Отравленная игла (гет)

Скажи ей кто до этой зимы, что сны могут разрушить жизнь абсолютно нормального, психически здорового человека, она бы повертела пальцем у виска. Сны? Серьезно?

Но так бы она ответила полгода назад.

Город оделся в рождественскую мишуру, сияющий, яркий, словно игрушка для рождественской ели. Отовсюду невыносимо сладко пахло ванильными вафлями и корицей. Снег падал в этом году как никогда мягкий, тихий, уютный, как на открытках. В Старом городе толпы праздничных, розовощеких туристов сорили деньгами на ярмарках, громко смеялись, шатались по улицам до поздней ночи, пили глинтвейн и любили друг друга, словно святые блаженные.

София толкалась среди них каждый день по дороге домой с работы, специально выбирая самые людные места, самые яркие краски, самые вкусные запахи. Она покупала шоколадный пряник и фотографировала на телефон счастливых людей, пытаясь превратить в картинку дух праздника. Говорят, толпа усиливает одиночество, но для Софии все было наоборот — в тишине квартиры, где они молчали вдвоем с мужем, ей было труднее. Рождественские гуляки заражали ее, словно простудой, своей ребяческой радостью, ожиданием чего-то хорошего, верой в завтрашний рассвет. Софии казалось, что если она переключит себя, принесет эту веру домой на раскрасневшихся щеках, в сияющих звездами глазах, всё постепенно наладится, уйдет эта ядовитая ноющая игла, засевшая в ней, словно в Спящей красавице.

Но она ехала в метро, поднималась в стылую (за столько лет в этой стране так и не привыкла к этому) квартиру, и звезды в глазах таяли сами собой. Сколько она ни говорила себе, что лучше синица в руке — всё было без толку. Из зеркала на Софию по-прежнему смотрели больные, тоскливые глаза, а хмурый муж хмурился еще больше, отдаляясь и холодея день ото дня, отчаявшись добиться от Софии причин ее хандры.

А причина была такая… глупая! Настолько глупая и бредовая, что ею нельзя было поделиться даже с лучшей подругой, не говоря уже о по-европейски рациональных приятельницах с работы. Такое только психотерапевтам рассказывают, но София была слишком гордой, чтобы позволить хоть кому-то копаться внутри себя. Должна справиться сама — только так.

Но ночью ее решимость таяла, как забытый до весны снеговик. Закрывая глаза, повернувшись спиной к мужу, ночь за ночью, вот уже полгода как, она словно смотрела фильм о себе и… о Нем. По имени, даже мысленно, она не звала его до сих пор, а как ласково называла пятнадцать лет назад — не помнила.

Когда они познакомились, им было лет по девятнадцать. Свободные беззаботные студенты, познающие шипы и розы самого яркого, самого прекрасного и незабываемого чувства первой взаимной любви. Ничего нового, ничего выдающегося, все, как у других влюбленных, но для них это было как открытие Эльдорадо. Как же иначе? Через несколько лет все закончилось: она слишком сильно любила, он глупо и жестоко ее бросил, предпочтя ломать, а не решать. Она ненавидела, когда ей напоминали о нем. Потом постепенно забыла и начала жить дальше.

А теперь, когда давно были отпущены все детские глупости, он вдруг начал приходить к ней во снах. Таким, каким она его помнила. Она снова, как наяву, испытывала это невозвратимое чувство окрыленности, из-за которого ей вслед свистели и хлопали на улице — она была красива счастьем. По ночам он был с ней мечтателем, был с ней и любовником… Просыпаясь после жарких видений, кусая губы, София беззвучно плакала. Она знала, что даже если потянется к мужу, которого она тоже любила — ровным пламенем зрелого чувства, она ничего не получит, кроме банальной физиологии. Потому что это было не то, чего ей хотелось спустя сотню снов.

Измена без измены — вот как это называлось. Она думала об этом, и ее душил смех пополам со слезами.

У нее есть все, что нужно: дом, работа и человек, который любит ее. Ей не нужен призрак из ее студенческой юности, незрелый эгоистичный мальчишка в мечтах о несбыточном, в глупых играх и разговорах в темноте называющий себя то зачарованным принцем, то колдуном, воображающий себя совершенно особенным, конечно же.

Ей не нужен был тот, кто оставил шрам у нее внутри, на самом незащищенном, ранимом и живом. Но он упорно, из каких-то глубин ее памяти, о которых она и не подозревала, играючи вскрывал ее, препарировал, как лягушку, заставляя ощущать себя беспомощной и… живой. Он ранил так сильно, что она металась между веселых праздничных людей и пыталась вытравить его из себя. И не могла. И теряла из-за снов реальность, которая у нее была, и человека, которого она любила.

* * *

Муж ушел от Софии незадолго до рождества. Назвал ее снежной королевой и выскочил, хлопнув дверью, растрепанный и злой прямо в ночь. Ей нечего было ему возразить — она полгода его не замечала.

На работе коллеги видели, что с ней творится что-то странное. Все валилось из рук, и неожиданно тактичный начальник предложил Софии взять выходной. Это было завуалированное пожелание взяться за ум и прекратить клепать глупые ошибки в документах. София прекрасно понимала, что она в шаге от того, чтобы потерять не только мужа, но и работу.

Она сидела в интернете, пролистывая странички на телефоне, и всерьез рассматривала рекомендации разных специалистов. Но каждый раз от звонка ее удерживало одно и то же: что ей сможет предложить добрый доктор? Легкое снотворное и сменить обстановку? Переоценить свою жизнь? Полгода назад ей нравились ее жизнь, ее работа, ее муж, этот город, эта страна и эта Вселенная. Или еще лучше: доктор скажет ей, что у нее кризис среднего возраста. Диагноз настолько расплывчатый, что буквально вопит о беспомощности врача.

А ей не нужны были ни сон, ни путешествия. Ей нужен был принц из прошлого, который поцеловал бы Спящую красавицу, и иголка выскочила бы из нее, и все бы вернулось на круги своя. А может, он никакой не принц, а правда колдун, и сидит, втыкая настоящую иглу в восковую куколку?.. Тот самый ядовитый шип сомнений, тоски, страха и несбыточных фантазий. София сама же над собой посмеялась — взрослый мужчина, играющий в вуду. Это даже для него было бы странно. Взрослая, состоявшаяся женщина, верящая в вуду. Еще хуже. Ее жизнь превратилась в полотно сюрреалиста.

А город, как назло, засыпало сказочным снегом. Дети во дворе играли в снежки и взятие крепости. В такие вечера они с мужем любили посидеть вдвоем, погреть ноги, посмотреть старый фильм и наперегонки слопать миску их любимого имбирного печенья. А София даже не могла вспомнить, когда в последний раз они смотрели фильмы вместе… В голове были только муторные, больные, жаркие, выворачивающие наизнанку сны.

* * *

За предложение повидаться от Лерки — лучшей подруги школьных лет, прилетевшей в город на несколько дней, София ухватилась руками и ногами. Ей надо было нырнуть в веселый гомон и на час, два, три перестать быть такой несчастной, что самой противно.

В вихре все время празднующей площади, украшенной огромной елью и сияющими ангелами, их с одноклассницей закружило, и они повисли друг на друге с радостным визгом. Люди, добродушные и снисходительные, смотрели на них с улыбкой. Весь мир делился с ними счастьем, и они с готовностью влились в его поток. София отделяла себя от своей иголки, заставляя рот растягиваться в улыбке.

Она заранее заказала им столик в ресторанчике, который тщательно спрятался от туристов в хитросплетении узких улочек Старого города, и теперь две подружки говорили взахлеб о том, что нельзя обсудить по скайпу и нельзя доверить бездушным железкам и холодному оптоволокну.

И как-то так вышло само собой — Лерка и он, колдун Софии, были однокурсниками — подруга вскользь бросила, что он недавно расстался с невестой.

Где-то с полгода назад.

София сама ощутила, как побелела. Ей даже не надо было смотреться в зеркало — щеки будто сковало инеем. И она даже точно знала, в какой день колдун бросил эту несчастную. Лерка глянула на нее странно и махнула рукой:

— Я забыла, что тебе про него говорить нельзя.

И заговорила о чем-то другом. О своих бедах-радостях.

Домой София шла, как пьяная, хотя в кафе ничего, кроме кофе, не пила даже за встречу с подругой. Гуляющий город тек мимо нее, на улицы ложились сумерки. В метро она неожиданно для себя села в вагон, идущий совершенно в другую сторону. И вышла на очередную разукрашенную площадь. Вспомнив, что дома, вдобавок к холоду и пустоте, шаром покати в холодильнике, купила на уличной ярмарке немного мясного рагу и встала у столика.

Она не могла не думать о колдуне. Может, верна та странная мистическая теория, о которой ей когда-то говорила Лерка, верящая во всякую чепуху: иногда души людей срастаются так сильно, что они словно сиамские близнецы чувствуют боль друг друга даже на расстоянии. Но почему же это происходит только теперь? Почему колдун жалеет о ней только теперь? Жалеет так сильно, что пробился в ее сны. Как его сердце не разорвалось от ее боли тогда, когда он от нее уходил?

София сунула руку в сумку и достала телефон. Размазав по щекам мерзкие слезы собственной беспомощности, она постаралась вспомнить свой пароль от соцсетей. Они у нее были, как у всех, но зависать там она не любила. Найти ссылку на страницу колдуна со страницы Лерки было делом нескольких минут. София узнала его по фото. Остановилась, застряв на секунду — он стал поразительно похож на своего отца. София зло смахнула фото в сторону и принялась рыться на странице. Посты, ссылки, лайки, фотографии…

Что-то по работе, что-то об увлечениях… Это было знакомо, как будто было вчера, а не пятнадцать лет назад. Ничего, что она бы не узнавала, как будто ничего и не изменилось. Словно для него прошел лишь день.

И среди прочего — любовно оформленная короткая цитата, которую она впервые услышала от колдуна же: «Тот, кто находит удовольствие в уединении, либо дикий зверь, либо Бог».

София помедлила — палец ее завис над иконкой личного сообщения. Видимо, дрогнул, потому что окошко с курсором развернулось, мигая ожидающе. София облизнула губы… Что можно написать через пятнадцать лет, чтобы не показаться идиоткой? Привет, как дела? Ой, извини, ошиблась чатом?

Она все еще раздумывала, когда к столику подошел кто-то с натянутой до бровей затертой шапкой Санты и ткнул пальцем в коробочку с едва тронутым рагу. София подвинула ее к нищему машинально.

Внезапно хриплый голос каркнул, перепугав Софию до полусмерти:

— Спасибо… Жаль, нет имбирного печенья, да? Какой же праздник без печенья, а?..

Заскорузлая рука загребла еду, пока София таращилась на бомжеватого Санту, пожалевшего о рождественском печенье.

А потом опустила глаза на мерцающий курсор и смахнула страничку прочь. Тот, кто находит удовольствие в уединении, либо дикий зверь, либо Бог. Он всегда любил быть один. Она не любила.

* * *

Квартира встретила ее холодом. София задела в темноте колокольчики, весело звякнувшие над ухом. Нащупала выключатель под елкой, зажгла гирлянду. Постояла, наблюдая за гипнотическим перемигиванием лампочек. Пока она пыталась разобраться, что творится у нее во снах, жизнь — настоящая — ускользнула от нее. Больше некому было зажечь эту чертову елку вечером, чтобы она светилась маяком в окне квартиры. И не для кого было приготовить праздничный ужин. А ведь сегодня сочельник… Ночь, когда нужно и когда до боли хочется быть с семьей. Она крепко зажмурилась, как в детстве, сжала в руке еловую ветку и та впилась иголками — совершенно настоящими — в ладонь. София загадала желание. Не про сны.

Снов она больше не увидит — она откуда-то точно это знала, как знала и то, что отравленная игла больше не имеет над Спящей красавицей никакой власти. Потеряла свою силу, как демон, названный по имени. София представила, как вытаскивает ее из собственного тела и подняла голову. Прошлое — это прошлое, его уже не существует. Стало легче. Она справится со всем, как всегда.

На кухне достала из коробки затертый листочек с рецептом. Совсем скоро дом наполнился теплом, ароматом специй и островатым запахом солнечного имбиря.

Телефон зазвонил в кармане передника, когда она доставала пряники из духовки. Сердце пропустило удар, пальцы стали неловкими — никак не получалось попасть в кружочек с трубкой на экране.

— Алло!

— С рождеством.

— И тебя, — тихо ответила она, помялась секунду и все же уточнила неловко: — А ты… поздравить звонишь?

София услышала, как муж вздохнул.

— Звоню, потому что люблю. Откроешь? Ключи забыл.

Все еще держа печенье в рукавице, она распахнула дверь.