сейчас, только будьте честны, потому что на кону жизнь Рона. Я применю заклятие забвения к каждому из вас прежде, чем хоть малейшая крупица информации просочится и поставит под угрозу жизнь Рона.

Молли ответила за всех Уизли, ее челюсти были сжаты, а по лицу катились слезы.

— Мы сможем, Гарри. Мы сделаем все что угодно, чтобы защитить Рона. Но… хоть как-нибудь мы можем помочь?

Гарри покачал головой.

— Нет. Вы все слишком на виду. За Министром магии и его семьей всегда пристально наблюдают. Единственное, чем вы можете помочь — это вести себя как ни в чем не бывало. Вы должны верить нам.

— Мы верим вам, — сказал Артур. — Но вы должны пообещать нам сообщать, что узнаете, Гарри. Мы обязаны знать, что происходит. Я думаю, что это справедливо.

— Согласен. Мы будем держать вас в курсе, — Гарри вздохнул и обвел взглядом всех в комнате. — Впереди тяжелые времена, и я не могу обещать вам счастливый конец. Но я обещаю, что мы с Гермионой будем с вами на протяжении всего этого пути. Мы оба любили Рона также как и вы, и мы ни перед чем не остановимся в поисках правды.

— Гарри? — голос Джинни, необычайно тихий и нерешительный.

— Да, Джинни?

— Откуда мы знаем, что… — она остановилась, чтобы откашляться. — Если Рон не умер той ночью… что ж, как мы можем узнать…. — Она не смогла договорить.

— Что он все еще жив? — Гарри мягко закончил за нее. Джинни кивнула, прижимая тыльную сторону ладони к носу.

— Этого мы не знаем. Увы, есть вероятность того, что Рон не умер той ночью только за тем, чтобы умереть позже. Но мы же должны предполагать, что он все еще жив, Джинни. Мы не можем… не можем не искать его. Мы обязаны попробовать. Я… — на мгновение Гарри отвернулся, и Гермиона буквально увидела, как он борется со своими эмоциями. — Все, что мы знаем наверняка — это то, что он умер не так, как мы думали. Я верю, что мой друг жив, — хрипло ответил Гарри. — Я буду верить в это до тех пор, пока не найду доказательств обратного.

Уизли уезжали в ворохе объятий и слез. Гарри держался в стороне, стоя возле гроба, пока Гермиона обнимала всех по очереди и как могла утешала. Она крепко обняла Джинни: когда дружишь целую жизнь, слова излишни.

Джордж задержался.

— Я собираюсь сегодня остаться в Норе со своими, — сказал он, — но завтра вернусь домой. От соседей мы тоже должны все скрывать?

Гермиона кивнула.

— Пока что никто не должен об этом знать.

Джордж покинул комнату последним вместе с Сакешем и Арго, которые должны были проводить Уизли в их дом в Оттери-Сент-Кэтчпоул. Гермиона закрыла за ними дверь и прислонилась к ней, переводя дыхание. Она обернулась и поняла, что в комнате с гробом остались только они с Гарри. Он впервые встретился с ней взглядом, и она увидела в его глазах подтверждение своих опасений: что бы ни ждало их впереди, ему будет тяжелее, чем ей. Возможно, Рон и был ближе к ней на момент своей смерти, но Гарри будет труднее справиться с этими внезапно свалившимися открытиями и разоблачениями. У него были свои недостатки, и главный из них в том, чтобы брать на себя слишком многое. Все всегда было его виной, его ошибкой, его ответственностью и бременем. Иногда из-за этого люди могли обвинять его в эгоцентризме, но на самом деле дела обстояли с точностью наоборот. Он будет винить себя во всем и пытаться оградить ее во что бы то ни стало… Еще одна его черта, которая бесконечно раздражала Гермиону.

И все же, помимо всего прочего, на его лице она ясно видела тот же шок и замешательство, которые испытывала и сама.

Гарри попытался немного улыбнуться.

— Нам никогда не дадут передышку, правда?

Она покачала головой, уязвленная правдивостью его слов. «Разве мы недостаточно пережили? — шептал голоc в ее голове. — Разве я не заслужила право просто спокойно быть рядом с любимым человеком?»

А затем почувствовала острый укол вины за столь мелочные мысли в такое время. Она знала, что с радостью отдала бы все на свете, только чтобы вернуть Рона и даже больше… но, черт возьми, как же это несправедливо.

Она не нашла подходящего ответа, поэтому просто сказала.

— Иди ко мне.

Гарри быстро пересек комнату и прижал ее к себе с прерывистым вздохом, будто он ждал этого слишком долго. Она обняла его, прижавшись щекой к его шее, и закрыла глаза. Лицо, которое она показывала окружающим, исчезло, а вместе с ним исчезло и сковывавшее ее напряжение. Она стала более настоящей версией себя — той, которую мог видеть только Гарри. Ее эмоции вырывались на поверхность, когда она был с ним наедине и то, что она не могла сформулировать и выразить в другое время, было так просто с ним вдвоем. Она часто удивлялась, насколько другой могла быть с ним и задавалась вопросом: было ли это то самое, что делало их любовь особенной и, возможно даже достойной определения «истинной»?... Дело было не только в ее чувствах к нему, но и в том, какой она была рядом с ним.

Эти мысли проплывали у нее в сознании, где-то в мешанине многочисленных вопросов и тревог. Внезапно Гермиона почувствовала, что Гарри дрожит и держит ее слишком крепко.

— Гарри, — прошептала она. — Ты меня сейчас задушишь…

Он ослабил хватку и слегка отстранился, обняв ее за талию и посмотрев прямо в глаза. Гарри выглядел так, словно в чем-то остро нуждался, и странное выражение озарило его лицо. Он сосредоточенно нахмурился, протянул руки и взял ее за плечи.

— Скажи мне, что любишь меня, — попросил он так, будто ее ответ был жизненно необходим и не был очевиден.

Гермиона удивленно моргнула.

— Гарри, я… конечно, я люблю тебя, ты же это знаешь.

Такой ответ, казалось, его не устроил.

— Скажи, насколько сильно.

Гермиона смущенно покачала головой, затем протянула руку и прикоснулась к его лицу. Казалось, ему так отчаянно вдруг нужно было это услышать, что она не стала мучить его.

— Еще не придумали слова, чтобы описать, как сильно я люблю тебя, — сказала Гермиона. — К чему это все? Почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?

Он сделал вдох, его подбородок почти касался груди, поэтому она больше не могла видеть его лица.

— Если бы я позволил тебе увидеть тело, если бы я не остановил тебя… мы бы не… Рон был бы….

— Эй, ну-ка подожди, — ответила Гермиона, мысленно обнуляя свой маленький внутренний счетчик, отсчитывающий время, когда Гарри Снова Во Всем Себя Обвинит. — Даже если бы я увидела тело, я могла не заметить тот синяк. В Омуте памяти у меня было гораздо больше времени, чтобы осмотреть все, куда больше, чем в ту ночь… и я была в таком состоянии, когда мы нашли его… Ты считаешь, я об этом не думала? Что, если бы я уговорила его остаться со мной? Что, если бы я не позволила тебе себя остановить? Перестань винить во всем себя, Гарри, мы оба виноваты!

Она наклонилась к нему, пытаясь заставить его посмотреть ей в глаза.

— Мы никогда не узнаем, что могло и чего не могло случиться. Ты не знал, ты не мог знать. Ты просто пытался меня защитить.

— В этом все и дело, — сказал он, глядя куда-то вверх. — Я помешал тебе увидеть его тело не чтобы тебя защитить, а чтобы защитить себя. Я не мог позволить тебе увидеть тот шрам на его лбу, потому что, если бы ты это увидела… что ж, возможно, ты возненавидела бы меня. Ты могла обвинить во всем меня, и я потерял бы и тебя тоже. Я был эгоистом, и поэтому они обманули нас. Они обманывали нас десять чертовых лет, и боюсь признавать это, но Рон мог пострадать из-за моего эгоизма!

— Гарри, прекрати! — Гермиона встряхнула его за плечи. — Я не позволю тебе утонуть в этой жалости к себе! Что сделано, то сделано, и мы уже не можем изменить того, что случилось той ночью. Все, что мы можем — исправить это! Ради Бога, я любила Рона, и ты тоже! Что бы мы ни значили друг для друга, мы все еще сломлены без него, и всегда такими будем! Но сейчас у нас появился шанс все исправить!

Она видела, как он изменился в лице, как с почти видимым усилием прогонял чувство вины, которое сменилось мрачной решимостью.

— Ты права, — сказал он. — Извини, я просто… — Гарри вздохнул и продолжил. — Просто накатило на минуту.

— Я знаю, — сказала она, сжимая его руку. — Но сейчас мы должны действовать.

— Тогда за работу, — он отошел прочь от гроба, пока Гермиона обходила его с другой стороны.

— Надо сказать, я не совсем уверен, с чего начать.

— Тогда давай я, — она взяла коробочку Сакеша и посмотрела на Оракула, все еще вращавшегося над гробом в ожидании дальнейший указаний.

— Оракул, — обратилась она к нему. Он завращался чуть быстрее. — Подтверди личность субъекта.

— Личность неизвестна.

— Подтверди, что неопознанный субъект не Рональд Уизли.

Еще одно быстрое вращение.

— Подтверждено.

— Время смерти?

Три быстрых оборота.

— Время смерти 12 марта 1997, 16:46.

Гермиона записала показания Оракула.

— Дата правильная, а время нет, — сказал Гарри.

— Я знаю. В без пятнадцати пять мы с тобой только-только вышли из Гриффиндорской башни на занятия в дуэльном клубе. До того, как Рон получит письмо от Волдеморта, еще двадцать минут.

Гарри прикусил нижнюю губу, его глаза превратились в узкие задумчивые щелочки.

— Они убили подставного Рона заранее, схватили настоящего и подложили нам этот труп.

Гермиона кивнула.

— Уже что-то.

Она снова повернулась к Оракулу.

— Возраст на момент смерти?

Снова три быстрых вращения.

— Двадцать восемь дней и пять часов.

Два агента обменялись быстрыми взглядами с обоюдной досадой.

— Если бы мы только использовали это время, — голос Гермионы надломился.

— У нас не было причин подозревать еще что-то, кроме того, что казалось очевидным.

— Но почему никто больше не заметил, что его синяк исчез? Не только я знала, что он травмировался. Ты знал, Мадам Помфри знала, следователи определенно должны были знать.

— Да, но еще они знали, что ему лечили сломанную ключицу. Уверен, они предположили, что заодно вылечили и синяки, — он нахмурился. — Кстати, а почему нет?

Гермиона вздохнула.

— Рон не хотел ждать, пока мадам Помфри приготовит противосинячное зелье, потому что тогда бы он опоздал на занятие. Она вылечила перелом, но он ушел до того, как она залечила синяк. Рон хотел зайти в больничное крыло позже или сам с ним справиться.

— Я даже не знал об этом, и уверен, никто и не догадался бы спросить. И если бы я даже и заметил отсутствие синяка, а надо признать, я не заметил, я бы тоже предположил, что синяк ему просто вылечили. Знаешь, ты ведь скорее всего единственный человек, кто знал наверняка, что у него все еще был тот синяк прямо перед смертью.

— И я была единственным человеком, который не видел его тела, — она встряхнула головой. — Какое совпадение.

Она положила свои записи и отправила Оракул назад в его серебристую коробочку. Гермиона выпрямилась и посмотрела на Гарри, который задумчиво опирался на гроб.

— Как нам найти его после всех этих лет, Гарри? Откуда начать?

— Начнем отсюда, — ответил Гарри, стуча по крышке гроба. — Мы проведем полную экспертизу тела и найдем все, что могло бы указывать, где оно хранилось до своей смерти, как умерло, кто его создал, где и как.

— Нам понадобится помощь. Вообще-то очень много помощи.

— Знаю, — Гарри взглянул на нее и увидел то же беспокойство, которое испытывал сам… но озвучила его она.

— Гарри… если мы должны хранить все в строжайшей секретности, чтобы не навредить Рону….

— Точно.

— Я имею в виду, если в Р.Д. есть крот, мы не сможем не допустить утечки.

Он покачал головой.

— Мы сделаем все, что сможем. Организуем собственное расследование и ограничим круг тех, кто сможет получить всю информацию, допустим только самых проверенных. Арго и Сакеш уже знают. Ремус, Генри и Наполеон.

— А что насчет Диз?

Гарри тяжело вздохнул.

— Я все еще не до конца доверяю ей. Ее послужной список говорит сам за себя, но что касается нашей миссии… Для меня этого пока недостаточно.

Гермиона согласна кивнула.

— Я тоже так думаю. Сириусу тоже нужно сказать, даже если он не сможет помочь.

— Да, — Гарри провел рукой по волосам, сделав их еще более растрепанными, чем обычно. — Но осторожность не повредит даже с ближайшими друзьями.

— Мы превращаемся в буйных параноиков.

— Один из моих инструкторов однажды сказал мне, что немного паранойи не помешает в неспокойные времена.

— Очень мудро. Это Лефти сказал?

Гарри покачал головой и мрачно улыбнулся.

— Аллегра.

8:17 утра

Маленький конференц-зал на несколько секунд погрузился в полную тишину.

— Ядрена вошь, — наконец пробормотал Наполеон. — Десять лет.

Гарри кивнул.

— Я стараюсь не думать об этом, чтобы сконцентрироваться. Давайте сейчас сфокусируемся на том, что нужно сделать в первую очередь.

Он оглянул всех присутствующих, которых только что проинформировали о ночных событиях.

— Наш главный приоритет — секретность. Кто бы ни удерживал Рона, они не должны узнать, что мы вышли на них. Все действия в рамках операции должны выполняться только нами. Никаких приказов, никакого делегирования, никакой помощи.

— Я могу сделать анализ трупа, — сказал Сакеш. — Если там остались какие-то следы, я должен буду их найти.

— Хорошо.

Генри качал головой.

— Я все еще сомневаюсь в правильности твоего подхода, Гарри. Спустя десять лет практически никаких следов мы уже не найдем, учитывая степень разложения тела. Я думаю, надо подключать разведку.

— Давайте это обсудим, — сказал Гарри. — Я хочу услышать ваши идеи.

— Если он жив и его удерживают против воли, — начал Ремус, — тогда кто-нибудь, где-нибудь, знает об этом.

— Мы не уверены в том, что его где-то держат, — ответила Гермиона. — Что, если ему стерли память и он живет где-то в блаженном неведении? Что, если его отправили назад или вперед во времени?

Гарри поднял руку, останавливая ее.

— Так мы доведем себя до безумия, если будем выдумывать дикие сценарии того, что с ним могли сделать, Гермиона. В нашем случае будет наиболее эффективным сосредоточиться на самом простом и вероятном объяснении. Итак, что мы знаем? Мы знаем, что они уже проворачивали этот трюк.

— Да, когда подкинули нам лже-Гарри в твое отсутствие, — дополнила Гермиона.

— И мы все еще не знаем, кто сделал это или как.

Гермиона заерзала на своем стуле.

— Вообще-то… нет, мы знаем. — Глаза всех присутствующих уставились на нее.

— По крайней мере, я знаю.

— Знаешь? — спросил Гарри, нахмурившись. — Ты никогда ничего об этом не говорила.

— Я не могла, это… касается Стража.

— Можно поконкретнее? — спросил Генри, наклоняясь вперед.

Какое-то время Гермиона сидела молча, раздираемая противоречиями. Тео никогда не говорила ей не обсуждать особенности взаимодействия Стражей и Вечных со смертными, но это явно подразумевалось. Что она действительно знала, так это то, что никто из присутствующих при исцелении Гарри — ни Сириус, ни Сакеш, ни Наполеон — не сохранил никаких воспоминаний о том, что видел Тео и Норта в камере Гарри в Изоляторе. Воспоминания Наполеона о Домене остались нетронутыми, но очень смутными. Казалось, она была единственной, кто ясно помнил все происходящее там… включая тот факт, что Сет отправил или приказал отправить им фейковое тело Гарри. Но последствия исчезновения Рона не остались незамеченными Гермионой. Учитывая выбор между раскрытием существования другого мира или решением оставить своего лучшего друга без вести пропавшим… что ж, на самом деле, не было никакого выбора.

— Это… — начала Гермиона, кладя руки на стол. — В общем, есть Страж. Вы этого не помните, но некоторые из вас видели ее. Она — сила добра… но она, как и мы, живет в сбалансированной вселенной, где на каждое добро всегда должно быть зло.

В это время…

Аллегра резко открыла глаза, быстро приходя в сознание. Она села, сразу сообразив, что находится в собственной постели в своей комнате в Лекса Кор… и не одна.

Мастер сидел рядом на стуле у края кровати и пристально на смотрел на нее.

— А, ты проснулась. Прошу прощения, если я шокировал тебя. Должен сказать, не ожидал такого театрального обморока.

Она уставилась на него, его последнее слово перед тем, как она отключилась, все еще эхом отдавалось в голове.

— Кто…кто ты? — спросила она.

— Ты знаешь, кто я, Мама.

— Не называй меня так! Я не твоя мать!

— Ну конечно же, ты моя мать. Но если хочешь, я буду звать тебя Аллегра. Должен сказать, мне и самому так будет привычнее.

Аллегра открыла рот, чтобы ответить ему, но колебалась.

Она снова захотела отрицать его происхождение, исключить себя из самой вероятности идеи, что этот взрослый мужчина, который выглядел как минимум на десять лет старше ее, мог быть ее собственным ребенком. Ребенком, которого она… нет, это было невозможно.

— Невозможно. Я в это не верю.

— Ну же, посмотри на меня. Я видел ваши семейные фото, я очень похож на мужчин из твоей семьи. Мы с твоим старшим братом могли бы быть близнецами. И даже ты не можешь отрицать, что у меня глаза отца, — он улыбнулся ей, но в этой улыбке не было тепла.

Она покачала головой, хотя чувствовала, что не может не верить этому и даже надеется, что он говорит правду.

— Но ты… ты умер, — прошептала она. — Я потеряла тебя.

— Да, но не из-за смерти, — ответил он, уже сидя на краю ее кровати и двигаясь все ближе. — Я знаю, что возможно ты сбита с толку. Ты сейчас так уязвима… Должен сказать, это новая ипостась женщины, которую я знал и уважал как грозную силу природы.

— Мне твое снисхождение не нужно, — прошипела Аллегра.

Его улыбка стала еще шире.

— Вот это моя девочка. А теперь, почему бы тебе не рассказать мне, что случилось… или что ты думаешь случилось… восемь лет назад.

Она откинулась на изголовье кровати, вспоминая время, которое хотела забыть.

— Я только-только присоединилась к Кругу, когда поняла, что беременна, — пробормотала Аллегра почти про себя. — Я носила ребенка Гарри. Этого не должно было случиться, мы оба были под контрацептивными чарами, но все же… это случилось. Сначала я была в ужасе. Потом начала привыкать к этому и даже…

— Ты полюбила меня.

Она кивнула, смотря куда-то вдаль.

— Как любила моего отца.

Услышав это, Аллегра сверкнула глазами.

— Что?! Я никогда…

— Помни, с кем ты говоришь, пожалуйста. Тебе меня не одурачить. Я вижу все твои сокровенные тайны, твой стыд и твою вину. Ты хотела только соблазнить Гарри Поттера, узнать о нем все, чтобы уничтожить. Ты обманула его, а по ходу дела обманула и себя. Как же банально, как предсказуемо, что ты в него в конце концов влюбилась.

— Что за пошлятина из любовных романов, — отрезала Аллегра. — Даже сама мысль об этом оскорбительна.

— Возможно, но все равно это правда, — холодная улыбка не покидала его лица. — Поэтому тебе стала нравиться идея родить ребенка, чтобы у тебя осталась его часть, но ребенок при этом вырос бы таким, как ты.

Аллегра вздохнула.

— Полагаю, это в природе человека, а я всего лишь человек.

— Но все пошло не так.

Она посмотрела на него и встретилась с его глазами, теми самыми глазами.

— Ты умер при рождении, — прошептала она. — Я никогда не могла этого понять, ведь с тобой было все в порядке до самого конца. Я услышала, как ты закричал, а дальше только тишина. Как будто ты внезапно… исчез.

Она почувствовала, как ее глаза стали наполняться слезами при воспоминании о той боли, которую она ни с кем не делила. Она рожала одна за исключением колдоакушерки, которая ухаживала за ней…но она родила в одиночестве, одна держала маленькое безжизненное тело и плакала. Ее взгляд стал жестче, когда она посмотрела в лицо этому незнакомцу.

— Если ты мой сын, тогда скажи мне, как это возможно, что ты и жив, и мертв.

— Тебе бы следовало знать ответ, Аллегра. Круг славится увлекательной историей подобных злодейств. У тебя ведь и у самой есть… скажем так, запертый питомец, правда? Которого ты унаследовала от предшественника.

Ее глаза сузились. Немногие знали об этом: только она сама, несколько ее самых доверенных волшебников и, конечно же, Боб.

Мастер продолжил.

— Но мы говорим не об этом, я знаю. И тем не менее, ты должна была знать, что подменить нужного человека и заставить мир считать его мертвым, вполне возможно.

— Это не моих рук дело. Волдеморт…

— Волдеморт был глупцом, и те, кто помогали ему подняться, не были рады тому, как он распорядился отведенной ему ролью. Но они, надо сказать, гораздо больше довольны тобой.

— Кто доволен? О чем ты?

— Открой глаза, моя дорогая мамочка, и увидь лучшие миры, чем этот, — он подвинулся еще ближе. — У меня тоже есть наставник. Он вырастил меня, показал мне мое предназначение. Его сила…хотя, пожалуй, не будем об этом. Но ерунда вроде противозачаточных чар ему не помеха. Если он хотел, чтобы ты забеременела, так и вышло. Если он хотел этого ребенка себе, он забрал его.

Аллегре казалось, что она упала в очень глубокую яму бурлящей черной лжи, где реальность была лишь тонкой оболочкой.

— Кто он? Кто, черт возьми?

— Всему свое время, — ответил Мастер. — Так же не интересно, если я сразу дам тебе все ответы, правда?

— Но… ты должен быть из будущего, так? Ты же родился только восемь лет назад.

— В том смысле, в котором ты понимаешь время, мне сорок восемь. И полагаю, я из будущего в какой-то степени, но по сути я не из будущего совсем.

— Ты издеваешься надо мной, — спросила Аллегра, скрестив руки на груди и подняв бровь. Если так, то он прекрасно с этим справлялся.

— Ни в малейшей степени. Ты обо всем узнаешь. Так ли это важно сейчас?

Она смотрела ему прямо в лицо, ее разум только что дошел до осознания, что он был ее сыном. Она допускала, что это все еще могло быть какой-то тщательно продуманной уловкой, и все же знала, что это не так. Аллегра чувствовала это в каком-то давно забытом материнском центре, который узнавал ее ребенка на гораздо более глубоком уровне, где не было места ни логике, ни рациональности.

Она покачала головой.

— Это может подождать, — сказала Аллегра. Несмотря на свою суть, ее сердце будто становилось больше при виде его. Она сделала так много, чтобы спрятать смерть своего ребенка внутри себя, отрицала, что это имеет хоть какое-то значение или что потеря ребенка опустошила ее. Если бы ее спросили об этом, она ограничилась бы небрежной фразой… и все же, в глубине души она так и не смогла с этим справиться. И вот он здесь, живой.

Даже если он был чем-то, что она не понимала и чего отчасти боялась, он все равно был ее сыном.

— Могу я... — начала она, но затем отвела взгляд, словно чувствуя себя неловко. Она хотела спросить, можно ли прикоснуться к нему, но не нашла слов.

Казалось, он чувствовал ее неловкость, и в его лице впервые проявилась человечность. Он потянулся к ней и взял ее за руку.

— Я рад, что мы наконец встретились, Аллегра, — мягко сказал он.

Она неуверенно улыбнулась.

— Я тоже, — прошептала Аллегра и сжала его пальцы.

Прежде чем она успела сказать что-либо еще, дверь в комнату с грохотом распахнулась.

— У нас проблема, — сказал Линч, волшебник Круга, которого она обычно считала своим заместителем.

— Какая? — спросила Аллегра, подумывая обрушить на него поток оскорблений за такое беспардонное вмешательство, но прогнала этот импульс. Он бы не поступил так, не случись что-то серьезное.

Линч перевел взгляд с нее на Мастера, которого, конечно, не узнавал.

— Это насчет… пленника, — он не уточнил, какого, да в этом и не было необходимости.

Аллегра на мгновение словно окаменела. Ей казалось, что момент, которого она так боялась, наконец настиг ее.

— Что с ним? — сказала она спокойно, будто убеждая саму себя, что ничего не случилось.

Лицо Линча было мрачным, и его следующие слова мгновенно изгнали все нежные материнские мысли из ее головы.

— Они знают.

10:18 утра

Гарри сидел в своем кабинете, обхватив голову руками, на столе перед ним стояла нетронутая чашка кофе. Он сомневался, что когда-либо в своей жизни чувствовал себя настолько подавленным. Напряжение, ставшее результатом вынужденного самообладания, начинало его утомлять; нервы, почти как протертые канаты, уже готовы были лопнуть.

Их маленькая группа поставила для себя задачи и уже приступила к их выполнению. Теперь у него появилось несколько минут наедине с собой, и он не был уверен, что позволить себе остановиться хоть на какое-то время было хорошей идеей. Если бы он был занят, он бы, по крайней мере, избежал этого груза эмоций и тревог, которые теперь почти раздавили его.

Дверь в кабинет открылась, и в нее вошла Гермиона, темные круги под глазами которой уже грозили стать самостоятельными членами общества. Его сердцу было больно видеть ее, такую замученную и несчастную… и все же, даже в таком состоянии, для него она была все еще прекрасна, и его уставшие глаза были невероятно рады ее видеть.

— Привет, — сказал Гарри.

Она упала в один из его офисных стульев.

— Привет.

Несколько мгновений они просто сидели и смотрели друг на друга. Гарри наблюдал за ее лицом, и ей едва ли требовалось говорить, что творится у нее в голове — он это видел. Черты ее лица были ему так хорошо знакомы, что выражения на нем говорили ему порой больше, чем любые слова. Наконец, она заговорила.

— Я ужасный человек, Гарри.

Он вздохнул, чувствуя, как в груди поднимается раздражение.

— Да, конечно. Ужасный, чудовищный, отвратительный человек. Не знаю, почему ты все еще здесь. Нам надо было отправить тебя в Дом Для Ужасных Людей. Удивлен, что ты еще так долго продержалась среди нас, не-ужасных-людей.

Она удостоила его испепеляющим взглядом.

— Сарказм тут не уместен.

— На самом деле, это самоцель.

— Ладно, забудь.

— Ну что, что я еще должен был ответить на такое твое заявление как гром среди ясного неба? Ты просто хочешь, чтобы я сказал, что ты не ужасный человек.

— Разве это так сложно?

— Почему ты так думаешь о себе? — она несколько раз моргнула, и он уже пожалел о своей легкомысленности. Она была на грани, как и он сам, и пришла к нему в поисках утешения. А что сделал он? Отмахнулся от нее. И все почему? Потому что сам хотел утешения, а не утешать. В этом не было ничего страшного, они всегда менялись ролями. Гарри встал и присел рядом с ее стулом, взяв Гермиону за руку.

— Прости, — тихо сказал он. — Просто я на волосок от нервного срыва, вот и все.

— Я тоже, — прошептала она.

— Как я могу тебе помочь? Скажи мне.

— Просто я чувствую себя такой… эгоисткой.

— Почему?

— Потому что вот есть мы с тобой, а вот Рон — он может быть живым где-то, может быть ужасно страдает, может не понимает, почему нам потребовалось десять лет, чтобы спасти его. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы узнать, где он и что с ним сделали.

— Как и я.

— Я знаю, в этом все и дело! Если я настолько хочу найти своего лучшего друга и помочь ему, почему же я тогда продолжаю думать, что… — она на секунду заколебалась, затем продолжила. — Просто этот плаксивый голос в моей голове не затыкается, как бы я ни пыталась сосредоточиться на Роне, этот противный голос все визжит: «Ну конечно, а как же свадьба?»

Гарри почти что засмеялся, но смог сдержаться.

— Это не делает тебя плохим человеком, Гермиона. Просто человеком. Может будь это все мелодрамой, мы и не думали бы ни о чем кроме него, но мы живем в реальности. Совершенно естественно думать о практических последствиях.

— Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь, особенно кто-то из Уизли, думал, что прямо сейчас есть что-то более важное для меня, чем найти Рона, потому что это не так. Все остальное отодвигается на задний план. Если придется отложить свадьбу, мы отложим. Но, черт возьми, мы так долго ждали…

Гарри поднял руку и жестом остановил ее.

— Позволь мне тебе кое-что показать, — сказал он, вставая и направляясь к своему плащу, висевшему на крючке двери его кабинета. Он вытащил небольшую коробочку из кармана и сел рядом с ней.

— Что это? — спросила Гермиона.

— Я купил кольца буквально позавчера, — ответил он. Он не планировал показывать их ей до самой свадьбы, но момент сейчас был самым что ни на есть подходящим. Гермиона широко открыла глаза, уставившись на коробку. Гарри открыл крышку, глядя ей прямо в глаза.

Там, на бархатной подложке, лежали два простых обручальных кольца, одно немного больше другого: золотые, с серебряным абстрактным спиралевидным узором. Их изготовил на заказ один лондонский мастер. Позже на них появится надпись, он все еще размышлял над формулировкой.

— О, — Гермиона протянула руку, чтобы слегка прикоснуться к одному из них. — Они прекрасны.

Она взглянула на него.

— Почему ты решил показать мне их сейчас?

Он пристально посмотрел на нее, надеясь передать всю свою искренность.

— Это кольцо окажется на твоем пальце 15 ноября. Найдем мы Рона или нет. Меня не волнует, чем мы будем заниматься в тот момент и где будем находиться. Если мы окажемся в глухой гималайской деревне, значит я, черт возьми, найду шамана или еще кого-то, и мы уделим пятнадцать минут себе и принесем наши клятвы, — он улыбнулся и наклонился чуть ближе к ней. — Ты права, у нас должны быть приоритеты, и сейчас это Рон. Но это не значит, что мы обязаны отложить все свои планы на неопределенный срок. Я откажусь от нашей свадьбы, если придется, но отказываюсь отказаться от нашего брака. Так что не строй, пожалуйста, других планов, потому что 15 ноября я собираюсь жениться на тебе, и лучше бы тебе появиться. Хорошо?

Она улыбнулась в ответ.

— Хорошо.

— Обещаешь?

Она наклонилась и поцеловала его.

— Обещаю.

— Отлично. Я тебя везде достану, ты же знаешь.

Дверь в кабинет Гарри открылась, и вошел Наполеон с двумя большими коробками. Он замешкался, увидев, что они сидят совсем близко, а рука Гермионы лежит на лице Гарри.

— Пардон, я не вовремя?

Гарри встал и взял одну из коробок.

— Нет, просто свадебные разговорчики. Это те самые записи?

— Ага, — Наполеон поставил свою коробку на стол Гарри.

— Что это? — спросила Гермиона.

— С тех пор как Рон исчез, в Р.Д. было двадцать семь разных агентов под прикрытием, работавших внутри Круга в разное время, — ответил Гарри. — Я надеюсь, что кто-то из них возможно слышал что-то о Роне, но тогда не понял, что это значит.

Он взглянул на Наполеона.

— Начни с приказов каждому из этих агентов немедленно явиться ко мне сюда на допрос. Не местным отправь экспресс сову.

Гарри посмотрел на Гермиону, открыв рот, чтобы сказать ей что-то.

Она подняла руку, останавливая его.

— Дай-ка угадаю. Хочешь, чтобы я покопалась в этих отчетах и искала все, что может относиться к Рону.

— Так точно.

Она сунула одну из коробок под мышку.

— Что ж, увидимся через несколько дней.

— Наполеон поможет тебе, когда закончит с вызовами, — Гарри перебирал бумаги на столе, борясь с усталостью.

Гермиона замешкалась в дверном проеме.

— Гарри, ты не спал уже сутки.

— Ты тоже.

— Я в порядке.

Но его не обмануть. Она стала бледной и какой-то помятой, волосы безжизненно свисали вокруг лица, а обычно ровный цвет кожи стал пятнистым. Гарри сомневался, что выглядит лучше.

— И я.

Он почти слышал, как в ее голове крутятся шестеренки, пока она размышляла, стоит ли спорить с ним. Видимо, она отказалась от этой идеи, а возможно, знала, что попытайся она заставить его отдохнуть, он сделает то же самое.

— Что ты собираешься делать?

— Четверо из этих агентов под прикрытием сейчас работают здесь, с них и начну.

— Гарри… ты не сказал ничего о ... том, что я рассказала тебе о поддельном теле. Страж думала, что это Сет отправил его. Что, если это он…

Гарри не дал ей договорить.

— Мы не можем ничего с этим пока сделать. Волдеморт и последние представители Пожирателей Смерти были причастны к исчезновению Рона, мы это знаем точно. Так что, если этот Сет… как нам его, кстати, называть, анти-Страж?... что-то задумал, тогда он работал через Волдеморта. Если это так, то он, вероятно, все еще работает через Круг. Вот как мы должны подойти к вопросу. Не думаю, что большая часть Круга вообще догадывается о существовании более могущественного покровителя, и было бы глупо дать понять им, что мы догадываемся. Мы не можем сражаться с кем-то вроде Сета, это вне нашей власти. Так что придется иметь дело с Кругом.

— Думаешь, Сет может быть Мастером Аллегры?

— Выглядит как очевидное заключение, что заставляет меня думать, что все совсем не так.

Она кивнула и вышла в коридор.

— Наполеон, принесешь ту вторую коробку ко мне в кабинет, когда закончишь? — спросила Гермиона.

— Окей’на, — рассеянно сказал он, когда она закрывала за собой дверь.

Наполеон посмотрел на список агентов под прикрытием, и Гарри увидел, как его глаза округлились.

— Форт Чизм работал под прикрытием в Круге?! Ты че, шутишь?

— Нет, он был там около года.

— Этот парнишка с лицом хорька из Стратегии? Который не сказал бы «кыш» мышке? Я же правильно понимаю, о нем речь?

— Именно, и не стоит его недооценивать. Под этой внешностью налоговика Форт Чизм — один из самых умных агентов, которых я встречал. Его мозг нам бы обоим дал фору. В остроумии с ним только Гермиона могла бы тягаться.

Гарри чувствовал на себе взгляд Наполеона, когда, опустив голову, рылся в коробке с файлами. Он не знал, зачем заговорил о ней. Все было гораздо проще между ним и его замом, когда ее имя оставалось непроизнесенным. Один только звук напоминал им обоим об их скрытом противостоянии. Гарри и Наполеон давно уже достигли определенного мира в вопросе Гермионы. По крайней мере, так казалось. Он знал, что значит для Гермионы, но его внутреннее мужское чувство собственничества вспыхивало от одного осознания, что другой мужчина имел на нее, так сказать, виды. Он понимал, что Наполеон никогда не сделает никаких явных шагов навстречу к ней, но одного осознания того, что в глубине души он этого хотел, было достаточно, чтобы Гарри безмолвно ревновал.

Но сейчас Наполеон лишь нейтрально прокомментировал.

— Для тебя она действительно целый мир, да?

Гарри поднял на него взгляд, нахмурившись из-за удивленного тона в голосе Наполеона, когда речь шла об очевидных вещах.

— Ну… да, конечно. А почему ты…

Наполеон пожал плечами, перебивая его.

— Ммм, да неважно. Просто… ты единственный парень, которого я знаю и который бы никогда не отпускал шуточки за спиной своей дамы. Даже мои знакомые ребята, которые действительно любят своих жен или подруг, как будто вынуждены периодически над ними посмеиваться, когда их нет рядом, понимаешь? Думаю, это какая-то мужская фишка. Мачо-позерство. Чтобы казалось, что они не нужны нам так сильно, как это, мать их, есть на самом деле.

Гарри обдумывал его слова, в очередной раз впечатлившись неизменно проницательными наблюдениями Наполеона, затем пожал плечами.

— Я понял, о чем ты, но… думаю, я просто не разделяю этой мужской фишки. Мы с Роном никогда… — он резко остановился, звук имени друга вернул его обратно к делу.

Гарри внезапно обнаружил, что не может закончить предложение, слова встали комом в горле. Наполеон нахмурился.

— Эй. Не парься. Мы найдем твоего друга, приятель. Я сделаю все, что смогу, мы все сделаем. И найдем его, он будет в порядке и потом, ну… мы найдем его, да и все.

Искренние, хотя и неуклюжие слова поддержки Наполеона помогли Гарри.

Прокашлявшись, он ответил.

— Да. Спасибо. Э… ты можешь…

Наполеон взял список агентов.

— Я закончу с этими приказами и пойду помогать Грейнджер продираться сквозь чащу этих бумажек, ага?

— Чудненько, давай, — Гарри сел, думая о допросах, которые собирался провести. — И скажи Форту Чизму зайти ко мне через 15 минут, он первый.

Наполеон направился к выходу, замешкался в дверях и вернулся обратно.

— Послушай, Гарри. Вы оба можете говорить, что с вами все в порядке, но и тебе, и Гермионе реально надо отдохнуть и поскорее. Я не хочу левитировать потом кого-то из вас в лазарет.

Гарри кивнул, ни на секунду не желая прекращать поиски, но понимая, что нервный срыв и истощение никому не помогут.

— После этих четырех допросов мы пойдем домой и немного поспим. Вы с Ремусом продолжите, когда остальные агенты ответят на вызов.

— Есть, сэр, — сказал Наполеон, шутливо отдавая честь. Такое небрежное выражение военного признания лишило его всякой формальной жесткости. Гарри смотрел, как тот уходит, недоумевая, каких только друзей не подбросила ему жизнь за эти годы.

13:19

Гермиона была в своей стихии, перелопачивая пятисантиметровые в толщину отчеты, когда Наполеон присоединился к ней, занимая место на противоположной стороне столе и сразу принимаясь за работу.

— Делюсь лайфхаком, — сказала она. — Прими мой совет, я эксперт в поиске информации. Пропускай раздел «Личный статус», бегло просматривай заметки о новых контактах, пролистывай раздел «Обновления» и затем приступай к «Примечаниям и наблюдениям». И даже не думай изучать раздел «Транскрипции», если только агент не ссылается на важную информацию там, иначе просидим тут до судного дня.

— Вот, — сказал он, протягивая ей дымящуюся кружку. — Я подумал, сейчас самое время нарушить правило никакого-кофе-после-обеда.

— Спасибо, — поблагодарила Гермиона, дуя на горячую поверхность.

— Гарри сказал, что после его допросов вы, ребята, пойдете домой спать.

— Ну это он так думает.

— Если ты не пойдешь сама, я уверен, он с радостью отнесет тебя. Или я.

— У меня много работы.

Она снова склонилась над отчетами, ее глаза быстро пробегали через слова. Наполеон не стал спорить, продолжив свою работу в полной тишине.

Гермионе приходилось заставлять глаза концентрироваться на страницах, они постоянно хотели то закрыться, то расфокусироваться. Кофе немного помог, но вскоре он закончился, что в целом описывало и ее состояние… она кончилась.

Они с Наполеоном сидели и читали в тишине несколько часов подряд, и день медленно превращался в вечер. Усталость пыталась посягнуть на тело Гермионы, но она оказывала ей мрачное сопротивление, помня о своей цели — найти Рона. Все остальное не имело значения. Ни ее тяжелые веки, ни ноющее тело, ни урчание в животе. Наконец Наполеон заговорил, немного напугав ее в многочасовой тишине.

— Может еще кофе? — спросил он.

Она покачала головой.

— Нет. Мне нужно отвлечься. Поговори со мной.

— Отвлечься?

— Что-нибудь, что поможет мне не отключиться и остаться в этой комнате. Я хороша в многозадачности, так что смогу изучать отчеты и слушать одновременно. Поболтай со мной.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Ох, да о чем угодно. О чем-нибудь, никак не связанном с поисками. Расскажи мне… мм, я не знаю. Расскажи о своем детстве. Ты вырос в Австралии, да?

— Нет, в Восточном Лондоне. Как и все, я должен был пойти в Хогвартс, но мои родители переехали в Элис-Спрингс.

Он продолжал бесцельно рассказывать о своем образовании в Свингартене, школе для волшебников в северной части Австралии. Его отвратительная игра в квиддич, капитанство в Дуэльном клубе, умение тратить очки своего факультета и набирать их снова на следующий же день. Казалось, он чувствовал, что ей нужно, и болтал о вещах, в которые она могла вслушиваться только отчасти и все еще понимать, о чем речь, пока изучала отчеты.

Он продолжал свою собственную работу, пока рассказывал, хотя его скорость и снизилась, поскольку приходилось жертвовать концентрацией ради речи.

Больше, чем через час спустя он замолчал, так как рассказал, казалось, все, что мог. Она взглянула на него.

— Не останавливайся, это помогает мне концентрироваться. Если мне нужно сосредоточиться на двух вещах одновременно, я не вырубаюсь.

— Я не знаю, что еще тебе рассказать.

— Расскажи мне что-то, чего я о тебе не знаю.

Он медлил.

— Мы с Терк развелись, потому что она полюбила другого, — выпалил он. Гермиона остановилась, это внезапное откровение, ответ на вопрос, который она боялась задать, сбил ее с ритма. Он покачал головой.

— Извини. Эт, наверное, вообще неуместно, да?

— Правда, она тебя бросила? — ее мнение о Терк сливалось в унитаз, и Наполеон не оставил этого без внимания.

— Не думай о ней плохо из-за этого. Мы не выбираем, кого нам любить, ты же сама знаешь это слишком хорошо. Но ты бы видела того парня. Он был невероятен, я и сам наполовину влюбился. Он был нашим другом, и это, наверное, должно было случиться. Я не держу зла, правда. Наши отношения никогда не были гармоничными, но мы остались друзьями. Не то что бы мы перестали любить друг друга, просто… ну, появился он, и все.

Гермиона выдохнула сквозь зубы.

— Вау. Ты гораздо более снисходителен к ним, чем я, будь я на твоем месте. Если бы Гарри в кого-то там влюбился, думаю, я бы еле сдерживалась, чтобы не убить ее во сне.

— Злость никому не к лицу.

— Почему они не вместе?

Наполеон вздохнул.

— Он умер. Спустя всего несколько месяцев после нашего развода и прямо перед их свадьбой.

— Умер?

— Его убили.

Гермиона ахнула.

— Нда, знаю.

— Как же это ужасно!

— Дальше хуже. Его убил тот, кто пришел за ней и вместо нее нашел его. Его убили в качестве предупреждения ей. С тех пор она изменилась. Терк поймала парня, который это сделал, но с тех пор не хочет ни с кем, ну... ты поняла. Я знаю, у нас обоих были мысли о том, чтобы сойтись, но… думаю, она этого боится. Думаешь, почему Такс все время рядом с ней? Она боится, что и с ним что-то случится… хотя думаю тому, кто попытается прикончить Такса, придется попотеть.

Прежде чем Гермиона смогла ответить, дверь в ее кабинет открылась, и в нее вошел Гарри.

— Гермиона, пойдем домой и немного поспим, — сказал он.

— Нет, — решительно ответила она, не отрывая глаз от отчетов. Они прошли уже примерно три четверти этого пути, и конец был близок. — Я хочу закончить.

— Наполеон может закончить. Ты сейчас вырубишься, и я уже тоже.

— Я в порядке. Я хочу…

— Нет, — прервал ее Гарри. — Мы скоро вернемся. Дай другим решить часть задач, ты не должна делать все сама. Пойдем, ты достаточно сделала на сегодня.

— Я сказала, я в порядке! Я могу…

Он снова не дал ей закончить.

— Это приказ, Лейтенант.

Его голос был ровным и требовательным. Он был явно не в настроении спорить.

Гнев затуманил ее разум, и она поднялась из-за стола.

— Как ты посмел? — процедила Гермиона. — Как ты посмел тыкать в меня рангами? Ты не можешь командовать мной как подчиненной, Гарри!

Наполеон наклонился вперед.

— На самом деле, он может, — прошептал он. — Он же типа майор, а ты нет и все такое, и он…

— Заткнись, Джонс, — рявкнула она. — Ничего не имею против его приказов, если бы это была операция Дивизии, в которой мы бы оба участвовали, но не сейчас. Это не Р.Д.шное дело, это личное, и, если и есть что-то, что ему категорически запрещено делать, так это приказывать мне в нашей частной жизни!

Она посмотрела на Гарри, который совсем не выглядел ошеломленным ее гневом ... он просто будто ожидал этого и был готов к удару.

— Так-с, мой выход, — сказал Наполеон. — Мамочка и Папочка ругаются, так что я просто убегу в свой кабинет и пережду там.

Он взял коробки с документами и скрылся. Гермиона едва ли это заметила.

— Ты собираешься взять свои слова назад? — спросила она. — И извиниться за то, что командуешь мной?

Гарри обошел ее стол и встал рядом с ней, наклонившись так близко, что это можно было бы назвать вторжением в личное пространство, и тихо заговорил.

— Наши поиски Рона могут быть в значительной степени личным делом, но это компетенция Р.Д., — сказал он, указывая на коробку с файлами перед ней. — Ты ведь первая всегда настаиваешь на том, чтобы наши личные отношения не мешали профессиональным, а в этом здании с этими отчетами ты и есть мой подчиненный. Я в своем праве отдать приказ другому выполнить твою задачу. И ты это знаешь, — сказал он, пытаясь поймать ее взгляд. — Ты слишком устала, чтобы работать эффективно. Мы оба застряли здесь уже на тридцать шесть часов. Мне очень жаль, если я прозвучал... властно… Ты же знаешь, как я не люблю эти ранги, а с тобой меньше всего. Так что пожалуйста, Гермиона, я прошу тебя, пойдем со мной домой. Да, мне нужно поспать. Я иду домой спать, и я не хочу быть там один. Ты мне нужна.

Она почувствовала, что решимость ее слабеет, когда он наклонился и поцеловал ее в шею, так низко, где она переходила в плечо. Гермиона попыталась сохранить жесткую и сердитую позу, но его воздействие на нее было сродни железным опилкам для магнита.

— Нам нужно держаться друг за друга, — тихо сказал он ей на ухо, и его теплое дыхание коснулось ее щеки.

— Ох, хорошо, — наконец сказала она. Он не подал вида, что удовлетворен своим триумфом, лишь протянул ей плащ, который, должно быть, взял, пока шел через комнату. Она смяла его в руках.

— Но это не значит, что я тебя простила, — добавила Гермиона.

Теперь, когда этот факт был установлен, она позволила себе повиснуть на нем, положив голову ему на плечо, пока его рука обнимала ее за талию.

— Сможешь наказать меня позже, — сказал он, когда они выходили из кабинета.

2:38

22 сентября 2008

Гермиона была удивлена проницательным отказом ее разума думать о чем-либо, кроме судьбы Рона. Одержимые переживания обо всей этой ситуации не покидали ее и сейчас, когда они с Гарри лежали в их большой постели, занимаясь любовью… ну, или вернее пытались.

Придя домой, они оба легли в кровать, не сказав друг другу ни слова, и едва успев раздеться, сразу уснули. И тем не менее, она не могла отдохнуть. Кошмары проносились в ее спящем мозгу и мучили образами, в которых Рона пытали, удерживали в тюрьме, уродовали, убивали снова и снова, сотней тысячей способов, которые шокировали и пугали ее, в конце концов разбудив от крепкого сна. Ее крики разбудили и Гарри и поразили саму себя, когда она услышала собственный голос, пронзающий тишину комнаты.

Он обнимал и успокаивал ее, а она снова расслаблялась, прижимаясь к нему и ища защиты. Когда он начал целовать и ласкать ее, она ответила на его желание, хотя секс и не был первым в списке ее желаний. Ей нужны были его утешающие прикосновения, когда она просыпалась в холодном поту от кошмара. Она скорее предпочла бы снова заснуть, но, если Гарри это было нужно, она с радостью угодит ему.

Так она и оказалась в этом состоянии, не уделяя действию все свое внимание, как обычно. Они были в их любимой позе: Гермиона лежала на правом боку, а Гарри прижимался к ней вплотную. Его руки крепко притягивали ее к его телу, руки скользили по ее груди, пока он двигался внутри нее, — процесс, обычно эффективно изгонявший все лишние мысли у нее из головы, но только не сегодня. Она не могла даже собраться с силами, чтобы убедительно изобразить участие. Гермиона надеялась, что он не заметил ее отстраненности, и в то же время боялась обратного. Он казался немного неловким, его движения были менее расслабленными и спонтанными, и он не целовал ее так часто, как обычно.

Внезапно, без предупреждения, он отстранился от нее и откинулся на спину, шумно вдыхая и выдыхая.

— Прости, дорогая, — сказал он. — Я просто не могу.

Она перевернулась на другой бок и озадаченно взглянула на него.

— Чего не можешь?

— Не могу продолжать дальше. Я пытался.

Она уронила голову на подушку.

— Слава Богу. Секс — это последнее, о чем я могу сейчас думать.

Гарри нахмурился, поворачиваясь к ней.

— Но… Я только ради тебя этим и занимался… Думал, тебе это нужно.

Она моргнула.

— А я думала, тебе это нужно.

— Вот черт, — ответил он. — В следующий раз нам стоит сначала обсудить это.

— Прости, я просто…. Никогда в жизни еще не чувствовала себя менее сексуальной.

— Я тоже. Ты даже не поверишь, какие грязные мысли мне пришлось прогонять в голове, чтобы… кхм, разбудить зверя.

Гермиона хихикнула.

— Даже не знаю, как я должна на это реагировать. Я лежу тут с тобой в постели, голая и все такое, а тебе нужно думать о чем-то грязном, чтобы возбудиться.

Он улыбнулся в ответ.

— Перестань. О ком ты думаешь мои грязные мысли?

Она наклонилась и мягко его поцеловала.

— Представь, что тут я отвечаю что-то остроумное, просто сейчас я не в форме. Обычно я хочу тебя так сильно, что думать о чем-то другом… странно.

— Думаешь о Роне?

Она кивнула, кусая губу.

— Знаю, что ты тоже.

Он поднял одну руку, чтобы дотронуться до ее лица, его большой палец гладил ее щеку. Она видела в его глазах полное понимание и боль, точно такую же, как и ее. Гарри протянул руку и обнял ее. Она с радостью прижалась к нему своим обнаженным телом и погрузилась в этот знакомый запах его кожи. Его объятия были напряженными, пальцы одной руки запутались в ее волосах и гладили затылок. Он поцеловал ее в лоб, позволяя своим губам задержаться там, где его дыхание щекотало ее волосы.

— Мы найдем его, — прошептал он, повторяя это еще раз. — Мы снова будем вместе. Как в старые добрые времена.

Он замолчал, и она не ответила. Они оба знали, что не будет никаких как в старые добрые времена, ничего не будет как раньше. Их трио было особенным и уникальным. Спустя столько лет будет ли все как прежде? В равностороннем треугольнике есть какой-то магический мистицизм, это фигура совершенной симметрии, все три точки которой находятся на одинаковом расстоянии друг от друга. Насколько сильно он изменится, если две его вершины станут намного ближе друг к другу? Симметрия будет потеряна, форма треугольника станет неправильной и нечеткой, его углы перестанут совпадать: некоторые тупые, а некоторые острые.

Будет довольно паршиво, если они не смогут найти Рона, или если они найдут не его, а доказательства его недавней смерти. Но не об этом были ее страхи.

Страх, который вырисовывался все четче, заключался в том, что они найдут и спасут его, но это будет чужой им незнакомец, а годы разлуки продолжат разделять их, даже когда они физически воссоединятся. Предположим, он захочет продолжить с ней на том месте, где они остановились в последний раз. Ее благопристойность заставила исключить такую возможность, но что, если он тосковал по ней все годы своего заключения? Как бы он отреагировал, обнаружив, что она не только спит с его лучшим другом, но и вот-вот станет его женой?

Выбор для нее между Роном и Гарри был предрешен. Гарри был ее жизнью, концом дискуссии. Даже простая мысль, что ее заставят сформулировать свой выбор, заставляла ее дрожать от страха.

Она вряд ли осмелилась бы спросить его, но знала, что Гарри, должно быть, тоже думает об этом. Казалось, они оба состояли в заговоре молчания, отрицая само его существование. «Если мы не скажем этого вслух, возможно, мы сможем сделать вид, что нас это не беспокоит», — говорили они друг другу сотней молчаливых взглядов и невысказанных слов. Мы сосредоточимся на его поиске и не признаемся даже самим себе, что боимся этого «после».

17:29

25 сентября 2008

Гермиона вошла в кабинет Гарри, вызывавшего ее к себе, и обнаружила, что он там не один. За столом сидел мужчина в длинном плаще с поднятым капюшоном. Они оба повернулись на звук, сопровождающий ее появление.

— Гермиона, это Сабиан, — сказал Гарри.

Внезапное волнение от встречи с таинственным Сабианом сглаживалось тем фактом, что она ничего не могла разглядеть в самом волшебнике. Его плащ закрывал его с головы до пят, а руки были спрятаны под кожаными перчатками. Высокий капюшон создавал такую непроницаемую тьму перед его лицом, что она заподозрила заклинание маскировки, которое делало его еще более неидентифицируемым.

— Приятно познакомиться, — запинаясь, пробормотала она, и протянула руку.

Он крепко пожал ее.

— Очень рад, доктор Грейнджер, — сказал Сабиан хрипловатым голосом, знакомым ей по многочисленным рапортам из Пузырей.

Она уселась в кресло рядом с ними.

— Я попросил Сабиана присоединиться к нашему расследованию, — сказал Гарри. Она не удивилась. Если бы в его подразделении и был хоть один из агентов, которому Гарри доверял безоговорочно, то это был Сабиан. — Он провел последние нескольких дней, наводя для меня справки.

Гарри взглянул на агента в капюшоне с несчитываемым сигналом в глазах.

— И он уже как раз уходил, не так ли?

Сабиан встал, слегка склонив голову в знак уважения.

— Я свяжусь с вами, шеф, — ответил он. Сабиан повернулся и подошел к двери, будто паря над землей. — Доктор Грейнджер, — тихо сказал он, уходя прочь и оставляя за собой слабый шлейф ладана.

Гермиона снова повернулась к Гарри.

— Жуть.

— Да, он такой. Зато эффективно.

— Ты не знаешь, почему он так тщательно себя скрывает?

— Не уверен. Думаю, это его собственная инициатива. Маскировка не позволяет его идентифицировать, и он может проникать куда угодно.

— И все же. Он выглядит как Призрак из "Рождество еще не наступило".

Гарри отложил карандаш и уставился на нее.

— Боже мой. Именно так он и выглядит. Годами это не давало мне покоя. Спасибо тебе, — он встал. — Пойдем, у нас брифинг.

Они молча прошли в конференц-зал Сакеша, где тайно встречалась их небольшая де-факто следственная группа.

Даже шаги Гермионы были глухими и подавленными. Она знала, что ей не о чем сообщить, и не думала, что кому-либо есть.

Она не ошиблась. Подойдя к столу, Гермиона увидела лишь расстроенные лица и разочарованные взгляды.

— Я допросил каждого агента, который работал под прикрытием в Круге и ни один из них не помнит ничего, что могло быть связано с Роном, — начал Гарри.

— Мы с Ремусом прочесали все их полевые отчеты дважды и тоже ни с чем, — сказал Наполеон.

Сакеш листал свой дурацкий блокнот.

— Мне не удалось собрать никаких полезных вещественных доказательств с трупа. Я определил, что его последняя еда состояла из куриного сэндвича и картофельного пюре, но эта информация вряд ли нам поможет.

— Ну ... Полагаю, это говорит о том, что они не держали его в коробке, пока он им не понадобился, — ответил ему Гарри.

Следующим заговорил Генри.

— Я перепроверил отчеты и заметки команды, которая вела расследование смерти Рона в 98-м, и допросил их всех. Ничто не указывает, что преступление было не тем, чем выглядело, и ни один из авроров или силовиков не почувствовал в нем ничего хоть немного подозрительного.

— В соответствии с инструкциями, два агента, которые у меня сейчас внедрены в Круг, сделали несколько весьма косвенных запросов, — сказала Изобель. — Один из них сообщает, что среди волшебников Круга давно ходят слухи, мол у Аллегры есть какое-то там секретное убежище, но что касается того, что она там хранит ... ну, некоторые говорят, это сокровища, другие думают, что живое бьющееся сердце Волдеморта, а кто-то уверен, что там тайные политические заключенные. Все это не слишком надежная информация.

Гарри тяжело вздохнул.

— Возможно, самая обескураживающая новость на сегодня: несмотря на двухдневные усилия Сабиан тоже не смог ничего раскопать.

Все присутствующие чуть-чуть поникли. О мастерстве Сабиана как разведчика ходили легенды, и преобладало мнение, что, если Сабиан не мог что-то обнаружить, значит, этого не существовало. — Но он не сдается, — добавил Гарри.

Ремус повернулся к Гермионе.

— Есть успехи с магическими средствами поиска Рона?

Она покачала головой.

— Самонаводящиеся чары бесполезны, так как они не работают без хоть какой-то наводки на цель. У Ищущих чар, казалось бы, есть такая возможность, но для них требуется относительно недавнее физическое изображение объекта. Фотография десятилетней давности не сработает. Драконьи гончие могут помочь, но мы понятия не имеем, откуда начать.

За столом воцарилось гробовое молчание.

— Как Молли и Артур? — тихо спросил Сакеш.

Гарри снова вздохнул.

— А как ты думаешь? Они сами не свои. Я уже начинаю считать, что стоило наложить на них заклятие Забвения ради их же собственного рассудка и безопасности нашего расследования.

— Наше расследование ни к чему и не приводит, — сказал Наполеон. — И у нас уже заканчиваются идеи.

— О, у нас есть идеи, — ответил Генри. — Множество вариантов. Проблема в том, что все они ведут к Кругу. Но мы связаны необходимостью все держать в тайне.

— Может мы слишком сильно зациклены на этом? — спросил Ремус. — Что если бы мы достаточно быстро…

— Слишком опасно, — решительно ответил Гарри. Он сидел на краешке стола, слегка наклонившись набок и скрестив руки на груди. — Я буду рассматривать это только в крайнем случае.

— Я думаю, это как раз он.

— Нет, не он. Пока нет.

Гермиона прочистила горло.

— У меня… пожалуй, есть идея.

Все головы повернулись на нее.

— Мы могли бы попробовать заклинание Феноморбия.

Никто никак не отреагировал на упоминание этих чар, кроме Сакеша. Главный врач сел прямо, на его красивом лице появилась тревога.

— Абсолютно точно нет, — сказал он с силой.

— Оно дает ровно то, что нам нужно.

Гарри поднял руку.

— Я не знаком с этими чарами.

— Тому есть причина, — сказал Сакеш. — Это запрещенное заклинание класса D, очень опасное и возможно смертельное. Ему даже не учат нигде, кроме как на продвинутой медподготовке, что подчеркивает его опасность.

— Как оно действует? — спросил Наполеон.

— Какая разница? — воскликнул Сакеш. Гермиона редко видела его таким взволнованным. — Мы все равно не можем его использовать.

— Сакеш, — тихо остановил его Гарри. — Гермиона, пожалуйста, расскажи нам об этом заклинании.

Она перевела дыхание.

— Заклинание вызывает своего рода транс, в котором сознание заклинателя открывается, позволяя мыслям и переживаниям целевого индивидуума втягиваться в разум заклинателя.

— Призрак Великого Мерлина, — пробормотал Ремус. — Такие чары наверняка чрезвычайно сложны.

— Да. Они входят в класс D, потому что вызывают обширное поражение мозга. Любое заклинание, изменяющее мозг, опасно, даже старые добрые заклинания забвения класса B должны применяться только обученными практикующими волшебниками. Да, многие пользуются ими постоянно, но спросите Гилдероя Локхарта, насколько опасными они могут быть. Он провел пять лет в Изоляторе, пытаясь восстановить свою личность после того, как с обливиейтом что-то пошло не так.

В этот момент вмешался Сакеш.

— Но последствия от неправильного заклинания Забвения ничто по сравнению с Феноморбием. Когда чей-то разум открыт для внешнего воздействия, он становится крайне уязвимым. Трудность заключается не в том, чтобы раскрыть разум заклинателя, а в том, чтобы найти и успешно загрузить воспоминания цели. Если заклинание сработает даже немного неправильно, это может привести к тому, что в разум заклинателя вторгнутся воспоминания каждого человека на планете. Возникнущая в результате нервная перегрузка убьёт моментально.

— Но если сработает, то получается ... ты просыпаешься и у тебя есть воспоминания другого человека? — спросил Наполеон. — Потому что если да, это было бы как раз то, что нам нужно.

Гермиона вздохнула.

— К сожалению, это не так просто. Относительный успех заклинания во многом зависит от заклинателя, а также от ряда других факторов, находящихся вне чьего-либо контроля. Были случаи, когда заклинатель, как ты говоришь, просыпался, помня целые куски жизни цели, как если бы он прожил ее сам. В других случаях заклинатель сохраняет как бы совокупную память, впечатление от опыта цели. А бывает так, что заклинатель получает информацию о том, что может называться подсознательным уровнем. Тогда его единственный доступ к воспоминаниям — это инстинкт или догадка.

— Это ведь не Темная Магия? — спросил Генри.

— Нет, — твердо ответила Гермиона. — Конечно, нет. Феноморбиус не может быть использован для чьего-либо контроля или причинения вреда, так что это не Темная Магия. Опасность есть только для практикующего.

Несколько мгновений Гарри просто молчал. Он сидел на краешке стола, глядя ей в лицо. Затем медленно покачал головой.

— Нет.

— Гарри, я хочу это сделать, — сказала она. — Возможно, это единственный шанс найти его.

— Слишком опасно.

— Ты же знаешь, нам это очень нужно. И я могу это сделать.

Он ничего не ответил.

— Возможно, это самый лучший способ, — настаивала Гермиона.

— Я не дам тебе рисковать собой.

— Это уже мое решение.

Остальные в комнате переводили взгляд то на одного, то на другого, будто смотрели теннисный матч.

— Я не стану принимать в этом участие, — воскликнул Сакеш.

— Ты же слышал ее, это лучший способ! — встал на защиту Наполеон.

Внезапно все члены группы заговорили одновременно, перебивая друг друга на повышенных тонах и активно жестикулируя.

— Тема недостаточно изучена...

— ...часы или возможно дни, но что если у нее...

— … вообще-то клятву давал и отказываюсь ассистировать на такой операции…

— …все еще можно подключить разведку…

— … осталось совсем мало, а это может ускорить…

Ни Гарри, ни Гермиона не принимали участие в этой куче мале, сидя на противоположных концах стола молча и неподвижно, и пристально смотрели друг на друга. Гермиона не смогла бы описать выражение лица Гарри, даже будь у нее на это в распоряжении сотня лет. На его лице она могла видеть всю историю своей жизни. Ей казалось, будто течение сносило их обоих в какой-то бурный водоворот приближающегося будущего и связанного с ним решения. Все, что она могла сделать, это позволить течению унести себя, держа голову над водой и держась за Гарри изо всех сил.

Никто не обращал на них внимания, будучи полностью охваченными дебатами и спорами, и даже не подозревал, что в это самое время они разделяют какой-то личный глубокий момент. Гермиона видела лишь лицо Гарри, его покорное выражение, эту беспомощность в его глазах, а затем легкое движение губ, когда они безмолвно приняли форму тех самых слов, предназначенных только ей: «Я люблю тебя».

Она быстро отвела взгляд. Гарри встал и подошел к Сакешу, отводя его в сторону. Гермиона собрала свои записи и кивнула Наполеону, и все снова закрутилось. Момент, чтобы он ни значил и во что бы ни превратился, прошел.

В это время…

Этот день ничем не отличался от предыдущих; такой же безликий, как и остальные в памяти Рона. Проснулся, потом завтрак, беговая дорожка, что-то почитать и ждать ежедневную посылку. Он не знал, насколько же этот день будет другим и не подозревал, что к его концу он покинет свою комфортабельную клетку и больше никогда ее не увидит.

Он сидел за своим письменным столом, когда услышал звук открывающейся двери… но для Боба слишком рано. Что-то новенькое. Это хорошо.

Когда он увидел Аллегру, появился повод в этом усомниться. Он приподнял бровь, наблюдая как она стоит в дверном проеме с руками на бедрах.

— Так, так, — сказал он. — Стучать не учили?

— Пакуй трусишки, Рон. Мы отправляемся в небольшое путешествие.

Он усмехнулся и хлопнул в ладоши.

— Ого, вот это да! Я был настолько хорошим мальчиком эти десять лет, что Санта наконец услышал мои молитвы и Мамочка повезет меня в Диснейленд! Прелесть какая!

Улыбка моментально исчезла с его лица, и он вернулся к своему занятию с уклончивым ворчанием.

— Чего тебе?

— Ты меня не слышал? Я забираю тебя отсюда.

Он посмотрел на нее, на несколько мгновений комнату поглотила тишина.

— И это значит, что…?

— Что я сказала, то и значит.

— Не-а. В этом столько же правды, как если бы ты сказала, что выпускала меня отсюда сотни раз за эти годы. Пардон, если я слишком уж утрирую.

— Я не говорила, что отпускаю тебя. Я отправляю тебя в безопасное место.

Рон нахмурился. Вот теперь он обеспокоен. Ее манеры всегда были такими… игриво-злобными, сейчас же явно что-то изменилось.

— Еще более безопасное? Что, мне снова грозит смерть?

— Речь не о тебе. Все из-за Поттера, — сказала она, выплевывая его имя.

Желудок Рона совершил кульбит куда-то к его ботинкам.

— Гарри? — тихо сказал он. — О чем… о чем ты говоришь?

Глаза Аллегры сузились, превратившись в тонкие щелочки.

— Он знает.

На мгновение Рон задумался, может ли макушка его головы действительно оторваться и улететь в неизвестном направлении. Он ждал этих слов десять лет.

Рон медленно поднялся из-за стола, его веснушчатые щеки покраснели.

— Тогда не важно, куда ты меня отвезешь, — сказал он. — Если Гарри знает, что я жив, он найдет меня. Он ни перед чем не остановится.

— Знаю. Но это не значит, что я должна облегчать ему задачу.

Аллегра пересекла комнату и схватила его за руку. Они исчезли в вихре трансгрессии, оставив после себя лишь пустую тюрьму и перо Рона, по которому на лист пергамента стекали чернила.