Christmas Lights (джен)

Я стоял на заднем дворе, с удовольствием вдыхая холодный вечерний воздух, и без особого интереса наблюдал, как сонный гном роется в мерзлой земле. Мерзейшая погода, особенно для преддверия Рождества. Настроение было под стать погоде — отвратное. Хотя, если подумать, не припомню, чтобы у меня хоть раз было праздничное настроение. Но в этом году все было сквернее обычного: снега нет, Скорп на все каникулы уезжает во Францию, дядя Чарли в этом году приехать не сможет, я опять завалил трансфигурацию и вдобавок я зачем-то нахамил профессору Флитвику на предконцертной репетиции — он ничего мне не сказал, но видно было, что расстроился. Я собирался извиниться после концерта, но так и не решился, отчего теперь мучился стыдом.

Хотел бы я оказаться сейчас в Лондоне. Город наверняка гудел в предпраздничной суматохе, сиял тысячей огней и тому подобное — короче, был полон жизни. Можно было бы сидеть в какой-нибудь кофейне и наблюдать, как хихикающие девчонки дарят друг другу всякие безделушки, или пойти пошататься по какой-нибудь галерее, а здесь... До сих пор не могу понять, зачем после смерти Кричера мы переехали в сраную Годрикову Впадину. Типа: “Эй, дети! Умер ваш друг? Отличные новости: вдобавок вы теперь будете жить в гребаной глуши!”? И, видимо, чтобы окончательно утвердить торжество абсурда, мы каждые каникулы тащимся в Нору, чтобы в Сочельник тащиться гулять по гребаной Впадине — логично, не правда ли? И каждый год одно и то же. Тоска, да и только.

Насколько было бы лучше, спрячь белоснежная пелена мерзлую землю, намети большие пушистые сугробы, покрой голые корявые деревья изморозью! Тогда и рождественская прогулка с семьей была бы... сносной.

Единственное, что приносило облегчение — свежий морозный воздух. Я был на улице не меньше получаса, но все никак не мог надышаться. Куртка была расстегнута, полосатый зеленый шарф болтался по бокам, но мне все равно было жарко.

— Альбус Северус Поттер! Немедленно вернись в дом! — раздался возмущенный голос ба, выглянувшей на крыльцо. — Сколько можно там стоять!? Разболеешься, а мне потом тебя лечить!

— Не заболею, — крикнул я в ответ. — Сейчас, еще немного и приду.

— Быстро в дом! На улице такой холод! К тому же, ужин готов.

Зная, что она не отстанет, пока не добьется своего, я обреченно поплелся в дом.

Внутри пахло чем-то вкусным, играла дурацкая рождественская музыка и все пестрело разномастными, совершенно друг с другом не сочетающимися украшениями. Сколько себя помню, Нора всегда была такой: старой, перекособоченной, напичканной всевозможным барахлом, но при всем при этом вызывала у меня очень странное чувство... Казалось, что даже если всему миру придет конец, она так и будет стоять: старая, несуразная, всегда наполненная аппетитными ароматами и готовая укрыть от любых невзгод.

* * *

Я проснулся непривычно резко и почти сразу почувствовал, что лоб горит, в висках пульсирует, а горло дерет так, будто я песка наглотался. Еще за ужином я чувствовал себя паршиво, было очень жарко и все плыло перед глазами. Есть совсем не хотелось, а бабушка, как назло, взялась пичкать меня едой. Еще и Роза зачем-то уселась рядом со мной и весь вечер приставала с какой-то чушью, и почему-то постоянно спрашивала про Скорпа.

Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, я выполз из кровати и тут же затрясся от озноба. Поспешно напялив свитер поверх пижамы и убедившись, что Джеймс и Хьюго крепко спят, я с надеждой подошел к окну. Нет, все по-прежнему — никакого снега. Не то чтобы я сильно надеялся, просто вспомнил, как однажды, давно в детстве, я так же заболел перед Рождеством, проснулся посреди ночи с температурой, пошел будить маму, а на лестнице остановился у окна и замер. За ту ночь выпало огромное количество снега — сугробы доходили до окон первого этажа, и снег все продолжал падать крупными неспешными хлопьями. И было так красиво, так сказочно, что я остался сидеть у окна, поглощенный белым безмолвием, пока ба, всегда просыпавшаяся самой первой, не нашла меня.

Я спустился вниз, голова кружилась. С трудом справившись с зачарованным и не желавшим слушаться чайником, я сделал чай, замотался в плед и, завалившись в большое старое кресло, стал залипать в Витчстаграм. Лента пестрела предпраздничными колдографиями. Макфасти выложил фотку дракона в прифотошопленном рождественском колпаке, Скамандеры были с предками в Непале, Боунс с Дэвис пекли имбирное печенье, “Всевозможные вредилки” обещали праздничные скидки. Акаста Гринграсс выложила не меньше десятка фотографий с альпийского курорта: вот она в короткой юбке и полосатых гольфах томно расселась у камина, вот она верхом на гиппогрифе, вот — под омелой, и так далее. Я посочувствовал Скорпу, представив, сколько кадров она заставила его сделать, пока не получила желаемое. А вот и сам Скорп, саркастично улыбается с семейного снимка, выложенного Люциусом Малфоем, с подписью “В первую очередь семья, во вторую — роскошь”. Я стал сочувствовать Скорпу еще больше, но смех подавить не смог.

Не знаю, когда я уснул, но проснулся ближе к полудню. Мама и бабушка тут же принялись меня лечить. Остальные суетливо сновали вокруг, с переменным успехом выполняя бабушкины поручения. Дед поступил мудрее всех и поспешно скрылся в своей “мастерской”.

Праздничная атмосфера постепенно заполняла Нору вместе с многочисленными членами семьи. Дядя Перси, приславший с вчерашней совой сообщение о том, что они с семьей будут ровно в час дня, прибыл с семьей ровно в час дня. Пожал мне руку, а узнав, что я заболел, долго обрабатывал руки Экскуро и запретил Люси и Мол приближаться ко мне.

Хьюго, с самого утра отказывавшийся есть что-либо, кроме конфет, скандалил с матерью, доказывая, что надпись на упаковке, гласившая “содержат натуральный фруктовый сок”, фактически приравнивает мармелад к фруктам. Гермиона, вынужденная постоянно отвечать на телефонные звонки и параллельно отправлять сообщения своей помощнице, безнадежно проигрывала в этом споре.

Джеймс и Вик свинтили сразу после обеда, сославшись на необходимость помочь Теду с подготовкой к его вечеринке. А поскольку Тед — тот еще мастер перевоплощений — умеет, когда нужно, изобразить пай-мальчика, взрослого, ответственного, короче, бабушкино сокровище, отпустили их без вопросов. И хотя уже утром было очевидно, что я разболелся и ничего, кроме зелья от кашля мне не светит, я расстроился, что меня не позвали к Теду. Ожидаемо, конечно, но я почему-то вспомнил, как в детстве мечтал, что вот вырасту и смогу зависать с Тедом и Джимом, и почему-то расстроился.

Я утешал себе мечтами о том, как тихо проведу Сочельник в одиночестве, когда все отправятся гулять, но не тут-то было! Роза, пропустившая обед, спустилась вниз очень расстроенная, чтобы сообщить, что она тоже заболела. По этому поводу, конечно, сразу развели кипиш, предки Розы, особенно Гермиона, порывались остаться с ней, но Роза, чуть не плача, требовала, чтобы родаки ее непременно шли гулять вместе. Мои, кстати (и к счастью!), не выказывали желания торчать дома со мной.

Не желая расставаться с надеждой на тихий вечер, я спросил, мол, может, Розе станет лучше после магловской таблетки, которую ей дала мать, и она сможет пойти со всеми, на что получил тираду полную обвинений. Оказалось, это я был виноват в том, что Роза заболела: мол, это я вначале простыл, потому что вечно расхаживаю без шапки и в расстегнутой куртке, а затем заразил ее. Как будто я специально заболел, а потом кашлял на нее! Сама со мной зачем-то вчера рядом уселась. Дура.

Дед вызвался остаться дома и присмотреть за нами, но против этого резко выступала Рокс, давно мечтавшая показать ему Биг-Бен и рассказать, как эти часы устроены: “Ну, дедушка! Там ведь внутри есть человек, и он корректирует время. Мы должны посмотреть вместе!” Так что кандидатура деда на роль сиделки отпадала.

Когда Роза смогла наконец всех уверить, что с нами все будет в порядке и мы не помрем за несколько часов без присмотра, и все собрались сваливать, заявилась королева любой вечеринки — тетушка Мюриэль. То ли она перепутала время, то ли еще, что (сама она, конечно, уверяла, что ей неправильно сообщили время начала Рождественского ужина). Отказавшись “морозить кости на холоде много часов” — ведь ей уже сто тридцать лет, уж не хотим ли мы ее погубить и так далее, — и, не желая возвращаться к себе домой, она решила остаться в Норе. С нами.

Еще не меньше получаса предки прощались с нами под недовольные причитания дяди Перси, постоянно бросавшего красноречивые взгляды на карманные часы, причем прощались так, будто оставляют нас не дома на несколько часов, а в Азкабане на несколько лет. Жуткие сопли. Потом не менее трех раз переделывали чай для тетушки Мюриэль, так как первые два раза, все было не так и “пить это пойло было невозможно”. Устроил привередливую мадемуазель только чай, в который дядя Билл добавил приличную порцию огдена. Я сразу хотел скрыться в комнате, но старуха Мюриэль отчитала меня за отсутствие манер и велела “составлять компанию дамам”.

— Ну?! Чего такие унылые? Это я теперь все Рождество буду любоваться вашими кислыми минами? — спросила тетушка Мюриэль тоном бывалого задиры из Лютного.

— Потому что мы заболели и теперь все пропустим, — ответила Роза, обиженно надувая щеки. — Все будут веселиться, а мы сидеть здесь.

— А я и не хотел гулять, — зачем-то подал голос я.

— Да как будто с такими унылыми лицами можно веселиться! Ну, — обратилась старая карга ко мне, — а ты чего пригорюнился? Девочки тебя не жалуют?

— А он просто всегда унылый, — ответила за меня Роза.

— Тогда неудивительно, что барышни его не жалуют — никто не любит хмурых и угрюмых.

Я прямо чувствовал, как праздник к нам приходит.

— Еще и снега нет, — печально добавила Роза. — Как-то и не похоже, что завтра Рождество.

С этим я был согласен.

— Чем предлагаете заняться? — спросила тетушка Мюриэль, со скрипом и кряхтением ерзая в кресле.

Мы с Розой синхронно пожали плечами.

— Ну... мы же болеем, — сказала Роза, — так что, наверное, ничем особенным.

— Ясно. До чего же скучая нынче молодежь, — резюмировала милейшая тетушка и, порывшись в своем ридикюле, извлекла книгу и принялась за чтение.

Обрадовавшись, что со светской беседой покончено, я достал телефон и принялся набирать сообщение Скорпу. Очень хотелось поделиться “радостными” новостями.

— О, это новый роман Лаванды Браун!? — спросила Роза, посмотрев на обложку книги Мюриэль. — Обожаю ее книги! Как вам эта, нравится?

Тетушка тут же оживилась и отложила книгу:

— Очень! Тут такие страсти! Я читаю все, что она пишет. Ни одной книги не пропускаю!

— Я тоже! — обрадованно воскликнула Роза.

Что мне больше всего нравится в Розе, так это ее осведомленность обо всем на свете и способность трындеть на любые темы. Без умолку, по многу часов кряду. Не важно, общаетесь вы с ней наедине или в большой компании, можно вообще не напрягаться с тем, о чем поговорить и что сказать. Очень удобно.

— А вы знаете, что скоро выходит экранизация, — продолжила Роза, — и что с ней уже связан один громкий скандал?

Тетушка Мюриэль охнула:

— Нет! Что за скандал?

— Общественность недовольна, что роль кентавра играет Кормак Маклагген, а не настоящий кентавр.

— Кормак такой красавчик! — пискнула тетушка, будто трепетная школьница. — Кому же еще играть главную роль!? Кентавры должны радоваться, что про них вообще что-то пишут и снимают. Да и как кентавр будет сниматься в кино? Они же невероятно глупы!

— Вообще-то кентавры очень умные и... — встрял я, но Мюриэль махнула на меня рукой:

— Не говори глупостей! Они же живут в лесу.

— Рита Скитер писала, что, согласно ее источникам, кентавры находят использование образа кентавра в любовной истории про людей оскорбительным, — продолжала делиться своими познаниями Роза.

— Неблагодарные кобылицы, — возмущенно прицыкнула тетушка Мюриэль.

— Но ведь кентавр даже преподавал в Хогвартсе, — сказал я. Мне почему-то было очень обидно за кентавров. — Мне папа рассказывал.

— Да при Дамблдоре кто там только ни преподавал! Развели богадельню, — закудахтала Мюриэль. — Вот при директоре Диппете такого не было.

— А вы учились при директоре Диппете? — спросила Роза.

— Не только училась, но и работала, — важно изрекла тетушка Мюриэль.

— Работали? — воскликнула Роза с таким удивлением, будто тетушка Мюриэль только что сообщила не о том, что работала в Хогвартсе, а о том, что основала его. — А кем, преподавателем?

Тетушка Мюриэль заулыбалась, явно довольная произведенным эффектом.

— Нет, я работала в библиотеке целых три года. Они долго не могли никого найти, и меня порекомендовал мой хороший знакомый Герберт. Он тогда преподавал травологию и посоветовал меня. Я ведь всегда много читала и разбиралась в хорошей литературе, — Мюриэль покивала как бы в подтверждение собственных слов. Взгляд ее будто расфокусировался, она вся преобразилась, как это обычно случается с рассказчиком в тот момент, когда его захватывает собственное повествование. — Тогда в самом разгаре была эта магловская война и в Хогвартсе было всяко безопаснее, чем в городах. Вот я и согласилась... Так вот, порядки в школе тогда были намного строже, а вот дети были точно такие же, как сейчас — дерзкие и непослушные! Был, правда, один ученик... Постоянно торчал в библиотеке, даже в праздники, — тетушка как- то невесело усмехнулась. — И тоже вечно был хмурый и недовольный, прямо как ты! — гаркнула она на меня.

Роза захихикала.

— Только когда начинал упрашивать меня, чтобы я позволила ему остаться в библиотеке в Рождество или после отбоя, — продолжила Мюриэль свое повествование, — или взять больше книг, чем положено, моментально преображался. Сразу становился весь из себя такой учтивый, вежливый, разливался соловьем, но такой упрямый! — Она снова забыла о нас. Мысленно она была в библиотеке Хогвартса времен Второй Мировой. — Никогда не уезжал на праздники...

— И вы разрешали? — нетерпеливо спросила Роза.

— Что разрешала? — слегка опешив от вынужденного возвращения в действительность, спросила Мюриэль.

— Оставаться в библиотеке на праздники и брать больше книг.

— Ну... когда как, — пожала плечами тетушка. — Но уж точно не за просто так. То книги велела расставить, то что-нибудь прибрать. В общем, торговались мы с тем хулиганом знатно.

Мы с Розой понимающе переглянулись, не сомневаясь, что тетушка Мюриэль своей выгоды бы не упустила.

— А рассказываю я вам это для того, чтобы вы поняли, что...

— Всегда нужно совершать добро? — нетерпеливо перебила Роза. — Особенно в Рождество!

— Ну, конечно же, нет! Глупости какие! — сокрушенно возмутилась тетушка Мюриэль. — Это родители тебя такому вздору учат? Так не слушай их! — заключила старая карга и разразилась жутким кашлем. Как бы она тут не померла... — Смотри, до чего вы меня довели! Небось, еще и заразили! Ну чего сидишь?! — гаркнула она на меня так, что я подскочил от неожиданности. — Не видишь, тетушка Мюриэль задыхается!? Принеси мне попить. Мне сто тридцать лет — заслуживаю я хоть крупицу внимания!?

— Что вам принести? Воды? — спросил я, нехотя поднимаясь из мягкого уютного кресла.

— На кой мордред мне твоя вода!? Принеси херес или огдена. Давай, Альбус, будь джентльменом, позаботься о престарелой тетушке.

На кухне я поозирался вокруг, открыл пару шкафчиков — я понятия не имел, где тут что хранится, а потом заметил на столе чашу с горячим, дымящимся пуншем.

— Вам пунш подойдет? — спросил я, выглядывая в гостиную.

— Неси.

Догадываясь, что одного бокала старой карге будет маловато, я аккуратно, стараясь ничего не пролить, вынес чашу в гостиную и поставил ее на кофейный столик поближе к тетушке Мюриэль.

— Умничка, Альбус, — одобрительно изрекла тетушка. — Нужно заботиться о старших.

Взмахнув палочкой, она наколдовала три стеклянных бокала, которые тут же принялась наполнять ложка для пунша.

— Вот, держите, — сказала тетушка, отлевитировав нам с Розой по бокалу, — выпьем за Рождество.

— А нам разве можно пить? — чуть ли не с ужасом спросила Роза (нет, ну что за овца?!), — Родители нам ничего, кроме сливочного пива, не разрешают. К тому же, мы болеем...

Я закатил глаза и состроил Розе выразительную гримасу.

— Вам же не по десять лет, — к счастью, не прислушалась к Розе тетушка Мюриэль. — Тем более, сегодня Рождество. Так что давайте за праздник! — и, отсалютовав бокалом, тетушка в один глоток опустошила его.

Пунш приятно пах чем-то пряным, и хотя на вкус был довольно сладким и разливался внутри приятным теплом, за тетушкой, допивавшей уже второй бокал, мы не поспевали. Уже через пару глотков я почувствовал себя лучше: голова стала меньше болеть, в горле уже не так першило, да и настроение стало приятнее. Роза тоже заметно приободрилась, а на ее лице, до этого имевшем лихорадочно-красный оттенок, засиял здоровый румянец. Но от вида наших довольных лиц тетушка Мюриэль, видимо, почувствовала себя некомфортно, иначе я не знаю, как объяснить то, что она выдала дальше.

— А ты, похоже, пошла фигурой в Пруэттов, — сказала она, окидывая Розу, попивающую пунш вприкуску с печеньем, взглядом эксперта на выставке сельскохозяйственных животных. — Я бы на твоем месте не налегала на печенье, а то не успеешь оглянуться, а уже с трудом проходишь в дверь!

— Пошла фигурой в Пруэттов?.. Это значит... я буду выглядеть как бабушка Молли? — спросила Роза с гримассой такого ужаса, будто ей грозило не набрать пару лишних фунтов, а превратиться в тролля.

— Если не будешь плодиться как крольчиха, может, и не будешь, — пожала плечами тетушка Мюриэль. — Но на сладости в любом случае не нажимай.

Роза на секунду замерла с открытым ртом и глазами на мокром месте, а затем положила на кофейный столик надкусанного имбирного тритона, провожая его тоскливым взглядом. Тетушка Мюриэль одобрительно кивнула. Мордредовы потроха. Надо бы сообщить отцу, что он ошибался, полагая, что победил вселенское зло — оно по сей день здравствует и процветает, щедро рассыпая оскорбления.

— О, Роксана прислала фотку с прогулки, — сообщила порядком приунывшая Роза, показывая мне экран телефона. — У них там снег пошел.

— Роксана — это которая? — спросила тетушка, отхлебнув пунша.

— Роксана, дочь Джорджа и Анджелины, — ответила Роза. — Которая еще любит с дедушкой всякое мастерить.

— А-а-а, чернявенькая? — уточнила тетушка Мюриэль.

Роза опешила.

— Так нельзя говорить, — первым нашелся я, — но в общем да, она.

— Почему нельзя? Девочка она хорошенькая, жаль только, что такая чернявенькая, — печально резюмировала тетушка.

Мы с Розой лишь сокрушенно переглянулись, капитулируя перед попытками донести до тетушки Мюриэль основы современной этики.

На наше счастье, после третьего бокала Мюриэль задремала, а я решил написать Скорпу. Тот ответил моментально, пообещав позвонить через несколько минут.

Скорп позвонил по видеосвязи и, когда из телефона раздался его голос, Роза оторвавшись от своего гаджета, тут же навострила уши. Не желая удовлетворять любопытство кузины, я ретировался на кухню, не забыв закрыть с собой дверь.

Как выяснилось, Скорп тоже был недоволен своим сочельником: как я и предполагал, Акаста заставляла фотографировать ее каждые пять минут, не забывая чихвостить Скорпа за криворукость, после обеда с французскими родственниками Гринграссов их ждал ужин у деловых партнеров отца Скорпа. Короче, Скорп страдал от скуки, компании нудной кузины и даже позавидовал моей болезни. Он провел мне короткую экскурсию по дому, в котором остановились Малфои — украшенные хоромы больше напоминали Версаль, нежели жилой дом.

— А как там у вас все украшено?

— Сейчас покажу, — я сполз со стула, с трудом подавив старческий вздох. — Ну... вот, — только и сказал я, бредя по комнате и вертя телефоном в руках. Роза, попавшая на секунду в кадр, принялась нервно поправлять волосы и махать рукой. — Как видишь, аляповато.

— Это называется эклектично, — усмехнулся Скорп.

— Чего? Я такого слова не знаю — это что-то на богатом?

Скорп заржал. Я поспешно поднялся по лестнице, чтобы не разбудить Мюриэль — я еще не успел отойти от предыдущей порции ее перлов. Мы еще немного поболтали и сошлись на мнении, что совершенно не ощущаем духа Рождества. Скорп сказал, что с мамой все было не так чинно и уныло — я не знал, что на это ответить.

Вернувшись в гостиную, я не обнаружил там Розы, только храпящую тетушку Мюриэль. Роза нашлась на кухне. Она сидела за столом и апатично листала ленту Витчстаграма.

— Мюриэль громко храпит, — пояснила Роза.

Я уселся напротив.

— Роза? — прособиравшись с духом несколько минут, заговорил я.

— Да? — отозвалась Роза, не отрывая взгляд от экрана телефона.

— Ты это, в общем, извини, что я тебя заразил и тебе пришлось встречать Рождество со мной и этой Барретт Фэй. И не слушай ты ее, совсем ты не толстая — чего она там вообще разглядела под пледом и свитерами!?

— Да... ничего, — полминуты спустя ответила Роза, посмотрев на меня и примирительно улыбнувшись. — Мюриэль даже прикольная. Конечно, почти все, что она говорит, ужасно, но... смешно. А насчет болезни... я вроде как тебе должна.

— В смысле?

— А ты не помнишь? Много лет назад, еще до школы, я ведь тоже заразила тебя простудой, прямо накануне Рождества. И мы тогда тоже остались в Норе, только за нами дедушка Артур присматривал, а мы с тобой играли в ту игру, — затараторила Роза.

И тут я вспомнил! Действительно, ведь в тот год, когда я заболел аккурат в канун Рождества, Роза прибыла в Нору уже простывшая. Мы проиграли вместе весь день, а рано утром, еще до того, как рассвело, я проснулся с температурой. Дед, всегда предпочитавший возится со своим хламом в сарае заместо любого другого досуга, вызвался присмотреть за нами и, накормив нас ужином, сбежал к своему хламу. Мы же с Розой были поглощены настольной игрой, которую я отрыл на чердаке дома на Гриммо (мы тогда еще жили там и я обожал торчать на чердаке с Кричером).

Игра была хоть и старая на вид, но невероятно классная! В комплекте было всего две фигурки, хотя стартовых полей было четыре, в виде каких-то неизведанных зверей, вооруженных мечами. Одна фигурка была аккуратная, в идеальном состоянии, украшенная позолоченными буквами “РАБ” — Роза сразу заграбастала ее себе. Мне же досталась покоцанная и испещренная трещинами фигурка с потертой надписью “СБ”. Фигурки сами перемещались по полю в зависимости от выпавшей на кубиках комбинации, и каждый ход что-то случалось! То выпадала загадка, озвучиваемая самой игрой жутковатым, потусторонним голосом — и пока участник не отгадывал ее, дальше двигаться не мог; то нас окутывал всевозможных цветов дым; то появлялись полупрозрачные, походившие на призраков персонажи. А один раз даже прилетела стая летучих мышей, но об этом мы с Розой никому не рассказывали, боясь, что игру у нас изымут как потенциально опасную. Я больше нигде и никогда не видел такой игры! Даже дядя Джордж был вынужден признать, что не представляет, какие чары были использованы при ее создании. Больше всего меня веселило то, как моя фигурка вечно норовила сжульничать: пыталась пройти больше клеток, чем я выбрасывал, сходить два раза подряд, столкнуть Розину фигурку с игрового поля, убежать вперед, когда все окутывал дым. Розина фигурка каждый раз протестовала против такого мухлежа и под возмущенные вопли Розы и мой довольный смех ожесточенно лупила мою фигурку мечом, оттого-то она и была вся побитая.

— А я ведь тебе никогда не рассказывал: мы со Скорпом прошли эту игру!

— Правда? — нахмурилась Роза. — Подожди-ка, но ведь моя фигурка была всегда у меня, а потом я отдала ее Хьюго...

— Да, но у Скорпа была своя, представляешь?! Похожая на наши, только белоснежная. Он привез ее в Хог из дома, и когда показал мне, я сразу узнал, что она от нашей игры. Я привез игру после Рождественских каникул, и мы прошли ее до конца.

— Ух ты!

— Да! Там в конце был фейерверк, правда, какой-то мрачный, и парад всех персонажей-привидений.

— Вот это да! Жалко, что я с вами тогда не играла, — резко сменив воодушевление на печаль, сказала Роза.

— Да, жалко, — согласился я, — но мы ведь перестали общаться, когда пошли в школу.

— Угу...

Воцарилось неловкое молчание, а я снова, нехотя, но неизбежно, пустился в размышления о том, что было бы, не поступи я на Слизерин. И в очередной раз пришел к выводу, к которому приходил всегда — да ничего бы существенно не поменялось, кроме того, что у меня не было бы самого лучшего друга во всей вселенной (точно во всей — уверен на сто процентов!). А я как был неудачником, так бы и оставался, на любом другом факультете. Так что — спасибо, Слизерин, за отличного друга.

— Ну, я, наверное, пойду наверх, — вырвала меня из размышлений Роза. Вид у нее был какой-то смущенный.

— Подожди! — встрепенулся я. — Посиди со мной еще немного, — мне почему-то очень не хотелось оставаться в одиночестве. — Пожалуйста, — я понимал, что нашей с ней дружбе давно настал конец. Понимал, что нам уже вряд ли удастся преодолеть разросшуюся за годы пропасть. Я все прекрасно понимал, но мне хотелось еще ненадолго обмануть себя. — Хочешь, посмотрим что-нибудь, или позалипаем в Витчсту? Видела, что выложил дед Скорпа?

Роза смущенно засмеялась.

— Ему нужно было написать “В первую очередь — гламурная мантия, во вторую — укладка, в третью — кринжовые фотки”!

Теперь уже мы смеялись вместе. Роза насплетничала, что не подписана на Люциуса Малфоя, но не пропускает ни одного его поста, а я рассказал, в каком “восторге” Скорп и другие члены семьи от нового увлечения главы семейства колдографированием себя. Роза сделала нам чай, а потом поделилась последними школьными сплетнями — я был шокирован широтой ее познаний не только о наших однокашниках, но и их родителях, и учителях.

— А помнишь, какой в то Рождество был снегопад? — неожиданно спросила Роза, прервав саму себя на полуслове. — Когда мы болели. Снег всю ночь и весь день валил, не переставая.

— Помню, — ответил я и вдруг ощутил то давно забытое тепло, когда мы с Розой, казалось, понимали друг друга без слов, делились друг с другом всем на свете и собирались стать крутыми музыкантами, когда вырастем.

Вновь воцарилось молчание, но не тяготящее, как ранее, а какое-то комфортное, умиротворяющее.

Отвлекла меня мысль, промелькнувшая где-то на периферии сознания.

— Роза...

— Да?

— Мне кажется, я уже довольно продолжительное время не слышу храп тетушки Мюриэль из гостиной.

Роза замерла, прислушиваясь, а спустя несколько секунд вытаращила глаза и сказала:

— И правда.

Мы спрыгнули со стульев и, в несколько шагов преодолев кухню, вбежали в гостиную. Мгновение облегчения сменилось еще большим ужасом — тетушки Мюриэль не было в гостиной. Мы ошарашенно переглянулись.

— Куда она могла деться?

— Понятия не имею. Может, домой отправилась?

Я подошел к камину и внимательно осмотрел его.

— Нет, им точно несколько часов не пользовались. А аппарировать она не могла?

— Не знаю, — пожала плечами испуганная Роза. — В ее возрасте вообще возможно аппарировать?

— Может, она просто пошла наверх? — наобум предположил я.

— А зачем ей наверх?

— Да откуда я знаю?! Впала в маразм, забыла, где находится, и пошла осмотреться!

Роза недовольно засопела, но согласилась осмотреть комнаты верхних этажей. Мы быстро пробежались по дому, клича тетушку по имени — безрезультатно. Я начал беспокоиться по-настоящему. Вернувшись в гостиную, мы потерянно крутили головами, будто тетушка Мюриэль могла спрятаться за грудой подарков или завалиться под елку.

— Ладно, — сдался я, посмотрев на экран телефона и увидев сообщение от мамы, интересовавшейся, как наши дела. — Давай звонить род...

— Ой, снег пошел, — сказала Роза.

Я посмотрел в окно, за которым и вправду шел снег. И не какой-нибудь там невнятный, а полноценный рождественский снегопад. Мы с Розой, словно зачарованные, медленно подошли к окну. Было очень красиво, но меня не отпускали волнения за тетушку Мюриэль. Она, может, та еще карга, но как-никак член семьи, и тролль, каких поискать.

— Смотри! — пискнула Роза.

— До, просто потряс...

— Да нет же, посмотри на крыльцо!

Я повернул голову в сторону крыльца. Чтобы разглядеть его, мне пришлось прижаться к холодному стеклу лицом.

— Это она? — с надеждой спросил я.

— Наверное. А кто еще!? Пошли! — сказала Роза и побежала к входной двери.

Наскоро обувшись и напялив куртки, мы бросились на крыльцо. Тетушка Мюриэль действительно была там — стояла к нам спиной и даже не повернулась, когда заскрипела распахнутая дверь и мы выбежали на крыльцо. Взгляд тетушки был устремлен в небо, а рука, сжимавшая палочку, выводила замысловатые узоры.

— Тетушка Мюриэль, мы вас потеряли! — воскликнула Роза. — А что вы тут... ой!

— Т-с-с, — зашипела Мюриэль, — не мешай, заклинание снегопада довольно сложное.

— Вот это да! — восторженно воскликнула Роза и принялась прыгать на месте и хлопать в ладоши. — Так здорово! Спасибо! Ал, смотри! Ты же так ждал снег!

Я же озирался вокруг, будучи не в силах произнести ни звука. Тонкий слой снега укрывал землю, еще проступавшую в некоторых местах, словно бережно рассыпанная сахарная пудра. А с неба спускался хоровод крупных, пушистых снежинок, обещая накрыть все обозримое пространство белоснежным одеялом. Стволы и ветки деревьев обросли серебристой изморозью. Нора, свет в которой до этого горел только в окнах первого этажа, зажглась множеством маленьких огоньков, озаривших двор мягким светом. Роза счастливо улыбалась, пританцовывая на месте. И в кои-то веки я почувствовал, что наступило Рождество.

— Погодные чары ведь очень сложные, ими единицы владеют! Где вы такому научились?! — обратилась Роза к тетушке Мюриэль, когда та закончила зачаровывать небо и принялась созерцать свои творения вместе с нами.

— Да так, — самодовольно улыбаясь, ответила тетушка Мюриэль, — выторговала у одного хулигана, — сказала она и заговорщически мне подмигнула.