Двоюродный брат Гарри (гет)

К тому времени, как она познакомилась с Петунией и Верноном Дурсли, они с Дадли встречались уже почти шесть месяцев. Всё началось в тот день, когда она впервые пригласила Дадли в суши-бар. Суши ему смертельно не понравились, так что он заказал себе огромную порцию курицы в соусе терияки с рисом, а она дразнила его за придирчивый характер. В целом, это было неплохое свидание.

Когда они отъезжали от дома на Тисовой улице, в машине стояла гробовая тишина уже больше десяти минут. И, наконец, напряжение стало настолько невыносимым, что она решила заговорить:

— Твои родители…

— Мои родители — самые ужасные люди на свете, — решительно сказал Дадли.

— О, я бы так не сказала, — возразила она несмотря на то, что именно эта мысль и вертелась у неё в голове.

— Не переживай из-за этого, я всё равно люблю их, потому что они мои родители, но у меня нет никаких иллюзий на их счёт. Больше нет, — сухо сказал он.

— Ох, — выдохнула она, нервно облизав губы. И снова воцарилось молчание.

— Ну, я всё ещё считаю, что ты вырос хорошим человеком, даже если это оказалось не благодаря их стараниям, а вопреки.

— В моём детстве было столько всего… Напомни как-нибудь рассказать о моём двоюродном брате Гарри, — задумчиво произнёс Дадли.

— Двоюродный брат? — переспросила она. Не было ничего странного в том, что он никогда раньше не упоминал о нём: он вообще мало говорил о своих родственниках. И, видит бог, у неё тоже были двоюродные братья, с которыми она годами не разговаривала. Чёрт возьми, действительно следовало бы позвонить им. Но что-то в том, как он поджал губы, произнеся его имя, подсказывало ей, что там таилась целая история. И непросто история, а История с большой буквы со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Потом, — сказал он, убеждая то ли себя, то ли её, — мы и так засиделись, сегодня для этого слишком поздно.

На самом деле, было только полвосьмого: они не хотели задерживаться в доме его родителей дольше, чем того требовала обыкновенная вежливость, но она улыбнулась и не стала возражать:

— Хорошо. Расскажешь в другой раз.

* * *

«Другой раз» наступил только год спустя.

В течение последних трёх месяцев они активно обсуждали возможность пожениться. Обычно эти разговоры проходили в очень лёгкой манере: «если бы мы были женаты, мы бы сделали то или это…». А две недели назад слово «если» в их беседах превратилось в «когда». В тот момент казалось, что мир замер вокруг них, и всё, что оставалось, — это чтобы он задал нужный вопрос. Она планировала дать Дадли время до конца месяца, не желая портить такой момент, особенно если он планировал романтичный жест. Но если за отведённое время ничего не произойдёт, тогда она сама сделает ему предложение.

Она подумала, что сегодня наконец наступил тот самый вечер. Они поужинали в любимом ресторане — просто в том, который им обоим нравился, он не был каким-то модным или слишком дорогим. Этот факт сам по себе бы не вызвал у неё особых подозрений, но потом Дадли удивил её билетами на мюзикл «Злая: Жизнь и приключения Злой Западной Ведьмы» в Вест-Энде, что уже определённо было знаком. Хотя они и раньше ходили на некоторые постановки, но оба раза на её день рождения. Дадли не пытался скрыть, что на самом он их не особо любил. К тому же, он всегда немного посмеивался над магией, ведьмами и прочей фантастикой.

— Знаешь, ничего бы всё равно не получилось, — как-то раз сказал Дадли, когда она рассказала ему о том, что в молодости всерьёз увлекалась викканством.

— Конечно, нет, магии же не существует, — ответила она. Дадли несколько мгновений выглядел очень комично, а потом сменил тему разговора.

К тому времени, когда они вернулись домой, она чувствовала себя изрядно избалованной любовью и вниманием и была вполне готова ответить «да», как бы Дадли ни сформулировал свой вопрос. Но когда она внимательнее присмотрелась к нему, то заметила, что он выглядел каким-то съёжившимся, грустным и даже замкнутым.

— Мне нужно рассказать тебе о Гарри, моём двоюродном брате.

— Ты думаешь, это самое романтичное продолжение вечера? — спросила она.

У неё тут же появилось желание извиниться за свои слова. Но Дадли негромко рассмеялся, и она решила списать эту небольшую случайную грубость. Она подошла вместе с ним к дивану, и, сев, взяла его руки в свои.

— Расскажи мне о своём двоюродном брате.

Последовала долгая пауза. Он выглядел таким испуганным, словно висел на краю пропасти, а затем, сделав глубокий вдох, он всё ей рассказал: о чулане под лестницей и поношенной одежде, о том, как тот много работал по дому и как плохо его кормили, о травле, о решётках на окнах и запертых дверях, об оскорблениях и пренебрежении, о том, чего не должен испытывать ни один ребёнок.

— За несколько дней до своего семнадцатилетия он уехал, и никто из нас о нём больше никогда не слышал, — подытожил Дадли свой рассказ.

— Ох, как это мерзко! Неужели люди могут так жестоко относиться к детям?! — произнесла она с такой ядовитой яростью, которой удивила даже саму себя. — За такое следует сажать в тюрьму.

Дадли начал отстранятся от неё, и сначала она предположила, что это из-за того, что она напала на его родителей, но потом она поняла, чего он опасался.

— Ну что ты, любимый, — ласково сказала она, снова притягивая его к себе, чтобы поцеловать в лоб. — Они и тебя заставили пройти через это.

— Мерзавцы, — обречённо произнёс Дадли. — Так сказал один из учителей Гарри, когда пришёл, чтобы забрать его.

— Это их вина, — сказала она ему. — Это они нанесли травму и ему, и тебе тоже, но ты смог справиться и снова стал сильным. Я так горжусь тобой.

Он выглядел не очень убеждённым её словами. Но она решила, что бывают случаи, когда требуется неоднократно повторять что-то, прежде чем тебе поверят. Её это устраивало, она была готова очень часто рассказывать ему о том, какой он сильный и как она им гордится.

Он отвернулся, выглядя пристыженным, и его следующие слова прозвучали с сожалением:

— Я не знаю, смогу ли я после этого быть хорошим отцом. Не стану ли я таким же, как мои родители?

— Тебе необязательно им становиться, если ты не хочешь. Ты должен знать: несмотря на то, что моя мама будет не в восторге, когда услышит, что я не нарожаю ей внуков, она всё же переживёт эту новость. Моя сестра вот-вот выскочит замуж, маме просто придётся дождаться внуков от неё.

Если задуматься, то она, конечно, хотела бы иметь детей когда-нибудь в будущем, но сейчас это казалось таким далёким и абстрактным. С другой стороны, Дадли был здесь и сейчас, он был живым и тёплым, он был полностью реальным. И если бы дело дошло до выбора между ним и чем-то заоблачным, то это не было бы сложным решением.

— Но, что бы ты ни решил, я думаю, что из тебя получится отличный отец.

Из поцелуя, который последовал за её словами, она сделала вывод, что для него это был очень важный вопрос.

* * *

На свадьбе они с Дадли решили по отдельности произнести тосты жениха и невесты. Он говорил первым, подняв бокал за всех, кто пришёл на свадьбу. Конечно, это была не самая блестящая речь, которую ей довелось услышать в тот день, но он говорил искренне. Всё же ей пришлось согласиться, что было бы лучше, если бы она написала слова и для него тоже, как он и просил. Все гости подняли свои бокалы, как только он закончил. А затем пришло время ей взять слово.

— Я знаю, что Дадли только что поблагодарил всех вас за то, что вы сегодня с нами, но я бы тоже хотела сказать спасибо. И предложить тост за тех, кто очень хотел бы разделить этот день с нами, но не смог этого сделать. А также за всех тех, кого мы любим, но кого теперь нет в нашей жизни, — по залу пробежали понимающие шепотки. Её дедушка, с которым она была очень близка, скончался чуть больше года назад. И да, тост по большей части был в память её дедушки, но не только, потому что не только смерть может вычеркнуть человека из чьей-то жизни. Она положила ладонь на плечо Дадли и легко сжала её, прежде чем поднять бокал выше и произнести:

— Ваше здоровье.

* * *

Когда родители Дадли погибли в автокатастрофе, сбитые пьяным водителем, он назвал это иронией судьбы. Похороны состоялись быстро и в будний день, что послужило удобным оправданием того, почему на них присутствовало так мало людей.

Оставался вопрос, что делать с домом № 4 на Тисовой улицей. Теперь это был их дом. К этому времени они уже скопили некоторые средства и задумывались о покупке собственного жилья, но всё же у них было ещё слишком мало денег, чтобы перейти к поискам.

Безусловно, это был отличный дом, немного великоватый для их семьи, состоящей из двух человек. Но Дадли с осторожным оптимизмом отметил, что он будет впору, если их семья увеличится. И она согласилась, не желая упускать такую возможность. Она вернулась к этой мысли, когда отметила, что дом находится в неплохом районе и рядом с приличными школами. Конечно, если они останутся здесь жить, всё придётся полностью переделать — ей совсем не нравился вычурный цветочный принт, который встречался по всему дому, — но, если им теперь не нужно тратить деньги на дом, они могли бы сделать хороший ремонт. С другой стороны, можно было продать этот дом и купить новый, только их, который не таил в себе воспоминания о детстве Дадли. Она была уверена, что в этих стенах живут призраки. И, хотя в детстве Дадли был счастлив, его воспоминания оказались не слишком радостными.

Больше из-за самого Дадли она решила найти новый дом, несмотря на все хлопоты, связанные с процессом продажи и покупки. Она не была уверена, чего на самом деле хотел Дадли, пока однажды он не сказал:

— Если мы переедем, то Гарри не сможет нас найти. Даже если захочет.

Они ещё немного обсудили все плюсы и минусы, но, в целом, вопрос казался решённым.

Это был действительно отличный дом, и ей нравилось, что она могла обустроить его так, как считала нужным. Ну, почти. Им потребовалось очень много времени, чтобы прийти к выводу, что сохранять чулан под лестницей — очень нерентабельное использование пространства.

* * *

Грейс была лучиком света, её гордостью и радостью, и настоящим маленьким ангелочком. Сейчас доченьке было уже три года, и, как любая другая мама трёхлетки, время от времени она испытывала неописуемый ужас.

— Грейс сегодня снова достала банку с печеньем, — раздражённо произнесла она. Она не могла нарадоваться на свой рабочий график: только полдня и возможность работать из дома. Поэтому она могла проводить так много времени с малюткой Грейс, пока Дадли каждый будний день ездил в офис, но иногда… — И это после того, как я убрала её в шкаф над холодильником. Честно говоря, если бы я не видела этого сама, я бы никогда не поверила, что такое возможно.

При этих словах Дадли резко поднял голову и посмотрел на неё.

— Звучит невероятно. А Грейс делала ещё что-то столь же невозможное?

— О, постоянно, — сказала она. — Я разговаривала с другими мамочками из младшей группы, они все говорят, что дети всегда намного сообразительнее, чем от них ожидают взрослые.

— Должно быть, так и есть, — задумчиво произнёс он. — И всё же, сообщи мне, если она сделает ещё что-нибудь столь же невозможное. Держи меня в курсе.

— В курсе жизни нашей дочери? Я и так надеялась, что ты будешь ею интересоваться, — возмутилась она.

Затем он посмотрел на неё с самым невинным выражением на лице.

— Я опять сказал какую-то глупость?

Она лишь улыбнулась. Потом они обсуждали его дела на работе, и она совершенно забыла об этом разговоре.

По крайней мере, до тех пор, пока несколько месяцев спустя Грейс не устроила такую истерику, что зеркало над камином треснуло. Независимо от того, насколько сообразительной и ловкой была Грейс, это было либо удивительным совпадением, либо чем-то запредельно невероятным.

* * *

В четвёртый раз Дадли заговорил о своём двоюродном брате Гарри в тот день, когда Грейс исполнилось семь лет. Вечером в доме остались только они с мужем: Грейс разрешили переночевать у бабушки с дедушкой вместе со своими старшими двоюродными братьями и сестрами.

Дадли попросил её сесть и сказал, что теперь ему нужно рассказать ей историю о своём двоюродном брате целиком. Она едва удивилась, узнав, что в прошлый раз он рассказал не всё: всё детство невозможно отразить в одном коротком разговоре. И в прошлый раз он очень обтекаемо объяснял некоторые моменты. Но что бы она там себе ни додумывала, ей бы никогда не пришло в голову предположить, что его двоюродный брат был волшебником и умел колдовать.

Она бы и после его слов в это не поверила, но Дадли так убеждённо говорил, и в его взгляде не сквозило сумасшествие. Она могла бы и дальше отрицать всё услышанное, но у неё перед глазами был пример её дочери, её дорогой маленькой Грейс, которая всегда была такой необычной, и с ней постоянно случались самые странные вещи, которые попросту невозможно было объяснить логически.

И если безумие могло объяснить происходящее лучше, чем любые разумные доводы, которые она раньше пыталась использовать, можно было бы пересмотреть определение здравомыслия.

* * *

Позже они, конечно же, рассказали обо всём и Грейс, и она была очень взволнована этой новостью. Разговоры о магии и о двоюродном брате отца вызывали у неё восхищение. Грейс всегда хотела младшего братика и постоянно расстраивалась, когда родители отказывали ей: Дадли боялся, что один из детей может стать любимчиком, поэтому он настоял, чтобы в их семье был только один ребёнок, и, поскольку она была совершенно неспособна представить, что могла бы полюбить другого ребёнка так же сильно, как Грейс, она быстро согласилась. Мысль о том, что у её отца был своего рода брат, так же волновала Грейс, как и понимание, что у её матери есть сестра, возможно, даже больше, поскольку с тётей она была давно знакома, а двоюродный брат отца был загадкой.

Дадли всё ещё не заговаривал о Гарри по собственной воле, но он терпеливо отвечал на все вопросы Грейс, даже когда эти вопросы нещадным градом сыпались на него один за другим.

— А я познакомлюсь с дядей Гарри?

— Я не знаю, — это было больно слышать, но она считала, что такие беседы с дочерью приносили Дадли больше пользы, чем вреда, поэтому она никогда не вмешивалась. Дядя Гарри в конечном счёте стал для Грейс своего рода воображаемым другом, и, даже когда она переросла этот этап взросления, он оставался именем нарицательным.

* * *

На следующий день после того, как Грейс исполнилось десять, в их доме повисло томительное чувство предвкушения. Честно говоря, это было полностью неоправданно, потому что день рождения Грейс был в конце августа, и им не следовало ожидать письма до следующего июня. А потому дни, а потом недели и месяцы, проведённые в ожидании, тянулись медленно. К тому времени, как наступило следующее лето, они все так долго ждали, что привыкли к этому ощущению. Так что, когда заветный день настал, она оказалась застигнута врасплох.

Однажды ранним июльским вечером она услышала стук в дверь и пошла открывать, предполагая, что пришла соседка из дома № 8, которая, несмотря на прошедшие годы, не смогла привыкнуть к мысли, что новая хозяйка дома № 4 не интересовалась сплетнями с такой страстью, как прежняя. Но, когда она открыла дверь, там оказалась вовсе не миссис Эверетт. На пороге стояли трое явно незнакомых людей, две женщины и мужчина.

Ближе всего стояла пожилая женщина с седыми волосами, убранными в чрезвычайно опрятную причёску, её очки немного приспущено сидели на носу, и, несмотря на то, что она была довольно старой, её не в коей мере нельзя было назвать дряхлой или немощной. Другая женщина была намного моложе, лет тридцати, в глаза сразу же бросались её огненно-рыжие волосы и то, как крепко она сжимала руку мужчины. Его вид на несколько секунд смутил её, пока она пыталась связать словесный образ тощего и запуганного мальчика с уверенным в себе, хотя и немного взволнованным, мужчиной, который стоял перед ней.

В первую очередь её привлекли глаза; Дадли был прав, даже за очками в круглой оправе эти изумрудные глаза трудно было не запомнить. Мужчина выглядел довольно спортивным, и его волосы не торчали во все стороны, что противоречило воспоминаниям Дадли. Но то, что волосы оказались угольно-чёрными, было неоспоримым, и теперь, когда она присмотрелась внимательнее, ей показалось, что она могла рассмотреть шрам, скрывавшийся под чёлкой.

— О, вы, должно быть, двоюродный брат Дадли, вас зовут Гарри? — спросила она, шире распахивая дверь и приветствуя гостей. — Пожалуйста, проходите.