Вороненок и Дюймовочка (джен)

В тот день, когда Дюймовочка впервые появилась в его жизни, он вернулся из школы с подбитым глазом. Ему все никак было невдомек, что он вовсе не был похож на фашиста или немца, не был противным на вид, да и в принципе мало чем отличался от других ребят... Внешне, по меньшей мере, уж точно, а уж об иных отличиях им знать было неоткуда.

Он не отличался... Он не был стукачом или ябедой... Он готов был стать одним из их товарищей... Он был готов... жаль только, что они сами не были к тому готовы. Его не любили, и он почти смирился с этим.

— Кар! Кар! Вороненок! С ветки упал спросонок! В сугробе потерялся! От страха обосрался! — доносилось позади, подхватываемое все новыми голосами.

Он прибавил шаг, улюлюканье усилилось. Переходя на бег, он думал лишь о том, что готов был отдать, чтобы стать такими же, как и они...

— Нельзя его туда отправлять, — громкий шепот матери отвлек его от темнеющего неба за окном. — Ты же видишь, Николай, ему не прижиться... Дети видят разницу, хоть и не понимают ее. Гарика дразнят, издеваются... пусть он учится дома — сколько там той школы осталось? Год.

— А если мы не получим портала? — это уже усталый голос вечно привыкшего все просчитывать отца. — Война только закончилась, за занавесом творится черт знает что... Рината, давай повременим...

— Не буду я временить, — резко ответила мать, звучно кладя на стол поварешку, которой наливала отцу горячий, хоть и пустой борщ. — Он будет учиться в Дурмстранге, Коля, отчего ты не хочешь в это поверить, ведь он твой сын?

— Рината...

Отец взял ложку, и мальчик услышал, как та засвербила по керамическому дну любимой отцовской тарелки с изображением советского флага. Порой мать, чтобы приободрить мальчика, наливала ему суп в эту тарелку, и тот хлебал так, будто суп внезапно становился в разы вкуснее.

— Что еще ты мне хочешь сказать? — характер матери был что твоя наковальня. — Ничего, да? Ешь, Коля!

— Рината, — отцу, как оказалось, было что сказать, хоть он и пытался сделать это почти неслышно, — Игорю почти десять, а магических способностей пока не выявлено... Ты же знаешь — семь, ну, в крайнем случае, восемь лет — окончательный срок. Если способности не проявились, велик шанс, что их может и не быть. Не зря ведь магам всего мира дается максимальный срок на выявление волшебных сил до срока поступления в школу магии. Если он не получит письмо к июлю, магический мир для него будет закрыт навсегда.

— Он не сквиб, Николай! — взвилась мать так, что даже Игорь, сидящий в комнате, ощутил тяжесть разреженного ее магией воздуха. — Была война, мы столько пережили, ты вернулся чудом с фронта... Игоряша ждал писем каждый день, потом нам каким-то чудом эвакуировали... — она вздохнула, присаживаясь за стол. — Коля, Игорек просто переживает последствия стресса, все придет, вот увидишь, все придет...

А он сидел все там же, на подоконнике, и очень боялся, что это что-то придет к нему. Он не хотел еще сильнее отличаться от ребят из класса — ведь и без того, будучи таким же мальчишкой, как и они, он за несколько месяцев учебы так и не смог завести себе друзей. Его вечно гнали, шпыняли, дразнили — ведь даже глаза у этого загадочного мальчугана наводили на непосвященных непонятное отторжение и страх. Его взгляд был иным, особенным, словно он знал какую-то страшную тайну, и редкий из его окружения мог выдержать подобное. А потом появилась эта мерзкая дразнилка, превратившая жизнь парнишки в ад.

Игорь перевел глаза на подъехавшую к подъезду машину, военную, крытую брезентом, из-под которого торчали разномастные вещички. Из кабины выбрался крупный мужчина с красным, обветренным лицом и принялся подавать знаки сдающему назад красному "Студебеккеру". Автомобиль притулился к крыльцу, задняя дверца открылась.

Игорь прильнул к стеклу. Толстый мужик извлек из машины изящную даму в длинном пальто с меховым воротником, а вслед за ней на земле оказалась девочка в мутоновой шубке и пушистой шапочке с кисточкой. Шапочка была ярко-красной, а из-под нее по плечам рассыпались белые кудри. Девочка повернулась на миг, и в свете блеклых фонарей даже с высоты второго этажа Игорь увидел яркие, фиалковые глаза. Живые и огромные. Они уставились прямо на него. Игорь замер.

А потом девочка улыбнулась и помахала Игорю рукой.

— Привет!

Игорь от неожиданности уронил портфель и обернулся — возле лестницы, напротив квартиры, куда неделю назад въехали новые соседи — генерал с семьей, стояла белокурая девочка, держа за ногу вниз головой большую куклу в цветном сарафане.

— Привет... — промямлил Игорь, намереваясь проскочить мимо.

— Ты Игорь, да? — девчонка догнала его вопросом в спину, когда он уже преодолел половину пролета. — Я Даша Дюмина.

— Знаю, — кивнул он, почему-то останавливаясь.

То было не совсем правдой — он знал только ее фамилию. Сегодня на уроке Мария Вячеславовна сообщила, что к ним в класс зачислена новенькая девочка.

— Дюмина... — глядя в журнал, начала было учительница, но Еврошенко тут же перебил ее.

— О, Дюймовочка!

Класс засмеялся, и Игорь не расслышал имя соседки. И вот теперь выясняется, что она Даша.

— Когда в класс придешь? — вдруг ни к селу ни к городу вылепил он.

— Не знаю... — Даша замялась. — Я на индивидуальном буду, возможно... А ты ходишь гулять? — она быстро перевела разговор, завидев, как он набирает воздуха для неловкого вопроса.

— Гулять? — Игорь растерялся. — Хожу... иногда.

— Мама меня одну не отпускает, — тут же пояснила соседка. — Боится, заблужусь в новом поселке. Может, сходим вместе, покажешь район?

— Ну...

У Игоря мгновенно вскипел мозг: долгожданный друг — что из того, что девчонка — вдруг сам собой появился ниоткуда — а он стоит и мямлит, будто разом забыл все слова. Он уже открыл рот. чтобы согласиться, но вспомнил о Еврошенко.

— Как твоя фамилия? — внезапно спросила Даша, и Игоря тряхнуло от ужаса.

— Тебе-то что! — с неожиданной для него самого грубостью заявил он. — Я с девчонками не гуляю, у меня и друзей полно. Позови Лену Шевелилкину с пятого этажа.

— Ладно, — прошептала обескураженная Даша, с недоумением глядя на внезапные перемены в соседском мальчишке; Лене Шевилилкиной было четыре года, и глаза Даши заблестели от унижения, — друзья, говоришь?

Игорю было так стыдно, как не было и за весь год учебы в новой школе. Похоже, даже и самой Дюймовочке было стыдно за него. С пунцовыми щеками она повернулась, прошла через пролет, толкнула свою входную дверь и исчезла в квартире.

А поздно вечером — Игорь уже лежал у себя в комнате на продавленном диване — к ним вдруг явилась мама Даши, генеральша Людмила Анатольевна Дюмина. Неловко извиняясь, она что-то несколько минут рассказывала родителям Игоря, до него донеслись лишь обрывочные фразы. Потом генеральша заплакала, а вместе с ней и мама... уснул Игорь, когда мать Даши предложила соседке чего-то красненького, думая о советском флаге.

Когда Игорь увидел Дашу в следующий раз, то понял, отчего генеральша не выпускает ее из дому — девчонка даже в собственном дворе умудрялась влипнуть в историю. Он возвращался из школы, обильно извалянный в снегу, когда увидел возле мусорных баков плачущую соседку. Дорогу той преграждал дворовый пес Партизан, нагло требующий мзду.

Партизана воспитали всем двором задолго до переезда сюда Игоря и его семьи. Он был неплохим охранником, но отчего-то взял за правило нагло клянчить угощение у жильцов, выносящих мусор. К бакам он позволял приближаться, а вот уже от баков... Все в доме знали об этой особенности собаки и, прихватив мусорное ведро, не забывали косточки или сухарик для Партизана.

Даша об этом не знала. И Партизан не знал, что Даша не знала. И сейчас всей своей огромной тушей перегораживал девочке проход к дому. Та прикрывалась ведром и всхлипывала, глядя по окнам жильцов в надежде на выручку. Поняв, что проскользнуть не удастся, Игорь достал из портфеля половинку бублика из буфета.

— Партизан, — он шагнул вперед, протягивая угощение грозному сторожу, — иди, на-на-на!

Маневр удался — Партизан забыл про девочку и устремился к Игорю. Выпечку втянуло внутрь собаки в мгновение ока, затем Партизан лизнул ладонь кормильца и затрусил куда-то за мусорные баки. Даша недоверчиво посмотрела на Игоря.

— Спасибо, Игорь, — почти прошептала она, приближаясь, — я так испугалась... А мне нельзя бояться, мама так говорит.

Фиалковые глаза — бездонные, яркие, прожигающие дотла... такие ясные и в то же время томные... Он молчал, глядя, как ее тонкие прозрачные пальцы теребят пластиковую ручку мусорного ведра. Даша кивнула снова, разворачиваясь к дому — перед ним мелькнули белые, почти бесцветные локоны...

— Пойдешь гулять? — произнес он раньше, чем успел обдумать и осознать вопрос. — Я о тебе позабочусь...

— Да.

Она не обернулась, но он был готов поклясться, что она заходила в подъезд с улыбкой.

— Как темно! — она поежилась, глядя на изогнутые клюкой фонари возле входа в обшарпанный кинотеатр. — Пора идти домой, начнут волноваться.

— Мы же предупредили, — попытался успокоить Дашу Игорь.

Ему отчего-то нравился такой его тон — словно он все контролирует: защищает, следит за временем, обеспечивает отсутствие проблем... Ему хотелось быть таким человеком именно для нее, девочки, вся жизнь которой состояла именно из проблем и постоянно требовала защиты.

Она говорила, что ей нельзя смеяться, но хохотала так, что он, порой забывающий, когда улыбался в последний раз, научился смеяться вместе с ней.

Она говорила, что ей нельзя бояться... но сама каждый день учила Игоря быть смелым.

Она говорила, что не может надолго покидать дом, но уже несколько месяцев они бродили целыми днями, строили убежища и любовались замерзшим озером, на котором оттачивали мастерство местные фигуристы и любители хоккея.

Глаза ее цвели фиалковым все ярче и насыщеннее день ото дня, и вскоре Игорю стало казаться, что он перестает различать другие цвета.

Он хотел хоть как-то изменить этот мир и для нее, он хотел... но увидев выходящего из-за поворота Еврошенко с товарищами, понял, что не может... ни контролировать, ни защищать, ни обеспечивать...

— Ты что тут позабыл, гадкий упырь? — Еврошенко любил разыгрывать из себя чуть ли не красноармейца. Взгляд его уперся в отходящую в сторону Дашу. — Что это за русалка с тобой?

— Не трогай ее, — Игорь с удивлением услышал металл в собственном голосе, хотя Еврошенко, как показалось, был удивлен куда сильнее.

— Это кто здесь каркает? — он напряженно сделал шаг вперед, цепко вглядываясь в лицо Игоря. — Ты что, пернатый, совсем совести лиш...

Хлоп!

Прямо в открытый рот Еврошенко, перекошенный от гнева, со всего маху влетел огромный мягкий снежок, слепленный из протаявшего почти наполовину сугроба. Кашляя и отплевываясь, Еврошенко повертел головой и остановил свой взгляд на Даше, глядящей волком на хулигана. Лицо его вытянулось.

— Ты что, этого глупого придурка будешь защищать? — он был ошеломлен не меньше самого Игоря. — Да его даже в классе никто в друзья не зовет, а ты вдруг заступаться вздумала...

— А с чего ваш бестолковый класс двоечников стал для меня авторитетом? — Даша ни на миг не испугалась Еврошенко. — Я смотрю на поступки человека, и по ним как раз ты и есть полный придурок!

Она вдруг побледнела и покачнулась, Игорь кинулся к ней, помогая удержаться на ногах. Когда он вспомнил про обидчика — того как ветром сдуло.

— Все нормально, — проговорила она, тяжело дыша, еще через пять минут. — Просто не надо было обращать внимания на этого хулигана, вот и все. Почему он назвал тебя пернатым?

— Из-за фамилии, — буркнул Игорь, помогая Даше подняться.

— Про которую ты говорить не будешь? — она кивнула и пошла рядом с ним.

— Не буду, — усмехнулся он, стараясь не замечать, как подернулись болью фиалковые глаза.

В тот вечер они дошли до дома, но еще долго сидели на качелях — не качаясь и даже не разговаривая. Сейчас Игорю казалось, что быть похожими на других в самом деле отлично — даже если ты не можешь изменить чей-то особенный мир, ты можешь все же изменить мир вокруг ради этого особенного человека.

В то утро впервые за весь февраль светило солнце. Оно слепило сквозь оконное стекло, жарило на всю комнату. Игорь тщетно пытался скрыться под одеялом — может, он и смог бы, но звонок в дверь все же заставил его встать.

— Пойдешь на озеро кататься? — огорошила его Даша, стоящая на лестничной клетке уже полностью одетая и с коньками, переброшенными через плечо. Игорь уже привык к таким набегам, поэтому молча кивнул.

По воскресеньям народу на озере и так было с избытком, но это самое воскресенье было особенным: на соревнования по фигурным пируэтам там собрался почти весь городок. Игорь заметил папу и маму, стоящих поодаль и о чем-то переговаривающихся друг с другом.

Он отвернулся он нее лишь на миг... На минуту потерял ее из виду, а по толпе вдруг прошел испуганный крик, прокатился вздох ужаса, и Игорь ощутил, как внутри что-то сжимается, все сильнее... больнее... скручивается узлом...

— А где девочка? — глупо спросил чей-то голос.

Игорь обернулся, а через миг уже и сам не помнил, отчего вдруг бросился бежать... Он окунулся с головой, на миг забыв, зачем ему вообще дышать... Потом его руки и ноги исчезли... Игорь посмотрел вниз — они были. Руки и ноги — но сейчас он их не чувствовал.

Отсутствовали и пальцы... но они вцепились в Дашу мертвой хваткой. Он держал, а каменная ноша, затянутая в промокшую одежду, не оставляла шансов, утягивала на дно... Игорь глотнул воды — и тут она открыла глаза.

Фиалковые, но не те, что всегда. Что вчера, что даже минуту назад. Они отцветали...

Внутри что-то вспыхнуло, рвануло острыми когтями изнутри... Игорь почувствовал, как загорелись, заполыхали вдруг закипевшие руки, как вновь согнулись отмершие от холода пальцы... Вода забурлила, он увидел небо над головой... Оно приближалось...

— Свят! Свят! Свят! — заорал кто-то в толпе. Люди бросились врассыпную, не в силах оторвать взгляд от того, что видели перед собою. Где-то заплакали дети...

Игорь снова чувствовал холод, но теперь дышал. Он посмотрел вниз — в трех метрах под его ногами клокотала проломленная полынья с темной пастью. А потом она исчезла, затягиваясь на глазах: в стороне, направив палочку на исчезнувший пролом, стоял белый как мел отец. С одежды Игоря и куртки Даши, которую он прижимал к себе, ручьями стекала вода.

— Помогите ей...

Он хряпнулся о лед и на миг перестал дышать — а они стояли вокруг, боясь приблизиться, поодаль голосила генеральша.

— Помогите ей... ПОМОГИТЕ ЕЙ!!!

Они все стояли тупыми овцами. Он опустил глаза — фиалковый цвет стал почти черным, губы улыбались.

— Я — Каркаров, — безразлично наблюдая, как на ее белеющие щеки падают слезы, прошептал он.

— Вороненок... — едва различимо донеслось до него.

— ЗАБВЕНИЕ!!! — донеслось до него громовое сквозь удушающую, сжимающую горло черноту.

— Мама, перестань! — он нервно ходил по кухне, сжимая в руке письмо с гербовой печатью с виде волчьей лапы. — Время еще есть!

— Какое время? — мать, уже вся синяя от переживаний, вновь посмотрела на ожидающий активации портал.

КГБ забрало отца в тот же вечер. Списать все на массовую истерию было невозможно — левитацию Игоря видели даже дети. Под окнами Каркаровых столпились люди — заклятие отца не смогло охватить всю толпу, собравшуюся на озере.

Дашу увозили в больницу еще живой. Игорю было достаточно — он считал, что и так получил слишком много.

— Мама, смотри! — Игоря подбросило на стуле — за окном на откосе сидел огромный, нахохлившийся ворон и зорко смотрел на них.

Рината и Игорь наперебой кинулись к окну.

— Коля... мать твою! Мать твою, Коля! — только и смогла сказать мама, когда посреди кухни вырос обтрепанный, покрытый черными синяками Николай.

— Уходим быстро... — вцепившись в семью, пробормотал он ссохшимися от крови губами.

Игорь в последний раз обвел взглядом маленькую уютную кухню и, взяв мать за руку, прижал палец к пивной бутылке, медленно наливающейся магической мощью... Внутри нее пульсировал синий цвет, но проваливаясь в глубокую воронку, Игорь готов был поклясться, что он был фиалковым...